В дерзновенном полете

«Красин» остается один

19 июля, имея на борту всех спасенных, ледокол вошел в бухту Кингсбей и в тот же день передал их на «Читта ди Милано». Нужно было видеть, как прощались с экипажем «Красина» злополучные воздухоплаватели.

А для советских полярников настало время новых забот — розыски Алессандрини и Амундсена. Но корабль нуждался в серьезном ремонте, в пополнении запасов угля и пресной воды. Воду и уголь взять можно довольно быстро. А вот ремонт возможен только в ближайших доках Норвегии или Швеции. К сожалению, на это нужно время, а полярная осень уже недалека.

Решено, что самолет останется в Кингсбее, и Чухновский ломает голову, как спустить его на воду. Вода не лед, неподвижного помоста не соорудишь. Наконец решение найдено: спустить аппарат с помощью «Читта ди Милано».

«Красин» осторожно подползает к итальянскому судну, становится бортом у его высокого крутого носа, как кран возвышающегося над приземистым ледоколом. Стальные тросы, поданные с судна, держат и выравнивают самолет. Соединенными усилиями двух команд (итальянские моряки охотно включились в аврал) «красный медведь» снят с ледокольного помоста. Он повисает в воздухе, и его медленно опускают на заранее сооруженный плот. Затем буксируют катером в небольшую и хорошо защищенную бухточку. Здесь уже стоят два норвежских и один итальянский гидропланы.

На берегу с «медведем» осталась вся летная группа, корреспондент «Комсомолки» Николай Кабанов и два кочегара — Василий Писарев и Эдуард Чаун, приданные Самойловичем в помощь Чухновскому.

Так на берегу бухты Кингсбей, у норвежского городка Ню-Олесунн, возник небольшой советский поселок, восемь жителей которого подняли флаг Родины на далеком Шпицбергене.

С ледокола спешно перебрасывалось авиаимущество, горючее, инструменты, продовольствие, спальные мешки, палатки, личные вещи. «Красин» торопился изо всех сил: быстрее в Ставангер, в норвежский док для ремонта! Но почти на два дня выход задержался из-за сильного тумана. Только 25 июля корабль смог выбрать якоря, чтобы двинуться на юг. Размахивая флагом, чухновцы прощались с родным кораблем и кричали:

— Не забывайте нас!

А на борту судна скандировали:

— До сви-да-ния, Бо-рис Гри-горь-евич!

Руководство экспедиции оставило Чухновскому приказ:

Устанавливались сроки и часы радиосвязи лагеря Чухновского с ледоколом.

Приказ исключал для экипажа «красного медведя» возможность самостоятельного дальнего поиска. Самойлович считал (и не он один) такие полеты без взаимодействия с ледоколом весьма рискованными, поэтому и приказал Чухновскому, человеку военному, не предпринимать такого рода попытки. Возможно, тут не обошлось без некоторой перестраховки со стороны начальника экспедиции.

Все полагали, что ледокол вернется в Кингсбей через две-три недели. А он вернулся только через сорок дней.

«Русский поселок» на норвежской земле состоял из трех палаток: желтой большой «спальной» со спальными мешками, разложенными прямо на гравии, и двух армейских поменьше, в одной — кухня и кают-компания, в другой — штаб.

С особым старанием оборудовали кают-компанию. Здесь все время гудели четыре примуса, было относительно тепло и каждый мог выпить горячего чая. У полотняных стенок расставлены «столы» и «диваны», изготовленные из ящиков. Находчивый Писарев развесил неизвестно как попавшие с «Красина» санитарные плакаты, призывавшие к мытью рук перед едой, регулярному проветриванию помещения и мытью полов.

В центре «поселка» — радиомачта с двумя флагами, в том числе флагом экипажа. Он изображал медведя, держащего знамя с надписью «СССР».

Как и всегда, главная забота чухновцев — самолет. Шелагин и Федотов при самом деятельном участии Чухновского, Писарева и Чауна ремонтировали машину, проверяли моторы и всю аппаратуру. Алексеев и Кабанов без конца возились с рацией. Радио — единственное, что связывало с Большой землей, с «Красиным», осведомляло, хотя и крайне скупо, о буднях ледокола.

Счастье сопутствует сильным и смелым, — эту старую истину вновь и вновь доказывал «Красин». На пути в Ставангер ледокол принял радиограмму с призывом о помощи с борта туристского парохода «Монте Сервантес». Имея на борту полторы тысячи пассажиров и больше трехсот человек команды, пароход этот получил несколько пробоин от плавучих льдин. «Красину» пришлось изменить курс, чтобы спасти людей этого судна. Легко можно вообразить тот восторг, с которым встретили пассажиры терпящего бедствие «Монте Сервантеса» прославленный корабль. Полторы тысячи голосов пели «Интернационал»— вразброд, но совершенно искренне. Красинцы только руками разводили: когда они успели выучить пролетарский гимн, эти домовладельцы, лавочники, бухгалтеры, приказчики, врачи и адвокаты, из которых состояла основная масса пассажиров?

На спасение судна, заделку огромных пробоин, сопровождение в ближайший порт ушло больше десяти дней. Но ведь речь шла о тысяче восьмистах жизнях, и экипаж ледокола не колебался. Так еще одна славная страница появилась в истории беспримерного похода. Из лаконичных радиограмм чухновцы могли лишь догадываться о триумфальном пути ледокола и восторженной встрече в Ставангере, где «Красин» оказался лишь И августа. Им все это предстояло пережить самим потом, при возвращении на Родину.

Жизнь на берегу крохотного заливчика вдали от Родины была отнюдь не безмятежной. Очень досаждали туристы, которые часто вели себя довольно бесцеремонно. Не помогал ни вежливый французский Чухновского, ни далеко не изящный русский Федотова. В самом городке Ню-Олесунн насчитывалось всего 248 жителей — в основном горняки местных угольных копей. Но сенсационные события вокруг дирижабля «Италия» привлекли сюда сотни туристов. И каждый считал долгом побывать в «русском поселке», забраться в советскую палатку, пощелкать «кодаком» и при случае незаметно унести какой-нибудь сувенир. Очень помогало советской колонии хорошее отношение норвежцев, особенно рабочих-горняков.

Чухновский не раз говорил своим ребятам:

— Нет худа без добра. Жизнь в таком лагере для нас вроде тренировки. Случись зазимовать где-нибудь, когда будем искать Алессандрини, мы теперь к этому подготовлены во всех отношениях. Вот даже Джонни научился готовить почти съедобное первое.

— Там будет даже легче, — отшучивался Джонни. — Там не будет варяжских гостей.

Самолет был готов уже через неделю, поставлен на поплавки. Полностью загрузив его, Борис сделал несколько пробных вылетов.

«Красин» вернулся в Кингсбей 2 сентября.

На маленькой шлюпке Чухновский, Алексеев и Кабанов поспешили к ледоколу. От волнения и нетерпения весла бьют невпопад. На судне спускают парадный трап и подхватывают на руки всю троицу, как только она оказывается на борту.

Через несколько часов руководящая тройка экспедиции впервые после долгого перерыва собралась в полном составе вместе с капитаном ледокола и синоптиком. Разговор шел о следующем этапе поисков. Прежде всего, как быть с самолетом? Предполагалось принять «красного медведя» на борт и отправиться на север. У Чухновского — другая точка зрения:

— Погрузка займет много времени: самолет надо разбирать, а потом выгружать и собирать. Лучше сделать так: «Красину» идти немедля к Семи Островам, найти там подходящее место для авиабазы, а мы сразу туда перелетим.

— Может случиться, что новая база будет слишком далеко от Кингсбея, — сомневается осмотрительный Орас.

— Дальности нашего «медведя» хватит, куда бы вы ни забрались.

— Но, Борис Григорьевич, — вставляет синоптик Березкин, — вы же знаете, сейчас часты туманы.

— Окно выберем, да и над туманом можно пройти, приходилось. А вам надо спешить, друзья. Уже сентябрь. Осталось каких-нибудь две-три недели, иначе застрянем на зимовку.

— Смотрите, Борис Григорьевич, смотрите, — размышляет Самойлович.

Положение действительно таково, что теперь каждый день на вес золота.

— С «медведем» нас останется четверо — Страубе, Алексеев, Шелагин и я…

— Не мало ли? А если, не дай бог, какая-нибудь неприятность?

— Аппарат выверен. Разлука предстоит недолгая. Но в машину нужно взять максимум горючего, продовольствие и теплое снаряжение.

Вечером 3 сентября «Красин» уходил опять. Так не хотелось на этот раз расставаться! И Страубе, и Шелагин, и Алексеев тянули с отъездом на берег, сколько могли. Да и Чухновский, поминутно посматривая на часы, говорил:

— Ладно, еще полчасика. Тридцать минут — это ведь не время.

Летчиков накормили ужином, подняли прощальную рюмку коньяка. В седьмом часу вечера шлюпка отвезла их на берег.

Четыре темные фигуры маячили на берегу, пока «Красин» выбирал якоря и медленно отходил. Взрывом световой шашки они попрощались с экипажем теплохода.

Как ни спешили чухновцы соединиться со своим судном, им в Кингсбее пришлось протомиться еще целую неделю. Не заладилась погода. «Красин» быстро добрался до Семи Островов и бросил якорь в одном из заливов. Тут-то и началась невеселая арктическая игра. В районе судна погода нормальная — в Кингсбее никуда не годится, никак нельзя взлететь в густом тумане или по сильной волне. Или все наоборот.

Ню-Олесунн пустел и пустел. Все иностранные самолеты покинули Кингсбей. Это дало Джонни лишний повод произнести свою неизменную сентенцию насчет зарубежных пилотов. Направилась в Италию «Читта ди Милано». Итальянское правительство распорядилось дальнейшие поиски прекратить, решив, что группа Алессандрини погибла. У берегов Северной Норвегии выловили поплавок, несомненно принадлежавший самолету Амундсена. Норвежцы тоже свернули свои спасательные операции. За 80-й параллелью «Красин» остался один. «Красный медведь» тоже оказался последним самолетом в этих широтах.

Но советские полярники решили до конца выполнить свой долг человечности — искать Алессандрини, пока корабль может преодолевать льды, а самолет летать. Нельзя, основываясь на одних только предположениях, прекращать поиски, пока не обследованы все районы, где могли оказаться люди с дирижабля.

— Если есть хоть один шанс из ста на то, чтобы отыскать или оказать помощь этим людям, — не раз говаривал Самойлович, — мы должны снова идти на север.

Ни 4, ни 5 сентября, ни в последующие дни «медведь» подняться в воздух не мог. Всего 300 километров с небольшим разделяло два экипажа. Но для Арктики этого более чем достаточно, чтобы погода резко различалась в двух конечных пунктах трассы.

9 сентября Чухновский сказал своей истомившейся команде:

— Или мы завтра летим, или будем радировать Самойловичу, чтобы «Красин» шел без нас. Дальше держать ледокол мы не имеем права.

На другой день, около 11 часов, «медведь» легко взлетел. Чухновский сделал прощальный круг над бухтой, название которой несколько месяцев не сходило со страниц всех газет мира, над Ню-Олесунном, над копями, надеясь в душе, что прощается с этими местами навсегда. Самолет пошел вдоль западного берега Шпицбергена. И хотя слева, в какой-нибудь сотне-другой метров, сплошной стеной стоял туман, настроение у всех было безоблачным. От острова Амстердам круто повернули на восток, идя по самой северной кромке архипелага. Видимость вообще стала превосходной. И через каких-нибудь два часа вдали появились знакомые очертания ледокола. Самолет лихо опустился на воду, подрулил к берегу и развернулся для взлета. У ребят вообще была мысль не садиться, а с ходу пойти в глубокую разведку. Но здорово замерзли. Ноги едва не оледенели. Кое-как отогрелись чаем в кают-компании.

Пошли в разведку на следующий день. В машину сел и Орас, чтобы посмотреть льды. В воздухе пробыли чуть больше часа. Сильнейший встречный ветер заставил вернуться. И вовремя. Летчики едва укрепили самолет на плаву у берега и поднялись на судно, как восточный ветер стал ураганным. По предположениям Березкина, надолго. Похоже, время для полетов в этом районе Арктики миновало.

Никак не хотелось Чухновскому примириться с этой мыслью. И не только ему. Всей летной группе, Самойловичу, Орасу. Не раз еще Борис пытался взлететь. Но сильный встречный ветер резко снижал скорость — почти в два раза, расход горючего неимоверно возрастал, дальняя разведка становилась невозможной. А ведь именно в ней состоял смысл полетов.

С тяжелым сердцем руководящая тройка решила полеты прекратить, самолет разобрать и погрузить на судно, а все дальнейшие поиски вести только ледоколом.

Поднять самолет на «Красин» и закрепить на его постоянном месте между трубами — эта операция отняла пять суток, 120 часов непрерывного аврала.

Поднимать нужно по настилу. Но бревна настила не упрешь в море. Плот? Его необходимо жестко сцепить с ледоколом. Пришлось немало помудрить, пока удалось расчалить плот связками с кормы и носа судна. Волна и ветер не однажды разносили все, что удавалось сделать с таким трудом. Едва смогли поднять неимоверно парусившие крылья. Только 15 сентября, воспользовавшись некоторым затишьем, самолет завели на палубу усилиями лебедок и многих десятков пар натруженных рук. Но часть помоста и плота разобрать и поднять не успели — нагрянувший шквал унес их остатки. Благо, что в них больше не нуждались.

Ледокол двинулся в последний поход того года. Поиск велся по определенному плану. Анализ линии дрейфа льдины с «красной палаткой» давал возможность составить более или менее близкую к действительности схему дрейфа остатков дирижабля с группой Алессандрини.

Милю за милей прочесывал «Красин» районы возможного нахождения итальянцев. Он поднялся до 81-го градуса 47-й минуты северной широты, установив рекорд свободного плавания во льдах. Сделав зигзаг по Ледовитому океану в местах предполагаемого дрейфа обломков воздушного корабля, ледокол подошел к Земле Франца-Иосифа, обследовал побережье Земли Александры и Земли Георга. На одном из островов соорудили склад продовольствия. Нечего говорить, что льды и острова осматривались с предельной тщательностью и руководящей тройкой, не спускавшейся с капитанского мостика, и вахтенными, и свободными от вахты членами экипажа. Никаких следов…

23 сентября Самойлович получил радиограмму Советского комитета помощи, предложившего заканчивать кампанию и возвращаться. Наступала полярная зима.

Советские люди сделали все, что могли.

Южнее линии Северо-Восточная Земля — Земля Франца-Иосифа обширные районы Баренцева моря облазил «Малыгин» и облетал Бабушкин, севернее — исследовал «Красин». Ледокольный пароход «Георгий Седов» вел поиск в районе Земли Франца-Иосифа, а экспедиционное судно «Персей» — вдоль кромки льдов Баренцева моря.

Следов группы Алессандрини так и не обнаружили.

…5 октября «Красин» входил в Ленинградский порт.

Потом будут триумфальные встречи челюскинцев и первых Героев Советского Союза, участников великих перелетов второй половины 30-х годов, покорителей Северного полюса… Потом красные ковровые дорожки и цветы лягут под ноги людей, шагнувших с Земли в космос…

Но никогда не забудется ликующий восторг той, самой первой встречи. Специальные корабли с делегациями советской общественности, дивизион эскадренных миноносцев, звенья гидросамолетов встретили «Красин» еще в открытом море, за Кронштадтом. Гремят орудийные салюты, над седой Балтикой звенит «Интернационал». Сопровождаемый почетным эскортом ледокол минует Кронштадт и входит в канал, ведущий к Неве.

Вокруг «Красина» становится все более оживленно. Иностранные пароходы, яхты, моторки, боты, спортивные лодки, просто лодки, кажется, все, что способно держаться на воде, — все устремляется навстречу героям. Берега закрыты десятками тысяч людей. Алеют бесчисленные транспаранты и лозунги: «Привет команде «Красина»!», «Да здравствует красный орел Чухновский!», «Слава героям-красинцам!»

Корабль подходит к специальной плавучей пристани. Уже темнеет. Включены прожекторы. В центре набережной — декорированная трибуна с красным знаменем. Фанфары. Звучат приветствия от Ленинградского облисполкома, Красной Армии, Балтийского флота. Выступают Самойлович, Эгги, старший машинист ледокола Дмитрий Рыжов. Громовая овация встречает Бориса Чухновского, она намного дольше его краткой речи.

На следующий день красинцы отправились поездом в Москву. На всем пути их приветствуют громадные толпы.

Митинг у Октябрьского вокзала. Потом в Большом театре Москва чествует экипажи «Красина» и «Малыгина». Оба судна награждены орденами Трудового Красного Знамени. С. М. Буденный вручает ордена Красного Знамени Чухновскому, Бабушкину, членам летной группы.

Скромного радиолюбителя Николая Шмидта, первого в мире, кто услышал сигналы бедствия, награждают золотыми часами.