Украинские мотивы

12. В серной «мечети»

«Волга» мягко катится по шоссе. Мой взгляд скользит по линии горизонта в поисках карпатских вершин. А поистине неутомимый Роман Лубкивский освежает в моей памяти некоторые исторические события.

Он напоминает о борьбе украинцев на Львовщине против шляхетской Польши, столетиями грабившей и угнетавшей этот край, и о народных восстаниях против Австро-Венгерской монархии, под пятой которой Западная Украина находилась до конца первой мировой войны.

До следующей нашей цели мы добирались недолго. Места, по которым мы проезжаем, заметно отличаются от других областей широкой Украины: здесь попадается больше лошадей, чем тракторов, и коровы пасутся не стадами, а мелкими группками, по три, по четыре.

Пока я любуюсь отрогами Карпат, покрытыми зеленым ковром, Роман объясняет мне, что в этой гористой местности землю удобнее обрабатывать на лошадях. Здесь нет таких бескрайних угодий, как на равнинной Украине. Да и скот держать в больших количествах не везде целесообразно.

…«Трускавец», — читаю я надпись на щите при въезде в небольшой город. В нем живет более 20 тысяч жителей. Машина, скрипнув тормозами, останавливается. Роман увлекает меня за собой.

— Пойдемте, Гюнтер, это вы обязательно должны посмотреть!

Мы направляемся к какому-то круглому строению, напоминающему дворец. Я вхожу внутрь. Несколько мужчин, судя по полосатым халатам и расшитым тюбетейкам, из Средней Азии, держат в руках чашки, но не чайные и не кофейные, а с носиками. Время от времени они с отрешенным видом отпивают из них.

Тишину нарушает журчание воды. Я оглядываюсь, пытаясь понять, куда попал. Что это, одна из советских мечетей? Может быть, верующие мусульмане Страны Советов готовятся здесь к паломничеству к святыням в Мекку?

Будь я в Татарии, на Ближнем Востоке или в Средней Азии, я бы не удивился, увидев такую картину. Но здесь, на Украине, в Карпатах! Я теряюсь в догадках. Где же мой вездесущий Роман?! Он уже скрылся среди неспешно прогуливающихся с необычными чашечками людей.

Наконец он появляется. В руках у него такие же чашки. Одну из них он протягивает мне.

— Пожалуйста, попробуйте сами. Отведайте воды из целебного источника «Нафтуся».

«Нафтуся»! Услышав это название, я сразу все понимаю и замечаю краны, торчащие из белой кафельной стены круглого стеклянного павильона. Из них течет вода самого знаменитого в Трускавце источника «Нафтуся».

Люди со всех уголков Советского Союза пьют здесь целебную воду. Просто первыми мне на глаза попались отдыхающие из Средней Азии. В Трускавце все принимают сероводородные или соляные ванны, которые оказывают благотворное воздействие на людей, страдающих урологическими заболеваниями, а также при болезнях печени, желчного пузыря или при неправильном обмене веществ.

— Здесь часто говорят: «У меня словно камень с души свалился». Точнее было бы сказать «с почки», — произносит Роман, многозначительно приподняв густые брови, которые, впрочем, совершенно не придают мрачный вид его живому лицу. После того как друг Романа, мучившийся 12 лет болезнью почек, прошел курс лечения в Трускавце и избавился от недуга, Роман просто боготворит этот источник.

Я пробую воду из принесенной Романом чашки и будто попадаю в царство Вельзевула. Я словно весь пропитался серой, отвратительнейшей серой. Прочь отсюда, скорее!

— Гюнтер! Что случилось? — удивляется Роман.

Зажимая ладонью рот, я мчусь к умывальнику и полощу рот. Еще и еще раз. Тьфу, черт! Я, конечно, не ждал, что лечебная вода столь же вкусна, как шампанское или ананасовый сок, но все-таки подобной мерзости не мог себе представить. Теперь я понял, почему у лечащихся здесь такой постный вид: они мужественно вдыхают тошнотворный запах, слепо веря в исцеляющую силу источника.

Наверное, камни в почках меня никогда по-настоящему не мучали, во всяком случае, я чувствую огромное облегчение, когда мы оказываемся на вершине одной из гор, окружающих Трускавец, а серная «мечеть» и многоэтажные корпуса санаториев остаются далеко внизу, в долине.

Я с наслаждением вдыхаю аромат жареного мяса, который ветерок доносит с площадки перед кафе самообслуживания, стилизованного под пастушью хижину. Мясо, поджариваемое на углях, шипит и благоухает.

В хижине, освещенной лишь огоньками свечей и пламенем очага, небольшой ансамбль исполняет народную музыку. Мы заказываем по кружке пива. Я с любопытством разглядываю посетителей, главным образом молодежь. Если бы не белые рубашки и «городские» брюки на парнях, их вполне можно было бы принять за пастухов, которые раньше кочевали по Карпатам. Роман объясняет мне, что в большинстве своем это рабочие нефте — и газоперерабатывающих предприятий Борислава.

Небольшой украинский городок примечателен тем, что в нем провел долгие годы жизни замечательный писатель Иван Франко, которым я восхищаюсь за его мужество и неутомимую борьбу против национального и классового угнетения.

— Об этом городе, его жизни в конце прошлого века Франко писал в своей повести «Борислав смеется», — говорит Роман.

Я хорошо знаком с этим произведением. Может быть, поэтому заросшие травой колодцы с журавлями, попадающиеся нам меж бориславскими домами, когда мы едем по городу, кажутся мне памятниками старины, напоминающими о горьком «смехе» горьких дней. Я прошу остановить машину. Мне захотелось вдруг побеседовать с теми, кто пил воду из этих колодцев, послушать рассказ о былых временах.

Мы заглянули в один из скромных домов. Его хозяин Андрей Федорович угостил нас чаем. Его спокойная речь завораживает, слова льются тихо журчащей речкой.

В 1918 году панская Польша захватила Львовщину, всю Западную Украину и Западную Белоруссию. Он был тогда еще ребенком, но хорошо помнит, как горевали родители, родственники, все жители Борислава. Его отец и старшие братья Валентин и Сергей, несмотря на преследования полиции, мужественно боролись против поработителей. Они были в рядах тех сотен тысяч людей, которые, участвуя в забастовках, откровенно продемонстрировали, что считают своей исконной и единственной отчизной не панскую Польшу, а Советский Союз.

Андрей Федорович гордо выпрямляется.

— В забастовке 1930 года я уже участвовал сам. И знаете, кто взял меня с собой? (Родители-то не пускали, я ж был для них еще «малой».) Мой дед. Он понимал всю важность дела. Сам был участником знаменитой забастовки 1902 года против австро-венгров. Тогда тысячи рабочих целый месяц боролись за свои права.

Старик поднимает дрожащую руку, на которой не хватает мизинца.

— Они работали по четырнадцать часов в день и выступили с требованиями восьмичасового рабочего дня, повышения зарплаты и создания человеческих жилищных условий. Господа в Вене испугались и согласились удовлетворить некоторые требования рабочих.

— Только восьмичасового рабочего дня не дали, — тихо и уважительно подает голос Роман.

— Верно, — кивает Андрей Федорович, — этого им страх как не хотелось.

По дороге Роман дополняет рассказ старика. Австрийские власти прислали 5 тысяч солдат и жандармов для подавления стачки. Было арестовано 70 активистов.

Солнце клонится к закату. Мы торопимся, чтобы засветло попасть в село, где родился Иван Франко. Меж невысоких гор, поросших редколесьем, журчат ручьи. Там, где склоны становятся круче, вода ускоряет свой бег, словно ей не терпится поскорее добраться до резвой Быстрицы.

На берегу одной из таких горных речек и лежит бывшее село Нагуевичи, с которым у Ивана Франко были связаны незабываемые впечатления, сыгравшие значительную роль в его большой творческой жизни. Ныне оно носит имя И. Франко.

У дороги, которая вела в Борислав, стояла кузница отца будущего писателя. По ней брели в город вереницы обнищавших крестьян, надеясь получить там работу. Среди обездоленных людей попадались и старые, выброшенные хозяевами на улицу нефтяники. Они рассказывали о каторжном труде на бориславских и дрогобычских промыслах, о случавшихся там трагедиях и несчастьях.

Чего только не довелось услышать будущему писателю от посетителей отцовской кузни! Много лет спустя Франко написал, какое сильное воздействие оказали на него их рассказы.

В маленьком музее, расположившемся в обычной крестьянской хате, женщина-экскурсовод с большой теплотой и увлеченностью рассказывает мне о писателе.

— Родители Ивана Франко воспитывали в сыне прежде всего любовь к труду и людям. Отец был умным, энергичным человеком, прекрасным кузнецом, славившимся своим мастерством по всей округе. Он рассказывал мальчику народные легенды, сказки и притчи. Именно отец открыл Ивану духовную красоту человека-творца. С детских лет Иван полюбил народные песни, которые оказали огромное воздействие на его поэтическое творчество.

Роман проводил меня к тому месту, где когда-то стояли кузница, амбар и хата семьи Франко. Эти постройки не сохранились до наших дней. Сейчас полным ходом идут восстановительные работы. Они ведутся по старым рисункам, которых, к сожалению, сохранилось очень мало, и по рассказам стариков.

Окончив учебу во Львовском и Черновицком университетах, Иван Франко присоединился к рабочему движению, которое, по его мнению, могло сделать для народа больше, чем любая другая сила. Он черпал знания и уверенность в трудах Маркса и Энгельса, некоторые из них впоследствии перевел на украинский язык.

— Судя по всему, — обращаюсь я к Роману, — Иван Франко пошел совершенно иным жизненным путем, нежели Тарас Шевченко. И творчество этих двух выдающихся личностей, которые так много сделали для родины, вряд ли сопоставимо.

— Нет, я категорически не согласен, — горячо возражает Роман. — Их творчество не следует искусственно разделять Да, они жили в разное время. Но именно Шевченко подготовил духовную почву для поэта и писателя Ивана Франко. Не было бы смелого, дерзкого Тараса-не было бы и такого Франко, каким мы его знаем. Никогда бы западный украинец Иван Франко не достиг в своем мышлении и творчестве великих высот, если бы подобных же высот в свое время не достиг Тарас Шевченко. Об этом неоднократно говорил сам Франко, он с глубочайшим уважением относился к Шевченко.

Роман роется в своем необъятном портфеле, выуживает оттуда зачитанную брошюру и протягивает ее мне. Вечером в гостинице на странице, заложенной вырезкой из газеты «Литературная Украина», я читаю слова Франко, написанные им в 1914 году, за два года до безвременной кончины:

«Он был сыном мужика и стал властителем в царстве духа.

Он был крепостным и стал исполином в царстве человеческой культуры.

Он был самоучкой и указал новые, светлые и свободные пути профессорам и книжным ученым.

Десять лет томился он под бременем российской солдатчины, а для свободы России сделал больше, чем десять победоносных армий.

Судьба преследовала его в жизни, как только могла, но она не сумела превратить золото его души в ржавчину, его любовь к людям-в ненависть и презрение, а веру в бога-в неверие и пессимизм.

Судьба не пожалела для него страданий, но и не поскупилась и на радости, струившиеся из здорового источника жизни.

Самое лучшее и самое ценное сокровище судьба дала ему лишь по смерти — бессмертную славу и всерасцветаю-щую радость, которую в миллионах людских сердец пробуждают и будут пробуждать его творения.

Таким был и есть для нас, украинцев, Тарас Шевченко».