Убийства никого не красят

Глава 11

В офис я вернулась с мятой бумажкой, на которой Шилдс неохотно нацарапал домашние телефоны актёров.

Люсиль Коллинз приветствовала меня чем-то вроде предсмертного хрипа. Увидеться со мной она не рвалась. Но, проявив умеренную любезность и изрядную настырность, я уговорила её впустить меня в дом на следующий день в обеденное время. Правда, сначала мне пришлось обещать, что приду не одна, а с кастрюлькой домашнего куриного бульона.

И лишь в начале шестого, когда уже уходила с работы, я вспомнила, что собиралась позвонить Стюарту Мейсону.

Наверное, стоит объяснить, кто такой Стюарт, чтобы вы поняли, что происходит. Буду краткой, поскольку испытываю некоторую неловкость, когда дело доходит до обсуждения моей сексуальной жизни. Пусть даже в последнее время и обсуждать-то особенно нечего, но всё же…

Стюарт Мейсон — мой бухгалтер, а также друг, ставший любовником, а потом снова превратившийся в друга. Мы знакомы сто лет, Эд ещё не появился в моей жизни, а со Стюартом мы уже были друзьями. Я испытываю к нему симпатию с того самого дня, как он принялся совать нос в мои приходно-расходные книги, хотя поначалу наше общение ограничивалось исключительно рабочим временем. Перемены наступили, когда мы с Эдом поженились. Мы часто обедали вчетвером — четвёртой была красавица жена Стюарта, по имени Линн. Потом, неожиданно, красавица Линн исчезла (понятия не имею, куда и как), и нас осталось трое. А потом умер Эд.

Более чем через год после смерти Эда наши отношения со Стюартом приобрели несколько иной характер — в подробности вдаваться я не стану, уж увольте. Думаю, так случилось оттого, что мы оба глубоко переживали понесённые потери и чувствовали себя одиноко, а кроме того, нравились и доверяли друг другу. То есть я хочу донести до вас, что между нами никогда не было любви или страсти — лишь приятные моменты, пережитые сообща очень хорошими друзьями.

Как бы то ни было, любовниками мы оставались довольно долго. Но затем случилась некая история, о которой мне и вспоминать не хочется. Мне вдруг стало стыдно за физический аспект нашей дружбы, и мы вернулись к прежнему платоническому статусу. В коем пребываем и поныне, нравится мне это или нет.

Но вернёмся к звонку… В среду у Стюарта день рождения, и я веду его в ресторан. Мы давно об этом договорились, но я подумала, что неплохо бы уточнить, и удивилась, застав его в офисе:

— Как хорошо, что ты ещё не ушёл!

— Издеваешься? Мне тут до ночи сидеть, пятнадцатое апреля на носу — налоговый судный день.

— Не стану тебя отвлекать. Я только хотела узнать: мы встречаемся завтра вечером?

— Не спеши, у меня найдётся минутка поболтать с тобой. Да, завтра точно встречаемся. Как ты поживаешь?

Я скорчила недовольную гримасу, но, сообразив, что по телефону гримасы всё равно не видно, ответила:

— Так себе.

— Неприятности?

Я редко жалуюсь — не чаще чем два-три раза в час. Кроме того, Эллен накануне вечером всадила в меня изрядный заряд самоуважения, потому я лишь ответила:

— Никаких. Правда, у меня новое дело… чрезвычайно запутанное. И порою берут сомнения, по плечу ли оно мне. А так всё в порядке. О деле расскажу при встрече. — И, желая похоронить тему на время, добавила игриво: — Захочешь ты меня слушать или нет.

— Определённо захочу, — усмехнулся Стюарт и тут же перешёл на серьёзный тон: — Ты — исключительно компетентный следователь, Дез. Если не веришь, вспомни, как ловко распутала убийства в доме своей племянницы. — После короткой паузы он добавил для пущей убедительности: — Не сомневаюсь, ты и на этот раз добьёшься успеха, вот увидишь.

Я была очень тронута. Но не удивлена. Стюарт — чуткий малый и добрая душа. Плохо только, что, на мой вкус, слишком интересный (вам уже известно, как я отношусь к мужчинам с привлекательной внешностью), в ином случае у нас могло бы быть будущее.

Дав ему адрес ресторана, настоятельно рекомендованного Эллен, я пообещала встретить его там в семь. На том и порешили, а затем я отправилась подкрепиться сандвичем перед встречей с Эриком Фостером.

Несмотря на час пик, я без труда поймала такси и прибыла к дому Фостера — старой, но ухоженной высотке — на десять минут раньше срока.

Лично я не бываю в восторге, когда гости являются раньше положенного времени. В последние минуты я обычно либо борюсь с моей невероятно строптивой шевелюрой, либо оттираю тушь, размазанную по векам, дабы не походить на регбиста, только что отыгравшего матч на сыром поле. Посему я решила неспешно прогуляться вокруг здания. В конце концов, не стоило начинать знакомство с бестактности.

Когда я наконец позволила себе подняться наверх, было ровно восемь.

Эрик Фостер оказался высоким, худым, подтянутым и тоже светловолосым, как его сестры. С первого взгляда я решила, что он молод, но, присмотревшись, заметила резкие складки, протянувшиеся от носа к уголкам рта; русая шевелюра тоже была изрядно подёрнута сединой. Возраст Фостера я определила как "ближе к сорока", предположив, что он лет на двенадцать старше сестёр.

Он пригласил меня в небольшую, абсолютно безликую гостиную, где я уселась на противный современный диван, из тех, что рассчитаны на людей ростом не ниже двух метров. Диван был таким глубоким, что мне пришлось сдвинуться на самый край, иначе ноги не доставали до полу. Фостер опустился в кресло напротив и, как только я перестала, ёрзать, устраиваясь поудобнее, пространно извинился за отсутствие иного угощения, кроме диет-пепси и растворимого кофе. Я бы не отказалась от кофе, но дневной лимит, строго соблюдаемый мною, был почти исчерпан; последнюю чашку я предпочла выпить дома, заедая лимонным суфле. Однако я с удовлетворением отметила приятные манеры хозяина. (Впрочем, англичане всегда кажутся более вежливыми, чем мы, американцы. Наверное, дело в акценте: для нашего уха даже "ну ты, сволочь!"; произнесённое британцем, звучит как комплимент.) Трудно было поверить, что Фостер американец. По крайней мере, был американцем, когда родился.

— Видимо, вы переехали в Лондон очень юным, — заметила я.

— В пятнадцать лет. А сёстрам не было и года, — отозвался он с благодушной улыбкой.

— Простите, а где вы находились в понедельник вечером, когда стреляли в ваших сестёр? Скажем, между половиной восьмого и девятью часами? — Я решила сразу покончить с самым щекотливым вопросом, дабы более к нему не возвращаться.

От благодушия Фостера не осталось и следа:

— Я уже давал показания в полиции.

— Знаю, но мне это необходимо для моих собственных записей.

— А также потому, что в ваших глазах я — подозреваемый, верно?

— В настоящий момент я считаю подозреваемым любого, кто хотя бы раз в жизни поздоровался с близнецами.

— Очевидно, полиция города Нью-Йорка тоже так считает, — сухо обронил Фостер. — Поймите меня правильно, я уважаю профессионалов. Но ваши полицейские усердствуют сверх всякой меры. Вам известно, что меня даже не пускают в больничную палату, и это несмотря на присутствие охраны двадцать четыре часа в сутки?! — Он возмущённо покачал головой. Затем глянул на меня, прищурившись, и, видимо оценив мои интеллектуальные возможности, пошёл в атаку с открытым забралом: — Скажите, мисс Шапиро, если я стрелял в сестёр, то что, черт возьми, меня на это толкнуло?

— Ну, вы с Мередит не слишком ладили и…

— Боже! Да вам известно, как давно мы с ней не ладим? — перебил Фостер. — И не я злился на Мерри, а совсем наоборот. Много лет я пытался помириться с ней. — Он умолк, погрузившись в свои мысли, но вскоре возобновил военные действия: — Ладно, оставим это. Но зачем мне понадобилось стрелять в Мэри Энн?

— Очевидно, у близнецов было немало денег. А вы ближайший родственник.

— Но они могли оставить деньги своим дружкам. Или какому-нибудь обществу охраны одноногих орангутангов.

— Значит, существует завещание?

— Не имею ни малейшего представления; то же самое я сказал вашему сержанту Филдингу. Однако эта линия тупиковая, поскольку у меня самого изрядное состояние и чужого мне не надо, спасибо. К вашему сведению, я занимаю хороший пост вице-президента "Нью-Дели импорт", очень солидной компании с филиалами по всему миру.

— Но я…

— И что самое главное, мисс Шапиро, — почти с яростью закончил Фостер, — я любил сестёр, очень любил. Обеих.

— Поймите, — примирительным тоном начала я, — я задаю вам вопросы не для того, чтобы вас подловить. Я лишь добываю информацию… которая, весьма вероятно, поможет снять с вас все подозрения.

— Боюсь, подобного рода информацией я не располагаю, — сухо улыбнулся Фостер. — По крайней мере, полиция её в грош не ставит. Но если я смогу помочь вам найти стрелявшего в сестёр… хотя ума не приложу как… — Он умолк. Затем, выпрямившись, решительно произнёс: — Хорошо, перейдём к делу. Вы желали знать, где я был в тот вечер. У нас было собрание в офисе, оно длилось до семи. Сейчас мои работодатели любезно позволили мне работать в нью-йоркском офисе до тех пор, пока ситуация не прояснится. Разумеется, это лучше, чем сидеть сутки напролёт в одиночестве и думать… О том, что какой-то маньяк сделал с моими сёстрами, — угрюмо добавил Фостер после паузы.

— И куда вы направились после работы? — участливо осведомилась я.

— Перекусить. В маленькое кафе на Пятьдесят третьей улице, где кормят гамбургерами. От офиса кафе находится всего в двух кварталах.

— Вас там запомнили? Фостер покачал головой:

— Полиция уже проверяла, показывала фотографию, но никто меня не опознал. Я даже обиделся: как же так, моё лицо, о котором моя мать всегда отзывалась как об одном на миллион, не произвело в кафе ни малейшего впечатления. — Отбросив шутливый тон, он продолжил: — Это неудивительно. Я здесь чужой, в кафе наведался второй или третий раз. И предварю ваш вопрос — платил наличными. "Божественный гамбургер" — не то место, где принимают карточки "Америкэн экспресс".

— Когда вы оттуда ушли?

— Точно не помню. Приблизительно без двадцати восемь.

— А потом?

— Вернулся в отель. У меня был довольно утомительный день, и я решил немного почитать и лечь спать.

— Значит, вы явились в «Гранд-Хайятт» до восьми часов?

— Скорее в восемь пятнадцать. Я шёл пешком, а поскольку я неисправимый зевака, то останавливался перед каждой витриной.

— Кто-нибудь в отёле видел, как вы вошли?

— Похоже, нет. Полиция таких не нашла.

— Вы приглашали Мэри Энн поужинать в тот вечер, верно?

— Да, но у неё уже были другие планы. Сам виноват, мог заранее сообщить ей, когда приезжаю.

— Вас не обидело, что она не отменила встречу с подругой? В конце концов, вы не часто бываете в Нью-Йорке.

— Она именно так и хотела поступить, но я уговорил её оставить всё как есть, а нашу встречу перенёс на вторник. Честно говоря, я не слишком расстроился, когда узнал, что в понедельник она занята. Меня немного лихорадило в воскресенье, когда мы разговаривали по телефону, и я опасался, что на следующий день не смогу проглотить ни куска. — Я открыла было рот, но Фостер продолжил не без ехидства: — Кстати, если бы у меня было намерение укокошить сестёр, вряд ли бы я выбрал тот день, когда точно знал, что Мэри Энн нет дома.

Интересная мысль, она стоила того, чтобы её хорошенько обдумать. Но в тот момент я не нашлась что ответить и перешла к другому вопросу:

— Расскажите о вашей вражде с Мередит. Вы возражали против её замужества?

— Настоятельно возражал. Мерри едва исполнилось двадцать, когда она начала встречаться с этим панком Гарибальди, — Джин Гарибальди, так его звали. (Вот и Питер говорил, что имя мужа Мередит начиналось то ли с «К», то ли с «Р». Всё-таки у моего клиента изумительная память!) Ему было хорошо за тридцать, — продолжал. Фостер, — и он был завзятым наркоманом. Когда они познакомились, Мерри училась в театральной школе и её уже приглашали на небольшие роли на Би-би-си. Немалое достижение для столь юной девушки, верно? Родители были тогда живы, они умоляли её прекратить отношения с Гарибальди и сосредоточиться на карьере. Но Мерри ясно дала понять, что не намерена бросать ни карьеру, ни парня. Он её обворожил. Он был… красивым, этого у него не отнимешь, — неохотно признал Фостер, — и обращался с ней, как с королевой. Естественно, он клялся завязать с наркотиками, и Мерри ему верила.

— И он завязал? С наркотиками?

— Возможно. Я не в курсе. Но не уверен.

— Итак, вы вмешались.

— Да, но не тогда, когда требовалось, — не в самом начале, когда ситуация была поправима.

Видите ли, в то время я был женат, обитал в Доркине и, в общем, был далёк от жизни сестёр. Конечно, я знал, как обеспокоены родители. Они постоянно просили меня поговорить с Мерри. Девочки всегда смотрели на меня снизу вверх, я ведь намного старше их. Но я был чересчур поглощён собственной жизнью, и на сестёр уже не оставалось сил. Посему я убедил себя в том, что мои увещевания не пойдут Мерри впрок. В конце концов моя мать настояла на том, чтобы я вмешался. Однако к тому времени Мерри была уже безнадёжно влюблена в этого человека.

Его удручённый вид не мог не тронуть моё глупое доброе сердечко (впрочем, растрогать меня удалось всем, с кем я беседовала о близнецах). Но я заставила себя продолжить допрос:

— И как Мередит отреагировала?

— Она сильно на меня обиделась, чего и следовало ожидать. Вскоре после нашей беседы они с Гарибальди обручились, и Мерри прекратила со мной все контакты.

Уж не знаю, чего я ожидала, — наверное, более драматического накала страстей, приведшего к многолетней вражде между братом и сестрой. Я была чуть ли не разочарована:

— И только поэтому она не разговаривала с вами все эти годы?

— Не только, — покраснел Фостер и пристально посмотрел на меня. — Пожалуйста, поймите, — мягко произнёс он, — верно, я перегнул палку, но я старался ради неё. Наркомания Гарибальди пугала меня, я беспокоился за Мередит. Да я пошёл бы на что угодно, лишь бы избавиться от этого человека! — Фостер замялся на секунду. Признание давалось ему с трудом. Я с нетерпением ждала продолжения. У меня даже перехватило дыхание. — И я отправился к нему. И предложил заплатить, если он оставит Мерри в покое. Что ж, теперь ненависть Мередит к брату стала более понятной.

— И?…

— И он послал меня к чёрту.

— Гарибальди, очевидно, доложил Мередит о вашем визите.

Фостер кивнул:

— Она позвонила и заявила, что отныне прекращает со мной всякие отношения. — Он запнулся на секунду и мрачно добавил: — И прекратила.

— Сочувствую. — Высказаться более пространно мне помешал комок в горле.

— Ни о чем в своей жизни я так не жалею, — пробормотал Фостер, — как о том, что произошла между мной и Мерри. Сестры — самые близкие мне люди. Я разведён — уже почти два года, — и у нас с Зоэ никогда не было детей.

Некоторое время он сидел в полном молчании, уставившись в одну точку. Но постепенно справился с унынием и заёрзал в кресле, поглядывая на меня. Я смекнула, что, вероятно, мне пора отчаливать.

— Последний вопрос, — заторопилась я, не дожидаясь, пока хозяин предложит мне (очень вежливо, разумеется) убраться. — Когда Мередит и Гарибальди поженились?

— В том же году, когда я обратился к нему с предложением отступного, — в восемьдесят восьмом.

— Его смерть… она была связана с наркотиками?

Фостер покачал головой:

— Незадолго до его смерти я виделся с Мэри Энн и спрашивал — как обычно — о Мередит. Мэри Энн сказала, что Гарибальди серьёзно болен. Неоперабельная опухоль мозга. Ему оставалось несколько месяцев. И вскоре он умер… Я лишь второй раз, в Нью-Йорке с тех пор, как сестры перебрались сюда. Я был здесь в октябре, но виделся с Мэри Энн реже, чем хотелось бы. На сей раз я продлил командировку на три дня, дабы как следует пообщаться с сестрой и познакомиться, с её женихом. Мы намеревались пообедать вместе в конце недели — Мэри Энн, Питер и я. А теперь… — Отвернувшись, Фостер вынул платок из кармана и украдкой вытер глаза. — Мы с Питером встречались на днях, но только вдвоём. — Фостер горестно усмехнулся. — Симпатичный парень этот Питер. Мы перезваниваемся каждый день. Он держит меня в курсе… событий.

Я кивнула и поспешила ещё с одним "последним вопросом":

— Что вам известно о человеке, с которым Мэри Энн была помолвлена? До Питера.

— О Роджере Хайере?

Наконец-то!

— Продиктуйте его имя по буквам, пожалуйста.

Фостер исполнил просьбу.

— Я видел его лишь однажды, — продолжил он. — Мы втроём пили чай в "Савое".

— Какого вы о нём мнения?

— Боюсь, не слишком лестного. Скользкий и отвратительно самодовольный тип. Он был дважды женат, но Мэри Энн не обмолвился о том ни словом. В общем, я не одобрил выбор ни одной из моих сестёр… Прежний выбор, — поспешил уточнить он.

— Что ещё вы могли бы сказать о Хайере?

— Лишь то, что он не беден; работает консультантом по инвестициям и весьма преуспевает. Кроме того, он мнит себя донжуаном и, разговаривая с людьми, не смотрит им в глаза.

— Случайно не знаете, где он живёт? — За последнюю неделю я научилась не слишком полагаться на память Питера.

— Дайте-ка вспомнить…

— Хиллсайд в Нью-Джерси?

— Точно.

Я мысленно попросила прощения у моего клиента, но оказалось, что преждевременно.

— Нет, не так, — внёс поправку Фостер. — Не Хиллсайд, а Хиллсдейл.

— Спасибо, мистер Фостер, большое спасибо, вы мне очень помогли. — Я с трудом поднялась с этого жуткого дивана. — С вопросами покончено, чему вы наверняка рады. — Он принялся было возражать, но я прервала его галантные потуги, добавив: — На сегодня, по крайней мере.

Он понял намёк.

— Если вас вдруг заинтересует ещё что-нибудь, — произнёс Фостер, вставая, — звоните по любому из этих телефонов. — Он вынул из бумажника визитную карточку и записал на ней оба номера.

— Надеюсь, вы пока никуда не уезжаете? — вскользь осведомилась я, когда хозяин передавал мне карточку. Однако мой небрежный тон никого не обманул: лицо Фостера потемнело, а взгляд, который он бросил на мою особу, заставил меня поёжиться. Тем не менее его ответ прозвучал чуть ли не любезно:

— Уж в этом можете быть уверены, мисс Шапиро. Даже если полиция позволит мне уехать — в чем я сильно сомневаюсь, — я не намерен двигаться с места, не выяснив, кто из моих сестёр лежит в больнице. И кто тот подонок, который упёк их обеих туда, где они сейчас находятся.