Украинские мотивы

10. «Человек — это звучит гордо!»

Четыре часа утра. Я снова в «Волге», которая мчится по спящим улицам миллионного города. До сих пор не могу до конца осознать, что я здесь, в Одессе… Неужели прошло всего восемь дней с тех пор, как редакция одного иллюстрированного журнала предложила мне написать серию очерков о Максиме Горьком и его хождениях по России в 1891–1892 годах?

Четыре часа утра. Последний поворот на окраине города, последние дома и сады, и вот наша «Волга» уже катит по почти ровной до самого горизонта украинской земле. По обе стороны дороги тянутся табачные плантации, бахчи, посевы кукурузы, подсолнечника, виноградники. Я по следам Максима Горького направляюсь в Кандыбино [2].

— И зачем вы едете в Кандыбино? Вы там ничего не найдете! — предрекали мне знакомые в Москве.

Но им не удалось отговорить меня от поездки.

Дружба между русским и украинским народами прошла суровую проверку временем. Братская могила русских воинов, павших в Полтавской битве (1709 г.)

Полтава. Памятник Петру I

Художественный музей в Полтаве

Полтава. Памятник воинам, павшим в годы Великой Отечественной войны

«Клятва» — памятник молодогвардейцам в Краснодоне

Фашисты пришли…

«Новый порядок» в действии…

В музее «Молодая гвардия»

Потемкинская лестница в Одессе

Одесский академический театр оперы и балета-один из старейших в нашей стране (внизу: в зрительном зале)

Украинские девчата

Мой сопровождающий, фотокорреспондент «Правды» Александр Малкин, который должен подготовить фотоиллюстративный материал для моих очерков и надеется отыскать что-нибудь интересное для себя, с ворчливым видом покручивает ручку настройки радиоприемника. Он несколько сердит на меня. Ведь я, несмотря на предостережения, все-таки поехал в это село, которое «не найдешь ни на одной приличной карте». «Вот если бы в какой-нибудь образцовый колхоз!..»

Саша считает предстоящий день потерянным. Тем более что я, как репортер, не могу похвастаться особыми успехами. В одесском порту я «попался на удочку» одного пожилого одессита, который убежденно рассказывал мне о том, как он вместе с Горьким таскал мешки, делил с ним последнюю краюху хлеба, спал в ночлежке… Стыдно признаться, но я поверил ему, хотя мне было известно, что одесситы — большие шутники.

Другой на моем месте после такой промашки уступил бы Саше и отказался от поездки в Кандыбино, успех которой никто не мог гарантировать. Но не упрямство заставляло меня ехать туда, где будущий писатель стал свидетелем жестокой сцены. После возвращения с войны домой я прочитал его рассказ о пережитом им эпизоде, который не только помог мне открыть для себя Горького, но благодаря которому я лучше понял недавнее прошлое другой страны, другого народа. Еще тогда мне страстно захотелось увидеть Кандыбино, где и происходило действие рассказа, названного Горьким «Вывод».

…Однажды жарким июльским днем 1891 года Горький проходил по дороге мимо этого села. Спустившись в ложбину, чтобы напиться из родника, он услышал шум и увидел на дороге большое облако пыли. Молодой Горький поспешил на крики. Навстречу ему по деревенской улице катилась буйная толпа. В середине ее ехала запряженная лошадью телега. На ней стоял высокий широкоплечий мужик Гайченко, в руках у него был кнут. Когда толпа приблизилась, Горький увидел привязанную к телеге молодую женщину. Это была жена Гайченко-Горпына. Ее тело было покрыто кровоподтеками. Когда несчастная падала, мужчина поднимал свою жертву за волосы, и кнут вновь со свистом опускался на ее израненное тело.

Пока я вспоминал горьковский рассказ, мы миновали дорожный указатель с надписью «Новая Одесса» и въехали в небольшой город, центр района, на территории которого находится Кандыбино. Встретили нас представители местной власти и молодая женщина-брюнетка с большими внимательными глазами.

— Это Раиса Тихонова, — представили мне ее в машине, когда мы снова тронулись в путь. — Она учительница, родом из Кандыбино и обязана своей жизнью Горькому.

Недоверчиво и вместе с тем с любопытством рассматриваю приятно улыбающуюся женщину. Горький умер в 1936 году, а этой украинке едва ли 30 лет от роду. Может, здесь, как и в Одессе, любят разыгрывать приезжих?

Мы с Раисой разговорились. Вскоре я уже знал, что она была пионервожатой, а теперь работает учительницей русского языка и литературы, у нее есть дочь-школьница.

А вот и ложбина. Мы проезжаем мимо родника, из которого пил Горький. В кристально чистой воде отражается небо. Промелькнули первые дома Кандыбино, и вскоре мы останавливаемся у здания правления колхоза.

Улица забита людьми. Женщины и мужчины, молодежь и старики собрались здесь, они ждут меня, немца, ждут в селе, сожженном дотла в годы войны. Школьники исполняют немецкую песню на моем родном языке и вручают мне два огромных букета цветов. Маленькая девочка приветствует меня тоже на немецком языке. Затем она спрашивает, не хочу ли я стать почетным членом их пионерской организации. Приходится наклониться и даже слегка согнуть колени, пока мне повязывают шелковый красный галстук.

Неожиданно становится тихо, слышится шорох листвы на деревьях. Я стою посреди деревенской улицы, словно опьяненный запахом преподнесенных цветов. Мне хочется всем пожать руки, всем, кто потерял своих братьев и сестер, отцов и матерей тогда, в годы страшной войны.

Я не успел еще прийти в себя от неожиданно теплой встречи, как уже сидел в правлении колхоза, напротив 90-летнего Евгения Щербакова, единственного живого свидетеля описанной Горьким сцены.

Взволнованный, я записываю рассказ старика.

Щербаков встретил шумную толпу, когда вел лошадь на водопой. Забыв про животное, он в растерянности остановился. И тут увидел незнакомого молодого человека, чужака.

— На иного, — говорил дед, — и не обратишь внимания. А этот сразу бросился мне в глаза. Не потому, что был броско одет. Нет. На нем была обычная косоворотка и черные штаны. Но он был худой и очень высокий. Да, очень высокий. И выглядел приятно. Эдакий парубок, из тех, по ком девчата сохнут.

Незнакомец подбежал к лошади, схватил ее за узду и крикнул стоящему на повозке верзиле: «Зачем ты издеваешься над человеком?» Крикнул так, словно ему ничего не стоило встать на пути разъяренного рыжего верзилы.

— И больше никто не преградил дорогу Гайченко? — спросил я.

— Все боялись обезумевшего мужика.

— А поп?

— Тогда в нашей деревне попа еще небыло. Да и не стал бы поп вмешиваться в такие дела.

— Что же произошло дальше, когда Горький вступился за женщину?

— Гайченко и Горький начали ругаться. Друзья Гайченко подступили к чужаку. А тем временем кто-то перерезал веревки, которыми была привязана к повозке женщина. Огородами ее увели в безопасное место. А Горького жестоко избили и истекающего кровью бросили лежать на пыльной деревенской улице.

Только рассчитавшись с Горьким, Гайченко заметил исчезновение жены. Он долго искал ее по всем дворам. К счастью, напрасно. Потом вернулся к своей повозке, отвез избитого чужака к роднику и оставил там в кустарнике.

С наступлением темноты добрые люди пришли за парнем, чтобы выходить, — продолжал старик, — но Горького и след простыл. Лишь много времени спустя до нас дошел слух, что какой-то бродячий шарманщик доставил его в Николаев.

— А как в селе узнали, кто был этот чужак? — нетерпеливо спрашиваю я. — И когда?

Евгений Щербаков задумчиво смотрит мимо меня в окно, на колхозную площадь, где все еще небольшими группами толпятся жители деревни.

— После Октября было это… Когда на село пришло образование… Эту новость сообщили школьники. Рассказ «Вывод» где-то напечатали. Мы тогда очень напугались! Такой хороший человек, такой большой писатель, а у нас его чуть не убили!

— А что стало с бедной Горпыной?

— Горпына Гайченко прожила еще довольно долго, лет двадцать пять. Умерла перед революцией.

— А что же ее муж? Все так же бил ее? — интересуюсь я.

— Люди говорят, Гайченко больше ее не трогал. — Старик обеими руками обхватывает клюку. Хочу помочь ему стать, но молодая учительница меня опережает.

Во время нашей долгой беседы я забыл про Сашу. А он словно преобразился. С довольной улыбкой кружил вокруг нас со своими фотоаппаратами, всем своим видом давая понять, что поездка в эту крошечную деревушку все-таки удалась.

Как выяснилось, она даже очень удалась.

В Кандыбино есть музей А. М. Горького. Он находится в здании школы. Пожилые женщины показали мне письмо, которое они написали Горькому в 1935 году, приглашая его приехать к ним на праздник 8 Марта. Тогда же они назвали свой колхоз именем писателя. И в тот же самый день в одной московской газете был напечатан рассказ «Вывод», но его героями были люди уже нового времени.

Вот как изложила его Раиса.

— По деревенской улице, между белыми глиняными мазанками, катится шумная толпа. Впереди едет мощный трактор. За рулем сидит маленькая, уверенная в себе девушка, почти девчонка. Рядом на подножке стоит высоченный мужчина в соломенной шляпе, из-под которой выбивается вольная прядь волос. Его правая рука лежит на плече девушки, а в левой он держит знамя. Все веселятся, поют. Рядом с трактором бегут восторженные мальчишки. В толпе отпускают шуточку в адрес мужчины со знаменем. Он добродушно смеется и поглядывает на девушку, которая, кажется, срослась со своей машиной. Она поворачивает запыленное, влажное от пота лицо к людям и тоже смеется…

Говорят, Максим Горький, прочитав этот «отредактированный революцией» рассказ, сказал: «Эх, Максимыч, побывать бы тебе еще разок в Кандыбове, полюбоваться на людей, пожать могучие их руки!»

Болезнь не позволила Горькому принять приглашение кандыбовцев, но их письмо он прочитал внимательно. В нем, в частности, они сообщали, что не хотели бы только, чтобы он осматривал их старую школу. Вот как построят новую…

Несколько недель спустя на счет колхоза поступила значительная денежная сумма. Без адреса отправителя. На переводе лишь значилось: «Для строительства новой школы в Кандыбове».

Школа, построенная в селе при Советской власти, в 1944 году была разрушена и после войны восстановлена. Перед ней стоит памятник человеку, который первым в бывшей Кандыбовке встал на защиту человеческого достоинства, — памятник А. М. Горькому.

…Через полчаса я уже сидел в «газике» вместе с председателем колхоза и председателем сельского Совета. Мы ехали на колхозные поля. По дороге они рассказали мне, сколько занято в колхозе людей, какая у них техника, какие культуры они возделывают и что производят.

Машина останавливается возле бахчи с дынями, расстилающейся перед нами, словно гигантский золотозеленый ковер.

Вскоре возле нас собирается небольшая группа работниц, они приветствуют меня и преподносят мне золотые плоды.

С большой охотой и очень дружелюбно колхозницы отвечают на мои вопросы.

— Да, во время уборки урожая нам приходится много работать, — говорит пожилая женщина в красивом узорчатом платке. — Что поделаешь, крестьянский труд никогда не был легким.

Детей колхозницы оставляют в яслях или детских садах. После школы незамужние девушки не собираются покидать село. Одни хотят стать агрономами, другие животноводами.

Когда же я с «совершенно серьезным» видом спрашиваю, чем и как здешние мужья колотят своих жен, в ответ раздается неудержимый хохот.

— Попробовали бы они нас тронуть, им бы тогда пришлось несладко, — отвечает бойкая женщина лет пятидесяти, утирая кулаком выступившие от смеха слезы.

Нет, прошли те времена. Прошли раз и навсегда! Во время обеда я, еле сдерживая любопытство, прошу Раису Тихонову объяснить, как получилось, что она обязана своей жизнью Максиму Горькому. Учительница лукаво смотрит на меня и говорит:

— Я праправнучка Горпыны Гайченко.

Я поражен. Рядом со мной сидит, разговаривает и смеется человек, который увидел свет только благодаря тому, что Горький встал тогда на пути безумца…

Кто-то запевает украинскую народную песню. Все подхватывают ее. Я тоже подтягиваю вполголоса. За первой песней следует другая, третья. Что за чудесные песни у этого народа! Они куда-то зовут! Сердце то щемит, то радостно бьется. Меня охватывает редкостное чувство, которое возникает только в кругу старых знакомых, близких твоему сердцу…