День Уилта, начавшись плохо, неуклонно становился хуже и хуже. Радужные ожидания вчерашнего вечера никак не желали оправдываться. Вместо того чтобы сидеть у камелька в уютном пабе с плотным ужином в животе, парой пинт пива или, еще лучше, старого доброго эля в руке, и знать, что наверху дожидается теплая постелька, Уилт брел по бесконечной деревенской дороге, а над его головой, наползая с запада, неотвратимо сгущались тучи. Денек выдался не просто неудачный, а прямо-таки пропащий. Начать с того, что он, с тяжелым рюкзаком на спине, протащился пешком целых полторы мили – только затем, чтобы на станции выяснить: из-за железнодорожных работ поезда на Бирмингем отменены. Пришлось ехать на автобусе – все бы ничего, когда б не полный салон оголтелых школьников и не учитель, который с редкой виртуозностью их игнорировал. Кроме школьников, в автобусе везли за город группу граждан преклонного – маразматического, по терминологии Уилта, – возраста. Они ехали развлекаться и самый большой кайф, судя по всему, ловили от громких жалоб на безобразное поведение детей и, у каждой заправки, требований остановить автобус с целью «посетить одно местечко». В свободное от этих занятий время бабули и дедули распевали песни, которые Уилт редко слышал раньше и не желал слышать впредь. Потом, уже в Бирмингеме, купив билет до Херефорда, Уилт почему-то никак не мог найти свой автобус. Наконец это удалось – автобус оказался старый, двухэтажный, с выцветшей табличкой «Херефорд» на лобовом стекле. Внутри никого не было, за что Уилт от души возблагодарил Господа. Хватит на сегодня мальчишек с липкими пальцами, которые лезут через тебя к окошку, и пенсионеров, орущих, как мартовские коты: «По скотсвудской дорожке на блейдонские скачки» и «Линия Зигфрида – просто веревка, на ней мы развесим белье». Уилт устало прошел назад, улегся на сиденье и заснул. Когда автобус тронулся, он на мгновение открыл глаза, мимолетно удивился, что остается единственным пассажиром, и опять отключился. За весь день он съел только два сэндвича и выпил бутылку пива, а потому был страшно голоден. Ничего, в Херефорде наверняка найдется хорошее кафе, где можно как следует поужинать. Потом он переночует в каком-нибудь пансионе, а утром наконец-то отправится в поход. Однако до Херефорда автобус не доехал – ни с того ни с сего остановился на дрянной заштатной дороге у дрянного одноэтажного домишки. Водитель вышел. Минут десять подождав, Уилт тоже вышел и хотел уже постучать в дверь, но та вдруг распахнулась сама. В проеме вырос большой хмурый дядька.
– Чего надо? – с редким недружелюбием спросил он. В доме грозно залаял стаффордширский терьер.
– Надо, вообще-то, в Херефорд, – ответил Уилт, одним глазом следя за собакой.
– А тут чего забыл? Здесь тебе не Херефорд.
Уилт предъявил билет.
– Я взял его в Бирмингеме, до Херефорда, а этот автобус…
– …идет в металлолом, если я его раньше не доломаю!
– Но там написано «Херефорд»…
– Да неужели? – саркастически осведомился дядька. – А может, «Нью-Йорк»? Иди-ка уточни. Главное, обратно не приходи и мне не рассказывай. Вали пока цел. Вернешься – собаку спущу.
И, хлопнув дверью, скрылся в домике. Уилт пошел, посмотрел на табличку. Ни слова, пусто. Уилт осмотрел шоссе из конца в конец и побрел влево. И лишь тогда заметил за домиком свалку – груды ржавеющих машин и грузовиков. Уилт зашагал по дороге. Рано или поздно обязательно встретится какая-нибудь деревушка, а где она – там и паб. И пиво. Но увы, прошел час, а ничего хорошего, кроме второй халабуды, с заколоченными окнами и вывеской «Продается», так и не попалось. Уилт сел на травку перед домом и задумался над сложившейся ситуацией. Ночевать в конуре, которую не разглядишь в зарослях сада, как-то не тянуло. Он, волоча рюкзак, прошел еще пару сотен ярдов – и снова сел, сокрушаясь, что не купил побольше сэндвичей. Хотя, если вдуматься, все не так уж плохо. Вечернее солнышко пригревает, небо на востоке ясное, и вообще, происходит ровно то, чего и хотелось: он представления не имеет, где находится. Ведь им с самого начала владело желание стереть из памяти карту Англии – жаль, это практически невозможно; он помнит ее наизусть с первых уроков географии, а с годами эта внутренняя карта становится все подробнее, благодаря жизненному опыту и литературе. Харди – это Дорсет или Уэссекс, Бовингтон – Эгдон Хит из «Возвращения на родину», а также место, где Лоуренс Аравийский разбился на мотоцикле; «Холодный дом» – Линкольншир; «Пять городов» Арнольда Беннета – стаффордширская керамика; на картографию Уилта повлиял даже сэр Вальтер Скотт с его «Вудстоком» и «Айвенго». А еще Грэм Грин. Брайтон для Уилта навсегда связан с Пинки и женщиной на пирсе. Но, пусть карту из памяти не сотрешь, надо постараться не вспоминать о ней: избегать крупных городов, не спрашивать, где находишься, не замечать указателей, иными словами – не делать ничего, что может помешать найти желанную Англию, романтическую, ностальгическую. Уилт всегда был несколько сентиментален, и сейчас грезил о Ручьях и реках, о могучих деревьях и дремучих лесах, о старинной архитектуре. Подойдет все: и простые коттеджи, и солидные особняки, которые некогда принадлежали одной семье, а теперь, вероятнее всего, разделены на квартиры либо превращены в школы и дома для престарелых. Не имеет значения. Что угодно, лишь бы вычеркнуть из памяти, на уровне обмена веществ забыть Оук-херст-авеню, Техноколледж, бессмыслицу собственной жизни и увидеть Англию новыми глазами – глазами, не замутненными многолетним опытом преподавательской деятельности.
Повеселев, Уилт встал и двинулся дальше; миновал ферму, дошел до развилки, свернул налево, к мосту, за которым виднелась желанная деревня. Деревня – и паб. Уилт поспешил туда, но обнаружил, что паб, к несчастью, на ремонте, а поблизости нет ни кафе, ни гостиницы. Имелся, правда, магазин, но и тот был закрыт. Уилт побрел по улицам и в конце концов нашел то, что нужно – старушенцию, которая сказала, что вообще жильцов не берет, но пустит переночевать в свободную комнату («надеюсь, вы не храпите»). Отсчитав 15 фунтов и поужинав яичницей с беконом, Уилт лег в старинную кровать с медными набалдашниками и продавленным матрасом, где и проспал всю ночь как полено.
В семь утра старуха вошла с чаем, разбудив постояльца, и объяснила, как найти ванную. Чай Уилт пил, изучая ферротипы на стенах. На одном из них герой Бурской войны генерал Буллер с войсками переправлялся через реку. В ванной комнате, похоже, тоже ничего не менялось со времен Бурской войны, но Уилту все же удалось кое-как умыться и побриться; затем он позавтракал неизбежной яичницей с беконом, поблагодарил хозяйку и собрался в путь.
– Ближайшая гостиница только в Роутоне, – сказала на прощанье миссис Бишоп, – пять миль вон в ту сторону.
Уилт сказал спасибо и зашагал вон в ту сторону. Потом заметил тропинку, ведущую к рощице на холме, и свернул с дороги, стараясь выкинуть из головы название «Роутон». А может, Рортон? Неважно, безразлично. Перед ним – сельская местность, кусочек старой Англии – той самой Англии, которую он хочет для себя открыть. С полмили Уилт усердно карабкался вверх, и в конце концов ему открылся удивительный вид. Лоскутное одеяло лугов, за ними – река. Он спустился с холма, прошел по пустынным полям и замер, глядя на реку, которая течет здесь, наверное, уже тысячу лет, питая нивы, где он только что шел. Вот она – Англия! Он снял рюкзак, сел на берегу и стал смотреть на воду. По гладкой поверхности изредка пробегала рябь. Что это? Рыба? Подводный омут? Препятствие в глубине? Невидимая коряга, влекомая течением? Небо светилось незамутненной голубизной. Жизнь была прекрасна. Все шло именно так, как хотел Уилт. По крайней мере, так ему казалось. Как всегда в его жизни, он стремился навстречу своей Немезиде.
На сей раз Немезида приняла обличье несправедливо обиженной и жаждавшей мести пожилой женщины, жительницы Мелдрэм-Слокум. Всю свою трудовую карьеру, с тех пор, как сорок пять лет назад поступила в дом генерала Бэтглби и его супруги, Марта Мидоуз была для них всем – уборщицей, кухаркой, экономкой, незаменимой помощницей. Она верно служила старым господам, и их особняк был центром ее вселенной, однако пять лет назад генерал с женой погибли в автокатастрофе, произошедшей по вине пьяного шофера грузовика; поместье перешло к их племяннику Бобу Бэтглби, и жизнь сильно переменилась. Марта перестала быть, как любил говаривать генерал, «хранительницей нашего очага» – титулом этим она невероятно гордилась – и все чаще слышала в свой адрес другие слова, например – «чертова баба». Она терпела, не уходила. Хоть Боб Бэтглби и пьяница – алкаш, если начистоту, – но ей нужно заботиться о муже. Тот раньше тоже служил в Особняке, садовником, но затем пневмония, артрит – и все, прощай, работа. Без денег, понятно, не проживешь, а кроме Особняка, в Мелдрэме наняться некуда, вот Марта и терпела Боба в надежде, что подлец скоро упьется до смерти. А он не только не упился, но еще и завел шашни с Рут Ротткомб, женой местного члена парламента и теневого министра социальных преобразований. Из-за нее, мерзавки, Марту поменяли на филиппинскую служанку – смуглое лицо которой не столь явственно выражало недовольство «невинными забавами» парочки. Надо сказать, что и Марта держала свое мнение при себе, но все равно как-то утром Бэтглби, после особенно бурной пьянки, разозлился, распахнул заднюю дверь и выкинул во двор, в грязь, ее вещи, которые она сняла, переодеваясь в рабочую одежду. Кричал: старая сука, чтоб ты сдохла! Миссис Мидоуз ушла домой, разрываясь от ярости и желания поквитаться с обидчиком. День за днем она сидела у постели мужа – у бедняги недавно случился удар, и он лишился речи, – в мрачной решимости отомстить. Но действовать нужно очень, очень осторожно. Сначала Марта хотела обратиться за справедливостью к Бэтглби – богатым и уважаемым в графстве людям, но те, к сожалению, в большинстве своем принадлежали к другому поколению, нежели племянник генерала, и редко бывали в Особняке. Нет, рассчитывать можно только на себя. Прошло два бесполезных года, прежде чем Марта вспомнила о племяннике своего мужа, Берте Ферте. Парень, конечно, оторви да выбрось, но она всегда питала к нему слабость, снабжала деньгами, не рассчитывая на возврат, словом, была этому сорвиголове навроде матери. Берт не откажется помочь, особенно сейчас, когда лишился места на верфи в Барроу-ин-Фернесс. Она такое придумала, что скучать ему не придется.
– Как он вас назвал? – воскликнул Берт, выслушав рассказ Марты. – Убью скотину! Вот гад, так обозвать мою тетечку! Когда вы столько лет ухлопали на ихнюю семью! Богом клянусь, убью.
Но Марта лишь покачала головой:
– Убивать никого не нужно. Зачем? В тюрьму захотелось? У меня есть мыслишка получше.
Берт посмотрел вопросительно:
– Какая?
– Опозорить его на весь свет. Чтоб они с его козой сюда и носа показать не смели. Вот чего я хочу.
– А как это сделать? – спросил Берт. Он еще никогда не видел тетку в таком гневе.
– Я тебе вот что скажу: этот паскудник со своей сучкой Ротткомб занимаются очень нехорошими делишками, – сумрачно проговорила Марта.
– Какими?
– Сексом, – объявила миссис Мидоуз. – Ненормальным сексом. Она его связывает и… Нет, Берт, не буду рассказывать. Скажу только, что я у них видела: кнуты, капюшоны, наручники. Они у него заперты вместе с порнографией. Журналы, а в них фотографии маленьких мальчиков и еще кой-чего похуже. Жуть!
– Маленьких мальчиков? Это ж тюрьма!
– Там ему и место.
– Но… если он их запирает, как же вы их видели?
– А он однажды нализался до беспамятства и валялся в генеральской гардеробной, а шкаф был отперт, и ключ в замке. И вообще, будто я не знаю, где он прячет ключи, и запасные тоже. Он-то не знает, что я знаю, а я выведала: в сарае, на балке над старым трактором, которым давным-давно никто не пользуется, потому что он сломался. Вот туда он ключики и сует, видно, думает, что в таком месте никто искать не станет. А я из кухни видела. Там ключи от парадной и задней двери, и от кабинета, и от «рейндж-ровера», и от шкафа со всей пакостью. А теперь послушай, чего я от тебя хочу. Конечно, если ты согласен.
– Да я, тетечка Марта, для вас что угодно! Вы ж знаете.
Покидая дом тети, Берт в точности знал, что от него требуется.
– Ты поезжай не на своей машине, – наставляла Марта. – Не то будут неприятности. Возьми напрокат, что ли. Я денег-то дам.
Берт потряс головой:
– Не надо. У меня есть, и потом, я знаю, где взять машину, не беспокойтесь.
Уехал он очень довольный, полный восхищения родственницей. Ай да тетя Марта, ай да хитрюга! Значит, в четверг, так она сказала.
– Если чего изменится, я позвоню. Из автомата. Я слыхала, полицейские умеют выслеживать звонки из дома и всяких таких мест – чего они только не умеют, гадюки! Поэтому осторожность не помешает. Ладно, сделаешь это… – она посмотрела на стену, на календарь с котенком, – скажем, 7-го или 14-го или в любой другой четверг. Вот так.
– А почему обязательно в четверг? – спросил Берт.
– Потому что по четвергам они в загородном клубе играют в бридж. Сидят там заполночь, и он так напивается, что она с ним может делать чего захочет, и домой приезжают в четыре, а то и в пять утра. В общем, времени тебе хватит.
Берт проехал мимо Особняка, осмотрел шоссе за ним и покатил на север, следуя карте, которую дала тетя Марта. Ненадолго остановился у «Лилайн-Лодж», дома, где жили Ротткомбы, и подумал: нужно приехать сюда еще раз, чтобы получше запомнить дорогу. Причем даже для этого машину лучше одолжить у приятеля. Тетя Марта – мудрая женщина. Неприятности ни к чему.