ВѢЧНЫЙ ГОРОДЪ

VI Римѣ—столица Италіи

Римъ до и послѣ 1870 г. — Чѣмъ была столица папской области. — Обличители новаго Рима. — Правы ли они во всемъ? — Крахи и пролетаріатъ. — Квириналъ. — Дворъ и его жизнь. — „Circolo“ королевы. — Придворные бал. — Есть ли въ Римѣ милитаризмъ? — Дворянство, чиновничество, буржуазія. — Римская дума. — Парламентъ. — Трагическая смерть радикала Кавалотти. — Печать. — Соціальные вопросы. — Аграрное движеніе. — Настроеніе молодежи. — Книга Europa Giovane. — Подвохи клерикаловъ. — Чѣмъ кончится борьба. — Отдадутъ ли папѣ обратно его столицу?

Съ высотъ Яникула смотритъ на Римъ — въ сторону Петра м Ватикана — легендарный герой Италіи. Его сверстники брали когда-то вѣчный городъ при Піѣ IX, послѣ февральской революціи, и провозгласили въ немъ республику; а король-объединитель, также его соратникъ, снова овладѣлъ Римомъ въ 1870 г.

Постойте у подошвы памятника Гарибальди. Если даже вы любите Римъ самъ по себѣ, а не только какъ теперешнюю столицу объединеннаго королевства, то и тогда вы, по доброй волѣ, не отдадите его Ватикану.

Съ тѣхъ поръ, какъ онъ въ рукахъ «итальянцев», которыхъ коренные римляне такъ не долюбливаютъ, развѣ его всемірное и вселенское значеніе упало — или ослабло? Римъ католичества и Римъ, хранилище античной культуры, памятниковъ древности, средневѣковья и Возрожденія — что онъ потерялъ и что онъ выигралъ?

Ужъ въ чемъ другомъ, а въ равнодушіи къ памятникамъ Рима никакъ нельзя упрекнуть правительство объединенной страны. Мы это видѣли въ нашихъ прогулкахъ внутри стѣнъ Рима и внѣ ихъ. Если сами итальянцы разныхъ провинцій, и въ томъ числѣ уроженцы Рима, имѣютъ поводъ и право жаловаться на теперешніе порядки, то ужъ никакъ не иностранцы, проживающіе въ вѣчномъ городѣ «по своимъ надобностямъ».

Лучшее доказательство того, что Римъ — столица Италіи — привлекаетъ сильнѣе прежняго весь свѣтъ, это возрастающій наплывъ ихъ, изъ года въ годъ. Римъ съ 1870 г. не сталъ городомъ съ милліоннымъ населеніемъ, какъ объ этомъ мечтали пылкіе патріоты; но и помимо прилива итальянцевъ, войска, чиновниковъ, рабочихъ, купцовъ, ремесленниковъ (теперь въ Римѣ слишкомъ 400,000 жителей противъ прежнихъ не полныхъ 200,000 при Піѣ IX) — иностранцевъ стало приливать гораздо больше прежняго.

И раньше, въ 1874 году, и въ сезонъ 1897—98 г., въ разговорахъ не съ одними римлянами, а также и съ иностранцами, я выслушивалъ охи и ахи насчетъ прежняго Рима, — Рима папъ. И русскіе также повторяютъ эти сѣтованія.

Но чѣмъ же Римъ папъ, Римъ тридцать, сорокъ и шестьдесятъ лѣтъ назадъ (гоголевское время) былъ такъ привлекателенъ для пріѣзжаю люда? Своей заброшенностью? Она дѣйствительно была налицо. Своими порядками? Для кого же эти порядки были пріятны? Даже не для иностранцевъ, хотя имъ жилось свободнѣе, чѣмъ подданнымъ его святѣйшества.

Почитайте лучшія книжки о старомъ Римѣ, написанныя иностранцами, безъ всякаго партійнаго духа. Возьмите въ особенности книжку анонимнаго нѣмца Rom im Jahre 1833, вы найдете тамъ, въ сжатой формѣ, весь Римъ гоголевскаго времени, т.-е. тридцатыхъ годовъ.

— Вольнѣе жилось!… Было больше поэзіи!… Какъ же можно сравнить!…

«Вольнѣе»? Въ какомъ смыслѣ? Да, можно было ходить по улицамъ въ чемъ попало, жить въ захолустьяхъ, если угодно — чуть не въ звѣриномъ образѣ. Но и только. Дешевизна была тогда не въ одномъ Римѣ, а по всей Италіи. А попробовали бы вы тогда жить въ Римѣ съ такимъ же комфортомъ, съ какимъ вы живете теперь въ отелѣ, за десять лиръ въ день: вы бы тратили никакъ не меньше.

Я нарочно разспрашивалъ у русскихъ старожиловъ, знающихъ Римъ болѣе сорока лѣтъ. Одинъ изъ нихъ, извѣстный художникъ, совсѣмъ поселившійся здѣсь, безъ всякихъ преувеличеній нарисовалъ мнѣ картину тогдашней жизни въ Римѣ. Привольно жилось иностранцамъ — художникамъ, потому что они знали только свои прогулки, работу, моделей и товарищескія пирушки. А каково было всему остальному населенію? Да и каждому иностранцу, кто пожелалъ бы жить такъ, какъ онъ привыкъ тогда чувствовать себя въ Лондонѣ, Парижѣ, Берлинѣ, даже Вѣнѣ?

— Ни одной порядочной газеты нельзя было достать, — передавалъ мнѣ русскій старожилъ. — Въ кафе, въ каждомъ, засѣдали шпіоны. Такъ съ утра приходятъ и слушаютъ. Намъ-то было хорошо: громко балакаемъ себѣ по-русски; а итальянцы ни о чемъ, кромѣ самыхъ пустяковъ, и не разговаривали.

И ото только цвѣточки… А порядки управленія? Полнѣйшій запреть всему, что отзывалось гарантіей свободы личности. Никакого подобія общественной иниціативы, ни промышленности, ни заботъ о сельскомъ бытѣ, ни правильно организованной школы, непомѣрное взяточничество, казнокрадство, тайная распущенность нравовъ, ростовщичество, принудительное говѣнье, полнѣйшій произволъ полиціи разныхъ вѣдомствъ и наименованій, сѣченье розгами и веревками, даже за шумъ въ театрѣ, каторжныя работы за малѣйшій политическій проступокъ, разстрѣливанья, эшафотъ…

Неужели все ото — атрибуты райскаго житья? И нельзя не удивляться, что нашъ великій сатирикъ, въ своемъ обожаніи тогдашняго Рима, закрывалъ на все ото глаза и въ знаменитомъ отрывкѣ изъ римской жизни до такой степени превознесъ его надъ Парижемъ.

Созерцательную, научно — артистическую жизнь можно вести здѣсь, и теперь никакъ не хуже чѣмъ сорокъ лѣтъ назадъ. Рессурсовъ для изученія чего бы то ни было гораздо больше. Даже и Ватиканъ шире раскрылъ двери своихъ архивовъ всѣмъ иностранцамъ въ послѣдніе годы, при Львѣ XIII, т.-е. съ тѣхъ поръ, какъ Римъ— столица Италіи.

И какое право имѣемъ мы, иностранцы, умничать: слѣдуетъ ли Риму быть столицей объединеннаго королевства, когда къ осуществленію этой мечты стремилась громадная масса итальянцевъ? Да и теперь, открой правительство плебисцитъ по этому вопросу— за Римъ — столицу очутится большинство. Но окажется и меньшинство — противъ? Конечно. И за послѣдніе десять лѣтъ это меньшинсгво разрослось. Въ рядахъ недовольныхъ найдутся, кромѣ папистовъ, и республиканцы, и соціалисты, и даже анархисты.

«Итальянцевъ»,т.-е. всѣхъ, кто овладѣлъ Римомъ въ 1870 г., не любятъ не одни уроженцы его: и неаполитанцы, и сицилійцы, и всякіе другіе провинціальные туземцы, склонные къ мѣстному патріотизму, мечтающіе о федеральной республикѣ или союзѣ отдѣльныхъ штатовъ.

Но пока это случится — нація живетъ: она сплотилась, ея правительство признано народнымъ голосованьемъ вездѣ, куда пьемонтцы вошли побѣдителями, въ томъ числѣ и въ Римѣ.

Предположимъ, что федерація, даже республиканская, сдѣлается фактомъ. Но если Римъ отдадутъ папѣ съ полосой земли до моря (самый теперь любимый проектъ патеровъ), то каково будетъ жителямъ этого всемірнаго города? Вѣдь онъ и тогда останется многолюднымъ. И тогда, кромѣ иностранцевъ, въ немъ будутъ итальянцы римскаго и не римскаго происхожденія, въ званіи вѣрноподданныхъ его святѣйшества. Стало, они добровольно согласятся на абсолютный режимъ? Другою при папахъ и быть нс можетъ.

Сочувствовать атому, кромѣ крайнихъ клерикаловъ, никто не въ состояніи, и я сильно сомнѣваюсь, чтобы и самое духовенство, особенно внѣ Рима, было сплошь полно сторонниковъ свѣтской власти папы. Еслибъ я хотѣлъ привести нѣкоторые разговоры на эту тему, читатели увидали бы, что и черная братія, въ молодомъ поколѣніи, совсѣмъ не мечтаетъ о возстановленіи прежней куріи.

У Рима, какъ столицы Италіи въ тѣсномъ смыслѣ, есть не мало изъяновъ по его положенію. Городъ окруженъ пустырями на десятки верстъ, въ немъ нѣтъ никакихъ своихъ производительныхъ силъ. Онъ расположенъ такъ, что въ немъ не можетъ быть удобствъ другихъ столицъ Европы. Въ немъ цѣлые обширные кварталы надо застроить и множество самыхъ настоятельныхъ работъ произвести на счетъ государства или муниципалитета.

Но теперешнее правительство всего менѣе виновато передъ старымъ Римомъ. Оно увлеклось своими планами, вмѣстѣ съ представительствомъ страны, впало въ «манію величія, какъ нынче выражаются объ Италіи. Въ этой манги Римъ игралъ также значительную роль. Мечтали о милліонномъ населеніи; но оно не явилось. Началась строительная лихорадка, эпидемія грюндерства, какъ бывало вездѣ: въ Парижѣ, въ Вѣнѣ, еще болѣе въ Берлинѣ. Но тамъ, въ каждой столицѣ и около нея, разрослась промышленность; а въ Римѣ она отсутствовала, и въ десять-двадцать лѣтъ не создашь ее изъ ничего.

Каждый обличитель «итальянскихъ» порядковъ, указывая вамъ на крахъ строительной лихорадки, на заброшенные или недостроенные дома въ Prati Castello или около Porta S. Giovanni, или за Porta S. Lorenzo, будетъ навѣрно повторять:

— Ничего подобнаго при папахъ не было! Въ Римѣ теперь пролетаріатъ, а прежде народъ жилъ, хоть и бѣдно, но всетаки жилъ.

Въ чемъ же однако дѣло? Припомните. Строительство вызвало спекуляціи. Сотни домовъ остались на рукахъ банковъ и некому ихъ было достраивать. До сихъ поръ тянется домовый и квартирный кризисъ. Въ Римѣ, сравнительно съ папской эпохой, много чиновниковъ, купцовъ, военныхъ, ремесленниковъ и чернорабочихъ, не мало и рантьеровъ. Но домовъ настроили больше, чѣмъ нужно теперь, и домъ въ пять-шесть этажей, дающій въ Петербургѣ не одинъ десятокъ тысячъ рублей доходу, не дастъ и 30% такой суммы въ Римѣ.

Не это одно печально. Рантье будутъ побѣднѣе — вотъ и все. Но строительство потянуло въ Римъ рабочихъ изъ крестьянъ разныхъ мѣстностей, больше съ юга. Разразился крахъ. Было это уже около десяти лѣтъ тому назадъ. Работы стали. Нѣсколько тысячъ пришельцевъ остались безъ заработка. Водворяться на родину имъ не на что. Они и перебиваются кое-чѣмъ изо дня въ день. Вотъ пролетаріи новаго Рима — столицы Италіи. За нихъ теперешній режимъ и несетъ нравственную отвѣтственность — и только за нихъ. А прежде, цѣлыми вѣками, римскій черный народъ, въ сущности, не переставалъ быть «гольтепой», жилъ кое-чѣмъ, не правильной работой, а работишкой, мелкимъ торгашествомъ, прихлебатель-ствомъ, шляньемъ по улицамъ, попрошайствомъ, ниществомъ. Въ тѣ «благословенныя» времена, о которыхъ вздыхаютъ любители стараго Рима, народомъ никто не занимался, оставляли его въ грубѣйшемъ невѣжествѣ, не открывали для него никакихъ постоянныхъ источниковъ заработка; но не давали ему умирать съ голоду, и въ безчисленныхъ богадѣльняхъ, монастыряхъ, госпиталяхъ раздавали ему милостыню пищей, одеждой, а то и деньгами.

Римское простонародье унаслѣдовало всѣ характерныя свойства того plebs’a, который вѣками жилъ на счетъ цезарей и тріумфаторовъ. Всегда, при имперіи, было въ Римѣ до двухсотъ тысячъ человѣкъ, живущихъ на подачку правительства.

Новый пролетаріатъ, вызванный строительнымъ крахомъ, сводится всего къ нѣсколькимъ тысячамъ пришлыхъ рабочихъ. Статистика показываетъ не больше восьми-девяти тысячъ. Они-то и наполняютъ тѣ недодѣланные (даже безъ крышъ) дома, которые живописно описаны Зола въ главѣ, гдѣ его герой попадаетъ въ Prati Castello. Но и тутъ мой парижскій собратъ погрѣшилъ противъ настоящей дѣйствительности. -

Сколько разъ римляне говорили мнѣ, что настоящіе трастеверинцы, коренные уроженцы Рима, не живутъ въ этихъ домахъ. У Золя молодой малый, братъ дѣвушки, влюбившейся въ князя, называеть себя съ гордостью: «Romano di Roma»[59]. А въ этихъ-то домахъ и ютятся пришлые рабочіе.

Съ членомъ одного Общества, занимающагося именно этими пролетаріями, я обходилъ и дома бѣдныхъ, въ кварталѣ за воротами S. Lorenzo, и то, что я тамъ видѣлъ, по увѣренію моего спутника, можетъ служить мѣриломъ и для двухъ другихъ мѣстностей, гдѣ живутъ пришлыя жертвы безработицы, квартала около кургана Testaccio и въ Prati Castello.

Обществу этому банки уступаютъ въ наемъ дома, оставшіеся на ихъ рукахъ, почти даромъ, за уплату городскихъ поборовъ. Мы обошли нѣсколько такихъ домовъ. Всѣ квартиры, въ которыя мы входили, состоятъ изъ одной или двухъ комнатъ съ кухней. Мѣсячная наемная плата — 6–8 франковъ. Это показалось мнѣ поразительно дешево. Квартиры въ 8 франковъ такія, что въ Петербургѣ большинство мелкихъ служащихъ помѣщается хуже, к мягкость климата позволяетъ обходиться безъ топки. Заработокъ такихъ пролетаріевъ съ семействами никогда не больше двухъ франковъ въ день, а чаще и въ недѣлю они не заработаютъ больше четырехъ лиръ. По они всетаки живутъ гораздо лучше десятковъ тысячъ нашихъ чернорабочихъ Петербурга и Москвы. Даже и сравнивать нельзя!

Членъ Общества, водившій меня по домамъ пролетаріевъ, жаловался не на правительство, а на римскій муниципалитетъ, который не желаетъ оказать этому люду болѣе прочную поддержку или дать хоть небольшую субсидію Обществу.

Въ муниципалитетѣ почти половина гласныхъ — консерваторы; а немало и явныхъ папистовъ. И въ этомъ они вѣрны порядкамъ блаженной памяти папской эпохи. Тогдашній режимъ тратилъ много на благотворительность, какъ на средство церковнаго подчиненія. Такого рода милостыня всегда неразлучна съ нищенствомъ; а оно, до сихъ поръ, въ крови римлянъ. Здѣсь, кому хотите, плохо одѣтому, дайте су, на улицѣ—онъ возьметъ навѣрно.

Пролетаріевъ же въ лондонскомъ, парижскомъ или берлинскомъ смыслѣ, т.-е. рабочихъ на фабрикахъ и заводахъ — здѣсь и при папахъ не было, да и теперь почти нѣтъ. Стоитъ вамъ только объѣхать Римъ вокругъ стѣнъ, чтобы убѣдиться, что около него нѣтъ почти фабричныхъ строеній. Стало-быть и по этой части любителямъ стараго Рима нечего особенно сокрушаться. Правительство не можетъ своей властью создавать индустрію, но во всякомъ случаѣ перенесеніе столицы Италіи въ Римъ уже вызвало и будетъ еще сильнѣе вызывать промысловое движеніе.

Главный поводъ къ недовольству — подати, тяжесть налоговъ. Они, дѣйствительно, велики. Стоитъ ваиъ только поразспросить любого кабатчика, лавочника, владѣльца лачуги или огорода, чтобы видѣть, какой процентъ дохода поглощаютъ налоги и поборы всякаго рода.

И въ самыхъ передовыхъ странахъ Европы — во Франціи, Англія — налоги также велики; но жить легче, потому что заработокъ доступнѣе и выше. Желаніе занять мѣсто великой державы, огромное войско, расходы на флотъ и колоніальныя экспедиціи дѣлаютъ то, что Италія тратитъ на вооруженіе четыреста милліоновъ; а на два министерства — земледѣлія и народнаго образованія — сорока. Этихъ двухъ цифръ вполнѣ достаточно безъ всякихъ комментарій. Съ римлянъ, т.-е. съ тѣхъ, кто были подданными папы, не такъ брали много налоговъ — ato точно; но зато папское правительство еле-еле справлялось съ своей областью; его поддерживали австрійскіе и французскіе штыки, оно тратило еще меньше на поднятіе матеріальнаго уровня, на промышленность, земледѣліе и школы. Не надо забывать, что духовенство владѣло собственностью всякаго рода, чуть не на пятьсотъ милліоновъ лиръ. Съ такимъ капиталомъ можно было кое-что удѣлять на Римъ и его населеніе. А вѣдь курія весьма мало дѣлала собственно для городского благоустройства и благосостоянія трудовой массы.

Городъ Римъ, потерялъ ли онъ съ тѣхъ поръ, какъ папа считаетъ себя плѣнникомъ въ Ватиканѣ? Нисколько, и тѣмъ, кто зналъ его въ 1870 г., хорошо памятно, какою была тогда столица папской области и какою представлялась столица Италіи въ сезонъ 1897—98 г.

Правительству объединенной Италіи выпала небывалая и весьма трудная доля: управлять страной изъ столицы, гдѣ двѣ власти— одна новая, неокрѣпшая, играющая, противъ воли, роль хищницы, узурпаторши, и другая — древняя, освященная святостью преданій, историческимъ правомъ. И вторая власть какъ разъ въ по слѣднія двадцать лѣтъ, изъ своей темницы, получала все сильнѣйшее обаяніе во всемъ католическомъ мірѣ; больше того: ея представитель сумѣлъ занять мѣсто высшаго миротворца и суперарбитра въ международныхъ политическихъ осложненіяхъ.

Положеніе необычайно трудное и надо еще удивляться, что итальянское правительство до сихъ поръ держится. А тутъ еще подоспѣли скорпіоны внутренней политики: финансовый крахъ, разоблаченіе своей итальянской Панамы, взрывъ недовольства диктатурой того министра, бывшаго гарибальдійца, передъ которымъ такъ долго всѣ преклонялись.

Двору въ Римѣ нельзя соперничать съ Ватиканомъ, не даромъ онъ живетъ въ захваченномъ папскомъ дворцѣ, въ томъ Бвири-налѣ, гдѣ умеръ папа Пій VIII и собирались цѣлыхъ три конклава сряду. Квириналъ, какъ королевская резиденція, не имѣетъ ни размѣровъ, ни великолѣпія и резиденцій второстепенныхъ европейскихъ державъ. Маргарита Савойская популярна, и даже заядлые паписты должны признать, что она развитая женщина, съ серьезной начитанностью, искренно интересуется всѣмъ, что относится къ умственной и художественной области, стоитъ во главѣ многихъ учрежденій и обществъ, бываетъ на всякихъ лекціяхъ, концертахъ, засѣданіяхъ, принимаетъ запросто ученыхъ, художниковъ, писателей, виртуозовъ. Покойный мужъ ея былъ только конституціонный король и военный. Дворъ очень доступный, съ демократическимъ оттѣнкомъ; но онъ не даетъ тона, тратитъ мало на то, чтобы поднять свой престижъ, не имѣетъ даже ни одного своего театра, не даетъ крупныхъ субсидій такимъ учрежденіямъ, которыя помогаютъ блеску столицы, какъ центра національной жизни, во всѣхъ смыслахъ я направленіяхъ.

Въ теченіе зимняго сезона даютъ два-три бала. У королевы бываютъ вечерніе пріемы. Доступъ къ ней для иностранцевъ черезъ посольство довольно легкій. Королевѣ представляются обыкновенно передъ балами, кромѣ простыхъ пріемовъ въ ея внутреннихъ покояхъ.

Парадные залы и салоны Квиринала были бы достаточно обширны для всякаго частнаго дома, но для толпы, какая бываетъ на балахъ, помѣщеніе тѣсновато. Отдѣлка богатая, въ самыхъ просторныхъ комнатахъ; а въ другихъ, проходныхъ — ординарнѣе, чѣмъ въ любомъ старинномъ palazzo какой-нибудь княжеской фамилія. Цѣнныхъ картинъ и очень рѣдкихъ objets d’art почти что незамѣтно. Одна только гостиная съ гобеленами въ хорошемъ стилѣ. Танцовальная зала съ краснымъ штофомъ превращается въ столовую — на парадныхъ обѣдахъ.

Лѣстница, по которой поднимаются во время баловъ — голая, безъ фресокъ я мраморныхъ украшеній; но ее обставляютъ растеніями, и тогда она красива. Парадность сводится къ нѣсколькимъ кирасирамъ громаднаго роста и лакеямъ въ красныхъ ливреяхъ съ серебрянымъ галуномъ, нѣсколько тяжелаго покроя и — сколько я замѣтилъ — не первой свѣжести.

То, что называется «сігсоіо» королевы, т.-е. вечернія аудіенціи, происходятъ въ девять часовъ, въ двухъ парадныхъ гостиныхъ. Входъ по другой, винтовой лѣстницѣ, съ меньшимъ нарядомъ стражи и прислуги. Мужчины собираются въ гостиную поменьше, дамы или мужчины съ дамами въ большой салонъ. Камергеры и гофмейстеры — въ вицмундирныхъ фракахъ и орденахъ.

Все вмѣстѣ—довольно просто, безъ излишней напыщенности и строгости. Тѣхъ, кто получилъ приглашеніемъ спискомъ въ рукѣ, камергеръ разставляетъ по націямъ, соблюдая старшинство пословъ, отрекомендовавшихъ своихъ соотечественниковъ.

Въ мужской гостиной, когда я представлялся, стояло человѣкъ до семидесяти. Столько же и въ гостиной рядомъ, гдѣ ждали королеву дамы — однѣ или въ сопровожденіи мужей, отцовъ и братьевъ. Королева обходила сначала ту гостиную отъ одного конца круга до другого. Оттуда и терминъ «circolo» [60].

Королева славится своимъ умѣньемъ вести непрерывную бесѣду, переходя отъ одного лица къ другому. Она говоритъ на нѣсколькихъ языкахъ, въ томъ числѣ свободно и съ пріятнымъ акцентомъ по-нѣмецки. Утомленіе подобныхъ «круговъ» (ихъ всегда два) она выноситъ чрезвычайно легко. Всѣмъ, кто ждетъ, приходится потяжелѣе, и на моихъ глазахъ какой-то старикъ, итальянецъ, не выдержалъ — упалъ въ обморокъ отъ духоты или стоянья на ногахъ больше часа.

И случилось это минуты три-четыре послѣ того, какъ дошла очередь и до меня. Я сталъ между американцемъ и нѣмцемъ. Королева, въ сопровожденіи камергера медленно обходила кругъ. Она еще очень сохранилась. Никто не скажетъ, что это мать взрослаго, женатаго сына. На первый взглядъ, судя по портретамъ, она кажется очень рослой, если судить по таліи и головѣ; но росту она средняго, въ послѣдніе годы пополнѣла, но еще не потеряла таліи. Въ бѣломъ платьѣ съ серебромъ и съ традиціоннымъ жемчужнымъ колье, она весьма эффектна, красивѣе и свѣжѣе очень многихъ молодыхъ женщинъ и дѣвицъ, итальянокъ и иностранокъ, какія представлялись ей и въ тотъ вечеръ, и потомъ на балу.

Она, подойдя ко мнѣ, заговорила со мною, какъ бы продолжая все тотъ же разговоръ, тихо, пріятными, низковатыми нотами, по-французски, быстро, немного кидая слова. Послѣ двухъ — трехъ вопросовъ о моемъ пріѣздѣ въ Римъ, она сназала мнѣ, что ее въ особенности интересуетъ одинъ изъ моихъ романовъ, который она перевела «Cité chinoise» — вѣрный переводъ «Китай-города». Русскій языкъ она все еще надѣется изучить, на что нельзя было не отвѣтить ей, что кнѣ будетъ это вдвойнѣ лестно, и какъ русскому, и какъ романисту.

Когда со старичкомъ на противоположномъ концѣ сдѣлалось дурно, королева повернулась въ ту сторону и заботливо послала туда одного изъ придворныхъ. Ей тотчасъ же пришли сказать, что старичокъ оправился. Она сказала мнѣ еще нѣсколько очень любезныхъ словъ и перешла къ нѣмецкому разговору съ моимъ сосѣдомъ справа, который самъ ей доложилъ, что онъ не просто «Geheimrath» [61], а «Wirklicher Geheimrath» [62], иногда она была уже далеко, шепнулъ мнѣ, показывая глазами, сколько ея величеству пришлось продѣлать представленій въ обѣихъ гостиныхъ:

— Sehr anstrengend für die Dame! [63]

Это «für die Dame» было архи-нѣмецкое.

На балы въ Квириналѣ въ Римѣ, въ болѣе избранномъ обществѣ, смотрятъ какъ на то, что у насъ зовется «толчея». Тутъ весь оффиціальный міръ, вплоть до средней руки чиновниковъ съ женами и дочерьми. Римская знать — та, которая держится еще Ватикана— совсѣмъ не бываетъ въ Квириналѣ, а та, что сдѣлалась «бѣлой», тоже какъ бы сторонится отъ такихъ слишкомъ доступныхъ пріемовъ. Тѣмъ, кто не танцуетъ, не особенно занимательно на придворныхъ балахъ. Мужчинъ, пріѣхавшихъ въ одиночку, отдѣляютъ и они должны ждать въ небольшой гостиной, откуда входъ въ галлерею, ведущую въ танцовальный залъ. Ждать приходится съ добрый часъ. Лакей стоитъ у двери и не пускаетъ до тѣхъ поръ, пока не начнутся танцы. Никого изъ дежурныхъ придворныхъ не видно. Это похоже на жданье у кассы театра. Гостиная вся набита, до краевъ, и всѣ должны стоять на ногахъ. Когда отворяютъ наконецъ дверь, всѣ бросаются въ коридоръ, многіе бѣгомъ. А въ залу долго нельзя проникнуть — въ дверяхъ стоитъ стѣна. И чтобы пройти въ гостиныя, надо знать, что справа холодный коридорчикъ, вдоль стѣнъ танцовальной залы, приведетъ васъ туда. Танцуютъ на коврѣ, офицерики, молодые люди во фракахъ. Въ мундирахъ только нѣсколько придворныхъ. Королевская чета стоитъ посрединѣ залы, около двухъ большихъ креселъ. Король — сѣдой, какъ лунь, съ возбужденнымъ, загорѣлымъ лицомъ и огромными усами, во фракѣ и бѣломъ галстукѣ. Въ антракты и онъ, и королева обходятъ кругъ и разговариваютъ съ тѣми, кто имъ представляется. Обиліе черныхъ фраковъ и скромныя формы офицеровъ, даже и кавалерійскихъ полковъ, даютъ балу самую обыкновенную физіономію. Дипломатическій корпусъ — также не въ мундирахъ. Гостиныя рядомъ съ танцовальной залой всегда оживленнѣе. Тутъ только можно разглядѣть туалеты и поискать красивые лица и бюсты. Въ одномъ азъ тѣсноватыхъ салоновъ — буфетъ съ прохладительнымъ и сластями, безъ шампанскаго. Позднѣе сервируютъ въ двухъ другихъ залахъ ужинъ, за отдѣльными столиками. Ихъ берутъ приступомъ и больше половины приглашенныхъ остаются безъ ужина. Въ антракты между танцами разносятъ мороженое, пуншъ и конфеты — все довольно бѣдновато.

Въ конституціонномъ государствѣ дворъ не обязанъ разоряться свыше своей «liste civile»; но онъ могъ бы держаться на извѣстной высотѣ и привлекать столичное общество всѣхъ слоевъ и оттѣнковъ, еслибъ король былъ такихъ же интеллигентныхъ свойствъ, какъ королева.

Онъ былъ всей душой преданъ идеѣ внѣшняго могущества своей отчизны, и солдатъ заслонялъ въ немъ все остальное.

Войско стоитъ непомѣрно много для бюджета такой небогатой страны, какъ Италія. Армія утратила свой престижъ съ абиссинской катастрофы. Но все-таки нація не можетъ отказаться отъ претензіи быть первоклассной державой и несетъ тяжести налоговъ.

Нельзя сказать, чтобы въ Римѣ (да и въ остальной Италіи) чувствовался милитаризмъ. Офицеры на видъ — бравый народъ, солдаты хорошо одѣты и обучены. И тѣ, и другіе держатъ себя вездѣ — на улицѣ, въ кафе, въ театрѣ — чрезвычайно порядочно и скромно. Я не военный, но на меня давно итальянская армія производитъ лучшее впечатлѣніе, чѣмъ французская. И солдаты, и офицеры красивѣе, болѣе рослые, съ хорошей выправкой, молодцеватѣе.

Римская толпа охотно смотритъ на военные церемоніи и парады; но вы никогда и нигдѣ не замѣтите той сантиментальной нѣжности къ военщинѣ, какъ въ парижской публикѣ. Я видѣлъ двѣ церемоніи: въ 20-ю годовщину смерти Виктора-Эммануила и въ день празднованія статута. Энтузіазма нѣтъ, крики умѣренные, больше любопытства, чѣмъ патріотическаго одушевленія. Но вѣдь энтузіазма незамѣтно и при процессіяхъ въ Петрѣ и Ватиканѣ. Римъ — городъ разноязычный, полный иностранцевъ; а коренное населеніе всегда отличалось скептицизмомъ, тѣмъ, что выражается прибауткой: «на насъ не подивй». Патріотическое чувство у коренного римлянина при папахъ не могло развиваться. Онъ его утратилъ съ незапамятныхъ временъ.

Столицѣ объединенной Италіи могло бы придавать блескъ дворянство. Его не мало въ Римѣ — и чужого, т.-е. со всѣхъ концовъ Италіи, и своего — природнаго. Не враждебное идеѣ единой Италіи дворянство правительство привлекаетъ, какъ умѣетъ: даетъ почетныя званія — сенаторовъ и придворныхъ чиновъ; наполняетъ ряды дипломатовъ, генералитета, высшей администраціи. Римскіе бары — тѣ, кто помирился съ «захватомъ» Папской области — не привыкли къ дѣятельной и общественной жизни, многія семья обѣднѣли, живутъ прижимисто, своими «латифундіями» занимаются по-старому, т.-е. ничего не дѣлаютъ для народа; онъ до сихъ поръ въ рукахъ съемщиковъ, того класса кулаковъ, которыхъ зовутъ здѣсь «mercanii di campagne». Чиновничество нахлынуло въ Римъ и его такъ же много, какъ вездѣ въ европейскихъ столицахъ. Оно живетъ на маленькія жалованья и само ничего не производитъ, — также какъ и масса буржуазіи. До «итальянцевъ» Римъ еще болѣе прозябалъ; въ немъ не было никакихъ собственныхъ жизненныхъ силъ. Съ наплывомъ всякаго служилаго, торговаго и рабочаго люда всетаки есть гораздо большій обмѣнъ труда и цѣнностей, многое должно производиться на мѣстѣ. Но настоящаго матеріальнаго довольства быть не можетъ, потому что нѣтъ крупной поддержки. Доходы в заработки малые, а жизнь стала дороже и налоги все растутъ.

Все это было бы налицо и во всякомъ другомъ городѣ, превращенномъ въ столицу Италіи, — во Флоренціи или Неаполѣ. Тутъ не званіе столицы виновато, а весь экономическій отрой страны.

Развѣ недовольство порядками въ бывшей Папской области не было хроническимъ? Десятни лѣтъ — до взятія Рима въ 1870 г. — вспыхивали то здѣсь, то тамъ бунты и цѣлыя возстанія. Папское правительство могло держаться только гарнизонами австрійцевъ и французовъ. Что же мудренаго, при теперешнемъ броженіи, политическомъ и соціальномъ, при упорной пропагандѣ папистовъ, враждебности партій и возрастающихъ потребностяхъ дерякавы, желающей играть роль въ Европѣ, если государственная и общественная машина движется безъ должной смазки и что Римъ не превратился еще въ настоящій центръ національной жизни. Но съ тѣхъ поръ, какъ онъ — столица, онъ всетаки поднялся во много разъ. И случись такъ, что въ немъ опять будетъ царствовать папа, онъ уже не въ состояніи будетъ опуститься на тотъ уровень, какой его жизнь имѣла до 1870 года.

У теперешней столицы Итальянскаго королевства есть свое городское представительство, пользующееся такой свободой дѣйствій, о какой слыхомъ не было слышно при папахъ. Но муниципалитетъ Рима подкашиваетъ двоевѣріе, свившее себѣ здѣсь главное гнѣздо, подкопы папистовъ; а значительная доля гласныхъ состоитъ иэъ нихъ, коренные домовладѣльцы всѣ, кто наживались когда-то, благодаря ватиканскимъ порядкамъ, принадлежатъ къ открытой крамолѣ противъ конституціонной власти. Навѣрно, три четверти ихъ отцовъ и старшихъ братьевъ давали свои голоса за Виктора-Эммануила… А теперь старыя дрожжи опятъ поднялись.

Но есть не мало и гласныхъ, вѣрныхъ идеѣ самоуправленія. Во главѣ городского представительства стоялъ одинъ изъ коренныхъ римскихъ жителей, князь Господи, тогдашній «синдикъ», т.-е. по нашему «голова».

Римская «дума» помѣщается въ Капитоліи, въ томъ зданіи, которое видно въ глубинѣ площадки. Его зовутъ и. теперь «Домъ Сенатора».

Къ синдику я имѣлъ поводъ обратиться лично вотъ по какому дѣлу:

Мнѣ пришла въ Римѣ мысль сохранить память о томъ времени, когда Гоголь жилъ здѣсь, въ концѣ 30-хъ годовъ, и работалъ надъ первымъ томомъ «Мертвыхъ душъ». Послѣ поисковъ и справокъ, я пришелъ къ тому выводу, что въ домѣ подъ № 126, въ улицѣ Sistine (называвшейся при Гоголѣ Felice), въ верхнемъ отажѣ и жилъ нашъ сатирикъ съ 1837 года. При посредствѣ русскаго посла, я обратился къ синдику, а потомъ и къ хозяину дома и получилъ ихъ согласіе на то, чтобы мраморная доска съ надписью на двухъ языкахъ была вдѣлана въ наружную стѣну дома.

Всякихъ такихъ увѣковѣченій, — не скромныхъ досокъ, а въ видѣ дорогихъ массивныхъ статуй, — не мало воздвигну ль римскій муниципалитетъ и на городскія, и на національныя деньги. Можетъ быть, памятниковъ слугамъ новаго правительства. наставили слишкомъ много и черезчуръ поспѣшно. Довольно сильно въ городѣ недовольство и колоссальнымъ монументомъ Виктору-Эммануилу на вышкѣ Капитолійскаго холма. Онъ самъ по себѣ обойдется въ нѣсколько милліоновъ, да еще потребуетъ ломки цѣлаго квартала, чтобы очистить мѣсто для улицы, которая будетъ идти оттуда внизъ. До сихъ поръ и то, что уже готово и служитъ только подножіемъ монументу — огромное сооруженіе, родъ колоссальнаго редута, нельзя сказать, чтобы въ отмѣнно красивомъ стилѣ.

Конечно, сторонники Ватикана шипятъ противъ всѣхъ такихъ монументовъ. И всего противнѣе для нихъ самая удачная и по идеѣ, и по выполненію статуя Джордано Бруно, на площади Campo dé Fiori, гдѣ помѣщается рынокъ, по дорогѣ къ Palazzo Farnese. Тутъ былъ когда-то живымъ сожженъ монахъ-мыслитель, ученикъ Галилея, свѣточъ эпохи Возрожденія, одинъ изъ отцовъ современной философіи. Статуя Бруно такъ же претитъ черной братіи, как и всадникъ въ шапочкѣ и пледѣ на высотахъ Яникула.

Въ странѣ съ національнымъ представительствомъ нельзя дѣлать одно правительство отвѣтчикомъ за всѣ недуги родины. Квириналъ ведетъ себя конституціонно, и у палаты депутатовъ всегда есть полная возможность повалить любое министерство, отказать въ излишнихъ расходахъ на войско, обратить налога на истинныя нужды отечества. Тѣмъ хуже для всей націи, имѣющей палату депутатовъ, если такой «диктаторъ», какъ Криспи, могъ нѣсколько лѣтъ дѣлать со страной, что ему угодно. Онъ держался тѣмъ, что умѣлъ льстить «маніи величія» и развращать депутатовъ и чиновниковъ системой подачекъ, спекуляцій, маклачества и подкуповъ. Будь у представительства страны, у администраціи и у прессы побольше гражданскихъ чувствъ — и Криспи оказался бы другимъ министромъ. Тутъ опять дѣло не въ томъ, что столица Италіи — Римъ,» въ нравственныхъ и матеріальныхъ силахъ всей страны.

Парламентская жизнь, насколько я къ ней присматривался, поражаетъ своей вялостью. И министерства, и депутаты тянутъ свою лямку кое-какъ. Соберется палата, посидитъ недѣлю-другую, много мѣсяцъ и глядишь — уже разошлась. Пріѣзжіе депутаты норовятъ какъ можно меньше жить въ Римѣ, нѣкоторые только наѣзжаютъ на извѣстныя засѣданія, когда нужно поддержать министерство или оппозицію.

Monte Citorio совсѣмъ не «пупъ» римской жизни. Очень рѣдко бываетъ движеніе на площади передъ парламентомъ. При мнѣ, раза два были соціалистскія манифестаціи, да и тѣ оказались фальшивой тревогой. Зала засѣданій изрѣдка привлекаетъ въ трибуны много публики. Но вообще сессія идетъ до крайности вяло, съ явнымъ равнодушіемъ большинства къ интересамъ страны.

Министръ-президентъ былъ тогда Рудини (какъ его произносятъ итальянцы, съ удареніемъ на второе «и»). Ни въ комъ не вызывалъ онъ никакихъ опредѣленныхъ чувствъ. Это — благообразный баринъ, съ большой сѣдой бородой и моноклемъ въ глазу, не ораторъ, безъ собственныхъ идей, ординарный оппортунистъ, уцѣпившійся, изъ мелкаго тщеславія, за свой постъ. Нѣкоторыхъ его коллегъ я встрѣчалъ въ обществѣ. Познакомился и съ дюжиной депутатовъ разныхъ партій, былъ отрекомендованъ изъ Флоренціи и депутату Кавалотти, такъ глупо погибшему на сабельной дуэли. Это было-слишкомъ за мѣсяцъ до моего отъѣзда. Я слышалъ его въ палатѣ. Онъ говорилъ не красиво, сиплымъ голосомъ, но обильно и рѣзко. Его ненавидѣли всѣ тѣ, кому желательно примоститься къ «пироту». Кампанія, какую Кавалотти велъ въ газетѣ Secolo, во имя поднятія общественной совѣсти, хоть немного прочищала воздухъ.

Его внезапная смерть вызвала крупную манифестацію всего, что въ Римѣ нашлось оппозиціоннаго, внѣ папистовъ. Когда везли его тѣло на желѣзную дорогу, правительство могло сосчитать всѣхъ своихъ враговъ — отъ радикаловъ до анархистовъ. И во всей странѣ личность Кавалотти стала еще популярнѣе. Его портреты съ трауромъ находилъ я вездѣ, по пути ивъ Рима, въ самыхъ захолустныхъ мѣстечкахъ. Во всетаки и ати похороны прошли тихо. Элементы волненій и даже бунтовъ въ Римѣ водятся; но правительство пугливѣе, чѣмъ бы слѣдовало, и способно изъ трусости производить такія экзекуціи, какъ схватка съ толпами народа, на Piazza Navona, вскорѣ послѣ моего пріѣзда, когда группа патріотовъ отправилась на ату площадь изъ Капитолія и собралась около министерства внутреннихъ дѣлъ въ Palazzo Braschi. Безъ команды, солдаты, раздраженные напоромъ и бросаньемъ камней, выстрѣлили, ранили и убили нѣсколькихъ. Это былъ, если хотите, маленькій бунтъ; но изъ него не вышло никакого революціоннаго движенія.

Главными агитаторами считаютъ соціалистовъ. Въ палатѣ насчитываютъ до шестнадцати депутатовъ этой партіи.

Среди нихъ выдается Ферри, адвокатъ и профессоръ римскаго университета, сторонникъ Ломброзо въ теоріи уголовнаго права.

У меня были съ нимъ разговоры о внутреннемъ положеніи страны.

— Насъ всего шестнадцать человѣкъ въ палатѣ, — говорилъ онъ мнѣ, — и столько же республиканцевъ, не раздѣляющихъ соціалистическихъ идей. Какъ видите, количественно наша партія очень скромная.

— А между тѣмъ, — замѣтилъ я, — васъ боятся всѣ гораздо больше, чѣмъ бы можно было ожидать. Почему?

— Потому, — отвѣтилъ онъ, — что въ Италіи соціалистическое движеніе, если оно начнется въ сельскомъ людѣ, не найдетъ себѣ отпора въ буржуазіи, какъ было и до сихъ поръ есть во Франціи. У насъ городской классъ бѣдный, не сплоченный, и нѣтъ того антагонизма труда и капитала, какъ въ промышленныхъ странахъ.

И это вѣрно. Пролетаріи въ столицѣ Италіи не представляютъ собою такой внушительной, массы, какъ въ Лондонѣ, Парижѣ и Берлинѣ. Найдется десятокъ-другой тысячъ бѣднаго люда, чтобы произвести уличный безпорядокъ; но сколько-нибудь организованной трудовой арміи еще не существуетъ. Нельзя указать ни на одного вожака народной массы, который игралъ бы въ Римѣ первую роль. И Кавалотти стали восхвалять больше послѣ смерти. Да онъ и не былъ ни соціалистомъ, ни еще менѣе анархистомъ.

Идею анархизма считаютъ опаснѣе въ Италіи, чѣмъ во Франціи. Но она пробиваетъ себѣ путь не въ Римѣ, а въ провинціи: на сѣверѣ, въ Миланѣ, и на югѣ, въ Неаполѣ и Сициліи. Въ Римѣ есть газета завѣдомыхъ анархистовъ Avanti. Главный редакторъ ея — депутатъ. Около нея группируются сторонники всѣхъ крайнихъ идей. Она находитъ себѣ читателей. Но ея голосъ пропадаетъ въ общемъ тонѣ прессы.

Столичная печать очень оживляетъ ежедневную физіономію города Воскресни кто-нибудь, пролежавъ въ гробу тридцать лѣтъ, онъ былъ бы пораженъ тѣмъ, какъ газеты печатаются и продаются на улицахъ Рима. Правительство объединенной Италіи, утвердившись въ резиденціи папъ, принесло съ собою свободу слова, вмѣстѣ съ гарантіями личности. Теперь это уже насущный хлѣбъ общественной жизни. Римская пресса, на болѣе серьезный взглядъ, до сихъ поръ еще не имѣетъ настоящей силы, выдающихся талантовъ, благотворнаго вліянія на внутреннія дѣла, она отражаетъ собою только то, что страна можетъ доставить. Римъ, попавъ въ столицы, не могъ дать печати жизненныхъ соковъ. Онъ долженъ питаться тѣмъ, что ему принесли «итальянцы». Надо еще удивляться, что столичная пресса не болѣе подкупна и безсодержательна. Одинъ Криспи могъ окончательно развратить ее. Но она была бы гораздо крупнѣе, если бы Римъ, всѣмъ своимъ, прошлымъ, готовился къ роли государственнаго центра Италіи, чего не было.

Изъ Рима нельзя еще до сихъ поръ руководить никакимъ крупнымъ движеніемъ, работать надъ разрѣшеніемъ самыхъ коренныхъ вопросовъ, потому что представительство страны— «не на высотѣ своего призванія», — употребляя обычное клише. Много воды утечетъ, прежде чѣмъ въ столицѣ Италіи будетъ биться пульсъ всей страны.

Живете вы въ Римѣ нѣсколько мѣсяцевъ, цѣлый зимній сезонъ, и вамъ безпрестанно приходитъ вопросъ: какъ это, при темпераментѣ итальянцевъ, общественная жизнь не проявляется въ болѣе яркой формѣ, почему такъ мало иниціативы и солидарности? Взять хоть бы ту же прессу. Ея персоналъ значительный, никакъ не менѣе, чѣмъ, наприм. въ Петербургѣ и Москвѣ. Существуетъ уже много лѣтъ учрежденіе, вродѣ нашего «Союза писателей» — «Stamра». У него есть прекрасное помѣщеніе, родъ клуба; оно можетъ давать въ своихъ залахъ вечера, устраивать лекціи, бесѣды всякаго рода. И въ немъ вы никогда никого не найдете. Сдѣлавшись членомъ, я много разъ захаживалъ туда и утромъ, и вечеромъ, и всегда находилъ чисто русскую мертвенность.

И въ другихъ сферахъ та же бѣдность почина, точно будто воздухъ Рима, его прошлое, индиферентность его коренныхъ жителей тормозятъ всякое дѣло, лишаютъ энергіи, притупляютъ интересъ.

Государство въ этомъ винить нельзя. Оно, — хоть и меньше, чѣмъ бы слѣдовало, — открыло пути для общественной дѣятельности. Сравнительно съ прежнимъ, папскимъ Римомъ, въ столицѣ Италіи есть все, что составляетъ главнѣйшіе элементы свободнаго развитія націи: есть національное и городское представительство, свобода печатнаго слова и ассоціацій, свобода преподаванія, университетъ, открытый каждому входящему, лицеи и гимназіи, высшіе женскіе курсы, школы, доступныя народной массѣ.

Въ теперешней Италіи, и спеціально въ Римѣ, вы чувствуете себя, жакэ въ республикѣ. И этой свободѣ нельзя ставить иа счетъ печальные нравы столичнаго общества. Прежде было никакъ не лучше; только оно оставалось «шито-крыто». Гласный судъ раскрываетъ эти болячки. Нѣсколько процессовъ — гражданскихъ и уголовныхъ, бывшихъ при мнѣ, обнажали распущенность высшаго класса, самаго стараго и родовитаго римскаго дворянства, испорченность буржуазіи, отсутствіе идеаловъ и нравственной порядочности, вырожденіе высокопоставленныхъ семей. Судъ не отвѣтственъ за все это. Онъ только исполняетъ свое дѣло.

Столичная жизнь, при всѣхъ своихъ отрицательныхъ сторонахъ, въ каждой странѣ дѣлаетъ то, что въ пріобрѣтеніяхъ гражданственности нельзя уже идти назадъ. Она вбираетъ въ себя все, что есть самаго жизненнаго, ставитъ вопросы, вырабатываетъ сознаніе націи, указываетъ ей пути. Но Риму не достаетъ многаго для истинной роли національной столицы. Все въ чемъ Миланъ и Неаполь жизненнѣе. Произошло неизбѣжное скопленіе въ городѣ, безъ своихъ экономическихъ рессурсовъ, цѣлой арміи чиновниковъ и мелкихъ служащихъ всякаго рода, не говоря уже о значительномъ гарнизонѣ. Но вмѣстѣ съ тѣмъ прилило къ столицѣ и множество трудового люда изъ всѣхъ концовъ Италіи. Съ наплывомъ людей, уже знавшихъ другіе порядки и запросы, мертвенная спячка папскаго Рима подалась, и впервые дрогнула инертная масса того люда, который изъ вѣка въ вѣкъ довольствовался своей долей.

Это сказалось въ самое послѣднее время и въ движеніи аграрномъ, въ ближайшихъ окрестностяхъ Рима, въ такъ называемыхъ «Castelli Romani».

Сельскій людъ Италіи почти совсѣмъ еще не тронутъ движеніемъ, которое вездѣ въ Европѣ превратило крестьянъ изъ средневѣковыхъ вассаловъ и батраковъ въ собственниковъ.

У меня было не мало разговоровъ по атому вопросу съ профессорами, депутатами, публицистами.

Помню одну бесѣду въ салонѣ ученой графини Л. съ профессоромъ Римскаго университета. Я выражалъ ему удивленіе тому, что въ Италіи, въ особенности въ римской Кампаньи, довольствуются такимъ положеніемъ, на которое не согласился бы ни французскій, ни нѣмецкій, ни русскій мужикъ. Аграрныя права до сихъ поръ у римскихъ нобилей такъ же исключительны, какъ у англійскихъ лордовъ; но съ тою разницей, что лорды гораздо болѣе дѣлаютъ для крестьянъ, которые снимаютъ ихъ неприкосновенныя угодья.

— Но вѣдь у насъ, особенно въ Тосканѣ и Ломбардіи, господствуетъ система половиннаго хозяйства, — успокоительно говорилъ профессоръ.

Половники (mezzaiole по-итальянски) живутъ испоконъ вѣка на одномъ и томъ же положеніи: получаютъ отъ владѣльца поселка (podere) домъ и инвентарь на подворное хозяйство, работаютъ сами и приглашаютъ батраковъ; а урожай хлѣба, винограда, плодовъ, сборъ съ шелковичныхъ деревьевъ дѣлятъ съ владѣльцемъ пополамъ.

— Многіе наши экономисты считаютъ такое пользованіе землей еще самымъ выгоднымъ для народа.

— Но ваши полбвники хорошо живутъ только въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ Италіи. Да и тамъ, гдѣ они пользуются довольствомъ, напримѣръ, въ Тосканѣ, развѣ они составляютъ все сельское населеніе? Вездѣ множество деревенскихъ пролетаріевъ — тѣхъ, что зовутъ у васъ braccianti [64].

И я ему напомнилъ, какъ въ окрестностяхъ Флоренціи и въ другихъ мѣстахъ Тосканы, не говоря уже объ остальныхъ провинціяхъ Италіи, вы попадаете въ большія мѣстечки, гдѣ, что ни домъ, то жильцы, платящіе за постой, народъ, не имѣющій ни клочка земли, ни сада, ни огорода, и пробивается онъ поденной работой, а то такъ и нищенствомъ.

Профессоръ поморщился.

— Что же дѣлать?! — выговорилъ онъ, разведя руками.

Его, кажется, удивило мое недоумѣніе, какъ это въ Италіи народъ, даже въ самыхъ культурныхъ провинціяхъ, не додумался до болѣе радикальной постановки вопроса о земельной собственности и мирится съ порядками, напоминающими средневѣковье.

Вотъ поэтому-то всѣ имущіе классы, а главное землевладѣльцы, такъ и боится соціализма. Когда сельскій людъ перестанетъ иириться съ своей земельной обездоленностью, можетъ быть плохо.

Не только въ дѣловыхъ сферахъ, на сходкахъ, въ бесѣдахъ молодыхъ людей, сочувствующихъ положенію народа, и въ свѣтскихъ салонахъ Рима слышатся теперь горячіе разговоры и даже пренія на экономическія темы.

Одна изъ занимающихся политикой дамъ, гр. П., приглашаетъ къ себѣ профессоровъ и публицистовъ и сама пишетъ этюды по изученію сельскаго быта. И ото сдѣлало перенесеніе въ Римъ столицы государства. Такіе салоны завелись здѣсь, прежде всего, въ фамиліяхъ изъ другихъ провинцій Италіи, привлеченныхъ сюда гражданской и военной службой, парламентомъ, дѣлами, столичной свѣтской жизнью. Прежде и слыхомъ не слыхать было въ старомъ римскомъ обществѣ о женщинахъ, интересующихся общественными вопросами. Правда, такія дамы, какъ графиня П. и нѣкоторыя другія, нейдутъ дальше умѣреннаго сочувствія нуждамъ трудового люда; еслибъ имъ предложили, въ видѣ программы, то, что сдѣлалось, напримѣръ, въ Россіи, когда вся масса крѣпостныхъ была освобождена съ землей, онѣ бы пришли въ крайнее смущеніе, и пожалуй, стали бы кричать объ анархіи. Такія благожелательныя владѣтельницы и ихъ мужья очень хорошо сознаютъ, что надо что-то сдѣлать. Тутъ, подъ стѣнами Рима, крестьяне-винодѣлы Альбано и окрестныхъ мѣстностей впервые стали серьезно волноваться. Они не хотятъ быть вѣчно наемщиками и даже половниками, а начали требовать себѣ землю въ собственность. Хроническія волненія въ Сициліи, тамошніе крестьянскіе союзы, успѣхъ пропаганды анархистовъ, — все это еще болѣе сильныя предостереженія.

Между помѣстнымъ дворянствомъ Ломбардіи, Тосканы, Màpховъ, Абруццъ, Эмиліи найдутся, можетъ быть, люди, способные пойти на уступки, когда правительство увидитъ крайнюю необходимость дать массѣ сельскаго люда хоть какую-нибудь собственность.

И это сдѣлаетъ Римъ — столица Италіи, а не тотъ Римъ, о которомъ вздыхаютъ дилетанты, пропитанные своимъ собственнымъ эстетизмомъ, и стая папистовъ въ его стѣнахъ и внѣ ихъ. Прежній Римъ — ватиканскій и застывшій въ сословномъ ретроградствѣ аристократіи знать не звалъ о нуждахъ сельскаго люда, упорно поддерживая порядки средневѣковаго вотчиннаго права. Папское дворянство только теперь, съ тѣхъ поръ какъ «итальянцы» завладѣли Римомъ, начинаетъ глухо сознавать, что такъ дальше идти нельзя. Въ теченіе вѣковъ весь земельный поясъ, окружающій городъ — вся Campagna до береговъ моря — оставался въ томъ же положеніи: крестьяне пребывали въ батрачествѣ, жили въ лачугахъ, умирали отъ болотной лихорадки. Плодородная земля, еслибъ ее дренировать, могла бы давать богатыя жатвы — и она оставалась въ залежѣ, потому что римскимъ князьямъ менѣе рисковано пускать ее подъ луга и выгоны. И все было въ рукахъ съемщиковъ — «mercanti di campagne». Такъ стоить дѣло, въ общихъ чертахъ, и по сіе время. Если въ послѣднія двадцать лѣтъ самыя заразныя пустоши римской Кампаньи стали оздоровляться, то благодаря иниціативѣ государства, а не частныхъ владѣльцевъ. Потрачено уже не мало денегъ на осушеніе болотъ и насажденіе рощъ эквалиптуса — самаго противолихорадочнаго дерева. Но римскіе нобили, послѣ того, какъ нѣкоторые изъ нихъ «признали» итальянское правительство, ударились въ спекуляціи. Вмѣсто того, чтобы заняться своими латифундіями и что-нибудь сдѣлать для сельскаго люда, они стали, какъ самые азартные биржевики, играть, маклачить своими городскими угодьями, чтобы сразу хищнически хапать милліоны. Крахъ разорилъ двѣ-три самыхъ бога — тыхъ фамиліи, но врядъ ли сдѣлалъ ихъ болѣе великодушными въ сторону своихъ сельскихъ владѣній.

Найдутся, пожалуй, обличители, которые и тутъ будутъ кричать:

— Спекуляціи, хищничество, крахъ — это принесла съ собою столица Италіи!..

Но тогда надо будетъ припомнить, что и казна Ватикана поймалась на спекуляціяхъ. Это всѣмъ и каждому извѣстно было и до романа Золя; и не дальше, какъ въ прошломъ году, монснньоръ, который велъ постройку новой папской церкви (св. Іоахима), заподозрѣвъ былъ въ чуть не милліонной «передержкѣ».

Это показываетъ только, что ни въ папской духовной командѣ, ни въ старомъ римскомъ дворянствѣ не было никакихъ нравственныхъ устоевъ въ борьбѣ съ приманками, которыя принесла съ собою неизбѣжно жизнь столичнаго города, гдѣ населеніе удвоилось въ первые же десять лѣтъ.

Повторяю: если средневѣковые вотчинники, которые довели сельскій людъ римской Кампаньи до полной простраціи, одумаются — это сдѣлается подъ давленіемъ государства, другими словами — въ силу того, что Римъ сталъ столицей объединенной Италіи.

— А развѣ въ Ватиканѣ не сочувствуютъ давно трудовой массѣ? — предвижу я вопросъ.

Маѣ вспомнились проповѣди, вродѣ той, какую я слышалъ въ Jesu. Какого еще желать соціализма? Отецъ Zocchi при мнѣ, обращаясь къ тысячѣ слушателей, зычнымъ голосомъ, съ жестами стаго революціонера на баррикадѣ, называлъ жадныхъ собственниковъ:

— Questi Sardanapali di capitalisme! [65]

И, конечно, еслибъ въ Ватиканѣ не пожелали такихъ выходокъ, то давно бы и патеру Дзокки, и всѣмъ «католическимъ соціалистамъ» сказали одно слово: «цыцъ!»

Но во всемъ этомъ есть весьма большое и наивное недоразумѣніе. Читатель припомнитъ слова Льва XIII, записанныя мною по возвращеніи изъ Ватикана, 25 (13) февраля 1898 г. Глава католичества сочувствуетъ меньшей братіи всего христіанскаго міра; но онъ же мечтаетъ о томъ, какъ двѣ самыя могущественныя въ Европѣ власти — духовная и свѣтская — соединятся для борьбы съ соціализмомъ.

— «Нѣмецкимъ», — прибавилъ святой отецъ послѣ маленькой паузы.

Не съ однимъ нѣмецкимъ (вѣроятно, марксизмомъ?), а и со всякимъ. Іезуиты, вродѣ патера Дзокки, и всѣ истинные служители куріи громятъ жадныхъ собственниковъ, плачутся о нищетѣ и безпомощности пролетаріевъ; но они, конечно, не посмѣютъ проповѣдовать соціальную революцію, они не выступятъ противъ римскихъ вотчинниковъ и всѣхъ остальныхъ крупныхъ итальянскихъ землевладѣльцевъ съ безусловнымъ требованіемъ отдачи земли тѣмъ, кто ее фактически обрабатываетъ.

А тѣ «католическіе соціалисты» въ Италіи и въ другихъ странахъ, духовные и свѣтскіе, кто идетъ дальше — кокетничаетъ съ настоящимъ нѣмецкимъ ли, французскимъ ли соціализмомъ и даже съ анархизмомъ — всѣ они дѣйствуютъ «на свой страхъ» и когда они зарвутся, римская курія сейчасъ же ихъ осадитъ или выдастъ головой.

Не въ этихъ сферахъ произойдетъ что-нибудь существенное въ соціально-экономическомъ быту Италіи. Старшая генерація депутатовъ боится такихъ вопросовъ, какъ пугала. Но въ молодежи замѣтно движеніе въ эту сторону. И Римъ, столица Италіи, опять-таки сказался въ направленіи идей и симпатій учащейся молодежи. Не мало въ дворянствѣ, крупной и мелкой буржуазіи юношей, щеголяющихъ теперь своимъ консерватизмомъ и преданныхъ «святому престолу». Они записываются въ разныя обществами патеровъ, учатся въ клерикальныхъ школахъ и пансіонахъ, ходятъ потомъ слушать лекціи на высшіе курсы — родъ частнаго университета католическаго направленія.

Этимъ не слѣдуетъ одиако смущаться. Такіе юноши не будутъ производить соціальной революціи, не въ состояніи поставить ребромъ никакого общественно-политическаго вопроса. Они будутъ только играть въ антилиберальную крамолу, изображать изъ себя подданныхъ Ватикана, въ ожиданіи такого переворота, который посадитъ Льва XIII или его преемника на святой престолъ съ городомъ Римомъ, въ видѣ государства, или съ придачею полоски земли, до берега моря, на случай бѣгства.

«Итальянцы», принеся съ собою освобожденіе отъ папскаго гнета, тяготѣвшаго надъ умомъ и волей подданныхъ его святѣйшества, передѣлали на свой ладъ тотъ университетъ — Sapienza, гдѣ даже самая консервативная политическая экономія не допускалась (мнѣ это подтвердили тѣ, кто еще учился въ Сапіенцѣ) и ввели такую свободу слова на кафедрахъ, какой я не находилъ нигдѣ въ Европѣ: ни въ Англіи, ни во Франціи, ни въ Германіи, ни въ Австро-Венгріи.

Тотъ соціалистъ Ферри, о которомъ я уже говорилъ, читаетъ уголовное право, но на своихъ лекціяхъ онъ нимало не стѣсняется въ защитѣ своихъ идей и въ нападкахъ на существующій соціальный порядокъ. Его коллега — также депутатъ — Лябріоля, читающій курсъ по соціологіи, въ каждой своей лекціи нападаетъ на правительство и торжествующее буржуазное общество такъ, какъ это дѣлается въ Парижѣ и Лондонѣ только на сходкахъ крайнихъ партій. Другой вопросъ: желательно ли, чтобы въ университетѣ производилась пропаганда марксизма или революціи? По для насъ важно въ эту минуту знать: въ какой степени защитники самыхъ радикальныхъ реформъ находятъ себѣ сочувствіе въ большинствѣ своихъ слушателей.

Я часто захаживалъ въ университетъ, слушалъ лекціи по философіи, исторіи литературы, римскимъ древностямъ. И посѣщалъ также аудиторіи обоихъ этихъ профессоровъ Ферри и Лябріоля, съ обоими былъ знакомъ.

И что-жъ? Они первые любимцы молодежи. У нихъ всегда набитыя биткомъ залы. Ихъ встрѣчаютъ и провожаютъ рукоплесканіями и кликами. Всегда въ рядахъ слушателей есть и молодыя женщины-итальянки, изъ тѣхъ, кого теперь допускаютъ здѣсь въ студенты, если у нихъ дипломъ баккалавра. Но общій доступъ въ теперешній Sapienza свободный. Вы всегда найдете даже у Ферри м Лябріоля молодыхъ аббатовъ и семинаристовъ.

Большинство молодежи и въ стѣнахъ университета, и въ журнализмѣ, стоитъ за радикальную передѣлку теперешняго statu quo. И только кружки символистовъ и декадентовъ, очень малочисленные, равнодушны къ политикѣ, не признаютъ «соціальнаго вопроса». Всѣ они почитатели и подражатели моднаго романиста Габріеля д’Анунціо.

Но они не въ счетъ въ дѣлѣ общественнаго обновленія страны.

Мнѣ случилось жить въ Римѣ какъ разъ во время процесса Золя. Вся не клерикальная итальянская пресса была на его сторонѣ. Адресы летѣли къ нему изъ всѣхъ городовъ. Въ Римѣ, въ обществѣ «Stampa» вышелъ, правда, инцидентъ изъ-за депеши, посланной однимъ изъ членовъ бюро безъ согласія общаго собранія. Зато въ университетскихъ аудиторіяхъ молодежь каждый день кричала «Еvviva Zola!» — и устроила разъ большую манифестацію.

Въ этомъ сказался также антагонизмъ Рима, столицы Италіи, в Рима, сторонника Ватикана. Тамъ, въ папскомъ дворцѣ, все время были, конечно, противъ Золя, капитана Дрейфуса и всего, что не сочувствуетъ французскому шовинизму и милитаризму. Иначе в быть не могло. Но, спрашивается, кто больше мыслилъ, чувствовалъ и проявлялъ свои симпатіи въ униссонъ съ большинствомъ итальянцевъ: Римъ — столица или Римъ — Ватиканъ? Разумѣется, первый.

Парижская журналистика кричала, что Италія (какъ и воѣ другіе враги Франціи) обрадовались процессу Золя, чтобы дать ходъ своей ненависти къ той странѣ, которая ее облагодѣтельствовала.

Между двумя латинскими расами-сестрами долго еще будетъ, во нашему простонародному выраженію, «драная грамота». Но кто кого больше ненавидитъ? Итальянцы, увлекшись «маніей величія», завязали себя въ тройственный союзъ. Этого французы никогда имъ не простятъ. И они систематически мстятъ итальянцамъ, держатъ ихъ въ черномъ тѣлѣ, не даютъ ходу ихъ отпускной торговлѣ. Италія кряхтитъ и не можетъ помочь дѣлу, не отказываясь отъ своей внѣшней политики.

Но есть ли между двумя расами такое ненавистное чувство? Врядъ ли оно сильнѣе у итальянцевъ, чѣмъ у французовъ. Не мало итальянцевъ — патріотовъ, стоящихъ за добрыя отношенія съ Франціей. Такимъ сталъ и Кавалотти и, къ чести французовъ, его смерть вызвала въ парижской прессѣ сочувственныя заявленія. Сколько я могъ присмотрѣться къ этому и прежде, въ мои поѣздки по Италіи, и теперь, во время житья въ Римѣ, итальянцы ладили бы съ французами гораздо больше, если бы не видѣли въ нихъ постоянной претензіи на роль ихъ благодѣтелей и высокомѣрнаго сознанія своего превосходства.

Въ Римѣ почти всѣ безъ исключенія французы, съ какими я былъ знакомъ, бранили итальянцевъ или не иначе говорили о нихъ, какъ съ брезгливымъ чувствомъ. Въ палатѣ, въ трибунѣ прессы, гдѣ бываютъ корреспонденты всякихъ иностранныхъ газетъ, никогда ни одинъ англичанинъ, американецъ, нѣмецъ или испанецъ пе будетъ сразу отзываться такъ объ Италіи и итальянцахъ, какъ любой французскій репортерикъ.

Увлеченіе Пруссіей и нѣмцами, въ которое итальянцы ударились послѣ войны 1870—71 гг., покончило съ своимъ острымъ періодомъ. Нѣмецкій наплывъ чувствуется одпако вездѣ сильнѣе, чѣмъ это было двадцать и больше лѣтъ назадъ. Французы дразнятъ Италію тѣмъ, что союзъ съ нѣмцами не придалъ ихъ дѣламъ лучшаго оборота, что нѣмцы норовятъ запруднть итальянскій рынокъ своими товарами; а сами, какъ нація бѣдная, покупаютъ у ней мало. Вина и масла, главныхъ продуктовъ вывоза, некуда дѣвать.

Намъ русскимъ довольно-таки странно видѣть дружбу итальянцевъ, какъ націи, съ австрійскими нѣмцами, которые были вѣковыми тираннами и утѣснителями ихъ національной независимости. Слишкомъ скоро забылось прошлое. Крикъ «Morte ai Tedeschi!» [66] — теперь архаическое общее мѣсто. Правда, итальянцы стали во всемъ подражать не австрійцамъ, а германскимъ нѣмцамъ или, лучше сказать, Пруссіи и пруссакамъ, признавая ихъ культурное превосходство. До сихъ поръ вы безпрестанно находите въ печати, въ статьяхъ и цѣлыхъ книгахъ молодыхъ итальянцевъ обличеніе своей родины за ея вялость, равнодушіе, лѣнь, отсталость во всемъ.

Его полюбонытствуетъ. заглянуть въ такія книги, какъ, напримѣръ, «Europa giovane», тотъ увидитъ какъ мыслящая молодежь, требующая радикальныхъ перемѣнъ въ теперешнемъ statu quo, трезво и даже сурово относится къ своей родинѣ и какъ смѣло и искренно признаетъ превосходство германско-саксонской расы, нѣмцевъ, англичанъ, американцевъ.

Въ Римѣ, столицѣ Италіи (возвращаясь къ нашей темѣ), германское вліяніе поддерживаетъ все, что дорого тѣмъ, кто стоитъ за свободу мысли, слова и совѣсти. Прежде, при папскомъ правительствѣ, ни одно христіанское исповѣданіе не могло имѣть публичнаго богослуженія. Терпѣлась только одна староитальянская секта вальдейцевъ (Chiesa Valdese), да и то безъ всякаго внѣшняго «обязательства». А теперь вездѣ кирки и молельни всякихъ протестантскихъ толковъ. Ѣдете вы къ Ватикану или возвращаетесь оттуда и на набережной вы читаете на дверяхъ дона скромнаго вида: «Chiesa Christiana libera». Это евангелисты, не признающіе никакой обрядности. И такихъ молеленъ уже нѣсколько, съ нрихо-анами итальянцами и даже коренными римлянами.

И католическая Франція пустила, не меньше протестантскихъ странъ, духъ массонства, который нашелъ въ Римѣ очень благодарную почву. Не удивительно, что іезуиты, какъ самые ревностные слуга Ватикана, своимъ главнымъ объектомъ избрали массоновъ, какъ единственную сплоченную ассоціацію, принципіально враждебную клерикализму.

Они врядъ ли ошибаются. Массонство — безсильное прежде, при папахъ, теперь сила, съ которой Ватикану надо, въ первую голову, считаться.

Съ его главой, синьоромъ Н., я имѣлъ случай бесѣдовать. И онъ, я самые вліятельные его коллеги считаются послѣдователями Маццини. Они республиканцы, съ нѣкоторымъ мистическимъ оттѣнкомъ, но на совершенно другой, не католической, основѣ. Самъ Н. еврейскаго происхожденія, свободный мыслитель. Римское массонство, какъ и парижское, проникло въ администрацію, представительство, армію, дѣлечесвій міръ, школу, по свидѣтельству и не однихъ его враговъ. Самая значительная ложа помѣщалась въ Palazzo Borghese, нанимала цѣлый этажъ въ палатахъ одной изъ тѣхъ княжескихъ фамилій, которыя увлеклись спекуляціями и обѣднѣли.

Клерикальная партія готова все сваливать на массонство, но и внѣ его духъ времени дѣлаетъ свое дѣло, в Римъ уже полонъ противниковъ папскаго режима. Ихъ будетъ все больше, хотя бы въ остальныхъ крупныхъ городахъ Италіи католическая партія и усиливала свою пропаганду. Правительство слишкомъ боязливо, но стоило бы допустить хорошенькій реакціонный бунтъ, а еще лучше вооруженную попытку возвратить папѣ свѣтскую власть, чтобы произвести патріотическій отпоръ отъ всей націи.

Иные скептики толкуютъ:

— Папъ нѣсколько разъ прогоняли изъ Рима. Первая французская республика правила имъ, потомъ Наполеонъ I, Пій VII былъ и плѣнникомъ, и бѣглецомъ, а также и Пій IX. А потомъ опять курія возстановляла свои вѣковыя права.

На это люди, вѣрующіе въ духъ времени и въ патріотизмъ своихъ соотчичей, возражаютъ:

— То, что было возможно въ началѣ XIX вѣка, немыслимо теверь. Папы Пій VII и Пій IX возвращались на царство, но какъ? Съ поддержкой австрійцевъ и французовъ. Въ Реставрацію вся остальная Италія была въ рукахъ бурбоновъ и австрійцевъ. Теперь ничего подобнаго уже не вернется!

Поживемъ — увидимъ. Намъ русскимъ можно быть безпристрастными въ этой распрѣ. Мы находимъ, что папская духовная власть выиграла съ тѣхъ поръ, какъ Римъ — столица объединенной Италіи.

По моимъ личнымъ наблюденіямъ, за цѣлыя 28 лѣтъ, я позволю себѣ не соглашаться съ тѣмъ доводомъ сторонниковъ свѣтской власти папы, что, видите-ли, ему нельзя показаться на улицахъ Рима, что онъ рискуетъ не найти должнаго почета. И почетъ, и преклоненіе, какъ передъ «непогрѣшимымъ» главой церкви, будутъ точно такіе же, какъ и теперь, въ Петрѣ, когда тамъ бываютъ торжества или въ Ватиканѣ. Вселенская сила останется та же, если папа рѣшился бы даже бросить Римъ и переселиться… ну хоть въ Америку.

А Римъ, тѣмъ временемъ, останется сердцемъ Италія, даже если рухнетъ теперешній строй и образуется республиканская федерація.