На следующий день, пока Ева гоняла по Ипфорду, разыскивая для дочек подходящую одежду, Уилт занимался собственными приготовлениями. Он уже придумал, что будет делать: пойдет в поход. Он купил в магазине военно-морских сил подержанную непромокаемую подстилку для защиты от дождя, рюкзак заслуженно-потертого вида, флягу – и долго рассматривал шорты цвета хаки до колен, но потом решил не выставлять свои дурацкие ноги на обозрение общественности. И вообще, глупо разгуливать по Западному графству этаким престарелым бойскаутом. В итоге он остановил выбор на синих джинсах и толстых носках, подходящих к туристическим ботинкам, которые Ева купила для поездки в Озерный край. Впрочем, насчет ботинок Уилт сомневался – они специальные, горные, а к горам он и близко подходить не собирается. Скалолазанье, конечно, – занятие прелестное, но определенно на любителя; путешествовать хотелось бы не спеша, не напрягаясь. Желательно вдоль какого-нибудь канала. Их ведь прокладывают в низинах, а при малейшем намеке на возвышенность ставят шлюзы – весьма разумное и удобное изобретение. Правда, там, куда он решил отправиться, каналов вроде бы нет. Но ничего, найдутся реки. Они уж точно не ищут трудных путей, а по берегам обязательно есть тропинки… Или можно идти по полям – разумеется, если там нет быков. Про быков Уилт знал мало – только то, что они чрезвычайно опасны.
Надо учесть и другие непредвиденные обстоятельства – например, что делать, если не удастся найти ночлег. Уилт купил спальный мешок. Потом отвез приобретения домой, спрятал в кабинете, в шкафу, и запер на замок, чтобы Ева, как всегда неожиданно вломившись за какими-нибудь ключами от машины – а это она исполняет с завидной регулярностью – не догадалась о его истинных намерениях.
Но Еве и своих забот хватало. Например, Саманта не желала ехать в Америку, потому что двоюродная сестра ее подружки была в Майами, и там на улице, прямо у нее на глазах, застрелили человека.
– У них у всех пистолеты, и убийства на каждом шагу. Это очень безжалостное и жестокое общество, – сказала Саманта Еве.
– Уверяю тебя, в Уилме все по-другому. А дядя Уолли – весьма влиятельный человек, никто не осмелится ему досаждать, – ответила Ева.
Саманту это не убедило.
– Папа говорит, что дядя Уолли – бомбовоз и старый педик, который уверен, что Америка правит миром…
– Папа говорит глупости. И не вздумай употреблять такие слова в Уилме…
– Какие «такие»? Бомбовоз? Папа говорит, это очень подходящее слово. Американцы бросают бомбы на Афганистан с высоты тридцать тысяч футов и убивают невинных женщин и детей.
– А по настоящим целям не попадают, – вставила Эммелина.
– Вы прекрасно понимаете, о каких словах речь, – сердито оборвала Ева, не давая четверняшкам окончательно разойтись. Вот нахалки, хотели, чтобы она сама сказала «педик». Дудки!
Джозефина подлила масла в огонь:
– Но ведь педик – это всего-навсего мужчина, который занимается анальным сексом, потому что…
– Тихо! Чтобы я больше от вас таких слов не слышала, особенно в присутствии… кого бы то ни было. Какая гадость!
– Почему? Я не понимаю. Законом это не запрещается, а геи ведь не могут…
Но Ева уже не слушала. На нее свалилась новая напасть.
Эммелина принесла вниз ручную крысу – красивое животное с длинной серебристой шерстью, купленное в зоомагазине, – и стала спрашивать, можно ли взять Фредди в Уилму, чтобы показать тетечке Джоан.
– Нет, нельзя, – отрезала Ева. – Абсолютно исключено. Ты же знаешь, тетя боится крыс и мышей.
– Но Фредди такой хороший! Она его увидит и сразу перестанет бояться.
В этом Ева сильно сомневалась. Эммелина приучила питомца сидеть у себя под свитером, и иногда крыса начинала двигаться. Если это случалось при гостях, те неизменно вопили от ужаса. А миссис Плэнтон при виде третьей грудки, внезапно выросшей и поползшей по телу Эммелины, даже упала в обморок.
– В любом случае, ввоз животных в Америку запрещен, и вывоз тоже – из-за бешенства. В общем, он не поедет, и точка.
Эммелина унесла Фредди к себе и стала думать, кому из подруг его поручить.
Словом, вечер у Евы выдался трудный, и к моменту возвращения с работы крайне довольного собой Уилта она была не в лучшем настроении. Да и подобное выражение лица мужа сразу наводило на подозрения.
– Опять пиво пил, – превентивно обвинила Ева. Пусть знает, что ее не проведешь.
– Во имя торжества справедливости сообщаю: за весь день даже не притронулся. Эксцессы бурной молодости остались далеко в прошлом.
– Хорошо бы там же остались все твои дрянные словечки! Чему ты учишь детей, ругаются как… как… как… ну, в общем, ругаются.
– Как матросня, – подсказал Уилт.
– Матросня? Какая еще матросня? Если это новое ругательство, то я…
– Это идиома. Ругаться как матрос означает…
– Даже слышать не хочу! Мало мне разглагольствований Джозефины про педиков и анальный секс! Нет, он приходит домой и подстрекает…
– Я их вовсе не подстрекаю говорить о педиках. Зачем, когда из своего монастыря они притаскивают выражения и похуже. Впрочем, не хочу с тобой спорить. Лучше пойду полежу в ванне, подумаю о возвышенном, а потом поужинаю и посмотрю телевизор.
Уилт поскорей зашагал наверх, чтобы Ева не успела сказать: «знаю я, о чем таком возвышенном ты думаешь в своей ванне». В любом случае, ванная оказалась занята Эммелиной. Уилт вернулся в гостиную, сел и принялся листать книгу по теории революции, поражаясь: неужто кто-то в здравом уме и твердой памяти может считать революцию благом? Когда Эммелина вышла, принимать ванну было поздно, поэтому Уилт только наскоро умылся и спустился к ужину. За столом Ева билась с дочерьми, уговаривая взять в Америку вещи, купленные в расчете на вкус тети Джоан.
– Я ни за что и ни ради кого не надену такое дурацкое платье. Оно как из старого ковбойского фильма, – заявила Пенелопа.
– Но это чистый хлопок, вы будете смотреться просто замечательно…
– Мы будем смотреться как дуры. Почему нельзя поехать в обычной одежде?
– Потому что надо выглядеть прилично! А драные джинсы и скинхедовские ботинки…
Когда Уилт встал из-за стола, они все еще спорили. Он пошел в комнату для гостей, которой пользовался как кабинетом, достал военно-геодезическую карту Западного графства и принялся выбирать маршрут. Брэмптон-Эбботс, Кингз-Кэпл, Хоурвизи, Литтл-Берч и вверх до Хоум-Лейси мимо Дьючерча. И дальше, через Дайндор-Хиллз к Херефорду. Там старинный собор, где «Марра Mundi» – карта мира, каким его знали в древности. Потом – по реке Уай через Сагвес-Пул, Бридж-Соллерз и Мэнселл-Гэмидж к городкам Моккас и Бредвордайн. И наконец, к Хэй-он-Уай и маленькому городку, полному книжных магазинчиков. Там он побудет два-три дня, в зависимости от погоды, накупит книжек. А потом снова двинется на север к Верхнему Херджесту – а также Нижнему, который на карте находится сверху. Какая старая карта! На тканевой основе. Буквы на сгибах стерлись, некоторые названия трудно разобрать. Дороги и все прочее, что построено уже после войны, не отмечены. Но это даже хорошо. Новое ему не интересно; его влечет старая добрая Англия, а с такими названиями, как здесь, он непременно ее увидит. Когда Уилт собрался спать, диспут внизу закончился. Ева согласилась забыть о клетчатых хлопчатобумажных платьях, а девочки – не брать совсем старых и рваных джинсов. И скинхедовских ботинок тоже.