Uncharted: Четвёртый лабиринт

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Дрейк стоял в кромешной тьме, уперевшись лбом в горячий камень и из последних сил подавляя рвущийся наружу крик. Рядом шуршала и щёлкала застёжками Джада — копалась в рюкзаке, меняя батарейки в фонарике. Она что-то говорила вполголоса, но он почти не разбирал слов. Кого она пыталась успокоить — его или себя? Он не знал. Наверное, обоих.

Сколько времени прошло с тех пор, как люди в капюшонах утащили Салли? Полтора часа? Два?

Поначалу Дрейку казалось, что они ведут погоню, и он верил — ещё немного, и они настигнут этих ублюдков-убийц. Он повторял себе: захоти они убить Салли, они сделали бы это прямо там, в туннеле. И всё же картина того, как Виктор отбивается от людей в капюшонах, пока те тащат его во мрак, не отпускала Дрейка. Неужели он видел своего друга и наставника живым в последний раз? Через какое-то время он заставил себя выбросить это из головы, полностью сосредоточившись на преследовании.

Но вскоре погоня сменилась чем-то, больше напоминавшим поиски. Они петляли по лабиринту, игнорируя тупики благодаря ромбовидным меткам, указывавшим верный путь. Время от времени они останавливались, прислушиваясь к звукам борьбы или хоть какому-то намёку на то, что убийцы впереди. Салли подаст голос, убеждал себя Дрейк. Но единственным шорохом было шарканье их собственной обуви по каменному полу, а самым громким звуком — стук сердца в груди у Нейтана.

Минут через пятнадцать Дрейк начал опасаться, что они ошиблись, предположив, будто люди в капюшонах пойдут по размеченному маршруту к центру лабиринта. Они повернули назад, чтобы обыскать боковые туннели и тупики. Не имея ни следов похитителей, не услышав ни крика от Салли, они просто не могли поступить иначе. Некоторые туннели заводили в тупик, хотя в паре мест Дрейк заподозрил наличие какого-то механизма, ведущего в тайную комнату. Другие же ходы заканчивались обвалами, а ещё дважды они выходили к местам, где своды лабиринта рухнули, и в подземные пещеры пробилось море. Мутная вода лениво колыхалась, то набегая, то отступая.

Эти затопленные залы были полны воды, но в одной из них он заметил у свода пещеры какой-то проблеск и подумал, что, должно быть, начался отлив.

Им встречалось всё больше провалов; однажды Дрейк слишком быстро завернул за угол и рухнул в одну из таких расселин, едва успев зацепиться за край. Ему удалось выбраться наверх; Нейта обдало жаром и светом, исходившим от вулканических разломов в глубине, но фонарик, который он забрал у Хенриксена, был потерян — принесён в жертву вулкану.

В конце концов они бросили проверять тупики. Теперь они искали не тайный ход, куда убийцы могли увести Салли, а центр лабиринта. Дрейк подумал, что они могут попытаться принести его в жертву Посейдону или кому там ещё был посвящён этот храм. А если так, то произойдёт это в главном святилище.

И вот теперь они его нашли.

— Чёрт, — пробормотала Джада.

Дрейк услышал глухой стук и понял, что она уронила одну из батареек. Он замер, подумав, что теперь они навсегда застрянут здесь, в темноте, и как, чёрт возьми, им тогда отсюда выбираться. Но в следующую секунду снова вспыхнул свет, такой яркий, что ему пришлось заслониться рукой.

— Прости, — прошептала девушка, убирая луч с его лица.

— Я думал, ты уронила батарейку.

— Уронила. Одну из севших.

Дрейк лишь кивнул. Никто из них не улыбнулся. Они утратили всякую охоту к перепалкам, которые поддерживали их последние несколько дней и позволяли Джаде не думать об убийстве отца. Теперь же они оба думали лишь о том, что Салли ждёт та же участь: голова и туловище в дорожном сундуке, брошенном где-нибудь на вокзальной платформе.

Джада выглядела измученной и бледной. В рюкзаках ещё оставались вода и еда, но Дрейку сейчас было не до этого. Он едва сдерживался, чтобы не трястись от ярости, хотя и понимал, что этот гнев — лишь маска, скрывающая страх за Салли и глухую тоску, пронизавшую его до мозга костей. Он уже не раз думал, что Салли погиб, но тот всегда выживал; вместе они выбирались из десятков передряг. Дрейк любил уверять себя, что всё дело в том, что Виктор Салливан — ещё тот крепкий сукин сын, но в глубине души он понимал: удачи в этом было не меньше, чем стойкости или решимости.

Они должны его вернуть.

— Пошли, — сказал он. — Сидя на месте, мы их не найдём.

Джада посветила фонариком по сторонам святилища. Фонарик мигнул и погас, когда они спускались по трём ступеням в зал, и Джада, оступившись, рухнула на колени. Лишь по чистой случайности она его не разбила. Им придётся быть осторожнее: единственный фонарик для выживания мог оказаться важнее фляг с водой.

Когда луч света заметался по стенам и по восьмиугольному алтарю и выхватил из темноты преддверие, где Владычица Лабиринта, должно быть, готовилась к ритуалам, у Дрейка не осталось никаких сомнений: Дедал спроектировал и это святилище, и его египетский аналог, вот только иероглифов здесь не было. Свет фонаря Джады осветил фрески на алтаре, изображавшие Владычицу, принимающую мёд от коленопреклонённых последователей, а рядом с ней — Минотавров. Но письмена на стенах были на том же древнем диалекте, что и на сосуде, который Иэн Уэлч нашёл в атлантическом зале в Египте. Это была какая-то разновидность греческого. Будь здесь Уэлч, он смог бы их прочесть.

— Всё точно такое же, как в Египте, — заметила Джада.

— Будем надеяться, — ответил Дрейк, широким шагом направляясь в преддверие. Детали этого зала его не интересовали. Всё, что его волновало, — это истинные святилища внизу, посвящённые каждому из богов трёх лабиринтов: Дионису, Себеку и Посейдону. Если этот лабиринт действительно построен по тому же плану, в тех залах должны быть каменные двери, ведущие в тайные ниши, и он обязательно каким-нибудь образом найдёт способ их открыть.

В свете фонарика Джады он направился прямиком в тот угол, где рассчитывал найти потайной каменный блок, который должен был сдвинуть алтарь. Но камни в основании стены не поддавались, когда он пытался их вдавить, а когда Джада подошла ближе с фонарём, они не увидели на них никакого выгравированного символа. Холод, уже два часа сжимавший сердце Дрейка, превратился в лёд. Неужели это их последний тупик?

— Поищем? — предложил он.

Но Джаде и не требовались его указания. Она уже начала осматривать преддверие в поисках восьмиугольника с кругом внутри — символа, который в лабиринте Себека указывал на пусковой механизм. Повсюду были знаки, которые, как он мог лишь догадываться, были не иначе как некими атлантическими арканами. На полках, как и в Египте, стояли расписные сосуды, а в одну из них была встроена шахта, из которой тянуло горячим воздухом.

— Здесь! — воскликнула Джада.

Дрейк обернулся и увидел, что она давит на стену между двумя полками. Они оба услышали скрежет камня: сработал скрытый механизм противовесов. Вытерев пот со лба, Нейт выбежал из преддверия и увидел, что алтарь сдвинулся на несколько дюймов. Запорный механизм освободился. Дрейк подбежал к плите и навалился на неё всем весом. Огромный каменный восьмиугольник легко отъехал в сторону, и как раз в тот момент, когда к нему присоединилась Джада, под ним открылись ступени. На этот раз никакой скелет их там не ждал. Дрейк начал спускаться вниз.

Он успел сойти лишь на третью ступеньку, когда услышал, как девушка ахнула.

— Нейт, посмотри!

— Джада, давай же! — поторопил он её и, подняв голову, увидел, что та светит фонариком на верхушку алтаря.

Её глаза были широко распахнуты от изумления. Дрейк нехотя вернулся к началу лестницы и встал рядом с ней. И в тот миг, когда он увидел символ, выгравированный на поверхности алтаря, он понял её реакцию. Ранее в Храме Себека они нашли узор из трёх восьмиугольников в кругах, переплетённых между собой.

Здесь их было четыре.

Дрейк взглянул на Джаду. От испарины её лицо казалось почти светящимся в луче фонаря. Это заставило его в полной мере ощутить, какая здесь на самом деле стоит жара, и напомнило об опасностях, что их окружали. Вулканические разломы, обрушившиеся коридоры, затопленные морем пещеры и убийцы, которые без колебаний перережут им глотки или утащат через тайные ходы навстречу неизвестной судьбе.

Но они нашли то, что искали с самого начала.

— Значит, Четвёртый лабиринт и вправду существует, — произнёс Дрейк.

У Джады на мгновение дрогнула нижняя губа, и он мог лишь догадываться, какие чувства сейчас её переполняют.

— Я знала, что он должен существовать, — сказала она. — Мой отец это знал.

При упоминании её отца Дрейк почувствовал, как лёд внутри него плавится под новым натиском ярости и страха за Салли.

— Пошли, — сказал он, увлекая её к лестнице.

Они спускались вместе; Джада освещала им путь. Внизу они почти бегом двинулись по коридору. Дрейк высматривал открытые дверные проёмы, но был уверен, что конечное значение имеют лишь те, что ведут в — как он теперь знал — четыре святилища в конце зала.

Их шаги эхом отражались от стен. Дрейк почувствовал, как его руки сжимаются в кулаки. Тысячи образов Салли вспыхивали у него в голове: вот он смеётся над собственной шуткой, вот курит сигару, вот с триумфом поднимает голову от какой-нибудь находки — лицо в грязи, а глаза горят детским восторгом. Салли всякий раз чувствовал себя, как ребёнок рождественским утром, когда они находили то, о чём весь остальной мир говорил, что этого либо не существует, либо никогда не будет найдено. Он часто вёл себя так, будто его волнуют только деньги, но Дрейк знал его лучше, чем кто-либо другой. Салли ценил сокровища во всех их проявлениях.

«Ну где же ты, старик?» — подумал Дрейк.

Но единственным способом ответить на этот вопрос было выяснить, кем являлись те люди в капюшонах. На кого они работали? Чтобы сохранить в тайне местонахождение Четвёртого лабиринта, они убили Луку, Мэйнарда Чейни и многих других. Это казалось очевидным. По крайней мере, в отрицания Хенриксена по поводу этих убийств Дрейк верил. Но люди в капюшонах забрали Уэлча, а теперь и Салли. В обоих случаях похищения происходили лишь тогда, когда убийцы понимали, что вот-вот потерпят поражение. Очевидно, они отступили, чтобы сразиться в другой раз, и потому прихватили с собой пленников.

Хотя это его и не замедлило, у Нейта было ужасное предчувствие, что залы впереди пусты, и что даже если им удастся найти способ открыть потайные двери в глубине святилищ, проходы за ними будут так же гулко отдаваться вековой тишиной.

Ещё до поворота в коридоре они услышали плеск воды. У Дрейка всё внутри сжалось от дурного предчувствия.

— Нейт… — начала Джада.

— Нет! — выкрикнул он и рванул вперёд, преодолевая последние двадцать футов и почти обгоняя луч фонаря.

Он завернул за угол, вовремя притормозив, чтобы не шагнуть в темноту. Дрейк чувствовал простор, пустоту раскинувшейся впереди пещеры и слышал плеск и шёпот волн. Затем позади появилась Джада, и освещённая её фонарём картина поразила его. Справа лабиринт был разрушен. Всё, что осталось от святилищ, которые когда-то там были, обрушилось в огромную трещину в скале. Лишь верхний изгиб дверного проёма ещё виднелся, напоминая, что здесь вообще что-то было.

Но слева два святилища уцелели.

Дрейк подбежал к ближайшей двери и метнулся внутрь, стараясь не оступиться на трёх ступенях, ведущих в зал.

— Джада, свет! — крикнул он, хотя та была прямо за его спиной.

Она обвела лучом помещение, разгоняя вековые тени, и Дрейк осознал, что всё это время он не дышал. Нейт выругался. Письмена на стенах были греческими, а изображения виноградных гроздей сразу указали ему на Диониса. Он бросил взгляд на массивную плиту двери в глубине зала; у него мелькнуло искушение проверить её, но вместо этого он развернулся к Джаде.

— Давай проверим другое!

Символ на алтаре наверху включал в себя четыре восьмиугольника внутри четырёх кругов. Это должно было означать четыре лабиринта и по одному святилищу здесь, внизу, посвящённому главному божеству каждого из них. Два из этих святилищ обрушились и больше полувека размывались морской водой. Подсказки, которые им были так нужны, могли быть утеряны навсегда.

Перед последним уцелевшим святилищем Дрейк на мгновение замешкался. Когда Джада вошла внутрь, спускаясь по трём входным ступеням, тени сомкнулись вокруг него. Он прижался ладонью к горячей каменной стене и просто смотрел на неё. На миг ему показалось, что в коридоре позади раздался шорох, похожий на шёпот, но это мог быть и плеск волн, омывающих руины в обрушившейся пещере.

Затем он увидел, как Джада поворачивается к нему с выражением чистого изумления на лице, но в этот момент все мысли Дрейка были только о Салли. Они нашли его!

Он сбежал по трём ступеням и присоединился к Джаде. Бок о бок они изучали стены святилища. Стиль настенной росписи был совершенно иным, не похожим ни на что из виденного ими до сих пор, и он мгновенно узнал дальневосточное влияние. Минотавры здесь тоже были, но чаще всего повторялось изображение цветка, который они видели сегодня утром при входе в лабиринт. Повсюду вокруг рисунков, на колоннах в зале и на восьмиугольном алтаре в центре комнаты были древнекитайские иероглифы.

— Четвёртый лабиринт… — начала Джада.

— В Китае, — закончил Дрейк.

Они взглянули друг на друга и выругались, выдав целый хор проклятий.

Дрейк проследил за лучом фонаря Джады, скользнувшим по стенам, и увиденное потрясло его до глубины души. Там были изображены люди, которых подвешивали на деревянных рамах и сдирали с них кожу заживо, их сжигали, вбивали в их тела длинные шипы. Особенно жутко это выглядело из-за того, что эти чудовищные сцены были украшены изображениями тех же цветов, других растений и ветвей деревьев.

— Кажется, я не хочу знать, какому богу поклонялись в четвёртом лабиринте, — прошептала Джада.

— Посвети-ка сюда, — попросил Дрейк, подходя к двери в дальней части зала.

Долгие минуты они искали пусковой механизм, но тщетно. Стены здесь были горячее, чем где-либо ещё в этом лабиринте, и он гадал, какие разломы могут ждать их по ту сторону. Его рубашка, промокшая от пота, прилипла к спине и плечам.

Когда Джада остановилась, чтобы отхлебнуть воды из фляги, у неё был виноватый вид, и когда она передала флягу Дрейку, он почувствовал то же самое. Но всё это было бесполезно. Даже если они найдут способ открыть дверь, Салли они там вряд ли обнаружат.

Шаркающий звук у входа в зал заставил их обоих резко обернуться; Дрейк потянулся к пистолету. Внезапно лучи фонарей на мгновение ослепили их.

— Не стреляйте, мистер Дрейк, — произнёс глубокий голос с акцентом.

Хенриксен.

Яркие лучи сместились с его лица, и Нейт, пока глаза привыкали к свету, продолжал целиться в фигуру в дверном проёме. Пропитанная кровью рубашка Хенриксена была разорвана, а ножевая рана на плече перевязана, чтобы остановить кровотечение. Мужчина выглядел бледным, но глаза его были настороже и блестели восторгом фанатика. Он спустился в зал по трём ступеням, улыбаясь и озираясь по сторонам и совершенно не обращая внимания на пистолет в руке Дрейка.

Вслед за ним в помещение вошёл его невысокий, но крепко сбитый помощник, за ним — седовласый грек, а потом Оливия. Ей всё ещё удавалось выглядеть красивой, несмотря на растрёпанные волосы и плёнку пота на лице. Её черты приобрели жёсткую, каменную резкость, а взгляд стал холодным, но в тот миг, когда она заметила Джаду, её лицо смягчилось, и она словно очнулась от тумана жары и страха, который пленил их всех.

Выживший сын старика-грека остался стоять за дверью; в глазах его полыхала скорбь по убитому брату, и он сжимал в руке пистолет. Он будто жаждал, чтобы люди в капюшонах вернулись. Дрейк и раньше видел такой взгляд у обезумевших от горя людей. Потеря причиняла такую боль, что он был готов убивать, пока она не утихнет, или умереть самому, лишь бы всё прекратить. Наверное, было к лучшему, что он остался в коридоре. В такой ярости на него нельзя было положиться — он мог и забыть, кто здесь враг.

— Китай, — произнёс Хенриксен, качая головой. — Никогда бы не подумал.

— Они оставили тебя в живых? — спросила Джада, не сводя глаз с Оливии. Смысл её слов был предельно ясен: она жалела, что люди в капюшонах не довели дело до конца.

Оливия вздрогнула. Маска невинности, которую она носила в общении с Джадой, треснула, и сквозь неё на миг мелькнули тёмный ум и ненависть. Но тут же маска вернулась на место. Дрейк, однако, успел увидеть холодное, расчётливое лицо настоящей Оливии, и теперь он был настороже ещё больше. Нейт всё ещё не опустил пистолет. Старик-грек и его низкорослый помощник тоже были вооружены, их оружие было небрежно направлено в пол. От угрозы, повисшей в раскалённом воздухе, казалось, замерло само время.

— Мы отбились, — тихо сказала Оливия. — Нико потерял сына. Тир — одного из лучших людей.

Дрейк догадался, что она, должно быть, говорит о том парней с короткой стрижкой, а Нико — это старик-грек.

— Мы тоже кое-кого потеряли, — ответил он.

Эти слова заставили Хенриксена поднять голову; в свете фонарей его голубые глаза казались ещё более бесцветными.

— Салливан может быть ещё жив. Если бы они собирались его убить, зачем было это откладывать? Зачем им возиться с похищением? Он их только замедлит.

Дрейк и сам об этом думал, но не хотел соглашаться ни с единым словом Хенриксена. Он медленно кивнул и прищурился.

— И что теперь? — спросил Нейт. — Эти парни имеют привычку возвращаться, и в следующий раз их будет больше. В этот раз мы их отогнали, но очевидно, что они скорее убьют нас всех, чем позволят добраться до Четвёртого лабиринта.

Тир Хенриксен улыбнулся, обнажив мелкие острые зубы. Несмотря на приятные черты лица, в этот миг он больше походил на акулу, чем на человека.

— Я бизнесмен, мистер Дрейк, и весьма успешный. А это значит, я привык к тому, что в мире всегда найдутся люди, желающие моей смерти.

Дрейк колебался. Пульс стучал в висках, дыхание стало прерывистым и яростным. Казалось, пистолет в его руке сам дрожит от нетерпения, умоляя позволить ему сделать его жестокую работу. Хенриксен не убивал Луку и Чейни, не забирал Салли и Уэлча, но кто-то ведь сжёг квартиру Луки и послал за Джадой наёмников в Нью-Йорк. Люди в капюшонах, похоже, не очень-то жаловали огнестрельное оружие, а Хенриксен, было ясно, при необходимости не имел проблем с тем, чтобы убить. Но что всё это значило для них сейчас?

Хенриксен теперь внимательно следил за ним, на миг позабыв про свой внезапный интерес к китайскому святилищу. Так называемый бизнесмен, должно быть, увидел в глазах Дрейка нерешительность и искушение прибегнуть к насилию, потому что сделал шаг вперёд, сокращая расстояние между ними.

Он махнул рукой своим людям, и те убрали оружие в кобуру.

— Мистер Дрейк, — произнёс он. — Можете опустить оружие. Опасность миновала.

— Разве? — хмыкнула Джада, не спуская глаз с мачехи.

Оливия проигнорировала её, достала фотоаппарат и начала снимать письмена и рисунки, украшавшие святилище. Нико посветил своим фонарём, помогая разогнать тени, чтобы она смогла сделать наиболее чёткие снимки. Там тоже были полки с сосудами, и низкорослый мужчина начал по одному поднимать их, чтобы она могла сфотографировать каждый.

Хенриксен многозначительно взглянул на Дрейка.

— Эти люди, кем бы они ни были, явно не желают разбрасываться своими жизнями. Когда они видят, что не могут достичь своих целей, то отступают и выжидают другой возможности. Они ушли, мистер Дрейк. Они оставили попытки помешать нам узнать из этого зала всё, что можно, о Четвёртом лабиринте. Будь у них больше людей, мы все были бы уже мертвы. Вместо этого они забрали вашего друга Салливана. Зачем они его забрали, а не убили, я не знаю, но на данный момент давайте исходить из того, что он жив. У вас есть два выбора.

Вы с Джадой можете и дальше упрямиться и враждовать со мной, пытаясь найти Четвёртый лабиринт в одиночку, ведь поиск убийц, стремящихся защитить его тайны, — ваша единственная надежда отыскать Салливана. Или же вы можете признать, что мы все ищем одни и те же ответы. А если наши мотивы и различаются, разве это не тот спор, который можно отложить на потом?

Дрейк взглянул на Джаду и, шаркнув ногой, шагнул вбок, чтобы оказаться с ней рядом. С самого начала они были уверены, что Тир Хенриксен — их враг, и даже сейчас не могли быть в этом уверены до конца. Когда Лука Хзуяк узнал о планах Хенриксена касательно Четвёртого лабиринта, он уволился из «Феникс Инновэйшнс» и попытался опередить его. Хенриксен хотел заполучить сокровища лабиринта для своих целей, а чтобы гарантировать себе право на них, он намеревался утаить исторические открытия, связанные с его находкой. Джада бы никогда ему такого не позволила, и Хенриксен должен был это знать.

Но этот самовлюблённый, эгоистичный ублюдок был прав. Этот спор мог подождать. Единственное, что сейчас имело значение, — это найти Салли.

Дрейк опустил пистолет. Помолчав, он засунул его обратно за пояс и кивнул Хенриксену.

— Разногласия уладим позже.

Тот улыбнулся.

— С нетерпением буду этого ждать. Но пока что… — он повернулся к мачехе Джады. — Оливия, что вы можете нам сказать?

Женщина оторвалась от съёмки.

— Пока не много. Письмена на древнекитайском, нам нужно будет передать эти снимки профессору Яблонскому для перевода. Понятия не имею, что символизирует этот цветочный мотив, но он здесь повсюду. Он служит дополнением к тем же повторяющимся образам, что мы видели в других залах.

Дрейк нахмурился и покосился на Джаду. Если её и удивило, что именно мачеха оказалась тем самым экспертом в команде Хенриксена, то она этого не показала.

— Есть идеи, какому богу посвящён этот зал? — спросил Дрейк. — Росписи у двери похожи на сцены из «Божественной комедии» Данте.

Оливия уставилась на него. Нейт вспомнил, как она вошла в ресторан в Египте тем вечером, разыгрывая из себя даму в беде из какого-нибудь фильма в жанре нуар. Может, Оливия и не была таким злом, каким её выставляла Джада — по крайней мере, собственного мужа она не убивала, — но это не отменяло того, что она была первоклассной актрисой и стервой-манипуляторшей.

Сейчас, однако, женщина, казалось, немного сдулась, и остатки напряжения в зале рассеялись. Они все были здесь, вместе, в сотнях футов под землёй, обливаясь потом от жара вулканических разломов, и у них была общая цель. Если и работать вместе, то сейчас самое время.

— Я не так хорошо знакома с древнекитайской мифологией, как хотелось бы, и, как я уже сказала, я не могу это прочесть. Так что я не уверена насчёт имени бога.

— Но? — спросила Джада.

Оливия сделала ещё один снимок, а затем взяла Нико за запястье, чтобы направить его фонарь на те жуткие фрески, которые Дрейк видел раньше, — с изображениями истязаемых и замученных мужчин и женщин. Они располагались по нисходящей спирали, и мучения становились всё более ужасными и откровенными ближе к полу.

— В китайской мифологии, восходящей к двенадцатому веку до нашей эры, после смерти грешные души попадали в подземный ад под названием Диюй, где их наказывали, пока они не искупят свои грехи. Согласно легендам о Диюе, они существовали в цикле вечных мук: их подвергали чудовищным пыткам до самой смерти, лишь для того, чтобы их тела восстановились и наказание началось снова.

— Я и не знала, что китайцы верили в ад, — пробормотала Джада.

Оливия покачала головой.

— Это не христианский ад. Считалось, что Диюй находится под землёй и состоит из множества уровней, у каждого из которых есть свой правитель. Но над всеми ними стоял своего рода верховный царь. — Она сделала ещё один снимок. — Жаль, я не могу вспомнить его имя, потому что, полагаю, именно ему и посвящено это святилище.

Пока она говорила, Хенриксен более внимательно изучал настенные росписи, но теперь он обернулся.

— Не беспокойтесь об этом. Яблонский разберётся, что всё это значит, — сказал он. — Давайте просто всё сфотографируем и уйдём отсюда. Полиции хорошо заплатили, чтобы они держались подальше, но мне бы не хотелось, чтобы нас обнаружили рядом с трупами.

Дрейк увидел, как при этих словах Нико вздрогнул, но старик-грек подавил своё горе.

— Мы, разумеется, вынесем тела наших людей, — продолжил Хенриксен. — И позаботимся, чтобы их похоронили как следует.

— Какое благородство, — с презрением бросила Джада.

Оливия сделала последний снимок сосуда, который держал низкорослый мужчина, и жестом велела ему поставить его на полку. Затем она повернулась к остальным.

— Есть кое-что ещё, — сказала она.

Дрейку не понравилось самодовольство в её голосе.

— Да выкладывайте уже.

Оливия провела пальцем по одной из самых отвратительных фресок, изображавших китайский ад.

— Я говорила вам, что Диюй, как считалось, был под землёй, — продолжила женщина, и на её губах появилась тонкая улыбка, когда она взглянула на Хенриксена. — Согласно мифам, он также был лабиринтом.

— Вы же не хотите сказать, что это место существовало на самом деле? — спросил Дрейк; от одной мысли о таких пытках в реальном мире ему становилось дурно.

— Какая-то его реальная версия? — ответила Оливия. — Думаю, мы должны признать, что да. Посмотрите на все доказательства вокруг. О чём это говорит, мистер Дрейк?

Джада откинула волосы с лица и вытерла пот со лба.

— Это говорит нам о том, что Диюй и был Четвёртым лабиринтом.

— Именно, — подтвердила Оливия.

— Ад? — переспросил Дрейк, поворачиваясь к Хенриксену. — То есть вы хотите сказать, что Четвёртый лабиринт — это ад?

— Ад или нечто подобное, — ответил тот. — И когда Крокодилополь был заброшен, а вулкан уничтожил Феру, куда, по-вашему, Дедал и его последователи принесли все свои накопленные богатства? Какое место могло оказаться лучше для тайника, чем подземный лабиринт, обитатели которого верили, что они уже мертвы? Это безумие, но какой ещё вывод мы можем сделать?

Ошеломлённому Дрейку нечего было ответить. Он снова и снова прокручивал эту мысль в голове, рассматривая её со всех сторон, и не мог отрицать, что в этой теории, какой бы безумной она ни казалась, были как минимум фрагменты правды. Фрески на стенах говорили о том же.

— Откуда мой отец это знал? — спросила Джада, вперившись взглядом в мачеху.

Оливии удалось изобразить печаль при упоминании покойного мужа, но Дрейк знал, что это вполне могло быть лишь частью её маски.

— Изучая исторические истоки мифов, связанных с лабиринтами, он разработал теорию, что критский царь Минос и Мидас были одним и тем же человеком…

— Это мы уже поняли, — прервал её Дрейк. — Но археолог в лабиринте Себека считает, что алхимиком был не Мидас, а Дедал.

Оливия прищурилась и ухмыльнулась.

— Какой вы сообразительный!

Джада фыркнула.

— Алхимии не существует.

Тем временем Хенриксен прислонился к стене, поморщившись от боли в ране.

— Тогда откуда взялось всё это золото?

— Не от магии, — ответила Джада. — И даже не из какой-то псевдонауки. Нельзя создать золото.

— Может быть, и нельзя, — заметила Оливия. — Вероятно, нет. Ваш отец считал, что Дедал, должно быть, был каким-то шарлатаном, но он не отбрасывал эту версию, поскольку другого объяснения у него не было. И чем больше он изучал Дедала и алхимию, тем больше он начал замечать другие связи, также не поддававшиеся объяснению. Существовали истории о древнем алхимике Останесе…

— Он был персом, — вставил Дрейк. — Конечно, в их биографиях были сходства. То же самое с Сен-Жерменом и ещё полудюжиной других. Все они были алхимиками. Половина того, что они делали, сводилось к созданию иллюзии, будто у них есть способности, которых на самом деле не было, — всё ради таинственной, мистической ауры. Все они утверждали, что бессмертны. Фульканелли даже заявлял, что он и есть Сен-Жермен.

— А что, если это так и было? — спросила Оливия.

— Серьёзно? — фыркнул Дрейк. — Да у вас не все дома.

Хенриксен хотел было что-то сказать, но не успел произнести и полслова, как далеко вверху раздался грохот и гул, и весь зал затрясся. По потолку прошла рваная трещина. Посыпалась пыль и обломки, с полки упал и разбился вдребезги один из сосудов.

Оливия закричала и вжалась в стену, а Дрейк схватил Джаду и рванул к выходу. Сын Нико испуганно и удивлённо оглянулся, но не стал их останавливать, когда они присоединились к нему в коридоре. Там они замерли, не зная, что делать дальше. Гул продолжался — скрежещущий рёв доносился издалека, но был достаточно громким, чтобы его приглушённый грохот достиг их, несмотря на то, как глубоко они забрались в подземный лабиринт.

Оливия, пошатываясь, шагнула к Хенриксену, и тот обнял её, словно защищая.

— Это вулкан? — прокричала она, глядя на Нико.

Старик-грек не двинулся с места. Казалось, он смирился с любой судьбой, что его ждала. Он сощурился, пытаясь понять природу шума наверху.

Затем гул стих, и с потолка посыпались последние песчинки. Что бы это ни было, оно закончилось так же внезапно, как и началось.

— Был бы вулкан, мы бы уже были мертвы, — пробормотал невысокий коренастый громила. — Это крепость.

Хенриксен метнул в него мрачный взгляд.

— Корелли, что скажешь?

Коренастый мужчина, Корелли, посмотрел на него; в его глазах была тёмная уверенность.

— Взрывчатка, мистер Хенриксен. Эти козлы обрушили на нас всю крепость. Мы отсюда никуда не денемся.

— О боже, — прошептала Оливия. Её взгляд стал затравленным. — Я не могу здесь умереть. — Она огляделась по сторонам, словно ожидая, что стены вот-вот начнут сдвигаться.

Дрейк нахмурился, качая головой. Не может быть! Он даже не мог позволить себе до конца это осмыслить. Люди в капюшонах использовали взрывчатку, чтобы уничтожить остатки крепостных руин и запереть их здесь? Они же пользуются кинжалами. Это убийцы из другой эпохи, у них всё построено на скрытности и тайне. Взрывчатка?

Но другого объяснения не было. Не похоже, чтобы Хенриксен запер самого себя здесь добровольно.

— Что нам делать? — спросил сын Нико; его греческий акцент стал сильным и паническим. Он смотрел не на Дрейка или Хенриксена, а на своего отца. — Что нам теперь делать?

— Есть и другие выходы, — пробормотала Джада, поворачиваясь к Хенриксену. — Те люди в капюшонах — они ведь выбрались отсюда с моим крёстным, и они не пошли тем же путём, каким вошли мы.

Хенриксен дрожал, его взгляд метался по залу. Дрейк подумал, что другие, глядя на него, могли бы счесть, что его колотит от страха, но он-то понимал: этот человек был полон ярости оттого, что его заперли, оттого, что его воле воспротивились. Наконец Тир Хенриксен направил свой фонарь на огромную каменную плиту двери, ведущей в тайный проход в дальней части зала.

— Мы выясним, как открыть эту дверь!

— А что, если мы не успеем вовремя? — потребовала ответа Оливия.

— Есть и другой способ, — сказал Дрейк. Все повернулись к нему, и он указал на Оливию. — Только, пожалуйста, скажите мне, что ваш фотоаппарат водонепроницаемый.