Убийство в частной лечебнице

Глава 9 Три сиделки

Вторник, шестнадцатое, вторая половина дня

Искренний рассказ сестры Мэриголд был сродни эпопее. Как только врата ее гнева распахнулись, рассказ потек легко и свободно бурным потоком. Бэнкс в глазах Мэриголд выглядела убийцей. Сиделка Дерека О'Каллагана рассказала сестре Мэриголд про радость и торжество Бэнкс при известии о кончине пациента. Сиделка, которая убирала в операционной, всем раззвонила об этом, не задумываясь о последствиях. Сперва сестра Мэриголд, желая замять скандал в своей клинике, была полна решимости как можно меньше упоминать в разговоре с инспектором об этой невыразимой Бэнкс. Однако намеки Аллейна на то, что Филлипс, его ассистенты, даже она сама могут подпасть под подозрение, заставили ее говорить. Теперь она заявила, что Бэнкс наверняка агент политических противников сэра Дерека. Аллейн дал ей возможность говорить и говорить, усиленно стараясь оставаться невозмутимым. Он обнаружил, что у нее великолепная память, и, аккуратно расспрашивая, подвел ее к тем событиям, которые происходили непосредственно перед операцией и во время ее. Оказалось, что из персонала клиники в операционной оставались в одиночестве Филлипс, она сама, Томс и, возможно, одна из сиделок. Мистер Томс, как ей казалось, вышел из операционной в предоперационную через несколько секунд после того, как сэр Джон приготовил шприц для инъекции. Когда она повторила все три-четыре раза, Аллейн сказал, что жестоко с его стороны столько времени задерживать ее и теперь он хотел бы повидать личную сиделку сэра Дерека и ту, которая убиралась в операционной. Он попросил сестру Мэриголд не упоминать о результатах вскрытия.

Первой пришла сиделка, что убирала в операционной. Она нервничала и пыталась избежать прямых ответов на вопросы, но скоро осмелела и принялась рассказывать про то, как непристойно радовалась Бэнкс. Она сказала, что Бэнкс вечно вколачивала в голову остальных сиделок большевистские идеи. Потом нервно добавила, что Бэнкс — хорошая сиделка и никогда не забывает о своем долге по отношению к пациенту. Описала все принадлежности, которые были приготовлены на столике перед операцией: полный пузырек с раствором гиосцина, ампула сыворотки, шприцы, сосуд с дистиллированной водой. Выразила абсолютную уверенность в том, что пузырек гиосцина был полон. Ей кажется, что с тех пор часть гиосцина использовали. Нет, она не обратила внимание на пузырек сразу после операции. Это совпадало с тем, что сказала старшая сестра. Сама сиделка убрала все инструменты и препараты и тщательно помыла снаружи все лотки и пузырьки. Ведь старшая сестра такая придира… «Нечего и думать найти отпечатки пальцев на этом пузырьке», — со вздохом сказал себе Аллейн. Он поблагодарил и отпустил сиделку.

Затем в комнату прислали сиделку Грэхем, личную сиделку О'Каллагана. Она тихо вошла, улыбнулась Аллейну и выжидательно встала перед ним, убрав руки за спину. У нее были широко поставленные голубые глаза, широкий улыбчивый рот, слегка выступающие зубы и аккуратная фигурка. Инспектор с удовольствием отметил, что она вызывает ощущение компетентности и спокойствия.

— Садитесь, пожалуйста, — предложил Аллейн. Она сразу уселась поудобнее и больше не ерзала.

— Вы ухаживали за сэром Дереком, правильно? — начал он.

— Да.

— Сколько времени прошло с того момента, как он поступил в лечебницу, до операции?

— Почти час, по-моему. Его привезли вскоре после того, как я заступила на дежурство в пять часов. Операция началась без четверти шесть.

— Понятно. Послушайте, сестра Грэхем, вы не могли бы рассказать мне весь этот час в подробностях, как если бы вы его записывали?

Она серьезно посмотрела на него.

— Попытаюсь, — сказала она наконец, бросив тревожный взгляд на записную книжку, которую вытащил Аллейн.

— Вскоре после того, как я заступила на дежурство, позвонили, что прибудет сэр Дерек и что я должна быть его личной сиделкой. Я встретила каталку, уложила пациента в постель и подготовила его к операции.

— Вы делали ему какие-нибудь уколы?

— Нет. Обычную инъекцию атропина и морфия мы не делали, ее заменил укол гиосцина, который делает сэр Джон.

— Понятно. Итак, сиделка?

— Пока мы этим занимались, приехали леди О'Каллаган и сестра сэра Дерека. Когда приготовления закончились, их впустили в его палату. Он был в полубессознательном состоянии. Я понятно рассказываю?

— Восхитительно. Продолжайте, продолжайте, пожалуйста.

— Минутку, дайте подумать. Сперва я была в палате с ними вместе. Леди О'Каллаган вела себя очень хорошо — тихо, не беспокоила пациента. Мисс О'Каллаган выглядела страшно расстроенной. Они сели около кровати. Я вышла, чтобы поговорить с сэром Джоном. Когда я вернулась обратно, дамы разговаривали. Сэр Дерек лежал, закрыв глаза, но на секунду открыл их и застонал. Мне кажется, в этот момент он пришел в сознание и ему было очень плохо. Леди О'Каллаган вышла на минутку, чтобы поговорить с сэром Джоном. Потом мы все вернулись, и сэр Джон обследовал пациента. Пациенту, казалось, стало намного легче, но мне подумалось, это потому, что он был без сознания, причем гораздо глубже, чем за все время с момента поступления. Сэр Джон поставил диагноз: разрыв воспаленного аппендикса и начавшийся абсцесс. Он предложил вызвать мистера Сомерсета Блэка и немедленно произвести операцию. Леди О'Каллаган стала умолять его, чтобы он оперировал сам, и сэр Джон в конце концов согласился. Я вывела леди О'Каллаган и мисс О'Каллаган из палаты.

Сестра Грэхем сделала паузу и очень серьезно посмотрела на инспектора.

— Прежде чем они вышли из комнаты, не было больше никаких происшествий?

— Вы имеете в виду?.. Кое-что было, но, пожалуйста, инспектор Аллейн, не придавайте этому большого значения. Я уверена, что пациент совершенно не соображал, что говорит.

— А что он сказал?

— Он открыл глаза и сказал: «Нет… не давайте…», после чего тут же снова впал в бессознательное состояние.

— А вы поняли, что именно он пытался сказать?

— Это могло быть все, что угодно.

— Куда он смотрел в этот момент?

— На сэра Джона, который был ближе всех к кровати.

— Как бы вы описали его взгляд? Умоляющий? Взывающий? Какой?

— Н-нет. Он… он вроде как был испуган. Был похож на пациента, которому дали наркотик — морфий, например. Он так смотрел… тупой хмурый взгляд — я часто вижу его у больных, на которых начинает действовать успокоительное.

— Но вы же мне сказали, что ничего такого ему не давали.

— Я ему ничего не давала, — сказала сиделка Грэхем.

— В вашем голосе, сиделка, слышится странная интонация. Вы ему ничего не давали… Что вы этим хотите сказать?

Она тревожно заерзала и слегка покраснела.

— Я никому про это не говорила, — сказала она ему. — Я считаю, это очень опасно: говорить о том, чего точно не знаешь.

— Совершенно верно. Но вам не кажется, что мне лучше все-таки сказать? Сиделка Грэхем, сэр Дерек О'Каллаган был убит.

Аллейн внимательно посмотрел на сиделку. Она была изумлена и потрясена. Она быстро взглянула на него, словно хотела убедиться, что не ослышалась.

Он продолжал:

— Ему дали смертельную дозу гиосцина. По меньшей мере в отношении четырех человек возможно подозрение. Тот самый эпизод, о котором вы не хотите поведать, может спасти невиновного человека. Я слишком набил руку в своем деле, чтобы делать скоропалительные идиотские выводы. Вам действительно кажется, что вы хорошо поступите, не сказав мне, в чем дело?

— Наверное, нет.

— Позвольте мне помочь вам. Вам кажется, что кто-то — правильно? — дал О'Каллагану какое-то лекарство?

— Да, было похоже на то. Однако лекарство не могло так быстро подействовать.

— Что случилось после того, как вы вернулись к вашему пациенту? Что вы обнаружили?

— Вы очень… очень проницательны, — сказала она. — Вернувшись, я стала приводить палату в порядок. Пациент, казалось, спал. Я подняла ему веко и увидела, что он без сознания. Зрачок не был сужен. Тогда я поняла, что морфия ему не давали. Тут я заметила под стулом у кровати маленький клочок белой бумаги. Я подобрала его и разглядела на нем остатки восковой печати, как бывает на аптечных порошках. Его там определенно не было, когда в палату привезли сэра Дерека.

— Вы его сохранили?

— Я… да, он у меня. Тогда я еще подумала, что же ему могли дать, и, когда палату убирали, положила кусок бумаги в тумбочку. Он должен еще быть там.

— Попозже, с вашего разрешения, я на него взгляну. Кто сидел на этом стуле?

— Мисс О'Каллаган, — тревожно сказала она.

— И мисс О'Каллаган оставалась с пациентом одна? Сколько времени? Три минуты? Пять?

— Скорее минут пять, как мне кажется.

— Еще что-нибудь вы заметили? Может, он пил воду, как вам кажется?

— Стакан воды у постели был не полон.

— Вы образцовый свидетель. Я полагаю, этот стакан тоже вымыт? Да… Людям моей профессии клиника представляется очень плохим местом для поисков. Не беспокойтесь больше. Может оказаться, что все это совершенно не имеет значения. Но в любом случае было бы преступлением скрывать это. Как я понимаю, сознание исполненного долга приносит утешение мятущимся сердцам.

— Не могу сказать, что это относится ко мне.

— Глупости. Теперь, будьте так любезны, принесите мне ваш клочок бумажки, хорошо? И приведите с собой сиделку Бэнкс, только не говорите ей о том, что это убийство. Кстати, что вы думаете о ее реакции на радостную весть — как я понял, она сочла ее радостной?

— Бэнкс, конечно, дура, — неожиданно заявила сиделка Грэхем. — Но она не убийца.

— А что именно она сказала?

— Что-то из Библии, насчет Господа, покаравшего врагов наших…

— Помяни Господи царя Давида и всю кротость его! — воззвал Аллейн. — Что за старая… простите, сиделка. Попросите эту леди зайти сюда, хорошо? А если услышите, что я завизжал, врывайтесь и спасайте меня. Я не испытываю ни малейшего желания умереть у ног этой мраморной богини… Кто она, кстати? Анестезия?

— Понятия не имею, инспектор, — сказала сиделка Грэхем, внезапно широко улыбнувшись.

Она бодро вышла и через несколько минут вернулась с маленьким квадратиком белой бумаги, в какую аптекари заворачивают приготовленные лекарства. По краям сохранились еще кусочки красного воска, а изгибы на бумаге говорили о том, что в нее была завернута круглая коробочка. Аллейн вложил листок бумаги в свою записную книжку.

— Сиделка Бэнкс ждет, — заметила сиделка Грэхем.

— Спускайте ее с поводка, — сказал Аллейн. — До свидания, сиделка.

— До свидания, инспектор.

Мисс Бэнкс вошла с весьма воинственным видом. Сесть она отказалась и, неловко выпрямившись, замерла почти на пороге. Аллейн из вежливости тоже остался стоять.

— Возможно, сиделка Грэхем сообщила вам о цели моего визита сюда? — спросил он.

— Она что-то там сказала насчет Скотланд-Ярда, — фыркнула Бэнкс. — Не знаю, что она еще говорила.

— Я расследую обстоятельства смерти сэра Дерека О'Каллагана.

— Все, что знала, я сказала на предварительном расследовании.

Аллейн решил, что тут деликатность неуместна.

— Вы не упомянули, что это было убийство, — заметил он.

На миг ему показалось, что Бэнкс испугалась. Потом она произнесла деревянным голосом:

— В самом деле?

— Да. Что вы об этом думаете?

— А откуда вы знаете, что это убийство?

— Посмертное вскрытие показало наличие по меньшей мере четверти грана гиосцина.

— Четверть грана! — воскликнула Бэнкс.

Ему вспомнился Филлипс. Никто из них не восклицал в изумлении: «Гиосцин!», но все поражались количеству.

— Вы что, не ожидали, что эта доза его убьет? — спросил он.

— Да нет же. Мистер Томс сказал… — Она осеклась.

— Что такое сказал мистер Томс?

— Я слышала, как перед операцией он сказал, что смертельная доза гиосцина составляет четверть грана.

— А как разговор перешел на такую тему?

— Не помню.

— Как я понял, вы приготовили и сделали инъекцию камфары и приготовили инъекцию сыворотки.

— Да. И ни в один шприц я не набирала гиосцин, если вы это подразумеваете.

— Вне всякого сомнения, есть способ это доказать, — сказал Аллейн. — Разумеется, мы расследуем этот вопрос.

— Уж пожалуйста, — фыркнула Бэнкс.

— Сэр Джон приготовил и сделал инъекцию гиосцина.

— Ну и что с того? Сэр Джон не стал бы травить в операционной даже своего смертельного врага. Он жуть какой щепетильный хирург.

— Я очень рад, что вы так думаете, — мягко заметил Аллейн.

Бэнкс молчала.

— Я слышал, вы смотрите на эту историю как на вмешательство Провидения, — добавил он.

— Я агностик. Я сказала «если бы».

— А-а-а, — сказал Аллейн, — понимаю, невзирая на всю загадочность ваших высказываний: если бы вы не были агностиком и верили в Провидение, то сказали бы, что это его рука… Вы не могли бы мне сказать, кто из хирургов и сиделок оставался один в операционной перед операцией?

— Не могла бы.

— Попробуйте. Вспомните, вы оставались там в одиночестве?

— Нет. Оставался Филлипс. И Томс.

— Когда?

— Как раз перед тем как мыться. Мы были в предоперационной. Филлипс вошел первым, а этот дурень за ним.

— Вы имеете в виду мистера Томса?

— Я так прямо и сказала…

— Вы не собираетесь послушать, как сегодня будет выступать Николас Какаров?

Это был выстрел наугад. Какаров должен был выступать перед большой группой просоветски настроенных личностей. Ярд считал, что будет неплохо кому-нибудь из сотрудников заглянуть туда по-приятельски. Сестра Бэнкс вскинула подбородок и злобно уставилась на инспектора.

— Я буду счастлива там присутствовать, — заявила она громко.

— Вот и молодец! — воскликнул Аллейн.

Вдохновленная, возможно, пламенными воспоминаниями о предыдущих митингах подобного рода, сиделка Бэнкс вдруг разразилась речью.

— Можете стоять тут с ухмылочкой, — бушевала она, — но вам недолго осталось! Я знаю таких, как вы: полицейский-джентльмен, последнее изобретение капиталистической системы. Вы попали на то место, которое занимаете, благодаря протекции, в то время как люди получше вас работают больше вашего за нищенскую плату. Вы падете и остальные, вроде вас, тоже, когда взойдет Заря. Вы думаете, что я убила Дерека О'Каллагана. Нет, не я его убила, но вот что я вам скажу: я гордилась бы, — слышите: гордилась бы! — если бы его убила я.

Она выпалила все это поразительно быстро и гладко, словно заучила всю эту нелепицу наизусть. Аллейн мысленно представил себе очень ясно и живо, как она повергает в немыслимое смущение дачных гостей своих приятельниц за чайным столом. Ничего удивительного, что прочие сиделки всегда ее сторонились.

— А знаете, сиделка, — сказал он, — пока Заря еще не взошла, я бы на вашем месте немного утихомирился. Если только вы не охотитесь всерьез за мученическим венцом, то разговариваете вы, как поразительно глупая женщина. У вас была точно такая же возможность, как и у всякого другого, накачать покойного гиосцином. А теперь вы вопите о своем мотиве прямо мне в капиталистическую морду. Я вам не угрожаю. Нет-нет, подождите и пока ничего не говорите. Когда вы отложите в сторону мантию мистера Какарова, может, решите, что лучше дать показания. А до тех пор, сиделка Бэнкс, уж извините за такое предложение, утихомирьтесь маленько. Скажите, пожалуйста, сиделке Харден, что я готов с ней поговорить.

Он открыл ей дверь. Бэнкс секунду постояла, глядя поверх его головы. Потом подошла к двери, остановилась и посмотрела прямо ему в лицо.

— Я вам вот что скажу, — сказала она. — Ни Филлипс, ни Харден этого не сделали. Филлипс — добросовестный хирург, а Харден — добросовестная сиделка. Они по рукам и ногам связаны профессиональной этикой. Оба.

С этим решительным утверждением она покинула Аллейна. Аллейн скривил рот и открыл свою записную книжку. Невероятно мелким и прямым почерком он записал: «Томс — разговор насчет гиосцина». Поколебавшись, он добавил: «Ф. и X. — связаны по рукам и ногам своей профессиональной этикой, говорит Б.».

Он старательно записал все это, захлопнул свою маленькую книжечку, поднял глаза и, удивленный, отпрянул. Джейн Харден вошла так тихо, что он ее не слышал. Она стояла, сплетя пальцы, и глядела в лицо инспектору. Во время предварительного расследования ему показалось, что она очень хороша собой. Сейчас, когда лицо Джейн оттеняла белая косынка, не так бросалась в глаза ее крайняя бледность. Она была прекрасна той красотой, которая присуща тонким лицам. Контуры лба и скул, маленькие впадинки у висков и тонкая линия глазниц напоминали рисунки Гольбейна. Глаза у нее были темно-серые, нос — абсолютно прямой, а рот очень маленький, с опущенными уголками, одновременно чувственный и упрямый.

— Простите, пожалуйста, — сказал Аллейн. — Я не слышал, как вы вошли. Садитесь, прошу вас.

Он предложил ей ближайшее из отвратительных кресел, развернув его к окну. Уже смеркалось, по углам и под потолком сгущалась холодная темнота. Джейн Харден села и сжала шишечки подлокотников изящными длинными пальцами, которые не сделала красными даже работа сиделки.

— Как я понимаю, вы знаете, почему я здесь? — спросил Аллейн.

— Что оказалось… вскрытие закончено? — Она говорила довольно спокойно, но словно слегка задыхалась.

— Да. Он был убит. Гиосцин.

Она напряглась и стала совершенно неподвижной.

— Поэтому объявлено расследование, — сказал спокойно Аллейн.

— Гиосцин… — прошептала она. — Гиосцин. Сколько?

— По меньшей мере четверть грана. Сэр Джон влил ему одну сотую, как он мне сказал. Так что кто-то еще дал пациенту чуть больше одной пятой грана — шесть двадцать пятых, если быть точным. Конечно, могло быть и больше. Не знаю, можно ли полагаться на вскрытие с точки зрения точности дозы.

— Я тоже не знаю, — сказала Джейн.

— Я должен задать вам несколько вопросов.

— Да?

— Боюсь, что для вас это очень тяжело. Вы лично знали сэра Дерека, верно?

— Да.

— Мне очень жаль, что я вынужден вас беспокоить. Давайте как можно скорее с этим покончим. Касательно инъекции сыворотки. К концу операции сэр Джон и мистер Томс попросили принести шприц с сывороткой. Сестра Мэриголд сказала, чтобы это сделали вы. Вы подошли к боковому столику, где нашли нужный шприц. Он действительно был полностью приготовлен?

— Да.

— На предварительном следствии выяснилось, что вы немного замешкались. Почему?

— Шприцев было два. Мне было нехорошо, и какой-то миг я не могла сообразить, который шприц мне нужен. Потом Бэнкс сказала: «Большой шприц», и я принесла его.

— Вы замешкались не потому, что вам показалось, что с большим шприцем что-то не так?

— О нет! Ну что вы! С чего бы мне так подумать?

— Шприц приготовила сиделка Бэнкс?

— Да, — кивнула Джейн.

Аллейн с минуту помолчал. Потом встал и подошел к окну. С того места, где она сидела, его профиль казался черным, словно размытый силуэт. Инспектор смотрел из окна на чернеющие крыши. Внезапно он передернул плечами, словно от отвращения. Потом засунул руки в карманы брюк и резко обернулся. Он казался тенью, неестественно крупной на фоне желтоватого оконного стекла.

— Насколько хорошо вы знали сэра Дерека? — вдруг спросил он. Голос его прозвучал неожиданно резко в этой комнате, полной мягких и пышных тканей.

— Очень хорошо, — ответила она, помолчав.

— У вас были близкие отношения?

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Вы часто встречались… как друзья, скажем так?

Джейн уставилась на его потемневшее лицо. Ее собственное, слабо освещенное светом, падавшим из окна, казалось осунувшимся и скрытным.

— Иногда.

— А в последнее время?

— Нет. Не понимаю, какое отношение к делу имеет мое знакомство с сэром Дереком.

— Почему вы упали в обморок?

— Я была… мне было нехорошо. Я очень измучена.

— Это имело какое-то отношение к личности пациента? Не потому ли вы лишились чувств, что сэр Дерек был так серьезно болен?

— Естественно, это меня опечалило.

— Вы когда-нибудь писали ему?

Девушка сжалась в кресле, словно он ее ударил.

— Вы можете не отвечать на мои вопросы, если не хотите, — объявил он. — Но тогда, разумеется, мне придется отправиться за ответом к другим людям.

— Я не причинила ему никакого вреда, — сказала она громко.

— Нет. Но вы когда-нибудь писали ему? Я, если помните, задал вам именно этот вопрос.

Джейн долго не отвечала. Наконец прошептала:

— О да.

— Как часто?

— Не знаю…

— Недавно?

— Сравнительно недавно.

— Письма с угрозами?

Она покачала головой, словно сгустившаяся темнота ей чем-то угрожала.

— Нет, — ответила Джейн.

Теперь он увидел, что она смотрит на него с ужасом. Он привык к таким взглядам, но, будучи человеком чувствительным, не мог с ними примириться.

— Мне кажется, будет лучше, — медленно произнес он, — если вы расскажете мне все. Ведь не нужно же мне вам объяснять, что вы входите в число людей, которых я обязан рассматривать как подозреваемых? Ваше присутствие в операционной автоматически включает вас в их число. Естественно, мне нужны объяснения.

— Мне показалось, что… моя печаль… послужила бы вам достаточным объяснением, — прошептала девушка, и он увидел, как ее бледность уступила место мучительной краске. — Понимаете, я его любила, — добавила Джейн.

— Это я, кажется, понимаю, — отрывисто сказал Аллейн. — Мне чрезвычайно жаль, что эти чертовы обстоятельства заставляют меня влезать в столь болезненные вопросы. Попробуйте представить меня чем-то вроде автомата, неприятного, но совершенно безличного. Как вы думаете, получится это у вас?

— Видимо, я должна попробовать.

— Спасибо. Прежде всего: было ли между вами и О'Каллаганом что-либо, кроме обычной дружбы?

Она сделала легкое движение.

— Нет… — она помолчала и затем добавила: — На самом деле, нет.

— Мне кажется, вы собирались сказать: «сейчас уже нет». По-моему, в прошлом что-то было. Вы говорите, что писали ему. Может быть, эти письма и прекратили вашу дружбу?

Она обдумала его вопрос и неловко сказала:

— Виновато, наверное, второе письмо.

Он подумал: «Два письма… интересно, что же случилось с первым».

Вслух он сказал:

— Я полагаю, вы знали сэра Дерека давно — это была старая дружба между семьями. В последнее время эта дружба превратилась в более близкие отношения. Когда это произошло?

— В июне… три месяца назад.

— И как долго это продолжалось?

Руки ее взлетели к лицу. Словно устыдившись этого жалобного жеста, Джейн опустила руки и произнесла внятно и громко:

— Три дня.

— Понимаю, — мягко сказал Аллейн. — Тогда вы видели его в последний раз?

— Да… вплоть до операции.

— Вы поссорились?

— Нет.

— Совсем нет?

— Нет, — она откинула голову и быстро-быстро заговорила: — Все произошло по взаимной договоренности. Люди поднимают столько шума из-за половых отношений. Это ведь всего-навсего обычное физиологическое ощущение, как жажда или голод. Самое разумное — удовлетворить его естественным путем. Так мы и поступили. Не было никакой необходимости встречаться снова. Мы оба приобрели некоторый опыт — и все.

— Бедная деточка! — воскликнул Аллейн.

— Что вы хотите сказать?!

— Вы отбарабанили все это, словно заучили наизусть страницу из учебника «Первые шаги в сексе». «О новый и отважный мир!» — как сказали бы Миранда и мистер Хаксли! Но у вас, мисс Харден, получилось совсем не так, как было сказано в рецепте?

— Все получилось!

— ТОГДА ПОЧЕМУ ВЫ НАПИСАЛИ ЭТИ ПИСЬМА?

Джейн приоткрыла рот. Выглядела она жалко и смешно, в этот миг она даже не была красива.

— Вы их видели… вы их…

— Боюсь, что да, — ответил Аллейн.

Она всхлипнула — странно, без слез — и подняла руки к высокому воротничку халата, словно он душил ее.

— Сами видите, — сказал Аллейн, — лучше для вас будет сказать мне всю правду, право слово.

Она разразилась горькими рыданиями.

— Я не могу… простите… это было так ужасно… я не могу.

Аллейн снова повернулся к окну.

— Ничего-ничего, — сказал он оконному стеклу. — Не обращайте на меня внимания. Помните, я только автомат.

Она довольно быстро взяла себя в руки. Он услышал еще одно-два сдавленных всхлипыванья, затем шуршание, словно она сделала какое-то резкое движение.

— Так лучше, — произнесла она наконец. Когда он снова повернулся к ней, она сидела, глядя прямо на него, словно их беседа не прерывалась.

— Осталось совсем немного, — начал он приветливым деловым тоном, — никто вас ни в чем не обвиняет. Мне просто нужно проверить все связанное с операцией. Вы не видели сэра Дерека с июня до тех пор, пока его не привезли в лечебницу. Отлично. Кроме этих писем вы никак больше с ним не общались? Понятно. Значит, вы появились на сцене единственный раз, когда принесли шприц с тем самым противовоспалительным зельем. Вы замешкались. Потом упали в обморок. Вы уверены, что принесли нужный шприц?

— Да, конечно. Он был намного больше остальных.

— И прекрасно. С вашего разрешения, я потом на него взгляну. Как я понимаю, пузырек, бутылочка или мензурка с сывороткой…

— Это была ампула, — поправила Джейн.

— Ну да… а горшочек-пузыречек-графинчик с гиосцином находился на столе. Могли вы в расстроенных чувствах или от нездоровья набрать в шприц гиосцин вместо сыворотки, по ошибке?

— Но вы не поняли: инъекция была приготовлена, — раздраженно сказала она.

— Мне так и сказали, но я должен обязательно проверить все сам. Вы, например, уверены, что не вылили содержимое шприца и не набрали его заново?

— Разумеется, уверена. — Она говорила гораздо тверже и спокойнее, чем он мог ожидать.

— Вы помните, как взяли шприц? Вам не до такой степени было плохо, чтобы вы взяли шприц вслепую?

Это попало в точку. Она снова испугалась.

— Я… мне было очень плохо… но я знаю… о-о-о, я знаю, что не сделала никакой ошибки.

— Хорошо. Кто-нибудь на вас смотрел?

Он сейчас сам очень пристально смотрел на нее. Стемнело, но на ее лицо все еще падал свет из окна.

— Может быть… остальные… не знаю, не заметила.

— Как я понимаю, мистер Томс жаловался на вашу задержку. Может быть, он повернулся, чтобы посмотреть, что вы делаете?

— Он всегда следит за… простите. Это не имеет никакого отношения к делу.

— Что вы хотели сказать?

— Только то, что у мистера Томса весьма невоспитанная привычка таращиться.

— Вы, случайно, не заметили перед операцией, сколько раствора гиосцина было в пузырьке?

Она немного подумала.

— По-моему, он был полон, — ответила она.

— Его использовали с тех пор?

— Один раз, кажется.

— Хорошо.

Он пружинистым шагом отошел от окна, нашел выключатель и включил свет. Джейн встала, руки ее дрожали, а на лице виднелись легкие следы слез.

— Вот и все, — бодро сказал Аллейн. — Выше голову, сиделка Харден!

— Постараюсь.

Он открыл ей дверь. Она замялась, посмотрела на него, словно хотела что-то сказать, но, не сказав все-таки ни слова, вышла из комнаты.

После ее ухода Аллейн еще долго неподвижно стоял, глядя на противоположную стену.

В конце концов, взглянув на собственное отражение в богато украшенном зеркале, он скорчил самому себе гримасу.

— А, к черту все это, — сказал Аллейн.