ВѢЧНЫЙ ГОРОДЪ

V Вселенская сила. (Ватиканъ въ концѣ вѣка)

Послѣднія двадцать лѣтъ римской куріи. — Отпошеніе къ ней русскихъ. — Мои экскурсіи въ ея область. — Наша миссія. — Русскій католическій патеръ — старожилъ Рима. — У Доминиканцевъ. — Отецъ Ванутелли. — У іезуитовъ. — Префектъ Пропаганды. — Мои чтецъ-репетиторъ. — Аудіенція у статсъ-секретаря, кардинала Рамполла. — Визитъ кардиналу Винченцо Ванутелли. — Его воспоминанія о Москвѣ.—Служба въ 60-ю годовщину священства папы. — Торжество въ св. Петрѣ.—Публика и ея поведеніе. — Частная аудіенція у его святѣйшества. — Внутренніе покои папы. — Церемоніалъ. — Любимыя темы Льва XIII. — Содержаніе нашей бесѣды. — Юбилейное торжество въ Сикстинской капеллѣ.—Церковный бытъ Рима. — Унія восточныхъ церквей. — Разноязычныя службы въ недѣлю „Befana*.—Заключительные выводы.

Ватиканъ сдѣлался для всѣхъ и внѣ католичества чѣмъ-то совсѣмъ инымъ, въ послѣднія десять — пятнадцать лѣтъ. И достигъ этого тотъ первосвященникъ, который передъ отъѣздомъ монмъ изъ Рима, въ мартѣ 1898 года, праздновалъ двадцатилѣтній юбилей своего восшествія на папскій престолъ.

Кто бы подумалъ въ ноябрѣ 1870 года, когда я въ первый разъ пріѣхалъ въ Римъ, два мѣсяца послѣ вступленія итальянскихъ войскъ, что не пройдетъ и тридцати лѣтъ, и не въ одномъ Римѣ, а по всей Италіи, въ Миланѣ, гдѣ когда*то восторженно встрѣчали Виктора — Эммануила съ Гарибальди, даже въ Туринѣ, бывшей резиденціи Савойскаго дома, подниметъ голову движеніе во имя папы, какъ непримиримаго противника теперешняго режима единой я освобожденной Италіи.

Тогда, въ первые мѣсяцы добровольнаго «плѣненія» папы Пiя IX, только одна черная братія и ея кліенты, присмирѣвъ до поры до времени, предавала пришельцевъ — иновѣрныхъ всѣмъ духамъ тьмы. Не надо забывать, что плебисцитъ, утвердившій власть короля Италіи, произведенъ былъ безъ всякаго внѣшняго давленія. Онъ далъ почти единогласное признаніе жителями Рима новаго правительства. Противъ было ничтожное до смѣшного число голосовъ. Тѣ, кто не желалъ мириться, не участвовали въ голосованіи. Но ядро такихъ приверженцевъ папскаго режима все росло. Не мѣшаетъ припомнить и то, что когда итальянцы проломили брешь около Porta Ріа и вошли въ Римъ, то командиръ отряда, вѣрный соглашенію съ папой, не занималъ праваго берега Тибра, предоставляя этимъ всю зарѣчную часть: Трастеверэ и citta Leonina папскому правительству. Коренные жители Рима, самые стародавніе подданные его святѣйшества, возмутились противъ него, и кардиналъ Антонелли принужденъ былъ, отъ имени папы, обратиться самъ къ начальнику итальянскихъ войскъ съ форменной бумагой и призвать его на защиту Ватикана.

Вотъ что несомнѣнно было. Но это скоро вывѣтрилось изъ общей памяти. Та свобода и то единство, къ которымъ вся Италія такъ долго и такъ, по видимому, пламенно стремилась, все блѣднѣли и блѣднѣли. И съ конца 70-хъ годовъ, когда папскую тіару возложилъ на себя кардиналъ графъ Джоакино Печчи, обаяніе ватиканскаго плѣнника начало все расти.

При Піѣ ІХ-мъ Ватиканъ, упершись въ свое «non possumus» [51] — политически притихъ, но не сдавался, и послѣ догмата непорочнаго зачатія утвердилъ и непогрѣшимость папы, какъ такой же основной догматъ католичества, хотя оно жило осьмнадцать вѣковъ и безъ него.

Но еще въ половинѣ 70-хъ годовъ обѣ державы Рима, послѣ смерти короля «galantuomo», отлученнаго отъ церкви, при всей напряженности этого сожительства, всетаки кое-какъ уживались. Папа не хотѣлъ мириться; но и не умѣлъ создать себѣ особаго положенія въ Европѣ, не умѣлъ или не хотѣлъ и пользоваться разладомъ политическихъ и соціальныхъ интересовъ.

Я хорошо помню тогдашнее настроеніе. Молодая королевская чета была популярна въ Римѣ. Вся страна тѣшилась сознаніемъ того, что Римъ достался наконецъ объединенной націи. Къ столицѣ Италіи приливали со всѣхъ сторонъ и люди, и денежныя средства. Только что начинали обстраивать городъ, проводить новыя улицы, очищать Тибръ, проектировать цѣлые кварталы, приступать къ продолжительнымъ монументальнымъ работамъ. Впереди стоялъ миражъ большой столицы, быть можетъ, въ милліонъ жителей.

Тогда Ватиканъ и въ самомъ Римѣ, и внѣ его, по Италіи и во всей остальной Европѣ, кромѣ клерикальныхъ сферъ, казалось, доживалъ свой вѣкъ, какъ твердыня свѣтской власти папы. Серьезно объ этомъ никто не думалъ и не говорилъ ни въ частныхъ бесѣдахъ, ни въ печати. Папа, уже болѣзненный старикъ, съ тихимъ упорствомъ игралъ свою роль узника. Онъ не показывался нигдѣ и на торжественныхъ службахъ; Ватиканъ вмѣстѣ со св. Петромъ теряли для туристовъ прежній интересъ. Совсѣмъ и не тянуло изъ простого любопытства попасть въ Сикстинскую капеллу, на обѣдню, когда будетъ присутствовать папа или санъ служить ее.

Къ этой сторонѣ тогдашней Римской жизни я — какъ навѣрно и большинство русскихъ — оставался равнодушенъ. И вплоть до второй половины 80-хъ годовъ Ватиканъ, или лучше сказать, личность папы, его идеи, стремленія, внутренняя и внѣшняя политика не захватывали всеобщаго интереса, какъ это сдѣлалось въ послѣдніе десять лѣтъ.

И тутъ надо воздать должное автору романа «Римъ» за то, что онъ схватилъ, въ своей трилогіи городовъ, новый поворотъ борьбы между католичествомъ и освободительными идеями въ наукѣ, политикѣ, философіи, между громадной организаціей вселенской іерархіи и тѣмъ, что XIX вѣкъ выработалъ и укрѣпилъ въ самыхъ просвѣтленныхъ умахъ и энергическихъ характерахъ.

Ватиканъ никогда еще не былъ такъ силенъ, какъ въ послѣднія десять лѣтъ, воспользовавшись всѣмъ, что только могло служить ему по доброй волѣ или не желая того.

У насъ къ католичеству, до самаго послѣдняго времени, принято было относиться или съ полнымъ пренебреженіемъ, или въ закоренѣло — охранительномъ — чтобы не сказать враждебномъ духѣ. Та статья русскаго уголовнаго уложенія находится до сихъ поръ въ — силѣ, по которой каждый, производящій совращеніе православнаго въ какое — либо другое христіанское исповѣданіе, подвергается лишенію особенныхъ правъ и ссылкѣ въ мѣста достаточно отдаленныя. И нечего удивляться тому, что въ природномъ русскомъ обществѣ, состоящемъ исключительно изъ православныхъ, не было никогда интереса къ «инославнымъ» исповѣданіямъ, какъ принято у насъ переводить слово «ετεςοδοξος», вопреки прямому его смыслу «иновѣрный», такъ какъ тутъ коренное слово «δσςα» значитъ «вѣрованіе», «мнѣніе», а не «слава», на что не разъ указывалъ въ печати покойный Н. С. Лѣсковъ — знатокъ церковнаго быта.

Обращенія въ католичество бывали у насъ крайне рѣдко, и почти исключительно въ высшемъ барскомъ обществѣ: за цѣлое столѣтіе нѣсколько барынь, вродѣ княгини Зинаиды Волхонской и другихъ, да дюжина — другая мужчинъ. Изъ нихъ стали извѣстны тѣ, кто пошелъ въ іезуиты, вродѣ Балабина и Гагарина, или того старичка, котораго я нашелъ въ Римѣ, въ званіи капеллана польскаго костела, принадлежащаго нашему правительству.

Не мало я живу на свѣтѣ, а, право, не припомню, чтобы гдѣ-нибудь, въ свѣтской гостиной, или въ кабинетѣ крупнаго чиновника, въ редакціи журнала или на сходкѣ молодыхъ людей, въ женскихъ или мужскихъ кружкахъ, заходилъ серьезный разговоръ на тему свободы совѣсти, государственной церкви, обязательнаго для русскихъ подданныхъ православія, а главное — католичества, его розни отъ греческаго закона, его дѣйствительнаго значенія въ христіанствѣ, или еще менѣе о возможности того «соединенія вѣры», о которомъ молятся каждый день за обѣдней.

Мнѣ кажется, что огромное большинство нашей «интеллигенціи» остается, на всю жизнь, съ тѣми свѣдѣніями и аргументами, какіе имъ преподаютъ въ школахъ изъ церковной исторіи, въ «билетѣ» объ отпаденіи западной церкви отъ восточнаго исповѣданія. Сохранилось въ памяти слово «filioque», какъ вставка въ символъ вѣры, и того довольно. А потомъ кое-какіе обрывки изъ всеобщей исторіи объ индульгенціяхъ, объ инквизиціи, о безпутствѣ такихъ папъ, какъ Александръ VI, о нравахъ холостыхъ священниковъ, а главное объ іезуитахъ.

Никто какъ будто не задумывался у насъ хоть надъ тѣмъ фактомъ, что въ предѣлахъ имперіи постоянно живетъ до двѣнадцати милліоновъ католиковъ — русскихъ подданныхъ. Изъ нихъ многіе женятся на православныхъ и обязаны крестить своихъ дѣтей по православному обряду. Въ народѣ несомнѣнно русскаго происхожденія, признавшемъ унію, это возсоединеніе съ католичествомъ до сихъ поръ тайно исповѣдуется и ведетъ за собою преслѣдованія и тяжкія наказанія. Господствующему племени, въ лицѣ его интеллигенціи, точно и въ голову не приходитъ вопросъ объ освобожденіи совѣсти, въ первую голову не иновѣрческой, а собственной, коренной, православной. Католикъ, или лютеранинъ, или кальвинистъ можетъ мѣнять свою вѣру, сколько ему угодно, до того момента, когда попадетъ въ православные. И какъ бы кто ни смотрѣлъ на чистоту христіанской традиціи въ той или иной церкви, врядъ ли достойно образованнаго общества быть до такой степени равнодушнымъ къ дѣлу такой важности. Развѣ это не показываетъ, что наше общество едва ли не самое индифферентное въ духовномъ смыслѣ? Народъ — другое дѣло! Въ немъ сильна потребность вѣры. Ояъ не перестаетъ искать правды, и даже въ послѣдніе тридцать-сорокъ лѣтъ создалъ нѣсколько исповѣданій въ сторону раціонализма. И тотъ же народъ не отсталъ еще вполнѣ отъ уніи, т.-е. оть признанія римскаго первосвященника главой вселенской церкви. Если народу не грозитъ пропаганда со стороны котоличества, то потому только, что внѣшнее давленіе слишкомъ строго и абсолютно. Въ Польше и западномъ краѣ слѣдитъ за этимъ не одна духовная, а точно такъ же ревниво и свѣтская власть; изъ-за границы къ намъ ни одного католическаго патера не пустятъ или за самыми малыми исключеніями; а іезуитъ не проберется ни подъ какимъ предлогомъ, развѣ съ фальшивымъ паспортомъ, совершенно на одномъ положеніи съ евреями-иностранцами.

Но это равнодушіе не можетъ быть вѣчно и стало извѣстно, даже въ печати, что съ нѣкоторыхъ поръ замѣчается движеніе идей по направленію къ Риму. Одинъ изъ нашихъ извѣстныхъ публицистовъ, любимецъ читающей публики, давно уже отдавался вполнѣ искренно вопросу «единенія вѣры», напечаталъ за границей книгу рѣшительныхъ итоговъ по атому вопросу и ни отъ кого не скрываетъ своего взгляда на значеніе римскаго первосвященника, совершенно несогласимое съ тѣмъ, что въ государственной церкви считается ненарушимымъ догматомъ. Извѣстны и другія «оказательства», вродѣ книги на такую же тему русской княгини, жены сановника, недавно похороненной въ Петербургѣ по католическому обряду. Разнеслась повсюду и молва о томъ русскомъ священникѣ дворянскаго происхожденія, который въ самомъ Римѣ, служа православную обѣдню, молился за «епископа римскаго». Его лишили сана и онъ живетъ теперь за границей, какъ уніатскій священникъ. Этотъ сторонникъ «возсоединенія» дѣлалъ попытку и въ Иосквѣ собрать около себя паству, признающую главенство папы, даже среди простого народа и, кажется, не безуспѣшно. Вѣдь наши начетчики, и внѣ раскола, знающіе хорошо «Прологъ», могутъ останавливаться на вопросѣ: что же сталось теперь съ папами и почему послѣ столькихъ папъ, признаваемыхъ святыми и православной церковью, вдругъ какъ отрѣзало и никто о нихъ никогда даже и не упоминаетъ?

И вотъ какъ разъ въ послѣднее двадцатилѣтіе отживающаго вѣка папа Левъ XIII, своей личностью, идеями и заявленіями съ пастырской кафедры, поднялъ обаяніе духовной власти до небывалой высоты. Наше общество также не осталось равнодушнымъ къ тому, что исходило изъ Ватикана. Въ особенности двѣ энциклики— объ единеніи церквей и объ отношеніи къ трудовой массѣ—вывели нашу публику изъ ея индифферентизма или враждебности. Небывалый у насъ фактъ: тексты энцикликъ появились въ переводѣ не только въ газетахъ, но и въ толстыхъ журналахъ. Сколько я себя помню грамотнымъ, ничего подобнаго еще не случалось.

Признаюсь, и я до самыхъ послѣднихъ годовъ не присматривался поближе къ вопросу о теперешнемъ католичествѣ. Я знаю Италію болѣе двадцати пяти лѣтъ, жилъ въ Римѣ два раза до послѣдней моей поѣздки, но не дѣлалъ изъ Ватикана предмета изученія, — настолько же, насколько интересовался памятниками, обществомъ или уличной жизнью. Во Флоренціи, гдѣ я жилъ всего больше, за тридцать почти лѣтъ, съ 1870 года, католическій міръ стоялъ отъ меня вдали, и только посѣщая церкви, я присутствовалъ на службахъ, видалъ погребальныя шествія и крестные ходы; но съ духовными не имѣлъ случая да и охоты знакомиться и проникать въ ихъ сферу.

Обдумывая программу послѣдней поѣздки въ Римъ, я ввелъ въ нее Ватиканъ, какъ одну изъ главныхъ статей. Она имѣла для меня, во все мое почти полугодовое житье въ Римѣ, едва ли не первенствующій интересъ. Мнѣ хотѣлось не по слухамъ и по газетамъ, а воочію ознакомиться съ тѣмъ, какъ живетъ Ватиканъ; если возможно будетъ, видѣть папу и на церковныхъ торжествахъ, и въ его внутреннихъ покояхъ, имѣть случай бесѣдовать съ выдающимися кардиналами, начиная съ кардинала статсъ-секретаря, присмотрѣться къ тому, что составляетъ Пропаганду, проповѣдующую за границей, включая сюда и вопросъ о соединеніи церквей. Надо было лично познакомиться и съ тѣми духовными, кто больше занимался Россіей и ея церковью. Нельзя было и оставить безъ вниманія то, какъ Ватиканъ и его сторонники дѣйствуютъ внутри страны и въ самомъ Римѣ, и въ церквахъ, и внѣ ихъ, въ школѣ и обществѣ. Религіозный духъ въ Римѣ, какъ центрѣ католичества, въ простомъ народѣ и образованныхъ классахъ, среди иностранцевъ, просто туристовъ и паломниковъ, характеръ благочестія, бытъ церквей, высшее и низшее духовенство, то, въ чемъ проявляется обыденная набожность, — все это входило въ мою программу. И я выполнялъ ее за все время моего житья, насколько позволяли мнѣ мои силы, средства и знакомства.

Проникать въ католическія сферы, т.-е. въ то, что стоитъ внѣ обыкновенной церковной жизни, всѣмъ доступной, — и чужимъ, и своинъ, — есть два пути: дипломатическое представительство и ходы черезъ духовныхъ. Я пользовался и тѣмъ, и другимъ. Еще до пріѣзда въ Римъ, живя въ Германіи, я запасся нѣсколькими письмами къ патерамъ отъ одного парижскаго ученаго іезуита и одного русскаго профессора. Добылъ я письма и къ полякамъ, у которыхъ всегда есть сношенія съ Ватиканомъ, и они мнѣ пригодились для аудіенціи у того кардинала, къ которому и русская миссія не могла бы мнѣ дать рекомендаціи. Читатели увидятъ дальше: кто этотъ кардиналъ.

Наша миссія при Ватиканѣ существуетъ опатъ съ царствованія Александра III. При Піѣ IX сношенія были рѣзко оборваны. Предшественнику теперешняго министра-резидента удалось установить modus vivendi, разумѣется, и благодаря характеру и общему тону куріи, съ тѣхъ поръ, какъ во главѣ ея стоитъ Левъ XIII и его любимецъ, усердный исполнитель всѣхъ его предначертаній, кардиналъ Рамполла.

У меня были рекомендаціи и въ миссію, и въ посольство. Въ Римѣ это два вѣдомства совершенно раздѣльныя и какъ бы игнорирующія другъ друга. Такъ повелось у всѣхъ правительствъ, имѣющихъ въ Римѣ двоякое представительство; а при Ватиканѣ акредитованы дипломаты отъ всѣхъ большихъ странъ и государствъ Европы и Новаго Свѣта. Обычай требуетъ, чтобы, наприм., русскій (или другой какой) посолъ при королѣ не встрѣчался нигдѣ на оффиціальныхъ пріемахъ или обѣдахъ, вечерахъ съ министромъ-резидентомъ при Ватиканѣ. Они видаются только какъ знакомые, интимно или на вечерахъ чисто-свѣтскихъ; да и то министръ при папѣ не приметъ приглашенія на вечеръ или обѣдъ, гдѣ можетъ встрѣтиться съ министромъ короля. Ватиканскіе дипломаты, составляя особый міръ, всего больше видятся между собою и старательно избѣгаютъ всякой встрѣчи съ лицами, прикосновенными къ Квириналу. Они вѣдь (если говорить попросту) акредитованы при главѣ крамольной (и притомъ фиктивной) власти, находящейся въ постоянномъ государственномъ заговорѣ противъ существующаго, всѣми признаннаго правительства страны. Всѣ эти китайскія тонкости — въ Римѣ необходимыя — на свѣжаго человѣка производятъ, на первый взглядъ, довольно забавное впечатлѣніе.

Въ первые два мѣсяца по пріѣздѣ моемъ я не могъ еще воспользоваться любезностью нашего резидента. Онъ пріѣхалъ только къ Новому году. Секретарь миссіи, исполнявшій должность повѣреннаго въ дѣлахъ, первый облегчилъ мнѣ доступъ въ Ватиканъ, переговоривъ обо мнѣ съ кардиналомъ Рамполлой.

Но сначала я пошелъ по патерамъ съ моими письмами изъ разныхъ источниковъ.

Раньше другихъ видѣлся я съ тѣмъ русскимъ патеромъ, который вотъ уже нѣсколько десятковъ лѣтъ живетъ въ Римѣ, былъ долго іезуитомъ, преподавалъ въ ихъ школахъ, потомъ сталъ не ладить съ орденомъ и попалъ въ опальные, прошелъ черезъ большую нужду и теперь коротаетъ вѣкъ безбѣдно, благодаря мѣсту капеллана при польской церкви св. Станислава, находящейся подъ русскимъ начальствомъ.

Объ этомъ эксъ-іезуитѣ писали не танъ давно въ русскихъ газетахъ, и въ весьма сочувственномъ тонѣ, объ его искренности и религіозномъ пылѣ. Онъ перешелъ въ католичество еще въ Россіи, когда только что кончилъ курсъ въ университетѣ (а ему теперь за семьдесятъ лѣтъ), около того же времени, какъ и русскіе, сдѣлавшіеся болѣе извѣстными своимъ обращеніемъ, вродѣ отцовъ Балабина, Гагарина, Мартынова.

При церкви св. Станислава (Via delle Botteghe Oscure) вблизи Капитолія, находится и домъ, на доходы съ котораго и содержится, кажется, причтъ, въ лицѣ единственнаго священнослужителя. Каждый день тамъ идетъ обѣдня, но безъ прихожанъ. Поляки не ходятъ въ ату церковь, такъ какъ она оффиціально русская, а у мѣстнаго люда и безъ того много мѣстъ куда идти молиться.

Судя по тому, что я читалъ объ этомъ русскомъ патерѣ, я ожидалъ найти старца съ наружностью аскета-мистика. А когда я вошелъ во дворикъ церковнаго дома и какой-то малый окликнулъ его, изъ оконца надъ дверью выглянуло лицо довольно сохранившейся старушки съ совсѣмъ еще темными волосами. Я назвалъ себя, и патеръ А. попросилъ меня пройти въ ризницу, куда и сбѣжалъ самъ по крутой лѣстницѣ, очень быстро для своихъ преклонныхъ лѣтъ.

Наши бесѣды и происходили всегда въ этой ризницѣ, подъ портретомъ кардинала поляка, строителя церкви. Отецъ А. и въ сорокъ съ лишкомъ лѣтъ заграничной жизни не забылъ русскаго языка. У него очень отчетливая дикція и говоръ, напоминающій манеру нѣкоторыхъ московскихъ стариковъ изъ англійскаго клуба, въ особенности одного старожила, не такъ давно умершаго.

Принципіальныхъ преній о вѣрѣ я съ нимъ не имѣлъ. Я ознакомился съ его катехизисомъ, изданнымъ за границей на русскомъ языкѣ, съ цѣлью показать основное единство православной и римской церкви; зналъ и объ его сочиненіяхъ по догматамъ непорочнаго зачатія и непогрѣшимости папы (терминъ этотъ о. А. произноситъ «безошибочность» и настаиваетъ на немъ) и не нахожу себя достаточно компетентнымъ въ богословіи, чтобы вступать въ какую-либо полемику. Предупреждаю только тѣхъ изъ моихъ соотечественниковъ, кто хотѣлъ бы найти въ такомъ русскомъ патерѣ полезнаго собесѣдника въ вопросѣ о соединеніи церквей, что его ждетъ разочарованіе. Отецъ А. — католикъ, такъ сказать, крайней правой. Такимъ онъ долженъ показаться каждому, кто бесѣдовалъ съ нимъ. Онъ считаетъ себя стражемъ самой чистѣйшей римско-католической доктрины, по Ѳомѣ Аквинату, убѣжденъ, что едва ли не онъ одинъ безошибочно толкуетъ новые догматы непорочнаго зачатія и непогрѣшимости папы, и я сомнѣваюсь, чтобъ ему было по душѣ многое, исходящее изъ Ватикана, подъ непосредственнымъ вліяніемъ куріи. Поэтому онъ не можетъ сочувствовать и тому, чему въ Ватиканѣ постоянно сочувствуютъ, т.-е. единенію двухъ церквей. Папа Левъ XIII съ каждымъ годомъ своего царствованія все чаще и чаще заявляетъ о своемъ желаніи, чтобы всѣ исповѣданія греческаго закона сохраняли свои мѣстныя традиціи. Онъ совсѣмъ не добивается обращенія итальянскихъ грековъ, армяно-грегоріанъ, сирохалдеевъ, малороссовъ-уніатовъ или коптовъ въ правовѣрныхъ латинцевъ. И эта терпимость, эта широта отношенія къ восточному обряду врядъ ли можетъ быть любезна сердцу такихъ латинцевъ, как о. А. Ему слишкомъ дорога вся внѣшность латинскаго культа, одежды, обличья.

Припомню маленькій эпизодъ одной изъ нашихъ бесѣдъ въ ризницѣ церкви св. Станислава. Надъ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ сидѣлъ о. А., противъ меня, висѣлъ портретъ кардинала — основателя церкви. Когда мой собесѣдникъ ужъ очень брезгливо выразился о «бородахъ» греческо-русскаго духовенства, я указалъ ему головой на кардинала въ красномъ облаченіи и съ окладистой бородой, по модѣ XVII вѣка, когда ни папы, ни простые священники — никто не пренебрегалъ этимъ украшеніемъ мужского лица.

Такіе прозелиты латинства не опасны въ дѣлѣ соединенія церквей, т.-е. признанія главенства папы. Если они о чемъ мечтаютъ или чему вѣрятъ въ будущихъ судьбахъ католичества, такъ это чему-нибудь вродѣ обращенія цѣлаго народа авторитетомъ высшей власти (какъ при императорѣ Константинѣ), — обращенія полнаго и нераздѣльнаго, съ принятіемъ самаго строгаго латинства, безъ всякихъ уступокъ традиціямъ греческо-русскаго христіанства.

Ихъ роль въ сущности совершенно безобидная. Они могутъ полвѣка выжить въ центрѣ католичества и врядъ ли обратятъ въ чистое латинство больше дюжины православныхъ, да и въ такой цифрѣ я сомнѣваюсь. Ихъ будутъ приглашать русскія барыни въ гости, оказывать имъ уваженіе, выслушивать повѣсть ихъ мытарствъ и гоненій, но едва ли въ состояніи будутъ одолѣть такой «Катехизисъ», какъ тотъ, который отецъ А, — изъ чистѣйшей пре данности католицизму, — сочинялъ долгіе годы и напечаталъ отъ своихъ скудныхъ средствъ. Всякій, кто стоитъ за свободу совѣсти, долженъ почтительно относиться къ такимъ русскимъ, сдѣлавшимъ исканіе религіозной истины идеаломъ всей своей жизни; но въ вопросѣ отношеній между двумя церквами такіе поборники латинства, повторяю, совершенно не опасны. Напротивъ, они — противники всякаго соглашенія, внѣ самаго абсолютнаго перехода въ латинство. Ихъ личная жизнь можетъ быть интересна для хроникера или беллетриста; но ихъ пребываніе въ Римѣ не представляетъ для васъ серьезнаго интереса.

Совсѣмъ другое нашелъ я у отца Винченцо Ванутелли, котораго называю полнымъ именемъ, потому что его положеніе иное, чѣмъ русскаго католическаго патера, отца А. Къ Ванутелли я имѣлъ два письма: отъ парижскаго іезуита и отъ одного знатока Рима, русскаго ученаго, живавшаго тамъ подолгу:

О. Ванутелли — двоюродный братъ двухъ братьевъ кардиналовъ. Изъ нихъ одного многіе прочатъ въ будущіе папы. Онъ считается въ Римѣ знатокомъ греческой церкви, ѣздилъ на востокъ, пробирался и по Россіи, живалъ на Афонѣ, много читалъ и слышалъ о нашихъ церковныхъ дѣлахъ, русскомъ обществѣ и народѣ, издалъ два большихъ тома съ заглавіемъ Россія, русскими буквами (вмѣсто я стоитъ подъ конецъ буква а, потому что въ Римѣ, даже въ многоязычной типографіи Пропаганды не нашлось буквы я) и брошюрки, составляющія второе приложеніе къ его огромной серіи этюдовъ, подъ общимъ заглавіемъ Sguardi d’Oriente. Чего только тутъ нѣтъ: Св. Земля, гора Афонъ, Корея, Константинополь, Патмосъ, Іерусалимъ, гора Ливанъ, берега Дуная, Архипелагъ, Албанія, Черногорія, Карпатскія горы, греко итальянскія колоніи, евхаристическій конгрессъ въ Іерусалимѣ въ 1893 году, религіозный вопросъ на востокѣ, миссія латинцевъ на востокѣ и, наконецъ, послѣдній этюдъ: La Russia е la chiesa cattolica.

И по наружности о. Ванутелли — полный контрастъ съ капелланомъ церкви Св. Станислава. Это — рослый, широкій въ плечахъ доминиканецъ, съ очень большою сѣдѣющею бородой, немного уже павшій на ноги и стѣсненный въ своей походкѣ, но бодрый, оживленный, чрезвычайно обходительный и тароватый на бесѣду. Онъ живетъ въ домѣ, принадлежащемъ ордену, на площади, противъ церкви S. Maria Maggiore. Говоритъ онъ свободно по-французски и наша бесѣда велась на обоихъ языкахъ.

Кому попадется въ руки книжка La Russia е la chiesa cattolica (изданіе 1895 г.), тотъ найдетъ въ ней выраженіе идей, желаній, выводовъ и оцѣнокъ, которые этотъ подвижный и плодовитый доминиканецъ нисколько не скрываетъ и въ разговорѣ съ русскимъ, даже если онъ и видитъ въ немъ настоящаго «схизматика», ни мало не склоннаго къ латинству. Отецъ Ванутелли — монахъ пропагандистъ новаго типа. Онъ проникнутъ духомъ теперешняго Ватикана, терпимаго и гостепріимнаго къ вопросу о греческомъ обрядѣ и даже различіи нѣкоторыхъ существенныхъ догматовъ.

— Бойтесь этихъ нынѣшнихъ! — скажетъ вамъ иной ревнитель государственной религіи. — Они опаснѣе всякихъ іезуитовъ! Съ точки зрѣнія государственнаго исповѣданія, пожалуй! Такіе сыны западной католической церкви могутъ вполнѣ искренно желать «единенія вѣры» и всячески уравнивать всѣ шероховатости, устранять и болѣе существенныя препятствія, и ихъ объединительныя ріа desideriа [52], разумѣется, не могутъ быть пріятны поборникамъ ни самостоятельнаго православія, ни строгаго латинства.

Книжечка отца Ванутелли трактуетъ, въ сжатой формѣ, о всѣхъ самыхъ коренныхъ вопросахъ, важныхъ для всякаго, кто мечтаетъ о присоединеніи многомилліонной массы русскаго народа къ тѣмъ послѣдователямъ восточныхъ исповѣданій, которые уже признаютъ вселенское главенство папы. Онъ кратко, но, такъ сказать, «выразительно» касается сути (entita) православной Руси, ея религіозности и набожности, національнаго развитія нашего народа, греческаго обряда, раздѣленія церквей, теперешней степени культуры народа господствующей церкви, раскола и сектантства; разбираетъ роль Россіи на востокѣ и передъ Западной Европой и кончаетъ вопросомъ о католическомъ единеніи, т.-е. уніи.

На унію о. Ванутелли смотритъ, разумѣется, какъ католическій, монахъ во всемъ, что касается ея исторіи, въ предѣлахъ. Россіи. Въ мою программу совсѣмъ не входило вдаваться съ римскими духовными въ пренія. Въ лицѣ этого бывалаго и живого доминиканца передо мной былъ поборникъ «единенія», который и въ своихъ книжкахъ, и въ бесѣдѣ смотритъ на Россію безъ малѣйшаго предубѣжденія, говоритъ искреннимъ тономъ о ея могуществѣ, о ея культурѣ, о ея миссіи, какъ христіанской державы, которая «призвана» просвѣтить весь востокъ, о необычайной религіозности нашего народа, его евангельскихъ чувствахъ и традиціяхъ. Прежде такъ не смотрѣли на наше отечество сторонники латинства. Да и теперь сомнѣваюсь, чтобы, наприм., префектъ Пропаганды, о ко торомъ рѣчь будетъ ниже, раздѣлялъ такое отношеніе къ русскому народу, исповѣдующему православіе.

О. Ванутелли не употребляетъ даже слова «схизма». Онъ за мѣняетъ его словомъ «dissidio» — разномысліе, — и утверждаетъ, что формальной «схизмы» никогда и не было, а только отчужденіе, въ которомъ, по его толкованію, народъ ни въ чемъ не повиненъ, а виноваты были нѣкоторые его пастыри.

По-русски онъ, кажется, не знаетъ, по крайней мѣрѣ, не выказывалъ знанія русскаго языка въ нашихъ бесѣдахъ. Отъ него я впослѣдствіи отъ другихъ я узналъ, что изъ итальянскихъ духовныхъ, въ Ватиканѣ или въ Пропагандѣ, никто не считается знающимъ по-русски. Есть два ученыхъ, состоящихъ при библіотекѣ, а въ католическихъ высшихъ школахъ, — и спеціально въ Пропагандѣ, — все русское проходитъ черезъ руки польскихъ патеровъ или настоятеля уніатской церкви — руссина, т.-е. по нашему малоросса изъ Галиціи.

Такой сторонникъ уніи, какъ о. Ванутелли слишкомъ хорошо знаетъ, какія препятствія лежатъ на пути къ «соединенію вѣры». Но служители католичества никогда не теряютъ надежды, тѣмъ болѣе, что за послѣднее время имъ извѣстны стали факты, указывающіе на поворотъ въ церковныхъ идеяхъ нѣкоторыхъ русскихъ, склонныхъ видѣть въ папѣ вселенскаго главу христіанства. А вѣдь вся суть вопроса въ атомъ и сидитъ, гораздо больше, чѣмъ въ новыхъ догматахъ. Вамъ это скажетъ всякій понимающій дѣло, и въ Ватиканѣ, и гдѣ хотите, вплоть до русскихъ чиновниковъ, прикосновенныхъ къ этимъ сферамъ. Съ русской, государственно — церковной точки зрѣнія, служители римской церкви, какъ о. Ванутелли, всего менѣе желательны. Его обвиняютъ въ томъ, наприм. что онъ способствовалъ священнику Толстому въ его переходѣ въ унію. Съ нимъ водятъ знакомство всѣ, кто склоненъ къ принятію главенства папы. Можетъ быть, оно и такъ. Но это вполнѣ естественно и понятно. Стоитъ только перевернуть дѣло, предположить, что въ Москвѣ или Петербургѣ живетъ и дѣйствуетъ духовный, много ѣзжавшій за границу, изучавшій латинство изъ первыхъ рукъ, и съ нимъ будутъ водить знакомство католики, склонные къ принятію греческаго обряда. Развѣ онъ не началъ бы дѣйствовать въ духѣ «обращенія» въ православіе? И всѣ бы его одобряли. И про о. Ванутелли, кажется мнѣ, никакъ уже нельзя сказать, что онъ производитъ тайную пропаганду. Онъ такъ много пишетъ и публично говоритъ, что тутъ нѣтъ и подобія чего-нибудь келейнаго. Кромѣ своихъ книгъ и брошюръ, онъ каждую зиму читаетъ публичныя лекціи въ залѣ академіи «Arcadia», той старинной академіи, куда и Гёте попалъ въ почетные члены. Доступъ на ежедневныя лекціи (лекторы или духовные, или преданные Ватикану педагоги и писатели), вполнѣ свободный и безплатный. По средамъ Ванутелли бесѣдуетъ о востокѣ въ разныхъ смыслахъ, въ томъ числѣ и о церковныхъ вопросахъ, связанныхъ и съ русскимъ православіемъ. Но и на этихъ публичныхъ бесѣдахъ онъ все также сочувственно говоритъ о Россіи и нашей народной массѣ. Въ его аудиторію могутъ попадать и русскіе, мужчины и женщины. Его любятъ. Говорить онъ свободно, горячо, не читаетъ, а импровизируетъ и скрашиваетъ свои лекціи картинками и анекдотами изъ своихъ поѣздокъ на востокъ, на Афонъ и въ Палестину, Грецію и Константинополь.

Не отъ него одного знаю я, что греческое высшее духовенство, да и простые священники и монахи, только формально держатся съ нами заодно; но въ сущности весьма недолюбливаютъ русскую самостоятельную церковь, находятъ ее полной разныхъ новшествъ, не одобряютъ обрядовыхъ особенностей, часто возстаютъ противъ нашего «концертнаго» пѣнія.

— Если бы греческіе іерархи, — говорятъ вамъ католическіе патеры, побывавшіе на Востокѣ,—не заискивали въ вашемъ отечествѣ, какъ въ самой могучей державѣ, отдѣлившейся отъ Рима въ своемъ исповѣданіи, они бы трактовали васъ едва ли лучше, чѣмъ своего рода схизматиковъ.

Провѣрить этого я не могъ, потому что не ѣзжалъ на Востокъ и не допытывался, какъ греческое православное духовенство смотритъ на русскую церковь. Но развѣ еще въ Московской Руси наши предки, бывая на Востокѣ, не находили, что греки, подъ турецкимъ игомъ, отпали отъ строгихъ обрядовъ греко-русскаго православія? Они называли ихъ даже «обливанцами».

Отъ парижскаго іезуита, ученаго о. Пирлинга, извѣстнаго и русской публикѣ, уроженца Петербурга, съ рожденія католика, я имѣлъ рекомендацію къ отцу Г., французскому іезуиту, занимавшему въ разныхъ городахъ Франціи кафедры въ коллегіяхъ своего ордена. Отецъ Г. жилъ года два въ австрійской Польшѣ, выучился тамъ по-польски, можетъ читать и по-русски. Когда я въ первый разъ посѣтилъ его, въ домѣ на улицѣ Ripetta недалеко отъ Piazza del Popolo, гдѣ живетъ много іезуитовъ (и въ томъ числѣ тѣ, кто составляютъ редакцію журналовъ Ватикана), на его письмен номъ столѣ лежала извѣстная книга священника Морошкина Іезуиты въ Россіи. Онъ жилъ въ Римѣ временно, работая въ архивѣ Ватикана по исторіи своего ордена. Предметъ его особенныхъ изученій: исторія изгнанія іезуитовъ изъ разныхъ европейскихъ странъ въ XVIII вѣкѣ и въ началѣ ХІХ-го. Стало быть, ояъ изслѣдуетъ и судьбы ордена въ Русской Имперіи, съ Екатерины до Александра I включительно.

Входя къ нему въ скромный номеръ, гдѣ стояли желѣзная кровать и простого дерева столъ, я вспомнилъ невольно всѣ тѣ ужасы, какіе Золя напустилъ въ свой Римъ насчетъ ордена, прибѣгающаго будто бы и къ отравленіямъ, даже въ послѣдніе годы XIX вѣка. Ко мнѣ навстрѣчу съ пріятнѣйшею улыбкой и протянутою рукой подходилъ одинъ изъ этихъ пугалъ, благообразный, съ открытымъ, гладко выбритымъ лицомъ, рослый, одѣтый въ сутану, съ беретомъ на головѣ,—въ комнатѣ было свѣжо, — съ тономъ и манерами говорить свѣтски воспитаннаго француза, профессора или прелата.

Съ іезуитами, — насколько я къ нимъ присматривался, — сношенія всегда очень пріятныя. По нѣкоторымъ вопросамъ нельзя отъ нихъ требовать полной откровенности. Они осторожны и, когда нужно, уклончивы, необычайно вѣжливы и обходительны, окажутъ вамъ всякую услугу въ предѣлахъ дозволеннаго, сообщатъ вамъ все то, что васъ интересуетъ.

Съ особымъ оживленіемъ всей своей физіономіи скажетъ вамъ такой умный іезуитъ какъ ихъ орденъ благословляетъ память великой императрицы. Екатерина II приняла ихъ въ предѣлы Русской имперіи, когда ихъ гнали отовсюду. Ея личныя слабости и грѣхи они прекрасно знаютъ; но какъ же имъ обличать ее, какъ грѣшницу, когда она такъ благоволила къ ордену, какъ и ея сынъ императоръ Павелъ? Они вамъ сообщатъ, что въ ватиканскомъ архивѣ есть подлинные документы, показывающіе, что не только Павелъ, но и Петръ Великій готовы были, будто бы, признать главенство папы.

От. Г. ознакомилъ меня съ тѣмъ, какъ ведется въ Римѣ высшее духовное преподаваніе на богословскихъ факультетахъ, руководимыхъ каждый особенно: іезуитами (Gregorianum) и доминиканцами. Онъ водилъ меня въ архивъ Ватикана, познакомилъ съ монсиньоромъ-директоромъ изъ нѣмцевъ и съ нѣсколькими учеными французами и поляками, съ которыми при мнѣ довольно свободно объяснялся на ихъ языкѣ.

Домъ, гдѣ онъ проживаетъ, старинное палаццо съ внутреннимъ садикомъ. Въ одинъ ясный январский день мы прогуливались по немъ. От. Г. не допустилъ меня подниматься наверхъ и даже ожидалъ моего прихода внизу, въ сѣняхъ, выказывая и въ этомъ, и во многомъ другомъ такую вѣжливость, какую вы рѣшительно ни у кого не найдете, даже въ Римѣ, гдѣ вообще всѣ гораздо вѣжливѣе, чѣмъ въ другихъ столицахъ Европы.

Мы прогуливались вокругъ площадки, приподнятой надъ почвой, съ запущенными деревцами и кустами. Надъ нами по раз-вымъ комнатамъ жили и работали служители всесильнаго ордена. Вся публицистика Ватикана въ ихъ рукахъ, а также и проповѣдь на самыя животрепещущія темы, въ духѣ теперешняго соціально католическаго движенія.

— Вонъ тамъ живетъ патеръ Дцокки, — указалъ мнѣ мой хозяинъ на одно изъ оконъ, выходившихъ въ садикъ.

Какъ и что проповѣдуетъ этотъ краснорѣчивый іезуитъ, мы еще увидимъ ниже.

И разговоръ перешелъ на новыя идеи Ватикана, исходящія съ высоты папскаго престола. Іезуитовъ считаютъ закорузлыми фанатиками латинства, тайными руководителями всего, что дѣлается въ католичествѣ реакціоннаго и нетерпимаго. А въ словахъ моего собесѣдника я слышалъ нѣчто совсѣмъ другое. И какъ говорилъ онъ, должны говорить болѣе или менѣе всѣ члены ордена. Имъ не полагается мудрствовать на свой салтыкъ.

Онъ изумлялся Душевной бодрости верховнаго главы католичества.

— Le souverain pontif est une nature extraordinaire! [53] — повторялъ онъ съ блескомъ въ глазахъ. — Въ тѣ года, когда другіе уже застыли въ неподвижныхъ взглядахъ, онъ все идетъ впередъ и нельзя поставить предѣла развитію его идей.

И всѣ эти идеи іезуиты поддерживаютъ. Они дѣятельно отзываются на запросы дня, не боятся того, что ихъ будутъ уличать въ соціализмѣ или въ опасныхъ новшествахъ чисто-церковнаго характера. Когда такой отецъ Г. говоритъ о широкомъ отношеніи папы къ восточной церкви, его лицо, жесты и интонація, все дышитъ сочувствіемъ такой удивительной эволюціи въ воззрѣніяхъ «святого отца».

Рѣчь заходила у насъ, конечно, и о соединеніи церквей. Отецъ Г. далъ мнѣ понять, что это pium desiderium каждаго католика нуждается въ болѣе дѣятельномъ участіи всѣхъ, кому «то вѣдать надлежитъ», какъ говорятъ у насъ, намекая на то, что въ ближайшемъ антуражѣ его святѣйшества довольствуются больше выраженіемъ своего сочувствія его «мечтѣ», но на этомъ дѣло и стоитъ.

Поживя въ Римѣ, я сталъ и самъ приходить къ такому же выводу.

Кромѣ этихъ представителей двухъ самыхъ вліятельныхъ орденовъ, іезуитскаго и доминиканскаго, у меня нашлись и еще ходы въ міръ «черной братіи». Одинъ собратъ по перу, давно живущій въ Италіи, обратилъ меня къ русской дамѣ съ обширнымъ знакомствомъ въ этихъ сферахъ. Она еще недавно жила въ Россіи, открыто приняла католичество, сдѣлалась даже въ статьяхъ и публичныхъ лекціяхъ защитницей всѣхъ интересовъ римской куріи.

Мы съ нею до сихъ поръ не встрѣчались. Въ Римъ она не пріѣзжала, но, зная меня только по имени, какъ писателя, она, безъ всякихъ цѣлей пропаганды, старалась всячески помочь мнѣ въ расширеніи моихъ знакомствъ съ духовными, присылала мнѣ рекомендаціи и къ сторонникамъ Ватикана (въ томъ числѣ къ одному командору «di spada е di сара», какъ называютъ патеры кавалеровъ при церемоніяхъ), и къ проповѣднику папы, и къ духовнику королевы, и къ кардиналу-викарію, и въ дома, гдѣ собираются «черные», какъ въ Римѣ зовутъ тѣ стародворянскія фамиліи, которыя остались вѣрны Ватикану. И все это, повторяю, безъ всякой задней мысли. За долгую практику заграничнаго шатуна я еще не знавалъ такой истинно-обязательной соотечественницы.

Она, въ своихъ письмахъ, давала мнѣ характеристики тѣхъ лицъ, съ какими я сбирался знакомиться, указанія и совѣты съ какою, такъ сказать, «contenance» къ нимъ являться.

— Il faut choisir une contenance! [54] — повторяла она въ своихъ письмахъ. — Это народъ занятой, вставленный въ извѣстныя рамки; своимъ положеніемъ, надо имѣть подходящую тему для бесѣдъ съ ними.

И моя корреспондентка указывала мнѣ, опять-таки на вопросъ «соединенія церквей», какъ на тему всего болѣе умѣстную. Но я не скажу, чтобы эта тема была всегда самая желанная, рас-врывающая уста. Кое-гдѣ она оказывалась даже щекотливою и заставляла моихъ собесѣдниковъ уходить въ свое оффиціальное «я».

Это случилось со мною въ разговорѣ съ префектомъ Пропаганды, кардиналомъ Ледоховскимъ. Я попалъ къ нему раньше, чѣмъ въ Ватиканъ, къ кардиналу статсъ-секретарю и потомъ къ папѣ.

Пріемъ этотъ доставилъ мнѣ полякъ. При кардиналѣ состоитъ правой его рукой монсиньоръ М-кій. Онъ и вводилъ меня къ его эминенціи.

Положеніе этого духовнаго сановника, какъ префекта Пропаганды, одно изъ самыхъ вліятельныхъ. Но ни для кого не тайна, въ Римѣ, что между направленіемъ Ватикана и его взглядами и сиипатіями есть значительный антагонизмъ. Врядъ ли папа съ особеннымъ удовольствіемъ видитъ гр. Ледоховскаго на такомъ посту; но тотъ держится за него крѣпко. Да и для внѣшней политики такой преданный теперь слуга германской имперіи, когда-то посаженный Бисмаркомъ въ тюрьму, въ разгаръ Kultur-Kampf а, не можетъ быть persona grata. И все-таки кардиналъ, единственный славянинъ во всей св. коллегіи, руководитъ самымъ важнымъ учрежденіемъ латинства.

Для каждаго, кто интересуется вопросомъ взаимнаго соглашеніе между западной и восточной церковью, было бы весьма цѣнно ознакомиться съ порядками Пропаганды. Но простому смертному, да еще не принадлежащему къ лону католичества, это мудреная задача. Я не пытался проникать въ школу, гдѣ готовятся миссіонеры для разныхъ экзотическихъ странъ. Меня предупредили, что этого добиться очень трудно. Но и разговоръ на тему, въ какой степени глава Пропаганды сочувствуетъ духу знаменитой энциклики о восточныхъ церквахъ показалъ мнѣ, что кардиналъ Ледоховскій уклоняется отъ того обмѣна мнѣній и желаній, какого не избѣгаютъ другіе его коллеги. Конечно, въ его спеціальномъ положеніи такая дипломатическая осторожность понятна. Позволительно, однако, предположить, что онъ и не можетъ сочувственно смотрѣть на широкое отношеніе къ иновѣрческимъ исповѣданіямъ, даже если ихъ послѣдователи и будутъ признавать главенство папы.

Кардиналъ, изъ всѣхъ видѣнныхъ мною «porpprati» — самаго осанистаго, барственнаго вида. Въ немъ чувствуется польскій аристократъ, между тѣмъ, какъ многіе его коллеги вида весьма демократическаго. Въ св. коллегіи нѣтъ теперь, кажется, и ни одного римскаго знатнаго «nobile». И Золя взялъ на свсю писательскую душу грѣхъ, сочинивъ кардинала Бокканера. Такихъ «князей церкви» въ настоящее время не имѣется. Не знаю, попадетъ ли префектъ Пропаганды въ намѣстники св. Петра; но онъ былъ бы очень представителенъ въ тіарѣ и папскомъ облаченіи. Это большого роста старикъ, свѣжій въ лицѣ, съ тонкой, неискренней усмѣшкой, красивыми сѣдинами подъ красной шапочкой, весьма старательно одѣтый, и у себя дома, въ изящную сутану. Его лаковые башмаки съ пряжками такъ и лоснились.

Онъ живетъ въ самомъ зданіи «Propaganda fidae», на углу Piazza di Spagna и двухъ небольшихъ улицъ, идущихъ къ подъему Porta Pinciana. Этотъ буро-красный огромный домъ, тяжелой архитектуры, прекрасно знаютъ всѣ туристы, жившіе въ кварталѣ иностранцевъ. Занимаетъ кардиналъ верхній этажъ, съ парадной лѣстницы. Двери кардинальскихъ помѣщеній всегда обиты краснымъ сукномъ или кожей, иногда и тѣмъ, и другимъ. У него анфилада просторныхъ комнатъ, богато отдѣланныхъ, лакеи, какъ въ свѣтскихъ барскихъ домахъ, но безъ ливреи. Вообще, обстановка гораздо наряднѣе и въ большемъ стилѣ, чѣмъ, наприм., у самого — перваго, послѣ папы, лица, кардинала Рамполлы, живущаго въ Ватиканѣ, надъ повѣщеніемъ папы.

Принималъ меня хозяинъ утромъ, въ 11 часовъ, въ воскресенье, въ небольшомъ кабинетѣ, съ очень оригинальной отдѣлкой. Ему, вѣроятно, сообщили уже о томъ, что я давно изучаю польскую литературу и читалъ лекціи о «Панѣ Тадеушѣ» Мицкевича. Тонъ его былъ очень любезный и совершенно свѣтскій. По французски говорилъ онъ прекрасно и еслибъ не его сутана съ красной выпушкой, красная шапочка и такіе же чулки, то его никакъ бы нельзя было принять за «владыку», какъ привыкли звать у насъ архипастырей. И встати будетъ замѣтить вотъ что: никто изъ этихъ «князей церкви» не носитъ никакихъ «знаковъ отличія», кромѣ наперснаго креста. Ихъ одежда, по покрою, та же священническая сутана съ нѣкоторыми маленькими отличіями. Пурпуръ надѣваютъ они только при церковныхъ торжествахъ и большихъ выходахъ въ Ватиканѣ.

Бесѣда шла чрезвычайно гладко до того момента, когда русскій писатель повернулъ ее въ сторону нѣкотораго вопроса, — того самаго, какой моя обязательная соотечественница считаетъ самымъ подходящимъ «pour avoir une contenance». Тутъ сейчасъ же я зачуялъ не высшаго сановника римской куріи, а католика той славянской расы, для которой рознь религіи до сихъ поръ сливается съ національно-политической враждебностью.

Говоря такъ, я знаю, что меня не заподозрятъ ни въ какой расовой нетерпимости. Польскому народу, лучшимъ его сторонамъ, я всегда сочувствовалъ и искренно желалъ бы видѣть поскорѣе другія времена, когда въ предѣлахъ нашего отечества два родственныхъ славянскихъ племени будутъ жить въ ладу. Но что же дѣлать! Такъ оно было. Въ кабинетѣ префекта Пропаганды не клеится такая бесѣда, которая весьма и весьма свободно потечетъ въ кабинетахъ другихъ эминенцій, такь же легко, какъ и въ томъ кабинетѣ, куда я входилъ уже мѣсяца три спустя и гдѣ глава всего католичества удостоилъ меня частной аудіенціи.

Разумѣется, я не сталъ настаивать и удовольствовался дипломатически-любезнымъ пріемомъ польскаго магната.

«Il faut choisir une contenance!»

Эта формула обязательной русской дамы навела меня въ Римѣ на вопросъ, который едва ли многіе мои соотечественники задавали себѣ.

Неужели только изъ «контепанса» позволительно вглядѣться попристальнѣе въ дѣло вѣры сотенъ милліоновъ своихъ ближнихъ? Мы всѣ, за ничтожными исключеніями, слишкомъ равнодушны къ нему. И я также, какъ и другіе русскіе долгіе годы и въ Россіи, и въ Италіи, и въ самомъ Римѣ, гдѣ жилъ раньше два раза, никогда не останавливался на такихъ темахъ.

Соединеніе церквей!… Довольно и того, что дьяконъ на обѣднѣ помолится объ этомъ; но это «до насъ не касается». И вотъ старецъ, живущій въ Ватиканѣ, пустилъ, нѣсколько лѣтъ назадъ, свою энциклику, обращенную ко всему христіанству; ее прочли всѢ грамотные и у насъ, ею взволновалась восточная церковь и черезъ годъ константинопольскій патріархъ (вскорѣ смѣщенный) отвѣчалъ на нее въ духѣ стародавней распри, повторяя всѣ общеизвѣстные доводы противъ главенства папы, не удостоивая его даже титула «святѣйшества», тогда какъ всѣ патріархи, вроиѣ іерусалимскаго, величаютъ себя «всесвятостью».

Не всѣ богословы, чтобы рѣшать безповоротно, кто правъ, кто виноватъ въ этомъ дѣлѣ. Но мнѣ кажется, всякій развитой человѣкъ, кому дорога, первѣе всего, свобода совѣсти, можетъ, не желая нисколько для самого себя подчиненія главенству римскаго первосвященника, — допускать, что въ дѣлѣ вѣры не должно быть никакихъ стѣсненій.

Сколько разъ во время моего житья въ Римѣ, я слышалъ такіе русскіе возгласы:

— Помилуйте! Развѣ тутъ дѣло въ истинѣ, въ несомнѣнности тѣхъ или иныхъ догматовъ? Тутъ только захватъ Рима, порабощеніе всего міра папѣ! Развѣ мыслимо такое плѣненіе для стомилліонаго русскаго народа?

Вопросъ, однако, не въ томъ, господа! Ни вы, ни сотни тысячъ и даже милліоновъ не пожелаютъ уніи, т.-е. признанія верховнаго главенства непогрѣшимаго папы. Не всѣ будутъ доказывать, что такое возсоединеніе (желательное имъ) необходимо, коли держаться истинной традиціи вселенской церкви. Но завелись уже несомнѣнно русскіе, если не въ народѣ, то въ нашей интеллигенціи, которые склонны къ такой уніи. Сколько ихъ — это не существенно. Можетъ быть, десять человѣкъ, а можетъ и сто, и тысяча — мы съ вами проникать въ чужую душу не будемъ. Въ самомъ Римѣ, за исключеніемъ того священника, который былъ недавно лишенъ въ Россіи своего сана — я такихъ русскихъ не встрѣчалъ. Но они могутъ впослѣдствіи объявиться. И предположите, что образуется небольшая, на первыхъ порахъ, община православныхъ, признающихъ главенство римскаго епископа. Для Рима въ этомъ не будетъ ничего необычайнаго. Здѣсь живутъ служители чуть не цѣлыхъ десяти разноязычныхъ церквей по восточному обряду, вплоть до южнорусско-уніатской церкви. Такая община великороссовъ могла бы открыто и безпрепятственно отправлять въ Римѣ публичное богослуженіе въ какой угодно католической церкви и въ своей моленной, устроенной по греческому образцу, çъ иконостасомъ. Но по возвращеніи членовъ такой общины на родину, что ждетъ ихъ, и въ особенности тѣхъ, кто будетъ заподозрѣнъ въ совращеніи въ унію? Каждый знаетъ это.

Вотъ въ этомъ-то и состоитъ весь вопросъ. Моя точка зрѣнія чисто объективная, въ интересахъ свободы совѣсти. Я такъ и велъ всѣ свои бесѣды на эту тему и съ русскими, и съ католическими духовными, вплоть до самыхъ высшихъ сановниковъ куріи и до главы католичества. Не всѣ русскіе соглашались съ этой точкой зрѣнія; но католики рѣшительно всѣ, кромѣ развѣ тѣхъ, кто требуетъ полнѣйшаго отреченія отъ всякихъ преданій и обрядовъ восточной церкви и безусловнаго перехода въ латинство.

Теперь надѣюсь, мои читатели поймутъ, на какой почвѣ я стою. Да и внѣ вопросовъ чисто-церковныхъ — развѣ не правда, что мы, русскіе, слишкомъ узко и нетерпимо смотримъ на всякое «инославное» исповѣданіе, въ особенности же на католичество?

Мы, русскіе, можемъ попадать въ Римъ, разъѣзжать по нему, входить въ церкви, изучать ихъ архитектуру, убранство, религіозныя картины знаменитыхъ мастеровъ, добиваться билетовъ на торжественныя службы въ Ватиканѣ и въ св. Петрѣ. Но очень рѣдкій изъ насъ пожелалъ посмотрѣть на Римъ, какъ на центръ духовной жизни двухсотъ милліоновъ христіанъ, признающихъ главою своей церкви папу. Можно быть совершенно свободнымъ отъ всякаго налета католическихъ взглядовъ, быть даже свободнымъ мыслителемъ, ревниво охранять свое научно-философское міросозерцаніе и все-таки войти мыслью и пониманіемъ въ цѣлый огромный міръ человѣческихъ чувствъ, упованій, традицій, учрежденій. Памъ ни оправдывать, ни обличать не приходится. Гораздо пристойнѣе и занимательнѣе оглядѣть съ разныхъ сторонъ то, что Римъ, какъ всемірный религіозный центръ, представляетъ характернаго, не потерявшаго силы и значенія до послѣднихъ дней.

Разъ вы стали на такую почву, вы будете свободны въ вашихъ изученіяхъ католическаго Рима. Вамъ легче будетъ распознавать. въ чемъ, до сихъ поръ, состоитъ сила этой организаціи, захватившей половину христіанскаго населенія земли, чѣмъ она держится и почему, въ послѣднія двадцать лѣтъ, она и въ другихъ частяхъ свѣта привлекаетъ къ себѣ, и въ Европѣ пользуется политической и соціальной борьбой, общимъ недовольствомъ и паденіемъ идеаловъ, чтобы увеличивать ряды сторонниковъ римской куріи, возлагающихъ на нее всяческія надежды. Тутъ теперь окажутся и патріоты объединенной Италіи, и соціалисты, и республиканцы.

Чтобы быть возможно болѣе au courant того, что дѣлается въ столицѣ католичества — я подыскалъ себѣ репетитора изъ духов ныхъ, молодого приходскаго священника, — un rettore, какъ называютъ здѣсь настоятеля церкви. Мнѣ рекомендовалъ его одинъ нѣмецъ-книгопродавецъ, добродушный хозяинъ магазина, куда много ходитъ всякаго народа. Я предложилъ моему аббатису освѣжить мой латинскій языкъ, главнымъ образомъ на текстахъ св. Писанія, а также на трактатахъ, какіе преподаютъ въ семинаріяхъ и на богословскихъ факультетахъ. Онъ говорилъ свободно по французски, читалъ по-нѣмецки, спеціально изучалъ греческій языкъ (не осо бенно процвѣтающій въ итальянскомъ духовенствѣ) и даже интересовался русскимъ языкомъ. Домъ Д. (такъ титулуются въ Римѣ священники) оказался кореннымъ римляниномъ, передъ богословской своей выучкой былъ въ свѣтскомъ пансіонѣ, хорошо знаетъ городъ, и внѣ его религіозной жизни, любознательный и живой, еще очень молодой для званія настоятеля. Онъ ходилъ ко мнѣ цѣ лые пять мѣсяцевъ по два раза въ недѣлю, рано утромъ, послѣ своей обѣдни; а по вечерамъ я просилъ его, довольно часто, читать мнѣ вслухъ итальянскія книги. Наши утренніе уроки состояли въ чтеніи текстовъ Вульгаты, богословскихъ трактатовъ, энцикликъ папы и тѣхъ документовъ о восточной церкви, которые печатаетъ спеціальный журналъ Bessarione, гдѣ энциклики появляются и въ греческихъ переводахъ. Читали мы и всѣ латинскія стихотворенія Льва XIII вплоть до самаго послѣдняго, появившагося также въ Bessarione.

Мой репетиторъ-чтецъ, каждый разъ, и во время утреннихъ занятій, и за вечернимъ чтеніемъ, знакомилъ меня со всѣми сторонами церковнаго быта, школьнаго обученія, порядковъ въ различныхъ конгрегаціяхъ епархіальнаго управленія, сообщалъ какія гдѣ будутъ службы, проповѣди, юбилеи, торжества или сборища. Все, что вращалось вокругъ хроники Ватикана, входило также въ наши бесѣды.

Прошло уже около мѣсяца съ тѣхъ поръ, какъ я былъ принятъ префектомъ Пропаганды. Секретарь нашей миссіи еще до пріѣзда министра — резидента предложилъ мнѣ быть представленнымъ кардиналу статсъ-секретарю, а черезъ него имѣть доступъ въ Ватиканъ, въ тѣ дни, когда папа самъ служить обѣдню, а когда будетъ удобное время, то и для частной аудіенціи.

Меня многіе предупреждали, что кардиналъ статсъ-секретарь не особенно разговорчивъ. Иные называютъ его «сфинксомъ». О его наружности я могъ только судить по карточкамъ, до того вечера, когда я попалъ къ нему. На фотографическихъ кабинетныхъ; портретахъ, какіе продаются въ эстампныхъ и книжныхъ магази нахъ, на Piàzza di Spagna и Via Condotti, кардиналъ Рамполла снятъ нѣсколько лѣтъ назадъ; лицо на нихъ совсѣмъ еще молодое, неправильное, но вдумчивое, интересное. Судить по нимъ о его теперешней наружности и, главное, о фигурѣ и ростѣ—трудно.

Репутація «сфинкса» и «молчальника» могла смущать передъ визитомъ къ первому сановнику римской куріи, Веніамину Льва XIII.

Но та же русская дама, которая такъ заботилась о моихъ римскихъ знакомствахъ, писала мнѣ: «Кардиналъ Рамполла кажется замкнутымъ и почти суровымъ; но это человѣкъ мягкій и добрый, отзывчивый на все хорошее».

Пріемный часъ его — вечеромъ, передъ обѣдомъ, отъ 6 до 7 часовъ. Секретарь миссіи сообщилъ мнѣ, что въ такой-то день кардиналъ будетъ меня ждать у себя. Никакихъ формальностей для доступа не нужно, а надо только у калитки тѣхъ воротъ, которыя ведутъ къ Cortile S. Damaso, сказать часовому, что вы имѣете аудіенцію у кардинала статсъ-секретаря.

Кто бывалъ въ Ватиканѣ только съ двухъ сторонъ — тамъ, гдѣ бронзовыя двери ведутъ вверхъ въ Станцы, Сикстинскую капеллу и Пинакотеку, и особый проѣздъ, позади Петра вверхъ къ музею скульптуры, тотъ видалъ внутренній квадратъ двора S. Damaso, гдѣ подъѣздъ къ папѣ, только сь галлереи рафаэлевскихъ ложъ. Оттуда весь этотъ дворъ какъ на ладони. И къ нему ѣдутъ сначала по тому же пути, какъ и къ музею. И когда поворачиваютъ влѣво, чтобы подняться на пригорокъ — вправо большія ворота, къ вечеру затворенныя, и рядомъ маленькая кордегардія.

Фіакръ остановился. Подошелъ унтеръ-офицеръ, швейцарецъ, въ фуражкѣ блиномъ (вродѣ нашихъ солдатскихъ) и въ сѣрой шинели — въ видѣ халата.

Отъ него шелъ довольно явственный спиртной запахъ. Разговоръ произошелъ, разумѣется, по-нѣмецки.

— Есть у васъ билетъ дипломата? — спрашиваетъ унтеръ, держа въ рукѣ фонарь.

Никакого у меня билета не было. Я объяснилъ, что имѣю аудіенцію у кардинала Рамполлы черезъ русскую миссію.

— Какъ же безъ билета? Мы не можемъ пропустить.

Я повторилъ, что его эминенція назначилъ мнѣ быть у него отъ 6 до 7 вечера.

Унтеръ помялся. Но видя, что я съ нимъ шутить не буду, сказалъ, смягчая тонъ.

— Извините… Это наша обязанность.

Фіакръ надо было оставить за воротами; на Cortile S. Damaso пускаютъ только двуконные экипажи, безъ извозчичьихъ номеровъ.

Унтеръ отрядилъ со мною солдата безъ ружья, въ такомъ же сѣромъ балахонѣ поверхъ разнокусочнаго своего мундира, по рисунку Микель Анджело. Верзила швейцарецъ, съ такимъ же граубюнденскимъ акцентомъ, какъ и у унтера, предложилъ мнѣ подняться на лифтѣ. Я отказался и сталъ подниматься по мраморнымъ лѣстницамъ папскаго подъѣзда. На каждой площадкѣ расхаживалъ швейцарецъ съ алебардой и его шаги звонко раздавались среди могильной тишины стѣнъ Ватикана. По лѣстницѣ стоитъ умѣренный свѣтъ, отражающійся на блескѣ желтоватыхъ стѣнъ. На каждой площадкѣ я говорилъ часовому:

— Я иду къ кардиналу статсъ-секретарю.

И швейцарецъ указывалъ рукой наверхъ и говорилъ, сколько еще поворотовъ.

Вотъ и стеклянная дверь въ парадную кордегардію папы. Отъ нея надо продѣлать еще два длинныхъ поворота. Все тё же тишина, почти жуткая.

Въ передней кардинала одинъ жандармъ и старичокъ служитель въ ливрейномъ фракѣ.

Старичокъ, когда я ему отдалъ карточку, проговорилъ мнѣ, какъ вездѣ, въ «хорошихъ» домахъ:

— Si accomodi, signore! [55]

И пошелъ въ пріемную, куда, сейчасъ же вернувшись, пригласилъ и меня. Тамъ, за большимъ столомъ, подъ лампой, дежурилъ кругленькій, благообразный молодой брюнетъ въ сутанѣ. Онъ очень любезно попросилъ подождать и скорой, легкой походкой, точно женщина въ черной юбкѣ, скрылся налѣво, гдѣ начинается такая же анфилада залъ, какъ и у префекта Пропаганды.

Меня попросили подождать въ одной изъ залъ, гдѣ происходятъ засѣданія вокругъ овальнаго стола, покрытаго сукномъ, съ цѣлымъ рядомъ чернильницъ на клеенчатыхъ подножкахъ. Отдѣлка этой и другихъ комнатъ отзывалась началомъ вѣка: суховатая мебель, потемнѣлыя картины, распятіе.

Черный попикъ стушевался. На порогѣ гостиной, со штофной мебелью, не обширной и не высокой комнаты, какъ и всѣ остальныя пріемныя, стоялъ кардиналъ статсъ-секретарь, протягивая мнѣ руку.

По портретамъ нельзя видѣть, что онъ большаго роста, по крайней мѣрѣ, такого же, какъ префектъ Пропаганды кардиналъ Ледоховскій, съ лицомъ неопредѣленныхъ лѣтъ, съ темными, совсѣмъ еще не сѣдѣющими волосами, скорѣе худой, чѣмъ полный.

Черты лица, съ годами, раздались и вообще крупныя, на щекахъ какъ будто слѣды оспинокъ. Взглядъ ласковый и немного улыбающійся. Типъ южный, а не римскій.

Кардиналъ ввелъ меня въ гостиную и усадилъ рядомъ съ собою на диванъ, противъ двери. Онъ былъ въ подержаной сутанѣ, какъ трудовой, необычайно — занятой человѣкъ, про котораго говорятъ всѣ, что онъ занимается цѣлый день, съ пяти часовъ утра до поздней ночи.

Говоритъ онъ молодымъ голосомъ, по-французски, своеобразно, съ акцентомъ. Съ первыхъ его фразъ я, прислушиваясь и взглядывая на него сбоку, все ждалъ «сфинкса» и «молчальника», но ни того, ни другого что-то не являлось.

Со мной бесѣдовалъ тихо, просто, благосклонно очень обходительный и скорѣе разговорчивый хозяинъ. И я себя сразу почувствовалъ съ нимъ гораздо свободнѣе и уютнѣе, чѣмъ съ любымъ изъ «особъ» военнаго и гражданскаго вѣдомствъ, удостоивающимъ васъ «пріема», даже если вы къ этимъ особамъ находитесь въ отношеніяхъ равнаго къ равному.

Уже и то было очень мило, что первое лицо послѣ папы не требуетъ вовсе, чтобы къ нему являлись непремѣнно во фракѣ и бѣломъ галстукѣ. Въ миссіи мнѣ сказали, что это не нужно, и сюртука совершенно достаточно.

Кардиналъ заговорилъ со мной сейчасъ же, какъ съ писателемъ, и въ своемъ любезномъ обращеніи ко мнѣ нѣсколько разъ повторилъ, что «работники умственнаго труда служатъ своему отечеству не менѣе другихъ и что ему особенно было бы пріятно, чтобы я, поживъ въ Римѣ, вынесъ вѣрное представленіе о желаніи Римской куріи сохранить съ моимъ отечествомъ самыя лучшія отношенія».

Конечно, рѣчь сама собою коснулась «св. отца», его энцикликъ, его широкихъ взглядовъ на восточныя церкви.

Какъ разъ въ это время случился въ Петербургѣ одинъ инцидентъ. Сдержанно, но безъ всякой лишней уклончивости, кардиналъ говорилъ о томъ, какъ св. отцу прискорбны всѣ такіе факты и какъ Ватиканъ не перестаетъ внушать своему духовенству, въ предѣлахъ Россіи, что не слѣдуетъ къ вопросамъ вѣры и культа примѣшивать антагонизмъ расовый и политическій.

Мнѣ было такъ легко бесѣдовать съ молчальникомъ, что я рѣшительно недоумѣвалъ, почему у него такая репутація. «Сфинксъ» тоже отсутствовалъ. Вѣроятно, онъ выступаетъ тогда, когда надо чего-нибудь добиться опредѣленнаго на дѣловыхъ пріемахъ, но въ разговорѣ общаго характера ничего напоминающаго это мифическое существо я не находилъ.

Все съ той же улыбкой во взглядѣ, дѣлая мягкое движеніе рукой, сверху внизъ, кардиналъ самъ предложилъ устроить мнѣ все то, что могло бы меня интересовать въ Ватиканѣ, напомнилъ, — спросивъ сколько я еще пробуду въ Римѣ, — что 3 марта его святѣйшество будетъ праздновать двадцатилѣтній юбилей своего восшествія на папскій престолъ и обѣщалъ мнѣ билетъ, прибавивъ, что и о частной аудіенціи онъ постарается.

На это я замѣтилъ, что не считаю себя вправѣ просить о ней, такъ какъ я совершенно частный человѣкъ.

Кардиналъ опять выразился чрезвычайно лестно о званіи писателя. Въ глазахъ его мелькнула тонкая усмѣшка, которая могла значить приблизительно слѣдующее: «Его свѣтѣйшество затруднился бы принять романиста, отъ котораго вправѣ былъ бы ждать неумѣстныхъ нескромностей пли принципіально враждебнаго отношенія къ св. Престолу».

Но ни однимъ словомъ онъ не намекнулъ на автора романа «Римъ». Со стороны мнѣ безпрестанно говорили, что Ватиканъ сторонился господъ романистовъ и раньше появленія этой книги, а теперь и подавно. Этого нельзя однако было замѣтить ни въ тонѣ кардинала, ни въ какомъ-либо намекѣ. Напротивъ, все его обхожденіе и весь смыслъ его рѣчей значили: «мы здѣсь, въ Ватиканѣ, будемъ рады, если русскій писатель самъ увидитъ, въ какихъ мы чувствахъ и намѣреніяхъ находимся во всемъ, что касается Россіи».

Французскій языкъ у него, какъ я сказалъ, очень характерный. И въ особенности одна фраза, которой онъ васъ все хочетъ успокоивать. Онъ любитъ повторять:

— Laissez faire! Laissez faire!

Эта формула экономистовъ имѣетъ у него смыслъ: «дайте срокъ, не безпокойтесь, мы все уладимъ».

Было уже около семи, когда я сталъ откланиваться. Кардиналъ, пожимая мнѣ руку, довелъ меня до пріемной, гдѣ сидѣлъ кругленькій брюнетъ, и на прощаніе сказалъ:

— Вы видите сами, какъ мы желаемъ здѣсь мира и согласія съ вашимъ отечествомъ.

Меня попросили записать свое имя и адресъ и сановитый метръ д’отель въ черномъ фракѣ, появившійся изъ дальнихъ покоевъ, подалъ мнѣ пальто.

И опять, на безконечной лѣстницѣ, тишина обхватила меня. Тамъ гдѣ-то, въ первомъ этажѣ, старецъ, весь въ бѣломъ, сидя въ своей рабочей комнатѣ, пишетъ или читаетъ, одинъ въ этихъ сотняхъ старинныхъ залъ и переходовъ. И только грузные шаги швейцарцевъ на площадкахъ также звонко раздаются снизу вверхъ.

Дворъ S. Damaso стоялъ совсѣмъ пустой, ни одной кареты. Изъ полутьмы выставлялись двѣ треугольныя шляпы жандармовъ. Бъ одному изъ нихъ я обратился, чтобы онъ мнѣ указалъ выходъ въ той калиткѣ, гдѣ стоялъ мой фіакръ.

«Этотъ Ватиканъ съ десяткомъ тысячъ покоевъ, развѣ онъ не тюрьма, гдѣ содержатъ взаперти главу католичества?» можетъ спросить меня вѣрный сынъ римской куріи.

Что на это отвѣтить? Тихо, почти мертвенно во дворцѣ его святѣйшества, даже и въ ранніе вечерніе часы. Въ этотъ часъ, когда я спускался по мраморнымъ лѣстницамъ въ полномъ безмолвіи въ городѣ—жизнь. Корсо залито электрическимъ свѣтомъ, вездѣ ѣзда и движеніе столицы. Живи тутъ, въ Ватиканѣ, какъ прежде, до 1870 года, глава правительства цѣлой области въ четыре милліона подданныхъ, развѣ такой парадной темницей смотрѣлъ бы этотъ дворецъ въ такой непоздній часъ?

Не знаю, я не попадалъ въ Римъ, когда Пій IX еще царствовалъ. Но и при немъ, въ Ватиканѣ, объ эту пору, могло бы быть такъ же тихо. Да и теперь, возстанови папа Левъ XIII свою свѣтскую власть, въ его лѣта, при его скромныхъ привычкахъ, нелюбви къ роскоши и пышнымъ празднествамъ было бы такъ же тихо, въ тѣ часы, когда нѣтъ пріемовъ, депутацій, министерскихъ докладовъ.

Плѣненіе папы — фикція или добровольное заключеніе. Онъ в теперь, въ Ватиканѣ, не просто епископъ римскій и глава всего католичества, а государь. Никто у него не отнялъ аттрибутовъ независимой, неприкосновенной особы. То обширное мѣсто, гдѣ стоитъ его усадьба — государство въ государствѣ, въ полномъ смыслѣ: у него свои министерства, свой придворный штатъ, своя стража, свои финансы. При немъ акредитованы, какъ при государѣ, дипломаты всѣхъ странъ, гдѣ есть католики. Мало того, зданія въ городѣ, гдѣ помѣщаются разныя части его духовной администраціи и его матеріальнаго хозяйства, пользуются гарантіей эксъ-территоріальности, совершенно такъ, какъ дома иностранныхъ посольствъ и миссій.

Нѣтъ! Ватиканъ не тюрьма, а твердыня, подъ которую надо подкапываться вѣками, и она рухнетъ только тогда, когда сотни милліоновъ католиковъ повернутъ въ другую сторону свою потребность въ духовномъ идеалѣ, свою жажду искупленія и вѣчнаго блаженства — не раньше!

И это тюремное положеніе, совершенно добровольное, только подняло обаяніе папы на весь католическій міръ, сдѣлало его царство гораздо болѣе «не отъ міра сего», освободило его отъ всякихъ нареканій, которыя тяготѣли на его предшественникахъ, указало ему верховное мѣсто всемірнаго посредника и примирителя, подняло и его международный авторитетъ до небывалаго уровня. Ни какого болѣе драгоцѣннаго подарка никто не могъ сдѣлать куріи, какъ тотъ, который сдѣлалъ ей отлученный отъ церкви король Викторъ-Эммануилъ, пославшій своихъ солдатъ брать вѣчный городъ, но, не забывайте, только одного лѣваго, а не праваго берега Тибра!

Кардиналъ Рамполла, узнавъ въ нашемъ разговорѣ о моемъ желаніи познакомиться съ его коллегой, кардиналомъ Винченцо Ван-нутелли, бывшимъ въ Россіи, предложилъ мнѣ предупредить его при первомъ же свиданіи съ нимъ. Какъ разъ этотъ Ваннутелли (другого многіе въ Римѣ прочатъ въ папы) былъ въ Россіи въ качествѣ папскаго если не нунція въ тѣсномъ смыслѣ, то легата или чрезвычайнаго посла, на коронаціи Александра III, послѣ того, какъ сношенія съ Ватиканомъ опять стали налаживаться.

Живетъ онъ вмѣстѣ съ другимъ кардиналомъ, занимающихъ бель-этажъ, въ домѣ, принадлежащемъ куріи (Palazzo Falconieri) въ самомъ концѣ той улицы Julia, гдѣ Золя помѣстилъ палаццо фамиліи Бокканера. Эта узковатая, но прямая (когда-то считав шаяся великолѣпной) улица идетъ параллельно съ набережной Тибра, по сю сторону рѣки, отъ церкви S. Jovanni dei Fiorentini. Я и раньше обошелъ ее, взадъ и впередъ, отыскивая тотъ старинный домъ, который могъ послужить моделью романисту, и нашелъ его. Теперь онъ принадлежитъ фамиліи Саккети (въ Петербургѣ живетъ преподаватель эстетики того же имени), а былъ когда-то построенъ Antonio da Sangallo для себя. По обѣимъ сторонамъ воротъ я узналъ барельефы, описанные Золя. По той же сторонѣ улицы, которую папа Юлій II провелъ и обстраивалъ, стояла и тюрьма Сагсегі Nuovi, возведенная Инокентіемъ X.

Кардиналъ Винченцо Ванутелли занимаетъ должность администратора Пропаганды, но въ его рукахъ только матеріальная часть.

На видъ онъ такой же моложавый, какъ и Рамполла, и такого же крупнаго роста, и съ такимъ же отсутствіемъ изысканности въ своемъ костюмѣ. Живетъ онъ въ довольно большомъ помѣщеніи, обычнаго итальянскаго типа, съ пріемными комнатами, обставленными парадной мебелью. Въ одной изъ нихъ въ шкафахъ стоятъ разныя цѣнныя подношеній. Я ихъ разсматривалъ, пока лакей ходилъ докладывать обо мнѣ. Было это днемъ. Принялъ меня кардиналъ очень радушно и заговорилъ зычнымъ голосомъ, весело и шумно. У него есть въ манерѣ говорить и въ жестахъ что-то родственное съ его двоюроднымъ братомъ доминиканцемъ. Лицо простое, демократическое, некрасивое, похожее по типу на много физіономій патеровъ, видѣнныхъ много въ Италіи. Разговоръ шелъ по-французски и объясняется онъ на этомъ языкѣ свободно, но съ чисто итальянскимъ привкусомъ.

Я не счелъ удобнымъ спрашивать у этого хозяйственнаго администратора Пропаганды, въ какой степени онъ сходится или расходится во взглядахъ съ префектомъ, но и безъ всякихъ подходовъ можно было сейчасъ же распознать въ немъ сторонника идей Ватикана по вопросу восточныхъ исповѣданій. Кардиналъ Винченцо, какъ и его тезка доминиканецъ, говорилъ со мной о Россіи, государствѣ, обществѣ, религіозныхъ преданіяхъ и духѣ христіанской морали съ весьма изліятельной симпатіей. Его дипломатическая миссія въ Москвѣ, на коронаціи, оставила въ немъ самыя отрадныя и лестныя воспоминанія. Онъ разсказывалъ мнѣ съ выразительной миной лица и широкими жестами, какъ онъ въ Москвѣ видѣлъ вездѣ, даже въ простомъ народѣ, неизмѣнно почтительное отношеніе къ нему, какъ къ духовной особѣ. Его трогала набожность нашей народной массы и духъ, проникающій его благочестіе. Въ памяти его остались и подробности пріема, оказаннаго ему въ одномъ изъ женскихъ монастырей.

По-русски кардиналъ Винченцо совсѣмъ не знаетъ. Въ Москву онъ бралъ съ собою одного изъ тѣхъ библіотечныхъ ученыхъ, которые считаются знатоками нашего языка. Но ученый этотъ оказался чистымъ теоретикомъ и для объясненій по разнымъ житейскимъ надобностямъ, на нашемъ языкѣ, совершенно неподготовленнымъ. Кардиналъ добродушно разсмѣялся, разсказывая мнѣ это. Вообще, я въ первый разъ видѣлъ такого веселаго и. оживленнаго «князя церкви», свободнаго отъ какой-либо условной важности или святости, такъ знакомыхъ намъ съ дѣтства.

Время шло. Въ концѣ 1897 года я еще не имѣлъ случая видѣть папу, хотя бы только во время службы. Онъ по воскресеньямъ, рано утромъ, служилъ самъ, въ маленькой капеллѣ, куда допускается и публика, по особымъ билетамъ, въ самомъ ограниченномъ числѣ. Секретарь нашей миссіи еще до пріѣзда министра далъ мнѣ письмо къ тому прелату, который завѣдуетъ всѣмъ, что относится къ пріемамъ, аудіенціямъ и допущеніямъ. Онъ носитъ титулъ «maestro di casa» и живетъ въ Ватиканѣ, въ той части зданія, куда надо подниматься сейчасъ справа, если вы входите черезъ бронзовыя двери. Утромъ, часу въ десятомъ, онъ принимаетъ ежедневно. Но мнѣ не было удачи. Какъ разъ въ этотъ часъ случилась аудіенція у папы, при которыхъ онъ долженъ состоять. Я долго ждалъ, и его секретарь, аббатъ-французъ, совѣтуя мнѣ придти въ другой день, замѣтилъ, не безъ интонаціи, что мѣстъ въ той капеллѣ, гдѣ служитъ его святѣйшество, мало и католики, разумѣется, имѣютъ предпочтеніе передъ «схизматиками».

Мнѣ сталъ немного надоѣдать неизбѣжный вопросъ русскихъ, съ какими я встрѣчался за это время:

— Вы видѣли папу? Васъ принималъ папа?

Точно будто я обязанъ былъ непремѣнно добиваться этого. Кто-то еще изъ Петербурга пустилъ слухъ, что я пишу романъ изъ римской жизни, гдѣ Ватиканъ «будетъ выведенъ», — какъ говорятъ еще нѣкоторые читатели.

На частную аудіенцію у папы я не разсчитывалъ и не домогался ея, не признавая за собою никакого права на это. А изъ простого любопытства проникать въ пріемную гостиную главы католичества считалъ совершенно непристойнымъ. Другое дѣло, видѣть такое историческое лицо, какъ Левъ XIII, наравнѣ съ сотнями и тысячами его духовныхъ подданныхъ и иностранцевъ, желающихъ доставить себѣ это развлеченіе.

Къ этому времени одна русская дама прислала мнѣ письмецо къ командору А. кавалеру «di сара е di spada», на торжествахъ Ватикана и св. Петра. Я сдѣлалъ ему визитъ и черезъ два дня онъ при слалъ мнѣ билетъ на новогоднюю службу въ Ватиканѣ, въ залѣ Беатификацій, гдѣ папа будетъ самъ «говорить» обѣдню. Этотъ розовый билетъ давалъ входъ въ особыя мѣста членовъ общества «Gioventù cattolica» (и я попадъ въ число такихъ «юношей») и былъ за подписью того «maestro di casa» монсиньора ди Адцеведо, котораго я лично узналъ уже два мѣсяца спустя, во внутреннихъ покояхъ Льва XIII.

На эту новогоднюю службу въ залѣ, описанной въ романѣ Золя эффектно, но не совсѣмъ вѣрно (она гораздо уже и бѣднѣе отдѣлкой) набралось множество народа — разныя общества и братства, вся клерикальная знать и буржуазная, депутаціи изъ провинцій и, разумѣется, иностранцы изъ всѣхъ отелей Рима. Билетами всегда промышляютъ и даже поддѣлываютъ ихъ, по увѣренію знатоковъ здѣшней жизни. Тутъ я впервые видѣлъ папу и довольно близко, и когда его несли на креслѣ красные служители и во время всей первой обѣдни, которую онъ служилъ. Во время второй (такъ всегда бываетъ) онъ только сидѣлъ на креслѣ и съ той именно стороны слѣва, гдѣ я стоялъ среди «Gioventu cattolica», во фракахъ и бѣлыхъ галстухахъ. Въ остальной публикѣ всѣ почти были въ сюртукахъ и даже визиткахъ. И мой commendatore предупредилъ меня, что фрака не нужно.

Отъ нѣсколькихъ духовныхъ слышалъ я, до этой новогодней службы, что папа часто бываетъ очень слабъ, такъ что тѣ, кто; помогаетъ ему въ службѣ, держатъ его крѣпко за обѣ руки. И отъ дипломатовъ узналъ я за нѣсколько дней до новаго года, что лейбъ медикъ Льва XIII боялся за него, если онъ будетъ служить обѣдню съ колѣнопреклоненіемъ, боялся и головокруженія, когда его понесуть въ креслѣ. Но его святѣйшеству угодно было настоять на своемъ желаніи, также какъ и на тѣхъ двухъ торжествахъ, куда я попалъ позднѣе: пріемѣ богомольцевъ въ св. Петрѣ и празднованіи двадцатилѣтняго юбилея въ Сикстинской капеллѣ.

Показались носилки, и надъ толпой, кричавшей «Viva il papa», а въ нѣкоторыхъ группахъ и «il paparè», при рукоплесканіяхъ, которыя намъ русскимъ кажутся всегда неприличными, высилась голова старца, съ пергаментнымъ лицомъ и рѣзкимъ профилемъ, въ бархатной скуфьѣ и пелеринѣ такого же темно-краснаго цвѣта, опушенной горностаемъ. Этой службой праздновалась и 60 ти лѣтняя годовщина священства Льва XIII. Онъ кончалъ свой 88-й годъ жизни. Въ такой возрастъ старость уже теряетъ свои оттѣнки. Но противъ того, какое лицо у него на фотографіяхъ и большихъ въ натуральную величину, и альбомныхъ — разница огромная. Вы ожидаете также, судя по портретамъ, что папа порядочнаго роста; а въ дѣйствительности онъ оказался сгорбленнымъ отъ лѣтъ старичкомъ, роста менѣе средняго, когда его облачили тутъ же, передъ публикой, и онъ поднялся къ алтарю, придѣланному къ стѣнѣ залы, на нѣкоторомъ возвышеніи. Служилъ онъ въ обыкновенномъ священническомъ облаченіи изъ бѣлаго глазета и безъ тіары, а въ бѣлой шапочкѣ, которую одинъ изъ ассистентовъ въ фіолетовыхъ сутанахъ и рубашкахъ безпрестанно то снималъ, то надѣвалъ, ловко беря за кисточку. Обѣдня была такъ называемая у французовъ «messe basse», т.-е. обыкновенная, произносимая священникомъ вполголоса, а не нараспѣвъ, безъ діаконовъ, музыки мнѣнія. Только при вносѣ папы и по окончаніи службы пѣлъ хоръ, помѣщённый на балконѣ, по одной изъ боковыхъ стѣнъ.

Съ того мѣста, гдѣ я стоялъ, была очень хорошо видна вся фигура папы во время первой обѣдни. Она длилась немного больше получаса и началась въ три четверти девятаго утра. Папа двигался передъ алтаремъ, согбенный, маленькими шажками, дѣлалъ всѣ повороты и опусканія колѣнъ, какъ заурядный священникъ. Я зорко слѣдилъ за тѣмъ, держатъ ли его ассистенты за руку или подъ локоть; заполненнаго пространства между его плечомъ и фигурой ассистента — справа и слѣва — не было замѣтно. Его нисколько не придерживали, даже и тогда, когда онъ въ концѣ обѣдни произнесъ молитву, стоя на обоихъ колѣнахъ, и довольно долго. Для 88-ми лѣтняго старика это. изумительно! И свою «тихую» обѣдню произносилъ онъ, въ нѣсколькихъ мѣстахъ, довольно громко, глухимъ, низкимъ голосомъ, сь характерными интонаціями гласныхъ, причемъ у него въ нихъ слышится какое-то придыханіе. Мнѣ говорили, что онъ и латинскіе стихи декламируетъ также.

Этотъ подъемъ силъ для исполненія самыхъ скромныхъ обязанностей священника въ такой преклонной старости долженъ былъ бы вызывать въ вѣрующихъ гораздо болѣе умиленное чувство. А публика, не считая разноплеменныхъ иностранцевъ, присутствовала на этой годовщинѣ 60-ти лѣтняго священства папы — просто какъ на зрѣлищѣ. Не хотѣлось бы мнѣ поправлять моего знаменитаго собрата — автора романа «Римъ». Можетъ быть, на томъ пріемѣ богомольцевъ изъ Франціи, въ той самой залѣ «Беатификаціи» онъ и видѣлъ пароксизмы восторженной вѣры и поклоненія главѣ католичества; но тутъ ничего такого не было. Аплодисменты и крики «Viva il paparè» отзывались спектаклемъ и много-много политической демонстраціей. Нигдѣ я не замѣтилъ ни одного умиленнаго лица: ни въ членахъ разныхъ католическихъ обществъ, ни въ патерахъ, ни даже въ женщинахъ изъ мелкой буржуазіи, плоховато одѣтыхъ. А кажется времени для наблюденій было довольно: я пріѣхалъ еще до восьми часовъ, служба началась въ три четверти девятаго и съ церемоніей послѣ второй обѣдни все длилось добрыхъ два часа.

Отслуживъ обѣдню, папа скрылся на минуту за драпировку слѣва. Ему послѣ принятія причастія можно подкрѣпиться. Люди, знакомые хорошо съ порядками Ватикана, разсказываютъ, что онъ въ этихъ случаяхъ вывиваетъ чашку бульона и рюмку вина. Вторую обѣдню служилъ молодой каноникъ. Папа сидѣлъ въ креслѣ.

Потомъ началось представленіе депутацій и обществъ, съ цѣлованіемъ туфли. Почти каждому онъ что-нибудь говорилъ.

Понесли его обратно тѣмъ же путемъ черезъ всю залу и дальше по sala Regia во внутренніе покои. Онъ смотрѣлъ еще очень бодро, лицо улыбалось; благословляетъ онъ не такъ, какъ нашъ владыко, а округленнымъ движеніемъ обѣихъ рукъ, въ бѣлыхъ вязаныхъ полуперчаткахъ (митенахъ) съ огромнымъ камнемъ на перстнѣ правой руки. Отъ времени до времени онъ привѣтствовалъ публику и одной рукой, какъ дѣлаютъ вообще итальянцы, ото рта кнаружи. На немъ не было уже короткой мантильи и скуфьи съ оторочкой, а сверхъ бѣлой сутаны длинная красная мантія съ пелериной, накинутая на плечи.

Только это несеніе и красиво. Въ остальномъ торжествѣ не было ничего внушительнаго. Зала слишкомъ узка, въ видѣ длиннѣйшаго коридора, и съ плоховатымъ свѣтомъ. Дворъ и стража вблизи производятъ впечатлѣніе чего-то не «всамдѣлишнаго», какъ говорятъ обыкновенно дѣти. Guardia nobile и въ этотъ разъ, и въ другія два торжества, не надѣвала самыхъ парадныхъ мундировъ. «Кавалеры шпаги и мантіи», надзирающіе за порядкомъ и одѣтые испанцами XVI вѣка, съ фрезами вокругъ шеи и цѣпями, смахиваютъ на театральныхъ кавалеровъ, хотя костюмы сами по себѣ и живописны.

И расходилась публика совершенно какъ изъ театра. Жандар-иы, въ треуголкахъ, а не въ мѣховыхъ шапкахъ (какъ они были потомъ въ св. Петрѣ) образовали цѣпь и стали полегоньку выпирать публику изъ залы, а потомъ къ лѣстницѣ, изъ той проходной залы, откуда слѣва ходъ въ Сикстинскую капеллу. Внизу, въ огромномъ проходѣ сѣней, у вѣшалокъ, была такая же толкотня, какъ въ нашихъ концертахъ и театрахъ. И служители при нихъ напоминали тѣхъ обшарканныхъ артельщиковъ, какіе бываютъ въ плохихъ зрѣлищахъ.

Къ тому дню, когда незадолго до торжества двадцатилѣтней годовщины царствованія Льва XIII была большая служба съ пріемомъ богомольцевъ со всей Италіи, собравшихся поздравить его, пріѣхалъ въ Римъ нашъ министръ-резидентъ при Ватиканѣ. Онъ прислалъ мнѣ билетъ на торжество въ св. Петрѣ. Часъ былъ назначенъ менѣе ранній, чѣмъ въ тотъ разъ, въ залѣ Беатификацій, къ 10 часамъ; но началось, конечно, по-итальянски (или по-русски, если хотите) часомъ позднѣе. Богомольцевъ насчитывали до пятнадцати, а римской публики впущено было, конечно, до сорока тысячъ. Во всѣхъ отеляхъ можно было свободно доставать билеты, кромѣ тѣхъ, которые давали ходъ въ трибуны, вблизи главнаго алтаря. Мелкій людъ промышляетъ такими билетами, подлинники и поддѣльными.

Когда я подъѣхалъ къ возвышенію, ведущему къ Петру, весь этотъ обширный полукругъ между фонтанами Бернини былъ оцѣпленъ двумя баталіонами королевской пѣхоты. Это зрѣлище не лишено было пикантности: папское торжество охраняло войско ненавистнаго и отлученнаго Квиринала. И масса полиціи разнаго сорта виднѣлась на площади и у колонады справа. Подъ порталомъ церкви, въ дверяхъ, устроена была загородка для билетовъ разныхъ цвѣтовъ. Весь полъ былъ усѣянъ грудами рваныхъ билетовъ, ихъ сейчасъ же отбирали. Отдѣльно впускали имѣющихъ доступъ въ трибуны богомольцевъ, и два разряда публики; въ первый изъ нихъ и я попалъ съ моимъ билетомъ свѣтло-персиковаго цвѣта.

Церковь такъ велика, что когда я вошелъ въ нее, конечно, набралось уже болѣе тридцати тысячъ человѣкъ, а первый сегцентъ— поперекъ — былъ еще совсѣмъ свободенъ. Я нарочно смѣшался съ толпой въ лѣвомъ проходѣ, чтобъ еще разъ оцѣнить настроеніе массы, гдѣ на одного иностранца не католика приходилось, конечно, десять, а то и больше духовныхъ подданныхъ его святѣйшества. Сбѣжался весь Римъ улицы и отелей съ преобладаніемъ мелкой буржуазіи. Множество мальчишекъ, какіе пристаютъ къ вамъ на Корсо. Гдѣ они добывали свои билеты — это ихъ дѣло. Но они вели себя совершенно какъ на улицѣ. Даже хуже: взбирались на пьедесталы колоннъ, карабкались одни на другихъ, болтали, пихали другъ друга, не смущаясь мѣховыми гренадерскими шапками жандармовъ и проходившихъ мимо церковнослужителей. Масса была итальянская, но иностранные языки слышались отовсюду. И настроеніе еще менѣе благоговѣйное, чѣмъ въ Ватиканѣ, на папской обѣднѣ. Тутъ уже ясно было, что всѣ сбѣжались смотрѣть на зрѣлище, ничего больше.

Правый проходъ отъ серединнаго корабля былъ затянутъ цвѣтнымъ коленкоромъ. Оттуда должны были идти процессіи. Сначала пилигримы, потомъ папская стража, кардиналы, чины двора, весь персоналъ такихъ торжествъ. Надъ средними дверьми въ трибунѣ помѣстились трубачи, которые грянули старинную фанфару, когда изъ-за перегородки показались носилки съкреслами папы. Фанфара эта архаическая, но не особенно пріятная.

Несли папу въ концѣ процессіи тѣ же служители въ короткихъ красныхъ кафтанахъ изъ рытаго бархата и въ тѣхъ же креслахъ, что и въ Ватиканѣ, но подъ опахаломъ изъ страусовыхъ перьевъ, въ ризѣ и въ епископской бѣлой митрѣ, а не въ тіарѣ, такъ какъ торжество это было всенароднымъ празднованіемъ его священства, а не царствованія.

Папа самъ не служилъ, а только присутствовалъ при службѣ, послѣ которой началась церемонія его чествованія.

Но какъ только пронесли его по церкви и масса публики наглядѣлась на это шествіе, сейчасъ же начался отливъ и продолжался все время, пока тамъ, у алтаря, служили. Тутъ уже мотивъ одного любопытства слишкомъ рѣзко бросался въ глаза. И въ втой отиынувшей къ дверямъ волнѣ народа католики безусловно преобладали. Я не — подмѣтилъ ничего похожаго даже на политическую демонстрацію, кромѣ криковъ «Viva il раре-ге!»— когда папу вносили. Просто праздная, разноязычная толпа, желающая поскорѣе уйти до давки, какъ на любомъ сборищѣ, гдѣ тысячи народа. По бужденіе понятное, но уже отнюдь не благоговѣйное. Даже тѣ, кто бросился вонъ тотчасъ послѣ прохода процессіи, должны были двигаться густою вереницей и не прямо на площадь, а черезъ ватиканскія сѣни, въ обходъ.

Нашъ министръ при Ватиканѣ еще въ концѣ января спросилъ кардинала Рамполла, когда будетъ удобное время для моей аудіенціи у папы. Они условились на послѣднія числа февраля, за недѣлю до торжества двадцатилѣтней годовщины восшествія на престолъ, причемъ онъ нашелъ полезнымъ еще разъ успокоить его эминенцію насчетъ моихъ плановъ, говоря, что я не собираюсь писать романа изъ ватиканской жизни. Впрочемъ, онъ нашелъ, что Рамполла крайне расположенъ сдѣлать для меня все, что онъ можетъ, и обѣщалъ дать знать прямо въ миссію, когда его святѣйшеству угодно будетъ принять меня.

Кардиналъ статсъ-секретарь ни о чемъ не забылъ и выполнилъ свое обѣщаніе въ точности. Я получилъ отъ нашего министра письмо съ извѣщеніемъ, что папа приметъ меня 25 (13) февраля въ своихъ внутреннихъ покояхъ, въ 127«часовъ дня.

Старый привратникъ отеля Beau-Site, гдѣ я жилъ въ Римѣ до самаго отъѣзда, когда я, наканунѣ, поручалъ ему нанять двуконный экипажъ, хотѣлъ сдѣлать для меня экономію и, вмѣсто того, чтобы подрядить карету, какія можно имѣть въ «ремизахъ» безъ извозчичьихъ номеровъ, со всѣми признаками барскаго экипажа, удовольствовался парнымъ ландо съ биржи.

Извозчикъ, услыхавъ, что надо ѣхать въ Ватиканъ «dall’Papa», а у него на фонаряхъ и на кузовѣ номера, изъ-за которыхъ насъ могутъ и не пустить на дворъ S. Damaso, сейчасъ же досталъ изъподъ своего сидѣнья горшечекъ съ черной краской и замазалъ номеръ, а переднія стекла изъ фонарей вынулъ. Все ато было продѣ лано быстро, какъ тому и быть слѣдуетъ. Мы со старикомъ привратникомъ невольно разсмѣялись.

Сталъ накрапывать дождь. Верхъ спереди и сзади подняли и превратили коляску въ четырехмѣстную карету. Одна лошадь прихрамывала. Можно было опасаться, что мы опоздаемъ. Безъ номеровъ ландо не возбудило въ стражѣ никакогЬ подозрѣнія, и часовой взялъ даже ружьемъ «на караулъ». Ландо въѣхало во дворъ, гдѣ у папскаго подъѣзда стояли двѣ кардинальскія кареты. Прежде «князья церкви» ѣздили въ раззолоченныхъ колымагахъ, а теперь въ скромномъ ландо и двумѣстныхъ купе. Но ихъ легко узнавать по обязательному трауру: лошади непремѣнно вороныя, какъ и кучера въ черныхъ сюртукахъ и цилиндрахъ.

Весь пріемъ у папы я, вернувшись, записалъ въ тотъ дневникъ, который велъ все время житья въ Римѣ. Но другими записями я только пользовался, дополняя или сокращая ихъ; а ату приведу цѣликомъ.

Истина — прежде всего! Не желая придираться къ автору романа Rome, долженъ буду и тутъ дѣлать поправки по адресу моего собрата. Онъ не виноватъ, что не былъ у папы. Его туда не допустили, хотя онъ и хлопоталъ объ этомъ даже черезъ одного вліятельнаго кардинала. А разъ онъ не проникалъ во внутренніе покои, все его описаніе вечерней аудіенціи аббата Пьера написано, какъ выражаются итальянскіе художники, «di maniera», а французы говорятъ «de chic», т.-е. по-русски — «отъ себя». Вся сцена папы съ аббатомъ прекрасно написана въ смыслѣ изображенія и красокъ, хотя она и грѣшитъ невѣрностью деталей. Но мы теперь не въ области романа, а въ трезвой дѣйствительности.

Мое ландо съ замазаннымъ номеромъ подъѣхало къ крыльцу. На ступенькахъ никого. Швейцара въ обыкновенномъ смыслѣ съ булавой и въ ливреѣ у св. отца, должно быть, не было. Сейчасъ, на узкой площадкѣ, гдѣ справа и слѣва по чуланчику, стоитъ жандармъ въ шинели. И какой-то индивидъ въ штатскомъ выглянулъ изъ одного чуланчика. Я сказалъ жандарму, что у меня аудіенція у его святѣйшества и этого было довольно. Никакихъ билетовъ у меня никто не спрашивалъ — ни внизу, ни наверху, въ самыхъ покояхъ. Папскіе жандармы — не швейцарцы, а чистокровные итальянцы — рослый, красивый, чрезвычайно вышколенный народъ, говорящій на хорошемъ итальянскомъ языкѣ.

Я уже зналъ, на какой площадкѣ входъ къ папѣ. Огромная стеклянная дверь ведетъ въ первую залу, съ высокимъ расписан-вымъ плафономъ, въ стилѣ Возрожденія, съ нѣкоторыйь средневѣковымъ оттѣнкомъ. Тутъ стоятъ швейцарцы съ алебардами. Вы и и проходите вправо и попадаете въ обширную переднюю съ монументальнымъ каминомъ, около котораго на очень простыхъ, самыхъ дешевыхъ соломенныхъ стульяхъ сидятъ нѣсколько служителей, тѣхъ самыхъ, что носятъ папу, въ свѣтло-малиновыхъ короткихъ кафтанахъ, чулкахъ и башмакахъ.

Одинъ изъ нихъ, старикъ, спросилъ меня, что мнѣ угодно, и когда я сказалъ, что имѣю у папы аудіенцію, то онъ, съ нѣкоторымъ недоумѣніемъ, переглянулся съ остальными, попросилъ мою карточку и пошелъ съ ней налѣво. Остальные встали съ обычнымъ возгласомъ:

— Si accomodi, signore!

Это все заслуженные лакеи, напоминающіе нашихъ театральныхъ капельдинеровъ своими бритыми лицами. Пальто, шляпу и трость они тутъ же положили на высокій столъ.

Въ миссіи меня предупредили, что этикетъ требуетъ только одну руку имѣть въ перчаткѣ. Но потомъ оказалось, что перчатокъ совсѣмъ не полагается, вопреки всякому другому этикету въ соотвѣтственныхъ пріемахъ.

Малиновый служитель вернулся и попросилъ меня въ слѣдующую комнату небольшихъ размѣровъ, съ прекрасными гобеленами. Въ третьей залѣ встрѣтилъ меня дежурный камергеръ — «cameriere participante» — въ фіолетовомъ подрясникѣ съ точно такими длинными помочами, какія носятъ въ Римѣ семинаристы разноязычныхъ коллегій. Здѣсь, у окна, дожидался усатый господинъ во фракѣ и маленькаго роста кардиналъ. Въ залѣ—балдахинъ и посрединѣ покоемъ составлены были диваны.

Бамергеръ объяснилъ мнѣ, что это — тронная зала, гдѣ папѣ вручаютъ посланники свои вѣрительныя грамоты и бываютъ болѣе торжественные пріемы. Но частныя аудіенціи и дипломатамъ, и высокимъ особамъ, даже и коронованнымъ, папа даетъ въ той гостиной, куда меня должны были ввести. Этотъ фіолетовый придворный отрекомендовался въ разговорѣ. Онъ — маркизъ X. и, кажется, духовнаго сана не носитъ, молодой человѣкъ, свѣтскаго тона и манеръ, успѣлъ сообщить мнѣ, что его братъ женатъ на русской графинѣ Б. изъ семейства, давно живущаго во Флоренціи. Сегодня въ этой самой залѣ была великопостная проповѣдь. Папа слушаетъ своего проповѣдника и на диванахъ сидятъ кардиналы.

Показался «maestro di casa», тотъ самый, у кого я былъ и не дождался, — монсиньоръ, въ сутанѣ съ темно-малиновой выпушкой и такимъ же кушакомъ. Онъ долженъ быть при всѣхъ аудіенціяхъ, но къ лапѣ не вводитъ и въ гостиной его не остается, а только слѣдитъ за очередью. Вышло маленькое замѣшательство. Хотѣли впустить меня, но тотчасъ пригласили кардинала съ плотнымъ господиномъ въ усахъ, смахивавшимъ на нѣмца. Аудіенція ихъ продолжалась не больше пяти минутъ. Maestro di casa я cameriere participante дожидались со мной въ послѣдней проходной гостиной, около того покоя, гдѣ былъ папа. Въ этотъ салонъ вводятъ не всѣхъ. Обыкновенно дожидаются своей очереди въ тронной залѣ.

Не знаю, кто давалъ автору романа Римъ подробное описаніе тѣхъ покоевъ, черезъ которые проникъ въ рабочую комнату папы аббатъ Пьеръ; но въ дѣйствительности этихъ залъ совсѣмъ не такъ много и онѣ не производятъ такого впечатлѣнія, даже если бы дѣло происходило и вечеромъ, при слабомъ освѣщеніи. Тутъ опять работа «de chic».

Еще въ тронной залѣ фіолетовый камергеръ попросилъ меня снять перчатку и съ лѣвой руки. Дожидаясь конца первой аудіенціи, мы втроемъ разговорились по-французски. Они меня разспрашивали, какъ я себя чувствую въ Римѣ, говорили о маляріи и объ инфлуенцѣ, особенно сильной въ эту зиму. Maestro di casa поразилъ меня своимъ сходствомъ съ однимъ — теперь покойнымъ — цензоромъ (Кейзеромъ), который десятки лѣтъ цензировалъ въ Петербургѣ наши пьесы. Усатый господинъ и маленькій кардиналъ вылетѣли отъ папы съ возбужденно-радостными лицами и простились съ обоими придворными. Пришла и моя очередь.

Фіолетовый повелъ меня вслѣдъ за maestro di casa, который у двери стушевался; а камергеръ отворилъ двойную легкую дверь съ обивкой, сталъ разомъ на оба колѣна и потомъ пропустилъ меня, а самъ исчезъ.

Русскому можно ограничиться тѣмъ, что прй входѣ и посрединѣ комнаты сдѣлать по низкому поклону, безъ преклоненія колѣнъ. Папа этого не требуетъ и даже не дѣлаетъ никакого жеста, похожаго на благословеніе.

Гостиная — въ два окна, узковатая, не очень высокая, съ отдѣлкой, какая бываетъ въ любомъ палаццо. Полъ у правой стѣны отъ входа возвышенъ и на немъ ставится въ нѣкоторые пріемы его кресло. Но въ этотъ разъ кресло — обыкновенное, штофное съ позолотой — приставлено было къ камину, занимающему глубину комнаты. По бокамъ его драпировки. На каминѣ канделябръ, вазы и много разныхъ экрановъ и коробокъ. Отъ большого кресла въ два ряда идутъ золотыя низкія креслеца.

Дверь, противъ входной, ведетъ въ спальню, около которой молельня, библіотека и комната прислуги: такъ говорили мнѣ люди свѣдущіе, но туда я не попадалъ.

Папа сидѣлъ одинъ въ креслѣ и поклонился мнѣ издали; а когда я подошелъ къ нему, указалъ мнѣ на ближайшее креслецо, отъ себя вправо.

Одѣтъ онъ былъ такъ: на головѣ бархатная скуфья съ мѣховой оторочкой, ниже и шире, чѣмъ обыкновенная папская скуфья, всѣмъ извѣстная по портретамъ Льва X и Юлія II, и цвѣтъ бархата алый, а не темно-красный. Какъ будто скуфья покрывала бѣлую шапочку, которая надѣвается назадъ. Изъ подъ скуфьи выступали двѣ волнистыхъ пряди совсѣмъ бѣлыхъ волосъ. На немъ, снизу, бѣлая сутана, такого почти покроя, какъ у кардиналовъ, а сверхъ сутаны родъ пальто съ отворотами и длинными обшлагами изъ бѣлаго муаръ-антика. На плечи слегка накинута та красная мантія, какою облачали его, когда несли обратно изъ церкви, когда онъ служилъ обѣдню въ залѣ Беатификацій. Внизу мантія эта, изъ шерстяной матеріи, ложилась красивыми складками, съ подбоемъ краеваго атласа. Ноги въ шитыхъ золотомъ туфляхъ, темно-малиноваго бархата. Поверхъ чулокъ надѣтъ еще родъ вязаныхъ бѣлыхъ штиблетъ для тепла. На рукахъ бѣлыя митени и огромный перстень на одномъ изъ пальцевъ правой руки. Въ ней онъ держалъ фуляровый платокъ, темнозолотистаго цвѣта, большой и смятый, и короткую бочковатую табакерку. На шеѣ золотой епископскій крестъ и никакихъ другихъ украшеній.

Не знаю, можетъ быть, у себя запросто, въ спальнѣ, да еще вечеромъ (когда аббатъ Пьеръ былъ принятъ папой) Левъ XIII и не отличается безупречностью своихъ сутанъ, будто бы часто со слѣдами нюхательнаго табаку; но на этотъ разъ все на немъ было точно съ иголочки, новое и весьма изящное, можно бы даже сказать франтоватое, особенно эти отвороты и обшлага изъ бѣлаго муаръ-антика.

Первое впечатлѣніе при взглядѣ на него: очень древній старецъ; старше мнѣ и не случалось видѣть вблизи, кромѣ императора Вильгельма I, въ Эмсѣ, въ курзалѣ. Но лицо его менѣе восковое и кожа менѣе похожа на пергаментъ, чѣмъ казалось издали, хоть и не на очень большомъ разстояніи. Черты не такъ рѣзки и крупны, какъ на большинствѣ портретовъ, и нѣтъ совсѣмъ той слишкомъ напряженной улыбки его широкаго рта. Вообще лицо болѣе интересное и подходящее къ его сану. Глаза черные, но совсѣмъ не такіе, какихъ ждешь, если вѣрить описанію Золя. У него они выходятъ огромные. Ничего этого нѣтъ, глаза маленькіе, узкіе, ио, правда, живые и моложавые, съ острымъ взглядомъ, когда онъ блеснетъ ими и приподниметъ брови. Улыбка во весь ротъ; сбоку она даетъ очень характерную складку при такомъ крупномъ носѣ. Брови, почти голыя, часто движутся и тогда взглядъ сейчасъ же дѣлается строгимъ. Зубы еще есть. Въ голосѣ нѣтъ старческаго шамканья. Голосъ низкій, слабый, въ началѣ разговора нѣсколько вздрагивающій. Нервный трепетъ замѣчается и въ рукахъ, привыкшихъ къ широкимъ, круглымъ жестамъ.

Вначалѣ, минуты такъ три-четыре, онъ произносилъ слова тихо и медленно, съ паузами, какъ бы затрудняясь въ выраженіяхъ, хотя по-французски говоритъ свободно и съ умѣреннымъ акцентомъ, почти безъ ошибокъ, кое-когда съ возгласами по-итальянски: «е altro!» или «e'giàl». Въ эти первыя минуты онъ мнѣ показался гораздо дряхлѣе, чѣмъ я ожидалъ. Но прошло еще нѣсколько минутъ, и онъ одушевился, все почти время говорилъ самъ, съ болѣе ускореннымъ темпомъ и безъ длинныхъ паузъ. Онъ спросилъ меня о моемъ писательствѣ, занимаюсь ли я исключительно беллетристикой или и другими отраслями литературы. Узнавъ, что я не исключительно беллетристъ, онъ освѣдомился, не нужно ли мнѣ бывать въ архивѣ Ватикана, на что я отвѣтилъ, что работаю вотъ уже болѣе семи лѣтъ надъ книгой по исторіи европейскаго романа въ XIX столѣтіи, считая и русскій.

Попавъ на тему Россіи, Левъ XIII еще замѣтнѣе оживился и сталъ говорить быстрѣе и характернѣе по выбору словъ и выраженій.

— Вотъ вчера, — началъ онъ, — вашъ министръ-резидентъ (онъ произноситъ его имя по-итальянски) сидѣлъ тутъ, и я ему говорилъ о моемъ неизмѣнномъ желаніи поддерживать съ Россіей самыя дружественныя отношенія. Никогда я не упускаю случая внушать католическимъ духовнымъ въ предѣлахъ вашего отечества, что не надо смѣшивать вопросовъ вѣры съ политикой, а слѣдуетъ держаться наставленій церкви. Сколько, есть на востокѣ іерарховъ, признающихъ главу католичества, — при этомъ папа улыбнулся, — и я имъ всегда внушаю, что всякая власть отъ Бога и что они обязаны повиноваться своему законному государю — султану.

При этомъ онъ привелъ сейчасъ же текстъ изъ посланія апостола Павла о повиновеніи властямъ, разумѣется, на латинскомъ языкѣ.

Незамѣтно онъ попадалъ на одну изъ своихъ любимыхъ темъ съ русскими: о томъ, какъ было бы желательно соглашеніе двухъ высочайшихъ авторитетовъ въ старомъ свѣтѣ—духовной власти (при этомъ на словахъ «moi, comme chef de la catholicité» онъ опять неожиданно и очень добродушно улыбнулся) и единственно твердой въ Европѣ свѣтской власти русскаго государя.

Видно, что это одна изъ тѣхъ сладкихъ грезъ, съ которыми онъ кончитъ свое земное поприще.

— О, тогда, — продолжалъ онъ, одушевляясь и широко разводя руками, — можно было бы побѣдоносно бороться со всѣми разрушительными движеніями: и съ нигилизмомъ, — выговорилъ онъ строже и глаза его блеснули, — и съ соціализмомъ… нѣмецкимъ, — многозначительно прибавилъ онъ и брови его сдвинулись. Это слово— «allemand» пришло ему не сразу.

«А соединеніе церквей? — подумалъ я. — Неужели о немъ не зайдетъ рѣчь?» Я зналъ, что Левъ XIII не пропускаетъ никогда случая поговорить на эту тему, причемъ съ грустью замѣчаетъ:

— Moi, je n’entrerai pas dans le pays de Chanaan! Je suis trop vieux pour cela! [56]

Другими словами: я не доживу до вожделѣнной минуты, когда то «соединеніе вѣры», о которомъ провозглашаютъ у насъ во время обѣдни, осуществится!

Задавать его святѣйшеству вопросы не полагается и я не сбирался играть роль репортера. Можно было только незамѣтно навести его на эту тему, что я и попробовалъ, воспользовавшись направленіемъ разговора въ сторону Россіи и отношеній куріи къ русской власти.

Было умѣстно упомянуть о томъ интересѣ, какой въ русской публикѣ вызвали двѣ его знаменитыхъ энциклики: и та, гдѣ онъ призываетъ западное христіанство къ болѣе великодушнымъ чувствамъ во всемъ, что касается трудовой, меньшой братіи, и та, гдѣ онъ обращается къ восточнымъ церквамъ съ словами примиренія.

Это замѣтно понравилось ему, въ особенности, когда я упомянулъ о тѣхъ фактахъ, которые прямо показываютъ, что папѣ принадлежитъ починъ возстановленія греческаго обряда въ Италіи, въ самомъ Римѣ и его окрестностяхъ, какъ, напримѣръ, въ монастырѣ Grotta Ferrata, гдѣ онъ приказалъ вернуться и къ преподаванію въ школѣ на греческомъ языкѣ, и къ древнему богослуженію, даже настоялъ на передѣлкѣ церкви по православному типу, съ иконостасомъ, тогда какъ она еще недавно была совсѣмъ латинская.

Рѣчь его потекла еще оживленнѣе. Видно, что ему особенно пріятно говорить объ этой «землѣ Ханаанской», куда онъ не надѣется самъ войти.

Для него это дѣло вполнѣ осуществимое.

— Конечно, есть разногласія, — соглашается онъ. И онъ перечислилъ извѣстные намъ со школьной скамьи пункты, которые греческая церковь ставила въ вину латинской. Но все это не составляетъ неодолимаго препятствія по его мнѣнію. Всякая церковь, держащаяся христіанскихъ преданій, можетъ сохранять свои особенности, только бы она не отвергала самаго принципа іерархіи.

Тутъ онъ улыбнулся глазами и сдѣлалъ маленькую паузу.

— Съ удовольствіемъ, — продолжалъ папа, — замѣчаю я, что даже Англія въ послѣднее время совсѣмъ иначе относится къ римской церкви. Конечно, съ протестантизмомъ соглашеніе не возиож но, потому что онъ отрицаетъ іерархію, преемственность благодати. А гдѣ этого нѣтъ, тамъ нѣтъ и принципіальной невозможности.

Каждый знакомый съ нашей дѣйствительностью могъ бы поставить передъ главой католичества тѣ преграды, которыя дѣлаютъ соединеніе немыслимымъ до тѣхъ поръ, пока Римъ не откажется отъ своего вселенскаго главенства.

Левъ ХIII прекрасно сознаетъ, что въ этомъ вся суть, но врядъ ли онъ можетъ войти анализомъ въ коренную несогласимость такого принципа съ тѣмъ, какъ сложилась русская церковь и въ какомъ она положеніи стоитъ къ государству.

О новыхъ догматахъ, созданныхъ при его предшественникѣ, папа не упомянулъ, перечисляя пункты того, что отецъ Ванну-телли называетъ «il dissidio». Развѣ онъ можетъ отказаться отъ догмата непогрѣшимости иначе, какъ если самъ ex cathedra отмѣнитъ его? Но каждый разъ, какъ онъ называлъ себя «le chef de la catholicité», его улыбка имѣла весьма своеобразный и очень милый оттѣнокъ. Она какъ бы говорила:

«Вѣдь я не виноватъ, что облеченъ такой властью. Не я самъ это установилъ».

Аудіенція длилась около получаса. Когда я откланивался папѣ и отдавалъ поклонъ, наклонившись къ нему (у нашихъ дипломатовъ въ обычаѣ цѣловать руку), онъ сказалъ мнѣ, опять безъ всякаго благословляющаго жеста:

— Je vous serre la main, monsieur! [57]

Есть обычай послѣ аудіенціи идти наверхъ къ кардиналу статсъ-секретарю. Онъ меня сейчасъ же принялъ. Я поблагодарилъ его за вниманіе ко мнѣ: безъ его участія такой пріемъ не обходится. Онъ обѣщалъ прислать мнѣ прямо билетъ на юбилейное торжество 3 марта, въ Сикстинской капеллѣ и, провожая меня опять до передней, повторилъ свою любимую фразу:

— Вы видите, какія чувства мы имѣемъ къ Россіи и русскимъ.

Дорогой, перебирая въ головѣ ато путешествіе въ Ватиканъ, я воображалъ себя въ кожѣ русскаго писателя передъ какой-нибудь «особой» въ предѣлахъ нашего отечества. Меня сейчасъ принималъ какъ — никакъ глава двухсотъ милліоновъ католиковъ, для которыхъ онъ чуть не «земной богъ», и не только первосвященникъ, вѣщающій безусловную истину, но и государь. Какъ къ государю относятся къ нему представители иностранныхъ державъ, въ томъ числѣ и наши. Не знаю, всѣмъ ли извѣстно, что пакеты, идущіе отъ русскаго правительства въ Ватиканъ, надписываются (на русскомъ языкѣ) такъ: «Его святѣйшеству, епископу Римскія церкви, Державному Папѣ». Какъ ни оберните, духовный властелинъ чуть нс половины христіанскаго населенія земнего шара — и онъ такъ простъ въ обращеніи, бесѣдуетъ съ такой искренностью, ведетъ себя съ вами такъ, точно вы его младшій по лѣтамъ собратъ.

Припомнились мнѣ пріемы разныхъ особъ, ихъ важничанье, сухость и гримасы, ихъ умышленное пренебреженіе къ званію писателя. Да что ужъ говорить о себѣ. Случалось мнѣ слышать отъ И. С. Тургенева разсказы о томъ, какихъ «пріемовъ» удостоивали его особы, власть имѣющія на оффиціальныхъ аудіенціяхъ. Слышалъ я и передачу, въ лицахъ, сцены у одного петербургскаго правителя съ А. Г. Рубинштейномъ, явившимся къ нему сообщить о томъ кружкѣ, который, въ началѣ 70 хъ годовъ, затѣвался по иниціативѣ его и Тургенева.

— Что вамъ угодно? — сурово кинулъ ему правитель. Чуть не спросилъ: «Да вы кто такой?»

— Такъ-то и такъ-то, ваше превосходительство.

— Хорошо-съ!… Я приму къ свѣдѣнію.

И повернулъ направо кругомъ.

Имъ бы всѣмъ — вотъ такимъ — поступить въ выучку къ его святѣйшеству, епископу «Римскія церкви!».

Въ моемъ дневникѣ бесѣда въ гостиной папы записана возможно точно. Во взглядахъ на союзъ духовной и свѣтской власти онъ. остается вѣрнымъ традиціямъ своего сана. Нельзя и ждать отъ римскаго папы чего-то гораздо болѣе передового, радикальнаго. И энциклика «меньшей братіи» вовсе не манифестъ соціалистической морали. А о «единеніи вѣры» папа мечтаетъ съ неизмѣнной увѣренностью въ томъ, что все можетъ быть улажено, если только признаютъ главенство римскаго первосвященника.

Льву XIII пошелъ тогда восемьдесятъ девятый годъ. Въ такія лѣта, въ его положеніи, со множествомъ дѣлъ, которыя онъ желаетъ всегда дѣлать самъ, въ высшей степени любезно и благодушно удѣлить изъ своего времени хотя бы и полчаса на совершенно частную бесѣду.

Черезъ недѣлю я получилъ отъ кардинала статсъ — секретаря билетъ на торжество двадцатилѣтней годовщины восшествія Льва ХIII на папскій престолъ.

Опять съ утра потянулись кареты и изящные фаэтоны къ Тибру изо всѣхъ концовъ Рима. Съѣздъ былъ еще больше, чѣмъ тогда, въ юбилей 60-лѣтняго священства папы. Но войска на плошади передъ Тибромъ уже Не было, а только большой нарядъ полиціи. Я уже впередъ зналъ, что придется ждать долго до начала церемоніи. Но надо было занять мѣсто. Сикстинская капелла — довольно просторный ящикъ; но въ ней не помѣстить свободно болѣе тысячи человѣкъ. Въ пространствѣ до рѣшетки устроены двѣ временныя трибуны, въ видѣ площадокъ на столбахъ, и подъ ними стоячія мѣста для мужчинъ. Наверхъ допускаются только дамы. Между трибунами проходъ, по которому пойдетъ кортежъ и понесутъ папу. Далѣе идутъ скамьи вплоть до возвышенія, гдѣ алтарь, подъ адомъ Микель — Анджело, для кардиналовъ, придворнаго штата дипломатовъ, римскаго дворянства и «знатныхъ иностранцевъ».

Уже съ девятаго часа Sala Regia была набита публикой, которая не допускалась въ Сикстинскую капеллу, весьма разношерстной, смахивающей на богомольцевъ. Ее сдерживали загородки и ряды «guardia palatina», въ старомодныхъ мундирахъ николаевскаго покроя, съ фалдами. Вся эта масса дожидалась только процессіи. Дверь въ капеллу держали прикрытой все время, и до проноса папы, и послѣ него. Билеты отбирали камергеры и для порядка топтались cavalieri di сара е di spada, въ томъ числѣ и мой благообразный командоръ съ орденомъ на шеѣ.

Трибуны и подклѣти подъ ними быстро наполнились. Мужчинъ пускали налѣво и часамъ къ десяти все уже такъ набилось, что нельзя было двигаться. Дамы прибывали и скоро имъ уже не достало мѣста.

Для папскихъ аудіенцій и службъ дамы являются, какъ извѣстно, въ черномъ, съ головой, покрытой кружевнымъ вуалекъ. Во не воображайте себѣ, что женскій полъ, допускаемый на такія торжества, отличается изяществомъ. Туалеты кое-какіе, первое попавшееся червое или темное платье и тряпочка на головѣ. Не скажу, чтобъ и жены римскихъ принчипе и дипломатовъ поражали въ этотъ разъ благообразіемъ и стилемъ туалетовъ. Да и мужская половина почетныхъ гостей не блистала особенной представительностью. Во второй разъ видѣлъ я церемоніи въ Ватиканѣ и находилъ ихъ лишенными чего-либо грандіознаго. Для процессій нѣтъ достаточно мѣста, слишкомъ тѣсно, нѣтъ стройности и блеска. Есть только усердіе стражи и придворныхъ въ сутанахъ и мундирахъ, не допускать туда, куда билетъ не даетъ права проникать.

До самой процессіи дальняя половина капеллы туго наполнялась привилегированными гостями. Во у насъ, подъ лѣвой трибуной, въ мужскомъ курятникѣ дѣлалось уже нестерпимо душно. Стоять приходилось плечо къ плечу. Недовольство было всеобщее, особенно у иностранцевъ, англичанъ и нѣмцевъ, явившихся, разумѣется, со всѣми своими регаліями.

Раздаются клики «Viva il рареге> и рукоплесканія въ Sala Regia. Кортежъ двинулся изъ внутреннихъ покоевъ. Тутъ лишь раскрыли двери. Показался отрядъ швейцарцевъ, красныя облаченія кардиналовъ, а потомъ и носилки, все съ тѣмъ же кресломъ. Кто-то захлопалъ; но ему шикнули. Но въ самой капеллѣ никакихъ кликовъ не было. Папу несли, какъ и въ Петрѣ, подъ опахалами. Онъ казался бодрымъ, но не улыбался такъ, какъ въ первый юбилей, въ залѣ Беатификацій. Вмѣсто епископской митры голову его покрывала, немного впередъ, тіара. Разсказываютъ, что у Льва XIII тіара особенная, только позолоченная и самая легкая.

Пѣвчіе на балконѣ правой стѣны грянули гимнъ.

Въ третій разъ слушалъ я папскую капеллу (не считая ватиканскаго хора въ Петрѣ, во время большихъ службъ) и позволю себѣ не восхищаться ею. Я не стану входить въ разборъ достоинствъ старинной церковной музыки, употребительной въ Римѣ,— говорю только объ исполненіи. Оно положительно ниже пѣнія пѣвческой капеллы, митрополичьихъ или синодальныхъ хоровъ Москвы и Петербурга. Пѣніе униссонное и совсѣмъ намъ русскимъ не по вкусу; но и хоровое-концертное рѣзче, крикливѣе, съ опернымъ, страстнымъ оттѣнкомъ. Дисканты не имѣютъ нашей мягкости и воздушности, а альты отзываются чѣмъ-то прямо жуткимъ для слуха русскихъ. Здѣсь еще царитъ традиція кастратовъ и они еще водятся въ Римѣ. Это — мужскіе альты съ женскимъ оттѣнкомъ звука, довольно-таки непріятнымъ, не по фальши, а по примѣси чего-то совсѣмъ не божественнаго и не благоговѣйнаго. И какъ это. дико кажется каждому русскому: въ его отечествѣ ссылаютъ въ Сибирь за оскопленіе другихъ, а въ Римѣ кастрированіе всегда поощрялось папами, и обычай скопческаго пѣнія прошелъ споконъ вѣку изъ церкви въ оперный театръ, гдѣ еще держался въ началѣ XIX вѣка.

Началась служба. Папа сидѣлъ на тронѣ, вбокъ отъ алтаря, почти спиной. Одинъ русскій, бывшій на этомъ торжествѣ, говорилъ мнѣ потомъ, при встрѣчѣ:

— Замѣтили вы: всѣ кардиналы, монсиньоры, каноники передъ распятіемъ подгибаютъ одно колѣно, а передъ его святѣйшествомъ становятся на оба.

Духота и давка все усиливались въ капеллѣ, а снаружи, бъ Sala Regia, тотчасъ по проходѣ шествія, начался отливъ публика къ лѣстницѣ. И тутъ опять все сводилось къ зрѣлищу: поглядѣли на папу, на кардиналовъ, на гвардейцевъ, крикнули «Ѵіѵа», в по домамъ. Энтузіазма къ самой особѣ папы, который такъ вкусно описываетъ Золя, я рѣшительно не видалъ ни въ залѣ Беатификацій, ни въ Петрѣ, ни тутъ.

Въ нашемъ курятникѣ такъ стало тѣсно, что я съ трудомъ протискался, въ глубинѣ, къ лѣсенкѣ на трибуну, гдѣ на всѣхъ ступенькахъ торчало по дамѣ. Небольшая дверка вела черезъ сѣнцы на главную лѣстницу; но черезъ нее впускали только ватиканскую публику. Два дежурныхъ аллебардиста (по-старинному, протазанъщика) стояли для охраны. Съ однимъ изъ нихъ, молодымъ малымъ изъ Граубюндена я, въ ожиданіи пропуска, разговорился. Онъ мнѣ отвѣчалъ сначала съ оттяжкой, потомъ довольно свободно сталъ разсказывать про ихъ службу. Ихъ сто человѣкъ; жандармовъ до шестидесяти; еще рота Guardia Palatina человѣкъ въ триста, не считая Guardia Nobile. Изъ своихъ кантоновъ швейцарцы уходятъ въ Римъ свободно, уклоняясь отъ военной службы.!

— Какъ же это? — спросилъ я.

— Wir sind doch freie Schweizer! [58] — выразилъ съ вызывающей усмѣшкой глуповатый протазаньщикъ.

Служба у нихъ скучная, но легкая, черезъ день они свободны и ходятъ по городу въ партикулярномъ платьѣ.

Служба все шла. Въ ней не было ничего особенно занимательнаго. Предвидѣлась еще большая духота. Я спросилъ у швейцарца, нельзя ли скрыться черезъ маленькую дверку? Онъ кивнулъ головой въ каскѣ съ бѣлымъ султаномъ совершенно такой формы, какія носили у насъ въ кавалеріи при Николаѣ. Я попалъ прямо на лѣстницу и спустился по ней къ большимъ сѣнямъ, гдѣ у вѣшалокъ было уже множество народа, дожидавшагося пропуска въ Sala Regia.

На площади, послѣ дождя, все блестѣло отъ утренняго, уже вешняго солнца. Толпа стояла подъ колоннами. И теперь еще входили въ бронзовыя ворота. Тутъ опять сказывалось отсутствіе порядка: впускали и выпускали въ одно время.

Папскія торжества въ Ватиканѣ и Петрѣ дополнили для меня пеструю картину римской церковной жизни. Она раскинулась по вѣчному городу въ видѣ сотенъ храмовъ всякихъ эпохъ и стилей. Я не мало ходилъ по нимъ съ пріѣзда до самыхъ послѣднихъ дней моего житья въ Римъ. Черезъ моего репетитора Дома Д. я своевременно зналъ, гдѣ будетъ какая служба въ разные праздники и не пропустилъ, кажется, ни одного такого дня съ октября по конецъ марта. На Пасху я не остался. Теперь, когда папа считаетъ себя плѣнникомъ, служба въ Петрѣ не привлекаетъ уже такъ иностранцевъ, какъ въ былое время, когда Святая и Карнавалъ были альфа и омега римскаго сезона.

О службахъ на Святой (по нашему Страстной) недѣлѣ много писали на разныхъ языкахъ. Но грѣшный человѣкъ: я не очень-то довѣряю авторамъ слишкомъ красивыхъ или умиленныхъ описаній. Я достаточно видѣлъ всякихъ торжественныхъ службъ и въ Ватиканѣ, и въ Петрѣ, и въ другихъ самыхъ значительныхъ церквахъ Рима. Всѣ онѣ на одинъ ладъ. Въ нихъ декоративная часть преобладаетъ и она, право, весьма сомнительной красоты и истовости. Начать съ того, что въ дни празднованія святыхъ или крупныхъ праздниковъ (я былъ даже на торжествѣ прославленія двухъ новыхъ святыхъ, канонизированныхъ папой Львомъ XIII) внутренность церкви обтягиваютъ красной матеріей съ позументомъ и глазетовою бахромой, и это неизбѣжное украшеніе прямо дурного вкуса. Множество канделябръ, паникадилъ, лампадъ, золоченое «око» позади алтаря, искусственные цвѣты, драпировки, декораціи, раскрашенныя фигуры Богоматери, Христа, святыхъ — все это дѣйствуетъ нехудожественно и врядъ ли можетъ и вѣрующаго настраивать въ духѣ проникновеннаго благочестія.

Не знаю, какъ это могла героиня романа братьевъ Гонкуръ, г-жа Жервезе, отъ свободомыслія обратиться къ католичеству подъ обаяніемъ здѣшнихъ церковныхъ службъ. Дѣйствіе ихъ на русскихъ барынь сомнительно, почему, вѣроятно, такъ мало у насъ и переходитъ въ латинство. Извѣстная помпа церемоній въ Петрѣ, вродѣ того юбилея, на которомъ я былъ, въ роскошной рамкѣ собора не лишена красивости, но чисто религіознаго настроенія она не даетъ. Нѣтъ ничего удивительнаго, что вы и не видите въ многотысячной толпѣ, сбѣжавшейся отовсюду, никакого умиленнаго или восторженнаго чувства.

Думаю, что и всегда такъ было или очень-очень издавна. Не только Гёте въ концѣ XVIII вѣка, но еще Монтань на рубежѣ XVI и XVII уже находили, что въ Римѣ нечего искать религіознаго чувства на его церковныхъ торжествахъ. Праздники, прославленные по всему католическому міру, всѣ похожи на гулянья въ стѣнахъ церкви. Большія обѣдни, съ хоровымъ пѣніемъ и музыкой, въ богатыхъ церквахъ обставлены пышно, съ большимъ персоналомъ служащихъ, иногда съ хорошими голосами и талантливою игрой органиста. Но и тутъ зрѣлище на первомъ планѣ, а въ характерѣ пѣнія — куплетный стиль съ запѣвалой-теноромъ, который беретъ ноты точно въ «Трубадурѣ» или «Травіатѣ».

Для любителя старины, для художника-жанриста, для иностранца, жаднаго до всякой couleur locale — въ Римѣ въ теченіе года бываютъ службы съ мѣстнымъ букетомъ; но опять-таки онѣ не могутъ настраивать васъ такъ, какъ бы вамъ хотѣлось, если вы ищете въ церкви не спектакля, а убѣжища для души.

На Рождествѣ, въ древней церкви Ara Codi, я слышалъ, какъ дѣти съ четырехлѣтняго возраста проповѣдовали передъ капеллой, отдѣланной «вертепомъ», съ яслями и декоративными фигурами Богоматери, Іосифа, волхвовъ. Это — древній обычай, очень курьезный, но совсѣмъ уже не помогающій обаянію латинскаго культа. Иной мальчикъ, лѣтъ двѣнадцати, еще прокричитъ довольно эффектно вызубренную имъ тираду, но дѣвчурки пяти — четырехъ лѣтъ, — когда ихъ поднимутъ на эстраду, — конфузятся, сбиваются и толпа кругомъ добродушно хохочетъ и остритъ.

Иди въ S. Maria Maggiore — тамъ на святкахъ вы видите, какъ изъ будочекъ-исповѣдаленъ протягиваются длинныя палки. Патеръ сидитъ и изъ нея ткнетъ кого-нибудь изъ проходящихъ, особенно тѣхъ, кто становится на колѣни. Это полная индульгенція на извѣстный срокъ.

Неужели г-жа Жервезе этого не видала, а если видѣла, то неужели такіе традиціи и пріемы спасенія души не разстраивали ея религіозныхъ настроеній?

Въ Римѣ вы не попадаете нигдѣ въ воздухъ горячей, беззавѣтной молитвы народной толпы, съ ея страданіями и немощами, какъ, наприм., гдѣ-нибудь у насъ, у Троицы, около раки угодника.

По крайней мѣрѣ мнѣ не приходилось находить въ Римѣ такихъ богомольцевъ. На парадныхъ службахъ бываетъ много народа; но это — гульбища, и рѣшительно вездѣ. Въ простые дни, когда служатъ тихія обѣдни, въ церкви обыкновенно нѣсколько человѣкъ или кучка у алтаря, гдѣ священникъ въ облаченіи. Такая обѣдня не дѣлаетъ прихожанина участникомъ литургіи, потому что она глухая. Изрѣдка въ нѣкоторыхъ службахъ есть обычай отвѣчать священнику въ униссонъ латинскія слова. Новообще католическая паства живетъ богослуженіемъ гораздо меньше, чѣмъ православная, гдѣ и обыкновенная обѣдня вся громко произносится и поется или протестантская, гдѣ толпа сама участвуетъ въ пѣніи молитвъ и псалмовъ.

Церковный бытъ латинства (и въ Римѣ болѣе, чѣмъ гдѣ-либо) гораздо менѣе строгъ, чѣмъ въ православіи и евангелизмѣ. Войдите въ любую церковь, въ праздникъ или будни, въ парадную службу или въ «messe basse», и вы сейчасъ почувствуете, какъ здѣсь все «вольготнѣе», по выраженію нашихъ простолюдиновъ. Приходятъ, разговариваютъ, садятся куда попало; спиной къ алтарямъ, приводятъ собакъ. Только въ Петрѣ видѣлъ я запрещеніе приводить собакъ, но во всѣ другія церкви имъ свободный ходъ.

Но въ этой «вольготности» заключается также и эластичность католицизма. Онъ снисходительнѣе, мягче, даетъ разрѣшеніе грѣхамъ сколько угодно, постъ — умѣренный, множество всякаго рода послабленій. Священники не только могутъ нюхать табакъ, но и курить; имъ разрѣшается ходить въ концерты въ сутанѣ, а въ театры въ партикулярномъ платьѣ. Свѣдущіе люди увѣряютъ, что ямъ даются индульгенціи и по части седьмой заповѣди.

Цѣлыхъ почти полгода присматривался я въ Римѣ къ клерикальному міру. Постоянно занимаясь и бесѣдуя съ приходскимъ священникомъ, я могу хоть и не въ видѣ окончательнаго приговора опредѣлить главныя черты «черной братіи».

Безбрачіе — дѣло рискованное, и за абсолютную чистоту католическихъ духовныхъ никто поручиться не можетъ. Сами патеры, въ разговорѣ на эту тему, скажутъ вамъ, что, наприм., въ Испаніи и Мексикѣ священники открыто живутъ съ подругами, и епископы и самъ папа это прекрасно знаютъ и смотрятъ на такіе правы снисходительно. А въ Бразиліи даже такъ повелось: деревня до тѣхъ поръ не пуститъ къ себѣ новаго священника, пока онъ не приведетъ съ собою конкубины.

Въ Римѣ, да и вообще въ Италіи, ничего подобнаго нѣтъ. По всему тому, что писалось о Римѣ въ прошломъ столѣтіи и раньше— нравы и высшаго и низшаго духовенства стали чище и строже. Обѣтъ безбрачія не даромъ введенъ такимъ умнымъ папой, какъ Гильдебрандтъ. Если у католическаго патера хоть капля вѣры и преданности церкви и ея главѣ, онъ въ силу этого безбрачія — въ десять разъ болѣе усердный слуга и той и другого. Его личныя потребности сводятся къ очень малому. Онъ все свое время можетъ отдавать паствѣ и, главное, работать надъ majorem ecclesiae gloriam. Судя по тѣмъ образчикамъ римскаго духовенства, съ какимъ я водился — они гораздо болѣе, чѣмъ въ восточной церкви, входятъ въ жизнь общества, вліяютъ на воспитаніе, на семейный бытъ и не представляютъ собою замкнутой касты. Всѣ они по необходимости— дѣти прихожанъ, а не людъ духовнаго званія. Нѣтъ пропасти между бѣлымъ и чернымъ духовенствомъ. Епископомъ и папой можетъ сдѣлаться только бывшій священникъ, а не монахъ. Іезуитъ не попадетъ никогда въ епископы, пока онъ завѣдомый членъ ордена. Ихъ честолюбіе — крупнѣе размѣромъ, потому что Римъ дѣйствительно правитъ доброю половиной всего христіанства. Не только въ монсиньорѣ, дѣлающемъ карьеру, и въ простомъ священникѣ вы находите человѣка, гораздо ближе стоящаго къ вамъ по своему умственному развитію, вкусамъ, привычкамъ, языку, понятіямъ.

Занимаясь съ моимъ аббатикомъ, я приглядывался къ нему и спрашивалъ себя: къ кому можно его приравнять у насъ, не то, что уже въ провинціи, а въ столицахъ? Ни къ какому духовному, хотя бы тотъ былъ и ученый «магистръ». Это молодой человѣкъ, прекрасно воспитанный, чрезвычайно живой и любознательный, безъ малѣйшаго фанатизма, интересующійся всѣми общественными вопросами, литературно-начитанный, свободно говорящій о всѣхъ вопросахъ религіи, іерархіи, порядкахъ своей церкви, безъ малѣйшей забитости или подобострастности. И такихъ, вѣроятно, не пять, не десять, а сотни и въ Римѣ, и внѣ его.

Но — скажутъ: если въ массѣ народа не замѣтно ни глубокой набожности, на даже внѣшнихъ формъ благочестія — развѣ это не вина священниковъ? Ихъ вліяніе до сихъ поръ въ силѣ, но оно совсѣмъ другое, чѣмъ, наприм., въ протестантизмѣ. Тамъ религія входитъ въ интимную жизнь прихожанъ. Каждый читаетъ Евангеліе и разсуждаетъ о религіи. А въ латинскомъ культѣ народъ не понимаетъ языка службы и чтеніе библіи «in vernaculo», т.-е. на доступномъ языкѣ не поощряется.

Римъ — центръ латинства, силенъ не тѣмъ, какъ народъ или буржуазія подготовлена для истинно-религіозной жизни, а тѣмъ, что отсюда идетъ жизненный духъ іерархіи, пріемовъ пропаганды, единообразіе обряда и навыка; здѣсь генеральный штабъ и высшая школа всемірной рати служителей католической церкви.

Если вы хоть недолго прожили въ Ринѣ, навѣрно вы встрѣчали въ извѣстные часы студентовъ богословія и семинаристовъ, попарно, длинными рядами, въ сутанахъ всякихъ покроевъ съ разноцвѣтными выпушками, красными, малиновыми, голубыми, съ мантильками и безъ мантилекъ. Прислушайтесь къ ихъ говору: это французы, нѣмцы, англичане, испанцы, поляки, наши хохлы (уніаты, русины), копты, сирохалдеи, болгары, армяне. Вы помните, конечно, и студентовъ въ красныхъ балахонахъ. Ихъ рисуютъ на всевозможныхъ картинкахъ изъ римскаго быта. Это воспитанники нѣмецкой коллегіи изъ католическихъ странъ: Австро-Венгріи, Рейнскихъ провинцій, нѣмецкихъ кантоновъ Швейцаріи. Это все будущіе епископы, архіепископы, всего лучше подготовленные у себя дома, до пріѣзда сюда, въ Римъ.

Сообразите, какая цѣпь накинута на весь христіанскій людъ въ видѣ этихъ разсадниковъ латинства, работающихъ потомъ по всему міру — по строго установленнымъ правиламъ, съ безусловнымъ повиновеніемъ верховному владыкѣ.

Вотъ гдѣ вселенская сила католичества и его универсальное положеніе, которое скорѣе возрастаетъ, чѣмъ падаетъ. И восточные культы Римъ давно пріурочилъ себѣ, а при Львѣ XIII, съ его широкимъ отношеніемъ къ «инославнымъ» обрядамъ — это можетъ пойти еще дальше.

Чтобы въ этомъ убѣдиться, надо въ недѣлю Богоявленія (Befana) походить въ церковь S. Andrea della Valle, на Corso Vittorio-Emanuele. Тамъ цѣлыхъ восемь дней сряду бываетъ рано утромъ служба какого-нибудь восточнаго обряда на національномъ языкѣ; а позднѣе проповѣдь на пяти или шести европейскихъ языкахъ. Проповѣди говорятъ нѣмцы, французы, ирландцы, испанцы, поляки; но эти священники (иногда и епископы) всѣ католики. А по утрамъ служба — исключительно восточная, со всѣми особенностями мѣстнаго богослуженія.

Въ январѣ 1898 года обѣдни эти происходили въ такомъ порядкѣ: сиро-маронитская, сирійская, халдейская (съ епископомъ), греческая (торжественная архіерейская) епископская болгарская, коптская, греко-русинская (на церковно-славянскомъ языкѣ, литургія нашего обряда), армянская — епископская. Изъ нихъ я не попалъ только на двѣ — сиро-маронитскую и сирійскую. А остальныя всѣ шесть выстоялъ, послѣ чего оставался и на проповѣди.

Каждый изъ туристовъ можетъ наглядно убѣдиться въ томъ, что къ Риму присоединились въ разное время и церкви, сохранившія свой обрядъ. И куріи какъ бы дѣла нѣтъ до того, какъ онѣ молятся, только бы онѣ не представляли изъ себя схизмы въ смыслѣ протеста противъ главенства римскаго первосвященника.

Въ церкви S. Andrea della Valle — одной изъ самыхъ посѣщаемыхъ въ Римѣ, всѣ эти обѣдни служатъ у главнаго алтаря, разумѣется, открытаго. По случаю праздниковъ Рождества Христова за алтаремъ — декоративная картина съ фигурами, въ человѣческій ростъ, изображающими поклоненіе царей и волхвовъ въ вертепѣ; декорація совершенно театральная, грубовато сдѣланная. Этотъ рядъ служеній называется, въ особыхъ афишахъ: «святой осьмидневницей Богоявленія Господа нашего Іисуса Христа» — «dell’Epifania di N. S. lesu Cristo». Внизу, на листѣ значится, что его святѣйшество, бравомъ отъ 11 августа 1887 года, даруетъ «Indulgenza Plenaria», т.-е. полное отпущеніе грѣховъ тому, кто будетъ присутствовать на пяти изъ этихъ обѣденъ, исповѣдуется и причастится.

Собиралось на ати службы всегда человѣкъ сто-двѣсти разнаго народа: иностранцы, въ особенности англичанки, патеры, монахи, семинаристы и случайная уличная публика, мелкіе лавочники, старухи, типа нашихъ салопницъ, подростки. Эта публика, ничего не понимая, выражала свое любопытство вставаньемъ на стулья и разглядываньемъ того, что дѣлается передъ алтаремъ, какъ дарового зрѣлища. Но для итальянцевъ все это было, въ то же время, какъ бы нѣчто свое. Не понимать службы католики привыкли. Не все ли равно: латынь или греческій языкъ, или церковно-славянскій. Служатъ у большого алтаря; и въ этотъ же часъ, въ капеллахъ, справа и слѣва, идутъ свои обѣдни, безпрестанно раздается звонъ колокольчика, и по церкви, туда и сюда, проходятъ священники въ облаченіи, а гдѣ идетъ служба, видны молящіеся.

«Вселенскій» характеръ такихъ службъ несомнѣненъ. Другое дѣло — какъ толковать ихъ съ точки зрѣнія чистаго православія или протестантства; но и сама по себѣ такая серія разноязычныхъ обѣденъ по восточному обряду любопытна и характерна.

Всего ярче выступаетъ разница богослуженія противъ латинскаго обряда въ такихъ службахъ, какъ халдейская или коптская. Допустить ее въ католическомъ храмѣ—доказательство большой терпимости или тонкой политики. Копты (а стало быть и абиссинцы) поютъ свою обѣдню до такой степени дико для европейскаго уха, что мѣстами мнѣ и вчужѣ дѣлалось жутко, почти какъ бы неприлично за мѣсто служенія. Такъ вѣдь должны служить ж абиссинцы, которыхъ вѣра сходна съ коптской. Недурно выходитъ и у халдейцевъі Дальше нельзя идти въ соблюденіи полной обрядовой обстановки разныхъ восточныхъ церквей, какъ дѣлаетъ ото Римъ.

Армянское духовенство, отъ епископа до причетниковъ и служекъ (ихъ было много) красиво облачается, въ стихаряхъ съ наплечниками, вродѣ бармъ русскихъ царей. Но пѣніе не далеко ушло отъ халдейскаго. На востокѣ чѣмъ своеобразнѣе служеніе обѣдни, тѣмъ вокальный элементъ его — обязательнѣе. Поэтому, выраженіе итальянскихъ католиковъ « пѣть обѣдню» гораздо вѣрнѣе, чѣмъ французскій терминъ «dire la messe», который, впрочемъ, примѣняется больше къ «messe basse».

Русскій простолюдинъ или баринъ (русскій языкъ я слышалъ на нѣкоторыхъ службахъ) долженъ былъ всего «чуднѣе» чувствовать себя, когда шли два служенія: греческое архіерейское и уніатское на церковно-славянскомъ языкѣ.

Греческіе уніаты живутъ издавна въ Италіи, въ Неаполитанской области и Сицилія. Это или потомки настоящихъ грековъ, или албанцевъ, употребляющихъ въ богослуженіи греческій языкъ. Въ Римѣ есть и особое духовное училище для такихъ «возсоединенныхъ» православныхъ.

Служба, съ которой я началъ, была наша архіерейская служба съ епископомъ въ сакосѣ и митрѣ, съ дикиріями и трикиріями, съ иподьяконами и протодьякономъ, съ пѣніемъ на клиросѣ хора, съ облаченіемъ владыки, какъ оно у насъ происходитъ. Есть, вѣроятно, кое-какія измѣненія, но они не бросаются въ глаза и русскому, знакомому съ литургіей. И произношеніе наше, какое употребляется въ семинаріяхъ, близкое къ новогреческому, съ этой звучащей какъ «и съ бэтой какъ «вэ». Когда епископъ выговаривалъ молитвенныя слова, съ крестообразнымъ движеніемъ своихъ свѣтильниковъ, хоръ пѣлъ ему, какъ у насъ: исъ поля итй, dècnoma! возгласъ, сохранившійся въ греческомъ текстѣ и въ русскомъ архіерейскомъ служеніи. Просто глазамъ и ушамъ своимъ можно было не повѣрить, что вы въ Римѣ, въ католической приходской церкви, среди толпы латинскихъ католиковъ.

Стало быть, здѣсь фактически существуетъ православная община, пріемлющая главенство папы, не уніатская, въ нашемъ (т.-е. польскомъ) смыслѣ, а коренная «грекокафолическая», удержавшая всѣ преданія восточной церкви, между тѣмъ какъ южнорусскіе уніаты много утратили подъ давленіемъ іерархіи, въ культурныхъ условіяхъ, какія существуютъ въ Галиціи.

У русиновъ (т.-е. по-просту австрійскихъ хохловъ) я уже побывалъ гораздо раньше, въ ихъ церкви, при уніатскомъ духовномъ коллегіи. Церковь эта какъ бы домовая, но ходъ въ нее съ улицы. Она во имя S. Sergio е Вассо. При Львѣ XIII въ ней уладили иконостасъ, но общій пошибъ остался латинскій. Настоятель коллегія, отецъ Л., галиційскій хохолъ. Мы съ нимъ объяснялись такъ: онъ по-малорусски, я — по-русски. Но и у него, и у другихъ священниковъ, уніатовъ и семинаристовъ видъ латинскій. Они носятъ сутаны, брѣются и подъ гребенку стригутъ волосы, что уже совсѣмъ нейдетъ въ греческому облаченію. Обѣдню, при мнѣ, въ ихъ церкви служилъ молодой священникъ, «префектъ» коллегія. Служба, хотя и греческая по уставу, но съ общимъ латинскимъ налетомъ. Священникъ оставался въ католическомъ беретѣ, и даже фелонь сидѣла на немъ не по нашему. Произносилъ онъ всѣ молитвй и возгласы за себя и за дьякона съ разными, странными для нашего уха акцентами и перемѣнами гласныхъ, вмѣсто «Дѣво» — «Диво», вмѣсто «помолимся» — «помолймся». Также пѣлъ и хоръ, помѣщавшійся на балкончикѣ, надъ входными дверьми. Эти галиційскіе южно-русскіе парни, одѣтые въ римскихъ семинаристовъ, поютъ совершенно такъ, какъ въ пьесахъ изъ малорусскаго репертуара, въ труппахъ Кропивницкаго и Саксаганскаго. Напѣвы ничего общаго съ йцпими не имѣютъ и звучатъ чѣмъ-то пѣсеннымъ, даже обыкновенный «Господи помилуй». Частенько они и сбивались, когда пѣли концертъ передъ раскрытіемъ царскихъ вратъ.

To-же случилось съ ними и на обѣднѣ, которая шла въ S. Andrea «соборне». Служилъ настоятель Л. съ двумя, если не тремя, священниками и двумя дьяконами. Дьяконы съ ораремъ обращаются не по нашему, не препоясываются крестъ на крестъ, а только перехватываютъ ихъ съ одного плеча на другое. Хоръ помѣщался на эстрадѣ подъ органомъ, а церковь очень просторная, съ большой соборъ въ губернскомъ городѣ. Семинаристы то и дѣло опаздывали на полминуты, а въ концертѣ фальшивили, сильно кричали и, когда у нихъ не хватило текста, стали распѣвать «алл и луня», совершенно на пѣсенный ладъ, точно хоръ парубковъ изъ «Не ходы Грицю та на вечерныци».

Но все-таки православному заѣзжему человѣку чуднб было слышать въ Римѣ, въ католической церкви, у открытаго алтаря, съ цвѣтами и скульптурными фигурами, голосъ священника, произносящій привычныя слова: «Благословеніе Господне на васъ» или возгласы дьякона: «Паки, паки миромъ Господу помолимся». Дьяконы говорятъ нараспѣвъ, какъ и священники, и высокимъ голосомъ, а не басовыми нотами.

Публика смотрѣла и на эту службу съ тѣмъ же любопытствомъ и бросилась по окончаніи къ проходу причта въ ризницу. Въ фелоняхъ и стихаряхъ эти священники и дьяконы смотрѣли несомнѣнно латинянами, бритые, въ беретахъ, вмѣсто камилавокъ. У настоятеля Л. беретъ былъ свѣтло-малиновый.

Но всѣ эти «овазательства» латинства идутъ отъ польскаго духовенства, а не отъ папы Льва XIII. Онъ, напротивъ, стоитъ за чистоту восточнаго обряда и ужъ никакъ не сталъ бы требовать бритья бородъ. Обратись къ нему, сегодня или завтра, община православныхъ, желающихъ служить обѣдню на церковно-славянскомъ языкѣ такъ, какъ ее служатъ каждое воскресенье въ русской посольской церкви, онъ, конечно, далъ бы на это разрѣшеніе съ полнымъ удовольствіемъ и даже приказалъ бы отдѣлать одну изъ капеллъ въ S. Andrea delle Valle или въ другой церкви по восточному образцу, съ иконами византійскаго пошиба.

И болгарскій архіерей служилъ при мнѣ, но не «соборне», а одинъ, съ дьякономъ и псаломщикомъ и, какъ мнѣ казалось, обѣдню вродѣ «messe basse», почти безъ пѣнія. Онъ пришелъ въ монашескомъ облаченіи, какъ бы нашъ іеромонахъ, и облачился потомъ передъ алтаремъ въ сакосъ и митру.

Да, универсальность римскаго «захвата», — окажутъ у насъ, — очевидна! Вѣдь не силой же тащили всѣхъ этихъ коптовъ, болгаръ, грековъ, халдейцевъ и армянъ въ Римъ. Ихъ, на иной взглядъ, «соблазнили»,т.-е. умѣли добиться отъ нихъ признанія главенства папы, но отсюда до насилія очень далеко.

Насиліе можетъ быть лишь тамъ, гдѣ церковь прибѣгаетъ къ силѣ, исходящей отъ государственной власти. Еще прежде у папы она была, да и то въ предѣлахъ папской области, т.-е. распространялась на четыре не полныхъ милліона итальянцевъ. Но теперь сила сдѣлалась чисто духовной и въ самомъ Римѣ. Ватиканъ ни отъ кого не зависитъ и все, что дѣлается въ католичествѣ, происходитъ въ лонѣ церкви, не признающей никакого другого авторитета, кромѣ главенства папы. Въ этомъ основная пружина латинства. И съ тѣхъ поръ, какъ въ Римѣ бокъ-о-бокъ живутъ двѣ враждебныя власти: національно — государственная и ватиканская, папа свободенъ отъ всякихъ привязокъ мірского характера. Если въ Ватиканѣ не перестаютъ стремиться къ востановленію свѣтской власти, это— «aus Prinzip», какъ говорятъ нѣмцы. Но о большей свободѣ внутри государства, къ которому курія стоитъ въ положеніи чистой крамольницы — и мечтать нельзя.

Въ послѣднія десять лѣтъ антиправительственная пропаганда подъ разными флагами: федерализма, республиканства, даже соціализма, приняла огромные размѣры. Подъ предлогомъ обсужденія своихъ интересовъ, духовно-нравственныхъ, въ церквахъ, по всей Италіи, просто-на-просто происходятъ революціонныя сходки клерикаловъ, произносятся возмутительныя воззванія. Дошло до того, что въ Миланѣ архіепископъ запретилъ выставлять флаги въ дни національныхъ торжествъ. При мнѣ въ день Статута, въ мартѣ, когда вся патріотическая Италія праздновала иллюмипаціей новую вру конституціонной Италіи, зданія, принадлежащія куріи, всѣ умышленно стояли темными. А попробуйте, зайдите на проповѣдь или «конференцію» иного проповѣдника хотя бы, наприм., въ церковь іезуитовъ, и вы тамъ убѣдитесь, какой свободой пользуется духовенство, всенародно, на глазахъ полиціи, которая прогуливается тутъ же, для порядка, такъ какъ церкви, кромѣ Петра и еще нѣкоторыхъ, объявлены «національной собственностью».

Попалъ я на конференцію іезуита Zocchi, въ Gesu, въ дообѣденное время. Вся обширная церковь была биткомъ набита. Іезуитъ краснорѣчивъ, импровизируетъ свободно, говоритъ съ пафосомъ и обиліемъ жестовъ. Тема его была: празднованье воскресенья въ интересахъ трудового люда. Патеръ Дзокки считается соціалистомъ въ неокатолическомъ духѣ.

Вначалѣ онъ цѣлую четверть часа взывалъ къ своимъ слушателямъ, изображая имъ картину «постыднаго плѣненія и рабства», въ которомъ находится церковь, и такъ «костилъ» правительство, что его не то что ужъ въ странѣ съ абсолютной властью, а въ любомъ католическомъ государствѣ съ республиканскимъ правленіемъ, конечно, притянули бы къ отвѣтственности.

И такихъ «конференцій» и проповѣдей произносится и въ Римѣ, и въ остальной Италіи безъ конца. Вселенская сила католичества не боится свѣтской власти. Она боится одного — духа времени, свободнаго мышленія, отрицанія ея традицій. Не даромъ каждый сторонникъ Ватикана считается, прежде всего, съ масонствомъ. Намъ ото кажется страннымъ. А въ Италіи и Франція масонство также сила, и прямо антиклерикальная, и черная братія знаетъ, что она для нея всего опаснѣе.

Тѣ, кто видитъ въ папствѣ прямое продолженіе римской имперіи съ захватомъ всего міра (въ томъ числѣ и авторъ романа «Римъ»), правы только на половину. Владычество куріи твердо до тѣхъ поръ, пока она пользуется психическимъ настроеніемъ темной массы, а въ руководящихъ классахъ находить себѣ союзниковъ, отстаивающихъ старый порядокъ или же желающихъ разрушенія новаго.

Мнѣ будутъ долго памятны слова знаменитаго историка, профессора Вйлляри, во Флоренціи, когда мы говорили о возрастающемъ обаяніи Ватикана:

— Тѣ, кто сохраняетъ еще христіанскія вѣрованія, начинаютъ находить, что лучше имѣть одного духовнаго главу, чѣмъ ударяться въ сектантство.

Но и это еще не главное. Человѣкъ, его творческая способность еще долго будутъ нуждаться въ томъ, что позволило папамъ создать въ Римѣ всесвѣтное учрежденіе, сила котораго — въ воздѣйствіи на духовныя потребности массъ, не нашедшія еще себѣ другого русла.