Укус

6

Я старался не запнуться, вышагивая по ковру к ванне.

Кэт осталась стоять позади.

Мелькнула мысль пригласить ее принять душ вместе. Может, она бы и согласилась. В конце концов, я ее герой. Но я не решился.

Включив в ванне свет, я затворил за собой дверь. Посмотрел на свое отражение в зеркале. Человек-бутерброд: с одной стороны чистый, с другой будто вишневым повидлом вымазан. Кровь, заляпавшая мои волосы, лицо и шею — та, что вытекла на меня из пасти Эллиота — скорее всего, незадолго до полуночи еще текла по венам Кэт. Та, что подсыхала на животе и груди, вытекла из сквозной раны Эллиота. Кровь на правой руке была явно моей. Конечно, так или иначе пару капель от каждого из нас можно было найти где угодно, но — и я был уверен в этом — большая часть крови на моем лице принадлежала некогда Кэт.

И это давало мне некое приятное чувство. Я не возражал, чтобы капельки ее крови высыхали у меня на носу, губах и веках. Не утверждаю, что наслаждался бы этим, но что-то было в этом романтичное.

Если не утруждать себя размышлениями о том, что кровь эта совершила короткий визит в желудок Эллиота, прежде чем очутиться на моем лице. Потому что тогда всякая романтика быстро улетучивалась.

Я запоздало подумал о СПИДе, но страха не ощутил. Не было никаких поводов подозревать Кэт или Эллиота в том, что они инфицированы. Да и потом, хорошо, что я хотя бы сберег свою глотку. Когда еще секунду назад ты был на волосок от смерти и все же выжил, мало задумываешься о туманном будущем.

После произошедшего я чувствовал себя несколько пришибленно. И в то же время я был очарован, взволнован, почти в эйфории. Я был напуган. Я испытывал отвращение, я дрожал. Все вместе — и сразу. В таком состоянии я счел за подвиг вползти в ванну, пустить воду, задернуть занавеску и кое-как начать мыться.

Горячая вода достигла моей раны на руке, и я застонал. К счастью, боль не осталась надолго. Что до крохотной точечной ранки на груди — она и вовсе не давала о себе знать.

Прошло какое-то время, прежде чем вода, закручивающася у моих ног, перестала быть подкрашена розоватым.

Сняв трусы, я отпасовал их к дальнему краю ванны — так, чтобы не заткнули сток. Потом решил осмотреть-таки свою руку. Эллиот славно тяпнул меня, но по-настоящему пропороли кожу только его стальные клыки. Два отверстия с одной стороны руки, два — пониже. Глубокие раны. Пока я мылся, они отзывались болью и — пусть и не обильно — кровоточили.

Время шло. Вскоре я понял, что мокнуть в ванне дальше уже бессмысленно. Все равно рано или поздно придется вернуться в спальню Кэт, убрать беспорядок и как-то распорядится трупом Эллиота.

Я гадал, что же мы с ним сделаем.

И, попутно, не переставал думать о Кэт. Опять бредил ею, стоя под горячей струей, намыливаясь и смывая с себя пенные холмы.

Есть одна забавная особенность, когда дело касается меня и Кэт: когда мы вместе, я в своем уме и воспринимаю ее как обычного человека. Когда нас разделяют, я начинаю чудачествовать. Становлюсь одержим ею.

Наверное, этому есть простое объяснение. Например: я — сумасшедший.

Так или иначе, я жаждал очутиться рядом с ней снова. И что-то не хотелось мне бросать ее одну в комнате с трупом. Потому я скоренько намылил волосы, смыл один раз и положил конец и без того затянувшейся бане.

Обтершись, я наклонился в ванную и подобрал свои трусы. Тряхнул их разок, осмотрел. Большая часть крови смылась, но — не вся. Я все равно надел их. Мокрые, они налезли на меня второй кожей, бесстыдно просвечивая, потому я обернул бедра полотенцем.

Ванная заполнилась теплом и паром. Хотелось выйти на воздух, но надо было еще что-то сделать с моей раненой рукой.

В аптечке сыскались несколько коробочек с пластырем. Вскрыв одну из них, я вытряхнул четыре нашлепки, снял бумагу с липучек и заклеил свои укусы.

С коробочкой в руке, я распахнул дверь и вышел в славную прохладную атмосферу спальни.

Свечи все еще горели, но теперь к ним прибавились лампы-близнецы на тумбочках. Их свет сделал комнату светлее.

У изножья кровати Кэт возилась у тела Эллиота. На ней все еще не было никакой одежды — кроме пары туфель из светлой кожи на ногах. Я подошел к ней, рассматривая ее голые ягодицы и спину. Ее кожа поблескивала. Кое-где были видны следы от укусов — все явно застарелые. Иные были почти неразличимы — маленькие точечки, чуть темнее всей прочей кожи. Пара там, пара тут. Ранки-близнецы на одном и том же расстоянии друг от друга. Две повыше, две пониже. Не будь свет ламп столь ярок, я, возможно, и не рассмотрел бы их.

— О, ты уже здесь. — Она глянула на меня через плечо и улыбнулась.

— Ты пойдешь в душ? — поинтересовался я.

— Очень скоро. Сам видишь, какой тут бардак. — Она вернулась к своей работе.

— Пластырь нужен?

— Боюсь, ему он уже ни к чему.

— Для тебя.

— А. Спасибо, не сейчас.

— У тебя идет кровь?

— Да, но не то чтобы сильно. Меня от так не кусает, как цапнул тебя. Он никогда не пытался убить меня. Только пил кровь и… сам понимаешь… доставлял себе удовольствие.

Я не очень понимал, что Кэт делает с трупом, до тех пор, пока не обошел простертого Эллиота с другой стороны.

Она запихнула ему в рот кондитерский дозатор.

Эту штуку с трубкой, длинной пластиковой емкостью и резиновой грушей на конце. Обычная кухонная принадлежность. Ей можно выдавливать крем на тортики, собирать излишки жира. Я слышал, что иные представительницы прекрасного пола умудрялись оплодотворять себя такими штуками.

Но дозатору в руках Кэт выпала участь выкачивать кровь изо рта Эллиота.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— Видишь? — Она извлекла трубку дозатора из его рта, опустила ее в большой стеклянный бокал, зажатый в левой руке, и сдавила желтую грушу. Кровь вытекла внутрь. К тому моменту, как дозатор опустел, стакан был почти наполовину полон.

— Собираешься выпить?.. — спросил я.

— Просто не хочу, чтобы она расплескалась тут повсюду, когда мы будем выносить его. И без этого проблем хватает. — Выжав дозатор до конца, она снова запихнула трубку трупу в рот. С сосущим звуком емкость начала заполняться кровью. Увенчалась процедура вязким хррфф — звук навроде того, что издает трубочка, когда вы пытаетесь достать ею сок с самого дна пакетика.

Кэт спустила кровь в бокал и протянула его мне со словами:

— Вот. Вылей это, пожалуйста.

Я принял бокал из ее рук. Ее пальцы оставили кровавые отпечатки на стекле.

— Куда?

— Мне все равно. Раковина, ванна, туалет… — Она пожала плечами.

— Ладно.

— Можешь взять еще вот это? — Кэт протянула мне дозатор. Я все еще сжимал коробочку с пластырем в одной руке, так что дозатор пришлось опустить в бокал с кровью. — Просто сполосни, — напутствовала она. — Потом я брошу его в посудомоечную машину.

— Хорошо. Сейчас буду.

Кровь неспешно уходила в сливное отверстие. Включив воду погорячее, я промыл бокал и дозатор так тщательно, как только мог. Вроде бы по окончании процедуры они приняли более-менее чистый вид. Оставив их в раковине, я вернулся в спальню.

На пороге уже стояла Кэт, завернутая в черную простыню.

— Брошу ее потом в стирку, — пояснила она.

— Как скажешь.

Она закрылась в ванной.

Я же остался в комнате один.

Пришла идея одеться. Может быть, не самая лучшая. Странно было бы щеголять полной одежкой, в то время как Кэт будет в одних кожаных туфлях. Да и потом, самая грязная часть работ была явно еще впереди.

Так и оставшись в полотенце поверх трусов, я шагнул к кровати. Матрас был упакован в белый пластиковый чехол. Довольно мудрое решение, если тебя регулярно посещает парень вроде Эллиота. Чехол выглядел довольно-таки чистым. Хотя, кое-где кровь сегодня все же просочилась сквозь простыню. Пройтись бы по пятнам щеткой — следа б не осталось.

Я уже было хотел сам их счистить, но, возможно, у Кэт есть свой устоявшийся ритуал ведения хозяйства. Как у многих женщин. Влезешь со своим монастырем в готовый уклад — получишь втык.

Потому я просто присел на краешек матраса и стал ждать ее.

Эллиот так и не обратился в прах.

Возможно, и не собирался.

Я старался не смотреть на него, но замкнутое пространство тому не способствовало.

Он умер с гримасой на лице — губы растянуты, зубы наружу. Что сразу напомнило мне о сбитых кошках. Пару раз встречал на дороге. Кошкам смерть почти все время оставляет какую-нибудь уродливую гримасу.

Вот только кошек со стальными клыками встречать не доводилось.

Кстати, и о вампирах со стальными клыками лично я ни разу не слыхал. Эллиот, скорее всего, был просто сумасбродом-садистом, пристрастившимся к крови (а считать себя вампиром и быть им — все же две большие разницы, согласитесь), возможно, еще и дантистом. Эти клыки были явно сработаны под заказ. Может быть, он сделал их сам… чтобы лучше кусать тебя, внученька.

Мой взгляд переместился к его члену.

Чтобы лучше трахать тебя, внученька!

Мне вдруг захотелось накрыть его чем-нибудь. Я поднялся, поправил сползшее полотенце и пошел к его плащу — тот так и лежал на ковре посреди комнаты.

Похоже, он был сделан из черного атласа, как простыня. Бирок не было. Когда я поднял его, воздух в комнате заставил ткань развеваться. Тем не менее, эта одежка была чем-то более материальным, чем ночная рубашка Кэт. Свет просматривался сквозь плащ, но едва-едва.

Я понес плащ к его обладателю.

— Примерь его, — сказала Кэт у меня за спиной. Она стояла в дверном проеме, с улыбкой склонив голову набок.

— Не любитель плащей, — сказал я в ответ.

На ней все еще были одни лишь туфли. Никаких попыток прикрыть себя.

Кровь Кэт смыла, но раны перевязывать не стала. Я приметил две ранки на ее лобке. От верхних зубов, судя по всему. Другая пара была, видимо, ниже, вне досягаемости взгляда.

Что-то под моим полотенцем определенно ожило. Даже плащ бы меня не спас — он свисал с моей руки вдоль бока. Чтобы с позором не выпасть из амплуа хладнокровного война, я развернулся к Кэт спиной и сказал:

— Накрыть его надо. Тряпка — в самый раз.

— Надо ли?

— Ну, он голый.

— Зачем портить хороший плащ? К следующему Хэллоуину вполне сгодится. А труп мы завернем в чехол из-под матраса.

— Вот как. Ладно.

— Мы его хорошенько замотаем — чтоб кровь не подтекала.

— Мудро, — ответил я.

Я отбросил плащ в сторону. Мы с Кэт обступили кровать с двух сторон и принялись стягивать с матраса чехол.

И я продолжал поминутно бросать на нее взгляды. Не только из-за ее наготы — во многом еще потому, что мы стояли теперь близко к свету, что открывал все больше и больше следов от застарелых укусов. На плечах, на руках, на груди. Как и те, что были на ее спине, эти были лишь бледными призраками тех ран, что когда-то были — призраками, готовыми вот-вот исчезнуть.

Меня пугало их количество.

Слишком много.

Особенно — на груди.

Я был чертовски рад, что мы прикончили этого парня. Надо было сделать это еще год назад.

Пока мы высвобождали матрас, с меня свалилось полотенце. Ну и черт с ним — поднимать и повязывать его заново я не стал; все равно б не удержалось. Все равно на мне на хотя бы трусы — качественно больше, чем на Кэт.

Мы расстелили чехол позади головы Эллиота.

— Я — за ноги, — сказала Кэт.

Кивком я одобрил ее выбор. Заступив на пластик чехла, я склонился над Эллиотовой головой. Кэт на другой стороне поддела труп за лодыжки и задрала его ноги вверх.

— Готова? — спросил я.

— Готова.

Я продел руки под мышки трупа и поднял свой конец.

Для такого худощавого парня Эллиот что-то многовато весил.

Мы не пытались поднять его в воздух целиком. Гусиными шажками мы с Кэт начали отступать назад — Эллиот болтался посередке, почесывая голой задницей ковер. Это нам никак не мешало — но лишь до поры, пока его поясница не прошлась по границе пластикового чехла, задирая ее.

Пришлось-таки потягать тяжести.

Я рванул труп на себя — Кэт пришлось податься ко мне; Эллиот весь затрясся. Пенис болтался колокольным языком туда-сюда. Кэт издала какое-то жалобное хныканье — выглядела она сейчас, как человек, пытающийся катить амбарное колесо по плохой дороге. Взмокла. Поникла. С каждым ее рывком ее груди подпрыгивали.

Я заметил, что по ее лобку потекли капельки крови из вновь открывшихся прокусов.

Мы опустили Эллиота в центр пластиковой подстилки.

Встав прямо, Кэт все же заметила свою проблему. Поникнув, она смахнула кровь рукой — впрочем, лишь размазав.

— Утечка, — пояснила она мне с кривой улыбкой.

Я покраснел. — Хочешь, я найду что-нибудь для перевязки?

— Я и сама справлюсь. И с этим, и с ногой — а то скоро из моих тапок польется. А нам лишний беспорядок ни к чему.

Она сошла с пластика. Вместо ванны она направилась туда, где остались изолента, ножницы и веревка. Оставив последнюю на полу, она подняла ленту и ножницы.

Моток полетел ко мне. Поймал-таки.

— Пожалуйста, не бросай в меня ножницы, — взмолился я.

— Ну ты и цыпа. — Идя обратно ко мне, она спросила: — Не возражаешь, если мы ему лодыжки смотаем? И запястья? Думаю, так его проще тащить будет. Не будет мотаться туда-сюда.

— Не возражаю, — кивнув, ответил я. — Здравая идея.

Она вложила в мою протянутую руку ножницы.

— Я пойду налеплю пару пластырей, потом мы его замотаем и…

— Если хочешь привести себя в порядок сейчас, — сказал я, — беги в душ и ни о чем не думай. С Эллиотом я управлюсь и сам.

С ее лица вроде как сбежала тень.

— Увяжешь его?

— Да запросто. Не вопрос.

— Уф, это будет здорово. Спасибо.

— Всегда пожалуйста.

— Я постараюсь управиться со всем быстро.

— Торопиться ни к чему. Но к твоему выходу я всяко о нем позабочусь.

— Превосходно. Только смотри, чтобы кол остался там, где он сейчас.

Я улыбнулся. — Это еще зачем?

— Сам знаешь.

— Он может воскреснуть? — выдвинул я предположение.

— Может, — протянула она как-то странно.

— Я протестую, — выдал я этаким адвокатским голосом.

Она изогнула бровь.

— Если тебя тянет вытащить из него кол, просто предупреди меня сейчас, чтоб я успела одеться и эвакуировать весь район.

— Ни к чему, — сказал я, склоняясь. — Кол из него никуда не денется, уж поверь. Сейчас я его к нему прикручу.