Как-то неожиданно незнакомый город окутывают сумерки. В них расплываются лица людей, фасады домов приобретают одинаковую, темно-серую окраску. Проплывают силуэты прохожих, контуры зданий. Приветливый сентябрьский вечер манит, восхищает своей загадочностью.
Я брожу по городу, в который впервые приехал около двух часов назад. Поток возвращающихся с работы или просто прогуливающихся людей увлекает меня за собой.
Фонари на улицах включаются довольно поздно, но это не помеха движению. Автомобили летят по шоссе с включенными подфарниками или вообще без света. Часто из-за поворота какой-нибудь кривой улочки старого города, словно призрак, выскакивает трамвай. От страха закрываешь глаза, а он, радостно громыхнув, уже мчится дальше, разгоняя зазевавшихся пешеходов.
Я брожу по 700-тысячному городу, который видел прежде лишь на книжных иллюстрациях. В вечерних сумерках вдруг появляется фонтан со скульптурой Дианы. Чуть дальше угадываются очертания готического кафедрального собора-трехнефного сооружения с высокими стрельчатыми окнами и вознесшейся над ними диковинной башней в стиле барокко. За ним высятся ансамбли костелов бернардинцев и доминиканцев, построенные в стиле барокко, соборы Боимов и Кампианов в стиле ренессанс и другие архитектурные жемчужины, украшающие город.
В магазинах и гостиницах зажигается свет. Вспыхивают наконец и уличные фонари, и движение на мостовых, кажется, замедляется.
Но это только кажется. Полчища «Запорожцев», «Волг», «Москвичей», больших и маленьких грузовиков, мотоциклов по-прежнему несутся сломя голову. Только исчезло какое-то неуловимое очарование. Хромированные автомобили как бы состроили презрительные гримасы: что это, мол, за бескрылая езда, при свете-то каждый может!
Проходит совсем немного времени, и действительность напоминает о себе. Из глубины боковой улочки вдруг раздается мощный хор сирен сразу нескольких машин. Я убыстряю шаги и спешу к месту происшествия, где уже собралась толпа. Столкнулись два автомобиля. Один выезжал со стоянки, собираясь влиться в несущийся мимо поток, и получил удар в переднее крыло. На нем — небольшая вмятина. Дело проще простого. Оба водителя собираются столковаться. Но не тут-то было! Вмешиваются собравшиеся вокруг всезнающие зеваки. Толпа делится на две группы, и предводители каждой начинают рьяно отстаивать интересы «своего» водителя. Снедаемый любопытством, я проталкиваюсь сквозь толпу поближе к поврежденной машине, абсолютно не представляя себе, как решится этот спор под нетерпеливые сигналы других автомобилей, застрявших в «пробке».
Вдруг слышу раздающийся из динамика голос, он приближается, звучит все громче и громче.
— Люди добрые, — добродушно вещает кто-то. — В чем дело? Чего вы здесь застряли? Не лучше ли пойти в кино или посидеть в уютном кафе?
Подавая то вперед, то назад, среди невообразимого хаоса улицы движется ярко-желтый милицейский автомобиль. Из него выходит улыбающийся милиционер. В мгновение ока он налаживает уличное движение.
Я поворачиваю обратно к гостинице. Для начала я уже кое-что узнал о городе. Леополис-так звучало в средние века его латинское название; Лембергом окрестили город на немецкий лад австрийские завоеватели; Львив-так издавно называют его украинцы, составляющие большинство населения. Этот город мне уже не чужой, он мой новый добрый знакомый.
Следующий день-воскресный. Я решаю самостоятельно покорить Львов и еду на гору, которая в память о крепости, некогда стоявшей там, называется Высоким Замком. Я долго прогуливаюсь наверху по площадке, частично вымощенной каменной плиткой. Внизу расстилается буйно-зеленый город. Своим сегодняшним обликом он ничем не напоминает поселение, основанное в середине XIII века галицко-волынским князем Даниилом Романовичем. Князь мудро выбрал для него место на торговом пути, соединявшем Центральную Азию с Европой. В честь своего сына князь нарек город Львовом. Шли века. Сорок пожаров и тридцать войн неоднократно уничтожали постройки. Но жители снова и снова возводили дома, памятники. Так формировался город, в центре которого заметны следы многих архитектурных стилей разных эпох.
Насладившись величественной панорамой, я спускаюсь вниз. Почти на каждом углу я останавливаюсь, любуюсь то изящными литыми решетками ворот, то статуями, украшающими фасады зданий, то скульптурами в нишах.
Я не замечаю, как, заблудившись среди улочек и переулков, попадаю в незнакомый район, точнее, в парк. Он называется Шевченковской рощей. Вокруг крытые соломой глинобитные хаты и бревенчатые срубы, сработанные топором деревянные мельницы и церкви. Гулко скрипят под ногами половицы, будто возносятся к небу стоны подневольных. Странно видеть эту деревню, вросшую в город.
На древней львовской земле продолжительное время жил и работал первопечатник И. Федоров
Развитие украинской культуры неотделимо от имени И. Франко-писателя, ученого и общественного деятеля
Силуэты древнего Львова
Силуэты древнего Львова
Закарпатские пейзажи
Музей народной архитектуры и быта в Ужгороде
Вид на Ужгород
Потом я выясняю, что эти хаты с хлевами и амбарами, водяные и ветряные мельницы, сараи, колодцы, церкви и загоны для скота свезены сюда из разных мест. В Шевченковскую рощу переселились дома со всей обстановкой из предгорий Карпат, из горных районов Ивано-Франковской области, из гуцульских сел, известных своими резчиками по дереву, из деревень Буковины, Подолии, Волыни и Полесья — ранее почти непроходимого края лесов и болот. Все эти разные по своему происхождению, назначению и конструкции постройки составляют Музей народной архитектуры и быта.
Название рощи, в которой можно увидеть немых свидетелей дореволюционного бедственного положения народа, кажется мне оправданным и свидетельствует об огромной популярности поэта на всей Украине.
На следующий день я познакомился с Романом Лубкивским, коренным жителем Львова. Своим неукротимым темпераментом он одновременно и поражает, и будоражит, и восхищает.
По пути в научно-исследовательский институт полиграфической промышленности Роман рассказывает мне об истории книгопечатания во Львове. Она связана прежде всего с именем человека, который родился в начале XVI века предположительно в Москве, — с Иваном Федоровым.
Этот «русский Гутенберг» в 50-х годах XVI века работал в так называемой анонимной типографии в Москве. Но из-за преследования церковной верхушки в 1566 году ему пришлось покинуть Русское государство и переехать в Литву.
В маленьком городе Заблудове Иван Федоров в лице гетмана Ходкевича нашел мецената, который помог ему основать типографию и напечатать несколько книг.
— Но вскоре гетман прекратил свою просветительскую деятельность и повелел печатнику заняться сельским хозяйством, — говорит Роман и улыбается, приглаживая густые, зачесанные назад волосы. — Федоров резко возразил, что ему не пристало-де пахать да сеять, «…вместо плуга, — сказал печатник, — я владею искусством ручного дела и вместо хлеба должен рассевать семена духовныя по вселенной…» Очевидно, Федоров был одержим идеей своей высокой просветительской миссии и считал, что все свои силы должен отдать благородному делу книгопечатания.
Об этом же говорит и директор НИИ полиграфической промышленности, показывая нам свой институт:
— Федоров порядком натерпелся от гетмана Ходкевича и других меценатов. Он покинул Заблудов, мечтая о собственной типографии, независимой от воли магнатов, и прибыл в наш город, бывший тогда одним из наиболее значительных экономических и культурных центров Восточной Европы.
Директор то и дело посматривает испытующе на меня, предподнося мне сюрприз за сюрпризом во время осмотра института. Он знает, что я — не специалист и воспринимаю, может быть, лишь сотую часть той технической информации, которую мне сообщают в различных отделах. Я тактично перевожу беседу на другую тему, расспрашивая про неутомимого первопечатника Ивана Федорова. Ему и во сне не снились все эти суперсовременные полиграфические процессы и проекты новейших машин.
Я узнаю, что Федоров, несмотря на благоприятную обстановку, недолго оставался во Львове и вскоре уехал в Острог, где в то время обосновались многие талантливые писатели и ученые. Там Федоров напечатал знаменитую Острожскую библию. Вернувшись в 1582 году во Львов, он вновь попытался открыть собственную типографию. Но необходимых средств ему собрать не удалось, и Федоров, чтобы добыть деньги, делает ряд изобретений.
Этот одаренный человек создает конструкцию машины для отливки орудий и в 1583 году предлагает приобрести ее чертежи курфюрсту саксонскому. Однако вскоре после отправки письма курфюрсту Иван Федоров скончался.
Мы продолжаем экскурсию по институту. В нем созданы материалы, разработаны технология и оборудование для изготовления современных фотополимерных печатных форм, применение которых позволяет повысить производительность печатных машин, улучшить качество печати, уменьшить вредные побочные эффекты и создать условия для широкого внедрения фотонабора.
Мы еще долго беседовали с директором о работе НИИ, о планах на будущее. Он высоко отозвался о сотрудничестве с коллегами из Германской Демократической Республики, с которыми работники института поддерживают тесные связи.
На следующий день мы покидаем Львов. О том, что мы едем в нефтедобывающий район, я догадался бы и без указателя на обочине с надписью «Дрогобыч». Мы встречаем гораздо более внушительные «указатели»-буровые вышки, символы нефтяного богатства, найденного в этих краях.
— Нефть здесь добывают издавна. В старину ее вычерпывали ведрами из колодцев и вывозили в бочках на телегах, — рассказывает Роман Лубкивский.
— Об этом я читал в произведениях Ивана Франко, который жил и работал на Львовщине. Он очень образно описал, как тогда извлекали нефть, — говорю я.
— О, Иван Франко! — В голосе Романа звучит неподдельный восторг. — О нем тут вспоминаешь на каждом шагу. Сколько же этот человек сделал-уму непостижимо! Его творчество до сих пор не исследовано до конца. Я обожаю Франко. Им восхищался и ваш поэт Эрих Вайнерт. — Роман кладет мне на плечо свою крепкую ладонь. — Знаете, что Франко говорил о творчестве? Он говорил, что только упорный творческий труд прибавляет силы, только творчество преобразует Вселенную, только в творчестве и для творчества стоит жить. Этому правилу он следовал всегда, с самой юности!
Да, лишь творчество преображает мир… Я в этом убеждаюсь еще раз, когда беседую с жителями Дрогобыча Орестом и Виталием. Они рассказывают мне о своем предприятии. Оба работают токарями в механическом цехе долотного завода, продукция которого используется на всех нефте — и газопромыслах Советского Союза.
В начале нашей беседы Орест и Виталий излишне смущаются. Но постепенно привыкают ко мне. Их речь течет быстро, живо.
Я узнаю, что у завода есть свой дом отдыха в Карпатах, пионерский лагерь… 50–60 процентов работающих обеспечиваются путевками в санатории курорта Трускавец. Те, кто занят на вредном производстве, ежедневно получают бесплатное молоко. Они пользуются льготами при распределении путевок и имеют право уйти на пенсию в 50-летнем возрасте.
Позже я узнаю, что на предприятии есть и своя теплица, и сад. Овощи и фрукты постоянно поступают в заводской продовольственный магазин. Они отправляются и в заводской детский сад. На предприятии работают своя парикмахерская, химчистка.
Директор завода приглашает меня на беседу. Коренастый, энергичный руководитель предприятия полностью отличается от главного инженера-худощавого, спокойного, задумчивого человека.
— Наше предприятие экспортирует свою продукцию во многие страны мира, — сообщает мне директор. Голос его оглушает, кажется, он способен перекрыть шум работающего цеха. — Наши буры пользуются хорошим спросом еще и потому, что оснащены специальными насадками, которые увеличивают срок их службы вдвое.
— Интересно, что это за насадки? — спрашиваю я.
— Из алмазов, — широко улыбается директор, — из искусственных алмазов, которые выращиваются по разработанной в Советском Союзе технологии и обладают такой же твердостью, как и натуральные.
— Выходит, — спрашиваю я, — Украина богата не только углем, но и нефтью настолько, что могла бы отправлять ее и в другие районы Советского Союза?
Главный инженер отрицательно качает головой.
— Нет, к сожалению, нет: чтобы удовлетворить свои потребности, Украине приходится завозить нефть из других районов страны.
Мы пробыли в Дрогобыче недолго, после обеда нас вновь позвала дорога…