Укус

38

Мы вышли по разные борта машины, оба — пригнувшись, оба — не спеша. Жара пустыни встретила нас подобно опаляющему дыханию лесного пожара.

— Оставим двери открытыми? — предложила Кэт, перекрикивая ветер. — У Пэгги будет больше воздуха!

Я кивнул, оставил свою дверь открытой, более того — пошел к задней двери на своей стороне и открыл ее. Ручка изрядно накалилась — почти как сковородка на плите. Подув на пальцы, я пошел к багажнику.

Посмотрел на закрытую крышку.

— Даже не верится, что его там нет, — сказала Кэт.

— Да. Хорошо, что он не там.

Прихрамывая, она зашагала ко мне. Ветер разбрасывал волосы Кэт, приобретшие в сиянии солнца цвет соломы, в стороны и раздувал ее рубашку, подобно парусу. Кэт успела даже загореть, а от капелек пота ее кожа блестела, как умасленная. Беговые бутсы канули, но белые носки на ней все еще были.

— Точно не хочешь остаться в машине? — спросила она.

— Если мы там останемся, нам несдобровать. Так что — нет, не хочу.

— Просто я сейчас, по-моему, загорюсь.

— По тебе не скажешь.

Она усмехнулась.

— В этом-то и беда.

— Как твои пятки?

— Прижариваются помаленьку.

— Сейчас я добуду тебе босоножки Пегги. Она в них не нуждается.

— Она в них будет нуждаться, Сэм, когда придет в себя.

— Когда и если… Тебе они сейчас нужнее.

Кэт покривила губы, будто не одобрив идею, но протестовать не стала.

Я быстренько обошел ее. Ручка пассажирской дверцы встретила меня болезненным солнечным бликом — прямо по глазам — и я, отвернувшись в сторону, пробормотал ругательство.

— Я открою, — отодвинула меня Кэт. — А ты лови Пегги. Мы же не хотим ее вышвырнуть из машины, надеюсь? Только немного обворуем.

Все еще хлопая глазами, я присел у двери и вытянул руки. Кэт попробовала ручку пальцем, обернула руку в подол рубашки как в перчатку и распахнула дверь. Я поймал Пегги аккурат под ребра и запихнул обратно в салон, хоть она и всячески старалась выпасть головой вниз на горячий песок.

Ее платье задралось совсем уж безбожно — до самых бедер. И да, босоножек на ее ногах как-то не наблюдалось.

Я присел на корточки у открытой двери. Участок пола под сиденьем Пегги, погруженный в тень, казался какой-то непроглядной Сумеречной Зоной — после слепящего света солнца. Не доверяя глазам, я запустил внутрь руку. Босоножек там не было. Ворсистое покрытие было теплым и влажным — может, от пролитого пива, а может, от пролитой крови. Все, что я мог нашарить — остатки пивной упаковки, разбросанные гайки, рассыпавшиеся орехи и мятые жестянки.

— Разве ее тапки не там? — спросила Кэт.

— Наверное, слетели после столкновения.

Рука наткнулась на одну целую жестянку, правда, лежащую на боку. Я все же поднял ее и потряс — на всякий случай. Пустая, а как иначе.

— Может, Снегович их стырил.

— Я вот их у него не приметил. Может, он бросил их в сумку.

— Что он вообще нам оставил?

— Немногое. И — ничего стоящего. Хотя… погоди! Один есть! — я ухватил босоножку и бросил ее через плечо. Кэт поймала.

— Спасибо.

— Если здесь одна, где-то должна быть и вторая.

И я нашел ее — еще раз внимательно обшарив целлофановый ком, служивший некогда пивной упаковкой. Схватив находку, я медленно встал, кряхтя от напряжения и болей во всем теле. Солнечный свет жестоко ударил по глазам еще разок, и пришлось вдобавок крепко зажмуриться.

— Ее темных очков там нет? — спросила Кэт.

Я покачал головой.

— А ведь они бы тебе пригодились. Попробуй сыскать.

— Ну… — Пожав плечами, я обернулся. Кэт положила руку мне на плечо, чтобы не упасть, нагнулась и сунула правую ногу во второй тапочек Пегги. Левую она уже обула.

— Дай-ка я поищу, — сказала она.

Я уступил ей дорогу, и она, сгорбившись, нырнула в салон. Как и я, вслепую принялась шарить по полу.

— Орешков хочешь? — поинтересовалась она.

— Нет, спасибо.

— А они ведь хорошие, — добавила она, помолчав немного. — Вымокли малость только.

— На пол уронив еду, не тяни ее ко рту, на полу — микробы, а от них хворобы, — выдал я назидательно.

— То, что быстро мы подняли — то, считай, и не роняли, — парировала Кэт. — Ну да, быстро — это не про наш случай… и, черт, они все в крови Пегги. Не будем вампирствовать, ты прав.

— От соленого пить потянет, — хмыкнул я.

— Опять же, согласна. А очков тут нет.

— Обойдусь, Кэт, пошли.

Распрямившись, Кэт бросила последний взгляд на Пегги, поправила ей платье и похлопала по ноге.

— Держись, девчонка, — сказала она тихо. — Хорошо? С тобой все будет в порядке. — Она отступила, повернулась ко мне. — Как думаешь, эту дверь тоже оставить?

— Не стоит, пожалуй. Если она резко очнется или будет ворочаться — выпадет, как пить дать.

Кивнув, Кэт захлопнула дверь.

Мы зашагали прочь от машины. Я шел первым, прокладывая путь. Впрочем, быстро обнаружилось, что Кэт не спешит следовать мне шаг в шаг. Она, вроде как, запутывала след — вытаптывая извилистые маршруты в нескольких ярдах от меня. И это тоже была хорошая работа, и я был благодарен ей за нее — ведь ей-то не меньше досталось в аварии, чем мне, а жара кругом стояла нещадная и каждый шаг давался с трудом.

Мой мозг, казалось, пульсировал. Шея болела. Руки болели тоже. Спина задревенела. Ныли мышцы ног — хоть бы не свело. Во рту было сухо, но по телу градом стекал пот. Капли со лба попадали в глаза, и приходилось смаргивать через раз. Одежда прилипла к телу второй кожей.

Мне на спину будто повесили второго меня.

И вряд ли Кэт было сейчас лучше. Но она делала все, чтобы Снегович не вышел на нас, если ему вздумается сюда вернуться.

Вдобавок ко всему, путь по бугристому подъему давался ей куда лучше, чем мне. И совсем скоро она порядочно меня опережала.

Делая передышку, я смотрел, как она перескакивает с одного валуна на другой, повыше, размахивая руками для равновесия и придерживая рубашку, треплемую ветром. Убедившись, что не свалится через секунду, она, присев на каменнный выступ, сначала поискала следующую безопасную позицию, потом — посмотрела на меня сверху.

— Не поспеваешь? — крикнула она.

— Все нормально! Я нагоню.

— Ты в порядке?

— В порядке настолько, насколько позволяет недавняя автокатастрофа.

— Главное — не упади.

— Постараюсь.

— Я подожду тебя здесь.

Замерев на краю скалы, она положила руки на бедра и стала выжидать моего восхождения. Я потихоньку вскарабкивался следом, но — довольно медленно. В конце концов, мы удалились уже на достаточно безопасное расстояние от автомобиля. Если Снегович вдруг нагрянет сюда, он доберется до нас нескоро.

Впрочем, боли не были единственной причиной, по которой я не спешил. Я наслаждался видом — он все же был хорош. И потому взбирался я медленно, поднимаясь все ближе и ближе к Кэт и наслаждаясь, как классно выглядит она там, наверху — руки на поясе, большие пальцы — в шлевках забрызганных краской некогда-джинсов, рубашка полощется на ветру.

Даже со своих жалких позиций я вдруг возжелал стать великим художником, заиметь холст, краски и все время этого мира, и запечатлеть Кэт, задумчиво стоящей на валуне посреди опаленной жарким солнцем пустыни.

Эх, да был бы у меня хотя бы фотоаппарат…

Но, хоть и фотоаппарата у меня не было, разочарование вдруг покинуло меня — я понял, что ум мой навсегда сохранит эту картину, и образ этот будет принадлежать лишь мне. То будет мой личный, тайный образ, который никто никогда не увидит и не возжелает украсть, который никогда не будет разрушен огнем или водой, который останется только со мной — и на всю жизнь.

Поднявшись поближе, я заметил, что, несмотря на сильный ветер, ее кожа блестела от пота. Будучи уже совсем близко, я увидел слой сухой пыли на ее ногах. Ручейки пота стекали по ее лицу, по шее и груди.

Добавить все эти подробности в картину, сделал я мысленную пометку. Не забыть этот шрам на скуле… старый шрам. Он ведь был у нее еще тогда, когда мы с ней были подростками.

Кэт отошла на пару шагов назад, освобождая мне место для последнего маневра. И все равно я наткнулся на нее, подбрасывая тело наверх, на последнюю высоту. Она поймала меня за плечи, не дав скатиться обратно. Сердце стучало у меня в ушах, я хватал ртом воздух. Все лицо было залито потом. Он жег мне глаза.

— Ты в порядке? — спросила Кэт.

Я кивнул. Она убрала руки. Подолом задравшейся рубашки я обтер лицо.

— Мы уже почти там, — сказала она.

— Почти где?

— А ты посмотри. — Повернувшись, она подошла к вертикальной стене скалы, высотой ей до плеч.

— Вуаля! — сказала Кэт, забросив руку на скалу.

— Тень! — дошло до меня.

— Именно.

— Так это… здорово!

— Кто пойдет первым? — спросила она.

— Если пойдешь ты, — ответил я, — я тебя подтолкну.

Она ухмыльнулась.

— Думаешь, мне нужен твой толчок?

— Наверное, нет. Но я буду рад пособить.

— Точно будешь? — Она улыбнулась. — Ну смотри.

Поставив ладони лодочкой, я встал вплотную к скалистой стенке. Кэт, поставив ногу на получившуюся ступеньку, ухватилась руками за вершину выступа и подтянулась вверх. Отползя от края и встав, она обернулась ко мне.

— Ты справишься? Или нужно слезть и подтолкнуть?

— Можешь просто смотреть и восхищаться моей ловкостью.

— Ладно. — Она улыбнулась, согнулась в талии и принялась отряхивать песок и пыль с колен. Я, залюбовавшись, полез вверх не сразу. Зато потом мне довольно ловко удалось забросить колено на край — боль поначалу была, но быстро ушла, — и вот я уже лежу на выступе. Как до меня, правда, впоследствии дошло — меньшей половиной тела. Засучив руками, я попытался за что-то ухватиться, чувствуя, что ноги неуклонно сползают назад и влекут за собой торс, но тут Кэт метнулась вперед, обхватила меня обеими руками и потащила на себя, назад к безопасности.

— Все хорошо, — сказала она, поглаживая мой затылок. — Вот теперь у нас точно все хорошо, Сэм. Снегович нас здесь не найдет. А если найдет — что ж, пока он будет лезть сюда, мы завалим его камнями так, что не двинется.

— Кэт и Сэм снова в деле, — слабо улыбнулся я.

Через некоторое время я, лежащий пластом на горячем камне, нашел силы поднять голову. Кэт сидела на корточках передо мной.

— Тебе лучше? — спросила она.

— Да. Еще чуть-чуть — и буду в полном ажуре.

— Сможешь встать?

— Смогу, надеюсь. — И смог-таки. Поднимаясь на руках и коленях, не без помощи Кэт — но смог.

Мы стояли в тени. И смотрели вниз.

Фургона нигде не наблюдалось.

Наша машина осталась довольно далеко внизу, но — достаточно близко, чтобы мы могли ее ясно видеть. В принципе, наверное, столь же хорошо видно автомобиль, припаркованный во дворе, с крыши пятиэтажки. С поправкой лишь на то, что наш угол уклона был довольно-таки крут.

Через окно пассажирской двери я мог видеть правую ногу Пегги, но — не ее саму. Очевидно, она по-прежнему лежала где-то там, на водительском месте.

— Не похоже, что Пегги очнулась, — заметил я.

— Мы можем проверять ее — раз в час. Если она придет в себя, нам, возможно, придется изменить планы.

— Еще бы.

Мне потребовалось несколько минут, чтобы окинуть взглядом весь ландшафт. Самый пустынный, к слову, ландшафт из всех мною виденных. Одни только пески, сухостой и каменья. Кактусы и низкий кустарник — то тут, то там. И скалистые наносы, из которых наш казался самым большим… ну, до тех пор, пока нам не предоставился шанс глянуть с высоты.

И — какие-то развалины у подножия обрыва, примерно в полумиле по правую сторону от нас.

— Глянь только, — обратил я внимание.

— Я вижу.

А видели мы сейчас группку старых лачуг с жестяными крышами и упавший остов деревянной водонапорной башни. Было еще что-то вроде бойни с пристройками, конюшня, окруженная корытами с водой… что-то еще. Понять назначение всего остального было с такого расстояния трудно.

А из-за угла одной лачуги с краю торчал перед машины — фары, матовый хромированный бампер, решетка радиатора, серые полосы на капоте и видимом борту.

— Это автомобиль? — спросила Кэт. — Там, справа, видишь?..

— Вижу.

— И?..

— Это либо легковушка, либо небольшой грузовик.

— Это не фургон?

— Нет, — сказал я. — Но, судя по этой решетке, тачка — из пятидесятых годов родом. Древность. Возможно, она там уже лет десять коротает.

— Жалко, что отсюда не видно шины, — сказала Кэт.

— Я вот лично сомневаюсь, что они у нее вообще есть, — хмыкнул я. — На таких машинах уже никто не ездит, Кэт.

— Старики — ездят.

— Старикам тут не место, Кэт. Там все уже явно давно и основательно заброшено.

— Да, так — на первый взгляд, но наверняка все равно сказать нельзя. Вдруг там живет старый старатель…

— Сомнительно. Но шахта, думаю, наверняка, где-то там есть.

— Темная, прохладная шахта, — протянула Кэт.

— Которую искать и искать, — напомнил я.

Мы оба стояли на выступе, прикрывая руками глаза от солнца и ветра и щурясь вдаль. Я искал спуск в шахту на склонах, подпиравших руины. Кэт, думаю, высматривала то же, что и я. Но — ничего подобного, похоже, там не было.

— Вот куда Снегович пошел, — вдруг выпалила она. — Присмотрись, там можно увидеть следы шин. Они вроде как… исчезают и появляются.

Я, сколько не вглядывался, ничего не углядел.

Кэт указала пальцем — и пояснила, где смотреть. Я, наконец, увидел следы от шин. Они то появлялись, то пропадали — все верно. А сразу за тем местом, где мы потерпели крушение, две параллельные линии резко разворачивались и тянулись в сторону горняцких руин.

Их путь было трудно отследить. Где-то их прерывала скалистая порода, и, не ломая глаз, нельзя было сосредоточиться и поймать ту точку, где они начинались снова. В общем, они то и дело ускользали из виду.

Но даже учитывая все это, было ясно — до разрушенных лачуг Снегович все-таки доехал.

— Он все еще там? — спросила Кэт.

— Я не вижу фургон.

— Но смотри, обратного следа нет. Он должен быть все еще там. Может, припарковался за одним из домиков.

— Может, он просто едет назад другим путем.

— Каким? Тут все видно.

— Может, он уже успел заехать нам в тылы.

Кэт хмуро посмотрела на меня.

— Тогда где фургон?

— Я не знаю. Я ведь не отрицаю — он может быть там, в руинах. Но с тем же успехом — и где-то еще, в совсем другом месте. Может, он вообще нарезает круги.

— Веселая мыслишка.

Мы оба повернули головы и бросили взгляд вниз, к нашему автомобилю — и выше.

Никаких признаков фургона.

— Ладно, хватить торчать на солнце, — сказала Кэт.