Уха в Пицунде

Ганна

В Теребеи я и Николай, мой товарищ ещё со студенческих времён, приехали накануне Нового года.

— Ты Новый год на Полесье встречал? — спросил меня Николай.

— Только в детстве.

— А когда там в последний раз был.

— Давно.

— Вот и поедем. Мне надо срочно статью сдать в фольклорный сборник. Чертовщины не хватает.

— Чего-чего?!

— Историй про чертей и ведьм. Там их навалом.

— До сих пор? — не поверил я.

— А вот поедем — узнаешь.

Хаты в Теребеях по окна были завалены снегом. Электрические провода низко провисали между столбами от налипшего на них снега. На улице весь день грохотал трактор, расчищающий дорогу.

— Целую неделю мело, — сказал Степан, хозяин, у которого мы остановились. — У нас такое редко случается.

— Так ведь мы приехали! — засмеялся Николай.

— Как бы не затопило нас, — выглянула из кухни Ганна, его жена. — Распустит под солнцем — и поплывём, как чайки.

«Чайками» здесь называли лодки.

— Куропаток можно руками собирать, — сказал Степан. — Сидят в снегу под соснами, ходи и собирай.

— Не мешай людям ложиться спать, — осадила его Ганна. — Поздно уже.

Ночью я просыпался несколько раз. В хате явно что-то происходило, однако вставать мне не хотелось. Мой друг спокойно посапывал на соседней кровати.

Часов в восемь мы наконец поднялись, вышли во двор — и увидели распростёртую на снегу огромную свинью. Всё стало ясно.

Степан и ещё один мужчина заканчивали смолить свинью паяльной лампой.

— Как думаете, сколько пудов она потянет? — спросил Степан.

— Н-ну… — осмотрел я свинью от лыча до хвоста. — Пудов десять.

— Пятнадцать, — засмеялся Степан.

«Уж не к нашему ли приезду они забили её? — подумал я. — Да нет, к новогоднему столу свежина».

— Теперь до завтрашнего утра будете заниматься, — сказал Николай.

— А як же, — согласился Степан. — Осмолим, почистим, разберём, посолим сало, бабы колбас наделают.

Я сделал шаг по тропинке, ведущей в огород, и здоровенный чёрный пёс с рыком бросился на меня. Цепь едва не опрокинула его на спину. Вчера этот же пёс не обращал на нас с Николаем никакого внимания.

— Что это он? — остановился я.

— На хлеб зарабатывает, — засмеялся товарищ Степана. — Не было бы тут хозяина, даже из будки не вылез бы.

Псина бесновалась на цепи. Степан отрезал кусок уха и подбросил над головой собаки. Та, клацнув зубами, поймала его на лету.

— Хороший сторож, — похвалил я пса.

— Идите за стол! — показалась в дверях сеней Ганна. — Кровянка уже поджарилась.

Это была царская еда — кровянка с гречневой крупой.

После завтрака мы с Николаем отправились по хатам, на которые нам указали в сельсовете. Однако деды и бабки, жившие в них, о чертовщине ничего не слышали.

— Нема, — пожал плечами девяностолетний дед Петро. — И никогда не было.

— А до войны? — спросил Николай.

— До войны, конечно, попадались, — закряхтел дед. — Вы у кого остановились?

— У Степана.

— Это который свинью сегодня забил? Вот и шукайте там свою ведьму. Ганну видели?

— Конечно, — сказал я. — Кровянкой угощала. Вкусная.

Мы вернулись в хату Степана. Там вовсю кипела работа. Три женщины под началом Ганны вычищали кишки. Я знал, что домашнюю колбасу сделать непросто. Нужно вычистить, выскоблить и промыть кишки, нарезать кубиками сало и мясо, посолить, поперчить, добавить тмин — и потом только набивать этой массой кишки. Качество колбасы, кстати, и определялось прозрачностью кишок. В некоторых местах сало и мясо пропускали через мясорубку, но мне нравилась колбаса, «пханая пальцем». Она была жёстче, зато и вкус её был первородный.

— Ганна, где нам найти ведьму? — спросил я, войдя в кухню.

— Кого?! — перестала она скоблить кишку.

— Без ведьмы никак статью не написать, — растолковал я. — Говорят, на Коляды они по деревням гуляют.

— Никогда и не было, — пробормотала Ганна. — Откуль у нас ведьмы?

— Не! — забожились остальные женщины. — Они в других деревнях! У нас и знахарки своей нет, в Микитовку ездим…

— Если разобраться, — сказал я, — ведьма есть в каждой хате. Коля, разве твоя жена не ведьма?

— Ведьма, — кивнул Николай, — но не всегда. Между прочим, «ведьма» происходит от слова «ведать».

— Ну да, они про нас всё знают, — согласился я. — Но нам нужна здешняя.

— А зачем? — взглянула на меня Ганна.

У меня от её взгляда по телу пробежал озноб. В чёрных глазах Ганны полыхнул зелёный отблеск, какой бывает у кошек. И у волчиц…

— Статью надо написать, — смутился я.

— Напишешь, — улыбнулась Ганна. — Прямо сегодня ночью.

Вечером мы сели за стол. Сало уже разложили по кадкам, колбасу повесили вялиться на чердаке, окорок нашпиговали приправами и тоже пристроили под крышей.

Степан налил из трёхлитровой банки в стаканы самогонку.

— Ну, с наступающим! — сказал он тост.

— Не надо бы вам сегодня пить, — посмотрела на меня Ганна.

— Почему?

— Сами знаете.

Но я всё-таки выпил.

Степан стал рассказывать про сына, который сейчас служит в армии. Ганна изредка поправляла его. Николай пытался перевести разговор на чертовщину, которая часто начинает шутить перед Колядами, однако его не понимали. Ганна изредка взглядывала на меня чёрными глазищами и усмехалась.

«Интересная женщина, — думал я. — А в молодости и вовсе была красавицей».

Я поднялся, накинул на плечи куртку и вышел во двор.

— Далеко не отходите, — сказала мне в спину Ганна.

На небе сиял молодой месяц рогами кверху, вокруг него густились мелкие звёзды. «Кажется, это к погоде», — подумал я.

Вдруг резко потемнело, в воздухе закружились снежинки, подул резкий ветер. Собака, сегодня утром бросавшаяся на меня, брякнула цепью, заскулила, поджала хвост и полезла прятаться в будку. Я услышал плач младенца, доносившийся из-за угла хаты.

«Откуда здесь ребёнок? — удивился я. — И не видать ни черта…»

Я заглянул за угол. У поленицы дров лежало бревно, и плач шёл от него. Я неуверенно подошёл к бревну. Плач усилился. Я тронул бревно ногой. Оно будто ждало моего толчка и на метр откатилось в сторону. Плач стал совсем громким.

— Что ты плачешь? — шёпотом спросил я.

Бревно вздрогнуло и ещё чуть-чуть откатилось от меня.

— Уважаемый! — услышал я голос за спиной.

Я резко повернулся. Передо мной стоял человек в костюме при галстуке, на голове шапка «пирожком», подмышкой папка с бумагами. Лицо его в темноте трудно было разглядеть, но я отчего-то был уверен, что это председатель поселкового совета.

— Уважаемый, — повторил человек, — ну и как вам наша местность?

— Хорошая местность, — сказал я. — Снега много, но ведь Рождество на носу.

Человеку, видимо, тоже не понравилось, что вокруг столько снега. Он покопытил ногой сугроб, отчего в воздухе завилась метель.

— Не хотите ли прогуляться по деревне? — донёсся до меня глухой голос. — Покажу всё честь по чести. А то и к вдове заглянем, у неё, знаете ли, самогонка знатная.

— Житнёвая? — поинтересовался я.

— Точно. А закусим капусткой с огурцом. Очень хорошая вдова, давно её знаю.

Мне захотелось немедленно прогуляться по деревне, а потом заглянуть к вдове. Разыгравшаяся метель меня нисколько не пугала. Председатель производил впечатление очень приятного, даже солидного человека, который никогда не обманет. Да и вдова мне представлялась этакой видной особой с гибким станом, похожей глазами на Ганну. Верно, она и есть сестра Ганны.

Председатель сделал приглашающий жест рукой, и я, слегка поклонившись, прошёл чуть вперёд. Стежка была узкая, идти по ней можно было только гуськом, хотя я, конечно, предпочёл бы гулять бок о бок с хозяином. Трудно вести беседу с человеком, который у тебя за спиной.

— Алесь! — донёсся до меня знакомый голос.

Я неохотно остановился. Так и есть, Николай.

— Ну, что тебе? — спросил я, слегка отворотившись от него.

— Я за тобой полчаса наблюдаю, — проговорил он. — Что это ты козлом скачешь?

— Козлом? — с неудовольствием посмотрел я на него. — Нет здесь никакого козла. С товарищем мы гуляем.

— И почему сам с собой разговариваешь? — не слушал меня Николай. — Когда это ты успел набраться? Всего полстакана выпили.

— А не хочется ли тебе, любезный, вдовицу навестить? — подмигнул я ему. — Вот там самогон не чета здешнему! Господин хороший, может, возьмём с собой дружка?

Я посмотрел по сторонам, но председателя нигде не было.

— Пойдём домой, — взял меня под руку Николай. — Никогда бы не подумал, что с полстакана полесской самогонки можно так окосеть.

— А бревно? — упавшим голосом спросил я. — Оно ведь плакало, как младенец.

Бревна возле хаты тоже не было.

Мы вернулись в дом. За столом сидел один Степан.

— А где Ганна? — спросил я.

— Ушла спать.

Я пошарил глазами по углам — и не обнаружил ни единой иконы.

— Сколько меня здесь не было? — спросил я Николая.

— Не меньше часа. Я уж беспокоиться начал.

— А Ганна?

— Она сразу за тобой ушла.

На следующий день мы с Николаем уехали в другую деревню. Здесь, в Теребеях, о чертовщине никто с нами не хотел говорить.

Ганну я больше не увидел.