Убийство в Кормире

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Брин Золотозубый собирался закрываться. Яростные приготовления к приезду торговцев его не касались, так как полурослик не входил в Гильдию. Магазинчик Брина был из разряда «купля-продажа-обмен», где ты или находишь именно то, что тебе нужно, или не находишь ничего. Сам магазин представлял собой лабиринт из тускло освещённых узких проходов, где набитая опилками голова леукротты могла соседствовать с парой золотых подсвечников и набором видавших виды черепных дрелей.

И поскольку весь его товар в основном поступал от собственных клиентов, а не оптовых торговцев, Брин не чувствовал никакого родства с Гильдией. Кроме того, от осознания того, что он, полурослик, будет давать собственные деньги людям и получит лишь какое-то членство в гильдии, у Золотозубого скулы сводило.

Хотя я никогда не закупался у Диккон Пиккарда, я захаживал в магазин Брина Золотозубого. Я думаю, что он мне делал скидки потому, что я рассказал о том, что во мне течёт кровь полуросликов. Никакой торговли или ещё чего не обходилось без обязательного ритуала: Брин посмотрит на меня, подмигнёт и скажет: «Мы, полурослики, должны же держаться вместе, а?»

Но к чистокровным людям он не ведал жалости. Брин жил тем, что вечно перебивал цены. И если кто-то уходил из магазина грустный от того, что пролетел с, возможно, лучшей сделкой чем когда-либо — день полурослик прожил не зря. Сегодня у него был, определённо, хороший день: Золотозубый радушно улыбнулся мне и даже не расстроился, когда я сказал, что пришёл по делу и хочу узнать о том, как полурослик столкнулся с Дово.

Брин счастливо рассмеялся:

— Я не могу тебе ничего такого рассказать, мой мальчик! Когда я увидел перед собой мужика со светящимся во тьме лицом, который махал передо мной топором, я не стал терять время. Я просто пнул Бапкина в бок, и мы свернули с дороги. Я не оглядывался до тех пор, пока снова не оказался в Гарсе.

— Похоже, так реагировали все, в том числе и я, — сказал я, ничуть этого не стыдясь.

— Все, да не все, — сказал Золотозубый. — Безумная Лиз.

— Элизабет Когтешип? Я собирался навестить и её.

— Навести. Все мы господа разумные, мы видели призрака и удрали. Но старая Лиз была слишком безумной, чтобы бежать. По крайней мере, никто кроме неё не стал бы приходить ко мне и пытаться выменять мёртвого кота на льняную скатерть. Нужно ли говорить, что я не стал меняться? Конечно, может, она не побежала, потому что слишком древняя… Можешь ли ты представить хоть одну старую каргу, передвигающуюся быстрее её?

— Она видела больше, чем мы?

— Спросишь её на обратном пути домой. Может, это ещё одна её безумная история. Она очень чудная: временами кажется, что Лиз самый обычный человек, но в отдельные дни ты готов поклясться, что у неё репа, а не мозги. К слову, о репе, я сегодня выменял почти полтора десятка килограмм. Сейчас, если ты ешь репу, я могу предложить тебе сделку…

Как и вы и думали, я не большой поклонник репы, так что я покинул магазинчик Брина, расставшись лишь с тремя медяками: ими я расплатился за дневник двухлетней давности, в котором, как оказалось, записана история о похождениях Кэмбера Фосрика, которую я доселе еще не читал. К сожалению, было записано лишь три четверти истории, так что я понятия не имел, как всё началось и как закончилось, в отличие от моей собственной истории.

Начало уже смеркаться, так что мне пришлось поспешить на юг Гарса. Дорога привела меня к маленькому обветшалому дому, где жила Лиз Когтешип. Краска на стоявшем вдалеке от дороги коттедже давно выцвела и облупилась, а оконные проёмы затягивали засаленные шкуры. Мёртвые цветы покрывали стены и дверь, переплетаясь в причудливые фигуры, а возле высушенного дерева лежала мёртвая собака. Интересно, а её Лиз не пыталась выменять на что-нибудь у Брина?

Рядом с домом был небольшой сад, где Безумная Лиз выращивала овощи и картошку. Но видно было только испортившиеся помидоры и побуревшие от засухи листья латука. Как она умудряется ещё жить-то?

Я привязал Дженкаса к мёртвой яблоне, подошёл к двери и постучал. Из чистой вежливости, поскольку дверь еле держалась на петле.

— Кто пришёл, кто пришёл? — прокаркала женщина из дома. Дверь неуверенно открылась, и Лиз Когтешип улыбнулось мне ртом, полным жёлтых, почерневших, ну или просто отсутствовавших зубов. Уж насколько я был мал ростом, она была ещё ниже, ростом почти с дварфа, нежели с человека. Старуха была закутана с ног до головы в одежды, которые стирались, наверное, прошлой зимой, а длинные, грязные волосы скрывали всё, кроме неприятных черт лица.

Я однажды спросил Бенелаиуса, не думает ли он, что Безумная Лиз ведьма, на что волшебник медленно покачал головой.

— Не-а. Бедная женщина с чудаковатыми повадками, вот и всё.

И хотя есть те, кто с ним не согласится, я полагаю, Бенелаиус был прав.

Но сегодня случилось так, что у Лиз Когтешип было прояснение рассудка. Она подошла ко мне ближе, словно не могла разглядеть черты моего лица, и затем, к моему огромному удивлению, Лиз меня узнала.

— А, это ж Джаспер, — сказала старуха. — Парень Бенелаиуса. Входи, входи поскорее, подальше от этого пропахшего смертью воздуха.

Я не знаю, что она имела в виду: воздух внутри был гораздо хуже, чем снаружи.

Я вошёл и вручил старухе сумку с овощами и буханку хлеба, что я принёс ей.

— Подарок для Вас, матушка Когтешип, — сказал я, и улыбка старухи стала ещё шире.

— Славный ты парень, Джаспер, я благодарю тебя. Садись, — она взяла пучок морковки. — Какие оранжевые, — заявила старуха, а затем положила связку на грязный потёртый стол. — Итак, зачем ты пришёл: за правдой, ложью или чаем? Чая у меня нет, но зато есть остальное.

— За правдой, я думаю, матушка, — ответил я, решив ей подыграть.

— Ты всегда для меня самым лучшим сыном, Джейми, — сказала Лиз, и я тут же решил больше не звать её «матушкой». — Итак, я расскажу тебе правду.

А. Ну ладно, в таком случае, она будет «матушкой».

— Не так давно Вы видели мужчину, одетого, как призрак Фастреда, не так ли, матушка Когтешип? Мужчину по имени Дово.

— Я видела самого призрака, а не какого-то Добо. Это был призрак Фастреда, но когда я его увидела, Джейми, я подумала, что это был твой отец, да, упокойся его душа, призрак твоего бедного отца. Он махал топором, да, так же, как и твой бедный отец, когда он, знаешь, рубил дерево — то, с верёвкой, на которой ты катался в детстве. И я думала, что он пришёл за мной, да, и я сначала побежала, но потом вспомнила, что никогда так и не сказала про то ведро, как оно оказалось дырявым и что его нужно было починить прежде, чем наливать туда воду. Так что я вернулась, да, а затем я увидела, что у него золотая рука.

— У твоего отца, Джейми, никогда не было золотой руки, так что я знала, что это был призрак. А он пошёл в болоту, я за ним, да, а затем он остановился, и я остановилась тоже, потому что я знала, что если он увидит меня, то он съест меня, а я не хотела, чтобы меня съели, так что я спряталась и тихо наблюдала за ним.

Глаза Безумной Лиз расширились и смотрели в никуда. Я знал, что она сейчас вновь переживает то, что было в ту ночь.

— И что он сделал? — мягко спросил я.

— Он махнул своей золотой рукой, — сказала старуха, вновь увидев это. — Он махал ей и махал. И далеко в болоте ещё один призрак махнул в ответ своей золотой рукой, и они махали друг другу на протяжении долгого времени…

— Золотой рукой? — спросил я.

— Да, — резко ответила Лиз, повернувшись ко мне так, что я подпрыгнул. — Я видела их всё время, эти золотые руки. Ночь они светились, все золотые. Во тьме. Сейчас темнеет, — произнесла она, и я услышал угрозу в её голосе. Может, она просто пыталась напугать Джейми, кто бы он ни был и где бы ни находился. — Я скоро увижу золотые руки. Они приходят с луной и звёздами.

Я ещё немного поговорил с ней, пока в доме не стало темно и она не зажгла свечу к моему облегчению. Опасная она была или нет, мне не доставляло удовольствие сидение с безумной старухой во тьме.

Когда я понял, что больше ничего толком не добьюсь, я поблагодарил Лиз за уделённое время и поднялся, чтобы уйти.

— Ты не можешь ещё уйти, Джейми, — сказала старуха.

— Я Джаспер, — напомнил я ей. — Не Джейми.

— О, — сказал она — в этом слове прозвучало вселенское разочарование. — Тогда ладно, ты должен возвращаться обратно к Бенелаиусу, я думаю.

Её безумие было подобно фонарю, то загоравшемуся, то гаснувшему. Я встал, намереваясь отправиться домой.

Было уже совсем темно, когда я открыл дверь. Я увидел, что с севера фермер катит на фургоне домой, в Гарс. На жерди над головой фермера висел фонарь: раскачиваясь, он освещал дорогу впереди.

— Золотая рука, — сказала Лиз Когтешип сзади. Я повернулся и взглянул на неё.

— Что?

— Золотая рука, — повторила безумная. — Вон машет.

Я вновь посмотрел на фургон, затем снова повернулся к ней.

— Вы видите фургон? — спросил я Лиз.

— Фургон? Нет, только золотую руку, что машет и машет.

Мы наблюдали, как фермер проехал ещё полсотни метров, слушали скрип колёс… И тут я понял, что глаза у старой Элизабет Когтешип должны быть совсем плохи: смотря на фонарь, она видела его очень нечётко, а словно светлую кляксу, а лучи света ей казались золотыми пальцами.

Золотая рука. Фонарь. И ещё один, далеко в болоте.

Я с ней хотел было распрощаться, но она умоляла «Джейми» поцеловать её. Я чмокнул старуху, хотя это не доставило мне ни капли удовольствия, и направился на юг, к дороге на болото, раздумывая об огромном озере на болоте и о фонарях, которыми сигналят по разные его стороны.