Укус

7

Кэт закрыла дверь ванной — не полностью, оставив пару-тройку сантиметров. Наверное, для отхода горячего, пропаренного воздуха. Может, по еще каким-то причинам.

Впрочем, долго гадать я не стал — у меня в перспективе объявилась работенка.

Корпея над Эллиотом, я вслушивался в звуки из ванной: шум воды, скрежет колец задергиваемой занавески, шепот струек из крана. Разум попытался нарисовать картину — как Кэт выглядит сейчас.

Стоя под теплыми потоками воды.

Не только Эллиот сейчас застыл бесчувственным столбом.

Водя мылом по блестящей коже.

Не я, а кто-то другой обматывал лодыжки Эллиота изолентой. Не я, а кто-то другой связывал его руки вместе, склонившись над его брюхом.

Опуская пенную мочалку между ног.

Не я, а кто-то другой хоронил пенис Эллиота под широкими полосами ленты.

Втирая шампунь в короткие золотистые волосы.

Не я, а кто-то другой закрыл раззявленный рот Эллиота и его закатившиеся глаза.

Душ все еще не смолкал, когда я пинками кое-как перевел Эллиота в позицию «сидя», оставив со склонившейся к коленям головой. Теперь оставалось покончить с его торсом и руками. Спереди полосы ленты проткнул острый конец кола — сзади же в итоге образовалась туго стянутая выпуклость, этакий уродливый горб. Вскоре кол уже был надежно закреплен. Теперь ему точно было некуда деться из тела самостоятельно — требовалось порядочно усилий со стороны.

Вскоре после того, как затих шум воды в ванной, я опустил Эллиота на пластик, свернул концы и принялся склеивать их.

Вот и все. Труп был запечатан в кокон из белого пластика и серебристо-серой изоляционной ленты.

Держа перед собой выпачканные кровью руки, я присел на краешек кровати дождаться Кэт. Тихие звуки доносились из ванной — похоже, она возилась с пластырями. Я слышал, как она насвистывает какой-то мотивчик из Музыкальной Академии — вроде бы ту самую песенку о «дорогих моему сердцу вещах».

Наконец она вышла.

Полотенца на ней не было. Она выглядела чистенькой и новенькой. Ее короткие волосы были причесаны и уложены.

Ноги — в тапочках, но пластырные нашлепки хорошо видны. Окрашены они были под цвет кожи, как и те, что красовались на моей руке, но — не полоски, а круглые, сантиметра два в диаметре, будто специально сделанные для работы с ранками пунктурного характера. Такие же, наверное, были и непосредственно на пятке, но видеть их я, понятное дело, не мог.

Как минимум два — внизу живота. Наверное, другая пара — опять же, вне доступности взгляда.

Два старых прокуса на ее шее не были прикрыты. Они, казалось, приобрели более темный красный оттенок, чем прежде. И другие ее былые раны просматривались отчетливее — такое всегда бывает после душа. Возможно, из-за температурного перепада.

Ее тело было картой Эллиотовых укусов.

Он побывал почти везде.

Даже на плоском животе — это же как надо было изловчиться! — остались следы его клыков.

— По-моему, тебе больше нужно в душ, — улыбаясь, сказала Кэт.

— Я только руки помою.

Прошлепав в тапках к кровати, она, застыв, уставилась отрешенно на Эллиота. Чуть качнула головой.

— Чертовски хорошо вышло, — сказала она.

— Спасибо.

— Тебе спасибо. О Боже, у нас тут, похоже, труп.

— Так точно, это и есть труп.

— Лучше бы никому с ним на глаза не попадаться.

— У тебя есть план? — спросил я.

— Жаль, что он не обратился в прах. Я могла бы просто раз-другой пройтись пылесосом.

— Жаль, — согласился я.

— Ну, теперь у нас тут улика. Мы ведь его как бы убили.

— Угу.

Слово улика Кэт сказала таким забавным голосом, что я с трудом сдержал улыбку. От нее это не укрылось — насупив брови, она развернулась всем телом ко мне.

— Может, идею подбросишь, как с ним быть? — последовал вопрос.

— Солнечный свет, — изрек я.

— Какой еще солнечный свет?

— Придется подождать до утра, — объяснил я. — А там — мы распутаем его и положим на твою лужайку.

— Ох, классно.

— Это работает в фильмах. Прямой солнечный свет падает на вампира, и от него остается только пуф-ф-ф и облачко дыма.

— Видала, — кивнула Кэт. — Остается только горстка пепла, которую ветер разносит на все четыре стороны.

— Вот только сдается мне, в реальной жизни это не сработает.

— Тоже так думаю, — сказала она. — Так что, выходит, нам остается только избавиться от тела. Похоронить где-нибудь. — Ее взгляд посуровел. — Только не в моем саду. Не хочу, чтобы он, пусть даже убитый, лежал где-нибудь неподалеку. Это будет для меня слишком страшно.

— Да и опасно, чего уж там — добавил я. — Если его случайно найдут, к тебе будет много вопросов. Надо бы его куда-нибудь подальше деть.

— Чем дальше, тем лучше, — подтвердила Кэт.

— Поэтому придется запихнуть его в твой багажник.

— Вот так веселье, — произнесла она на редкость грустным голосом.

После наших непродолжительных обсуждений я возвратился в ванную. Большая часть крови осталась на моих ладошках и лодыжках, хотя, каким-то образом немного попало и на локти, и даже на грудь. Не желая тратить время на мытье сызнова, я просто встал под струю воды и стер мочалкой красные потеки.

Испорченное мочало я захватил с собой в спальню.

Там я застал Кэт, пританцовывающую на одной ноге в попытках натянуть на другую белый носок.

— Почисти-ка нашу мумию, — окликнула она меня.

— Сейчас. Пару секунд.

Держась подальше от лужи крови на ковре, я склонился над завернутым телом Эллиота и принялся счищать со свертка присохший пурпур. Каких-то непомерно больших пятен и мазков не наблюдалось, но и то, что имелось, могло навлечь на нас неприятности. Если уж транспортировать кокон до багажника машины, что само по себе подозрительно, лучше бы ему — просто для очистки совести — не быть вымазанном в чем-то красном.

Пока я возился с чисткой, Кэт справилась со вторым носком и теперь надевала черные трусики. После того, как я столько времени наблюдал ее вообще без всего, этот скромный элемент вносил какие-то поистине разительные изменения в восприятие.

Достав из комода белые «моряцкие» шорты, она, прежде чем влезть в них, оглянулась посмотреть, как я справляюсь со своей работой.

— Как думаешь, он не будет протекать? — спросила она.

— Думаю, нет. Если лента выдюжит — точно нет.

— Просто, ни к чему оставлять следы по всему дому. Уже то плохо, что он ковер заляпал, — продолжила она, запуская ногу в штанину шорт. Почти уже надев их, она внезапно остановилась.

— Белые одежды — не самый лучший выбор, м-да, — протянула она, спуская шорты.

— Пожалуй что, — согласился я.

Закинув белые обратно, она извлекла шорты цвета пожарной машины.

— Лучше?

— Если ты хочешь, чтобы пятна крови не были заметны, постарайся найти что-нибудь черное.

Она хмыкнула.

— Черное? Ты вообще знаешь, сколько завтра обещали градусов? Не собираюсь зажарить ноги на солнце. У меня и нет, по-моему, ничего такого цвета.

— Трусы твои черные, — пробурчал я.

— Ну, сравнил. Они же надеваются под что-то. Отсюда и название — нижнее белье. А в черных брюках я запекусь заживо.

— Что ж, решай сама, — с ухмылкой напутствовал я. — Просто глупо надевать ярко-красные шорты, думая, что на них не будет заметна кровь.

— Да знаю я. Я женщина, в конце-то концов. А если учесть еще, что весь последний год ко мне наведывался Эллиот — да я чертов мировой эксперт по кровавым пятнам.

— Согласен, согласен, — поднял я ладони.

— О! Кажется, я знаю, — повернувшись спиной ко мне, она извлекла из нижнего отделения комода, после небольшого промедления, пару выцветших и подрезанных голубых джинсов. Назвать их штанины штанинами было довольно опрометчиво — одни дырки, сквозь которые проглядывали мешочки карманов, да свисающая бахрома. — Вот эти — в самый раз, — сказала она, надевая эти некогда-джинсы. — Никто и не заметит, если на них выступить немного крови.

В этом она явно была права — по нескольким причинам.

В основном, из-за того, как она выглядела в этих рвано-заплатанных обносках — особенно с неприкрытым верхом. Как этакая обворожительная деревенская леди.

Но еще и потому, что эти останки джинсов были запятнаны широчайшим спектром цветов: бежевым, фиолетовым, ярко-желтым, ржаво-коричневым.

— Я берегу их для малярных работ, — заявила она и постучала пальцем по одному из ржаво-коричневых пятен. — Вот это видишь? Оттенок «красное дерево». Несколько лет назад я красила забор.

— Впечатляет, — заявил я.

Мочало в руке перестало выполнять чистящую функцию, что было, в общем-то, немудрено, потому я поспешил в ванную и выжал его в раковину. Большая часть выжатого была алой. Я прополоскал еще раз и выжал посильнее. Оттенок сменился на розовый. Пришлось полоскать-отжимать до тех пор, пока выходящая вода по крайней мере смотрелась прозрачной. Только потом я вернулся в спальню.

Кэт успела нарядиться в рубашку. Та выглядела только что купленной — ткань грубоватая, не потрепанная ноской, смесь цветов — красного, желтого и синего — бьет по глазам яркостью. Короткие рукава. Незаправленная, рубаха низко свисала, закрывая перед некогда-джинсов.

— Здоровская рубашка, — отметил я.

— Спасибо. — Она принялась заправляться. — Это цветовое безумие — дополнительная маскировка на случай чего.

— Не думаю, что мы сильно замараемся в процессе. — Присев у Эллиотова кокона, я принялся вносить последние штрихи в чистку.

Кэт управилась с рубахой, придав себе теперь довольно-таки опрятный и собранный вид. Правда, одна длинная пола проделась в одну из обширных дыр в штанине, торча теперь, как ухо покрашенного опиоманом кролика. Кэт либо не заметила, либо ее это никак не волновало.

Одежда скрыла абсолютно все ее раны. Эллиот очевиднейшим образом осторожничал, стараясь кусать ее только в тех местах, что обычно скрыты одеждой.

Мерзкий ублюдок.

Пока Кэт копалась в кладовке, я перевернул замотанное тело на другую сторону. Открывшаяся моим глазам сторона пластикового свертка почти никак не пострадала от пятен крови. Я пару раз прошелся мочалкой сверху вниз.

Кэт взяла себе пару прогулочных туфель из коричневой кожи.

— Выбиваются как-то из мотива «буйство красок», — заметил я.

— Но их будет легко очистить в случае чего. Выбросить, на худой конец. Расходный материал.

Я подбросил мочало — свой расходный материал — в воздух и поймал его.

— Кстати, возьми эту штуку с собой, — сказала Кэт. — Может пригодиться. Чем черт не шутит.

— Хорошо, только дай мне ее выжать еще разок. С нашим свертком вроде как все.

— Действуй, — благословила она, склонившись завязать шнурки.

Забежав в ванную, я еще раз отжал мочалку.

— Вот это мы тоже возьмем, — сказала она, когда я вышел. Метнувшись к кровати, она подцепила с пола мое полотенце. — Много чего нам, похоже, придется взять, — добавила она, забросив трофей на правое плечо и направившись к Эллиоту.

Я пошел следом.

Замерев у тела, она прикрыла губы рукой и кашлянула.

— Нам, возможно, потребуется лопата. И я сейчас принесу снизу веревку. С ней будет сподручнее. Что еще? — глянула она на меня.

— Ну, это зависит от того, куда мы его оттарабаним.

— Есть предложения?

— Для начала, лучше бы вывезти его из Лос-Анджелеса.

Она улыбнулась.

— Очень жаль, что мы не можем сплавить его в родную Трансильванию.

— Мне кажется, лучше и не пытаться его куда-то сплавлять.

— Доставить авиапочтой?

— Если бы!.. Ладно, вот что мы, думаю, должны сделать — вывезти его куда-нибудь в горы или в пустыню.

— За пределы штата, — добавила она.

— Да, желательно. К примеру, в Аризону или Неваду. Они не так уж и далеко, и что там, что там полно укромных местечек, куда с кондачка и не сунешься.

— Ехать придется всю ночь, — предупредила Кэт. — Ты готов?

— Ох, надеюсь, да.

— Прикорнешь перед тем, как мы выдвинемся? — Она кивнула на кровать.

Спать? В одной комнате с Эллиотом, на ЭТОЙ кровати?

Маловероятно.

— Нет, обойдусь без «прикорнуть», — сказал я ей. — Мы должны отвезти его так далеко, как только получится, до первых лучей солнца. Сверим часы.

На моих было 1:33.

— Да у нас и времени-то не так-то много до рассвета! — воскликнул я.

— У нас что, рассвет — крайняя черта? — спросила она.

— Лучше бы закопать его под покровом ночи. Надежнее — уж точно.

— Всегда есть ночь завтрашнего дня.

— Тоже правда.

— Я кое-что соберу, — сказала она. — На случай, если мы вдруг не управимся за сутки.

Стараясь не выглядеть этаким мальцом в рождественский сочельник, я заявил:

— Все мои вещички уже в твоей машине.