В краю мангров

Призыв

Утренний туман рассеялся, начало припекать солнце. Пора заканчивать охоту и идти домой, пока не наступил полуденный зной. К тому же на патронташе у меня уже висело пять уток и два синекрылых чирка. Этого вполне хватит на несколько сытных обедов моему семейству, которое последнее время ворчит, что рыба приелась.

С добычей и трехстволкой за спиной я прошагал вброд по воде и грязи две сотни метров до берега озера Гэрреро. В это время года, сразу после сезона больших дождей, здесь топь чередуется с открытой водой. Через три-четыре месяца почти все высохнет, пропеченная солнцем глина потрескается и будет такой твердой, что на ней даже копыто следа не оставит. Только в самой середине на весь засушливый период сохранится непролазное болото, последнее убежище мускусных уток, арам и колпиц.

Возле берега я круто остановился. Я проходил тут всего два часа назад, от силы два с половиной, когда еще не рассвело. Мои следы отчетливо выделяются на глине. А поверх них отпечатки широких, почти круглых лап. Большие следы, мой кулак целиком уйдет в углубление…

Отпечатки совсем свежие. Как раз здесь я останавливался и светил фонариком вон на ту ветку ползучего кактуса, проверял, не змея ли это возвращается с болота. Тогда следов не было.

Значит, ягуар пересек мой путь на рассвете или чуть позже, не обращая внимания на выстрелы неподалеку. Шел спокойно, не толпясь. Несомненно, это старый опытный самец, хорошо изучивший человека. И сытый, судя по короткому шагу.

Сейчас его не выследишь. Будь у меня свора бесстрашных собак и конь, который не отстал бы от них в этой местности, стоило бы попытаться. Надежды на успех было бы немного, но все-таки.

Без собак шансы сокращались впятеро. Попробуй, поищи большую кошку на площади в сто квадратных километров, где за оставшиеся до вечера часы хорошо если двадцать километров одолеешь. К тому же меня ждали дома.

Я вздохнул, повернулся спиной к широким отпечаткам и направился в деревню.

На берегу моря я встретил компадре Николаса. Черное морщинистое лицо под шапкой седых курчавых волос выражало крайнюю озабоченность.

— Что случилось, компадре? — спросил я.

— Эль тигре! — ответил Николас, — Этот негодяй утащил ночью осла у Энрике. Себадо, не иначе. Теперь придется на ночь загонять скотину.

И старый негр еще больше помрачнел при мысли о том, сколько стволов черных мангров надо срубить на столбы, чтобы получился надежный загон для осла и свиней.

Когда ягуар становится «себадо», иначе говоря, начинает нападать на домашних животных, он может причинить немалый ущерб нищим неграм побережья, которые ведут неравный бой с голодом.

С того дня я, уходя в лес, не забывал зарядить пулей третий ствол: вдруг столкнусь с большой кошкой?

Через неделю мы чуть было не встретились. Я ходил к устью реки километров за десять, выбирал подходящее место для ночного лова люцианид. А когда возвращался домой, на тропу внезапно выскочила насмерть перепуганная старушка. Я узнал в ней жену пастуха, который поблизости пас скот.

— В чем дело, сеньора?

— Эль тигре! Он только что зарезал телку на краю болота. Я видела, как он уволок ее из загона в мангры. А муж пошел в деревню, в лавку, и теперь ему достанется от дона Педро, это его телка, и…

Я не стал слушать дальше причитания несчастной бабки, а свернул на тропу, ведущую в мангры; до них от лачуги пастуха было с полкилометра. На ходу перезарядил ружье. Вставил два патрона с оленьей картечью, один с оболочечной пулей. Достаточно.

Держа ружье наготове, я выглянул из кустов в двадцати пяти метрах от мангров.

Все верно, бабушка не соврала. Изрытая земля, сломанные ветки, пятна крови на почве, стволах и кустах, полоса примятой травы, уходящая к манграм.

Гибкие ветви мангров сразу сомкнулись за большой кошкой. С опушки ее не высмотришь. Но над деревьями кружили три красноголовых грифа-индейки. Они-то уж знают, где залег ягуар, во всяком случае где лежит убитая телка.

Идя против ветра, стараясь не шуметь, я обогнул заросли и сел на поваленное дерево. Теперь я просматривал сразу две стороны урочища.

Прошел час, второй. Ягуар не показывался, хотя, судя по грифам, он был там, в манграх. Идти за ним туда бессмысленно. В этой чаще видно от силы на пять метров, а ягуар не глух и не глуп. К тому же мангры занимали не меньше двух соток. Этого вполне достаточно, чтобы бесшумно ступающая кошка могла, ничуть не рискуя, сколько угодно играть в прятки с неуклюжим подслеповатым человеком. А до заката всего четверть часа. И фонарик дома.

Показались люди — пастух со своими четырьмя соседями. Сидеть в засаде теперь было бессмысленно, тем более что старики говорили очень громко. Они явно трусили.

Я вышел навстречу и попытался зажечь их планом военных действий, который тут же разработал. Я обойду мангры кругом и стану в засаду. А старики, выстроившись цепочкой с просветом в пять-шесть шагов, пусть врубаются в чащу своими рула — длинными тесаками. Шум напугает ягуара, он выскочит, и тут я возьму его на мушку.

Мой замысел не привел их в восторг, но они все-таки решили попытаться. Едва я занял позицию, как услышал их голоса. Они не только рубили мангры, но и подбадривали друг друга лихими воинственными кличами и осыпали противника отборными ругательствами.

Не прошло и минуты, как в ответ прозвучало отрывистое, злобное рычание. Старики разом притихли. Потом их голоса раздались снова, но теперь уже подальше. Я поспешил к ним и спросил, что случилось.

Они ответили, что эль тигре напал на них. Он зарычал и вышел на опушку; понятно, они организованно отступили. И без того не больно рьяные, охотники сразу утратили всякий пыл. Трудно упрекнуть людей», которые вооружены только тесаками.

Агрессивное поведение ягуара натолкнуло меня на одну мысль. Он ведь показался, а это как раз то, чего я хотел. Может быть, удастся еще раз выманить его?

В десяти шагах от опушки я заготовил кучку комьев, сучьев и прочих метательных снарядов. Камней, к сожалению, не нашлось. Взяв ружье в левую руку, я правой швырнул ком твердой, засохшей глины в чащу, туда, где по всем признакам сидел «эль тигре».

Из мангров донесся басистый кашель. Я продолжал обстрел и время от времени слышал сердитые звуки. Но ягуар так и ограничился свирепым рычанием, хотя я кидал свои снаряды, пока не стемнело.

Старики уже ушли домой. Когда я перестал различать прицел и мушку, мне оставалось лишь последовать их примеру.

Неделю ягуар не появлялся. Видно, у него были довольно обширные охотничьи угодья. На девятую ночь после случая в манграх он утащил теленка из загона недалеко от Эль-Франсес, а через сутки зарезал у компадре Николаса свинью, конечно самую большую и жирную. Несмотря на яростный лай двух собак, он отошел с добычей всего на полтораста метров и устроил пир. Есть жертву он начал с головы, как принято у старых самцов.

Рано утром, пока на свинью не налетели грифы, Николас и его жена вооружились топором и рулой и пошли ее искать. Им удалось опередить грифов, и несколько дней подряд в лачуге Николаса ели одну свинину. Не пропадать же добру только потому, что «эль тигре» угостился первым.

Засуха была в разгаре, болото усыхало с каждым днем. Теперь стало легче добывать мускусных уток. Ведь площадь неглубокой — где по колено, где по пояс — воды, в которой они находили тысячу убежищ, резко сократилась.

Еще с прошлого года я приметил место, где они собирались как раз в это время. И в светлую лунную ночь я отправился в путь, чтобы подстеречь их на зорьке. Идти надо было почти пятнадцать километров, из них Последние пять по жидкой скользкой грязи, поэтому я вышел сразу после полуночи, чтобы поспеть к пяти утра.

Между двумя и тремя я ступил на сухой луг, с двух сторон огороженный лесом. При лунном свете отчетливо было видно высохшее дерево с отломанной вершиной, которое стояло шагах в десяти от опушки. Это был один из моих ориентиров, и я остановился напротив него, не доходя леса. На другом конце луга темнел островок низкорослых мангров — круглый пятачок метров около двадцати пяти в поперечнике.

Что-то «мое» сломанное дерево на себя не похоже… Конечно, лунный свет обманчив, но не настолько же. Верхушка словно, бы подросла и стала толще. Осторожно делаю несколько шагов так, чтобы ствол оказался на фоне лунного круга.

— Уууу!

Мягкое, почти воркующее уханье. Мимо луны проносится тень, и опять сухая верхушка изменилась. Что это? От дерева отделяются две тени! Одна, сделав круг, возвращается, другая продолжает летать.

— Уууу! Уууу!

Чета филинов. И они так увлечены своими любовными играми, что не замечают человека внизу. А какие у них нежные, чуть ли не голубиные голоса.

Я тихонько приблизился к дереву, сохраняя дистанцию до леса. Когда знаешь, что в зарослях водятся и ягуары, и чимарроны, ночью туда не тянет.

Долго я стоял неподвижно, любуясь игрой крылатой пары при свете большой золотистой тропической луны. Такие картины бережно сохраняешь в памяти, они и много лет спустя могут доставить радость.

Внезапно раздался кашель — короткий, басистый, суровый. Прямо за спиной у меня. Быстро поворачиваюсь, сдергиваю с плеча трехстволку, ставлю переключатель на пулю и взвожу курок.

Луг между двумя языками леса купается в лунном свете. Трава невысокая, еще до засухи общипанная скотом. Но я не вижу ни одной тени, кроме тех, которые пролегли вдоль опушки мангров.

Значит, звук оттуда.

Не могу сказать, сколько я простоял так, стиснув в руках ружье.

Ветра нет, пи один лист не шелохнется, но мне чудилось, что в манграх мелькают, мечутся блики и тени. А остановишь на чем-нибудь взгляд — движение прекращается. Лишь уголком глаза я улавливал его.

Филин сделал вираж над прогалиной, услышал призывное «уууу» и повернул надо мной обратно. Крылатая тень скользнула по траве у моих ног.

Опять раздался кашель, и теперь я уже точнее определил место, откуда он слышался: из дальней левой части кустарника.

Это не угроза. И не призыв. Скорее вопрос. Видимо, ягуар услышал мои шаги или учуял мой запах, вот и кашляет теперь, чтобы я выдал себя невольным движением. Косуля и олень для этого иногда топают ногой.

Я стоял в нерешительности. Если набраться терпения и ждать, есть маленькая надежда, что ягуар не усидит на месте и пойдет. Возможно, он направится к ближнему лесу, тогда я смогу выпустить по нему пулю. Попаду ли? Лунный свет неверный, и расстояние не один десяток метров.

Пожалуй, стоит подождать, если только он не залег с добычей. Но тогда я бы слышал, как он ест.

Напряжение становилось невыносимым. Луна медленно опускалась. Полоса света между лесом и пятачком мангров сужалась. А ведь только на ней моя пуля может найти пятнистого, прежде чем он уйдет в густую тень.

Да, но я уже целую вечность ничего не слышу… Родилось сомнение: там ли ягуар? Или ушел в лес с другой, невидимой мне стороны кустарника? После того как прозвучал кашель, он вполне мог отшагать уже несколько километров.

Лунная полоса превратилась в тонкую черту. Все, возможность упущена.

Я тихонько пересек прогалину, направляясь к пальмам бижау, которые высились чуть левее кустарника. Оттуда можно держать под прицелом дальнюю опушку мангров. Я шел так, словно ступал босиком по битому стеклу.

Скрывшись за пальмами, я выглянул из-за ствола. Вдоль опушки кромешный мрак. Луг и болото пусты. Только кваква стоит между кочками у бочага.

Ничего не поделаешь. «Эль тигре» давно ушел. Теперь мне надо спешить, не то и уток прозеваю.

Выхожу на свет.

И снова кашель! Теперь он слышится с другой опушки мангров, с той самой, за которой я так долго наблюдал. Один глухой отрывистый звук, и все.

Пока я огибал мангры с этой стороны, ягуар крался вдоль противоположной. Он слышал меня и великолепно знал, где я.

Итог утренней охоты: я подстрелил шесть мускусных уток, а ягуар зарезал молодого бычка на гасиенде в двух километрах от деревни.

Владелец бычка рассердился и поехал в город, чтобы позвать на помощь друзей и раздобыть свору собак. На следующий день они прибыли в деревню, и на зорьке кавалькада выехала на охоту с собаками, ружьями и копьями.

Вскоре они отыскали след, и начался гон. Он привел охотников к самой глухой части болота Гэрреро, где не пройти ни человеку, ни лошади. Отступая, ягуар решил передохнуть на наклонном дереве, со всех сторон окруженном водой. Собаки поплыли к нему, но «эль тигре» стоял настороже, готовый встретить их, если они отважатся лезть на ствол.

Хозяин собак застал эту сцену, но не успел прицелиться, как ягуар спрыгнул и скрылся в манграх.

Охотники вернулись на закате, усталые и злые, с ног до головы вымазанные илом.

Часа через два появились собаки, тоже измученные и обескураженные. У многих из них на голове и лопатках зияли царапины от когтей. Две самые смелые вообще не пришли, их ягуар оставил себе.

За голову ягуара была назначена награда. Двести песо. Целое состояние для нищего негра.

Четыре ночи спустя «эль тигре» перелез через высокую изгородь и унес в лес жирную свинью. Свинья принадлежала лавочнику, первому богачу в деревне. Награда возросла до трехсот песо.

Свинью нашли наполовину съеденной, и лавочник велел посыпать ее стрихнином. В итоге погибли один опоссум, три грифа и собака соседа. А ночью «эль тигре» зарезал корову.

Так обстояли дела, когда я, одолжив лошадь, отправился за стариком Геронимо.

Геронимо — индеец из племени тучинов. Его народ — то, что от него осталось — люди мирные, добродушные; их земли простерлись вдоль цепочки озер в нижнем течении Сину. Тучины возделывают кукурузу, ловят рыбу, черепах и очковых кайманов (хвост каймана — одно из их любимых блюд), делают шляпы. Прежде они плели отличные корзины из каньябрава и выменивали на них что-нибудь у соседних племен. Теперь, когда соседних племен не осталось, они плетут отличные шляпы и продают их бледнолицым и неграм. Искусство плетения — одна из немногих зримых черт старой культуры, которые им удалось сберечь.

Впрочем, они сохранили еще кое-что из наследия предков. II главный хранитель старины — Геронимо.

Мы познакомились давно. Ему известно, что много лет назад меня приняли в свое племя индейцы энгвера. На памяти людей тучины и энгвера никогда не враждовали между собой. В языке тучинов много слов, заимствованных у энгвера.

В тридцати шагах от хижины Геронимо я привязал свою лошадь в тени под деревом гуамо, повесил на ветки ружье и мачете и пошел к дому.

Старик сидел на скамейке и смотрел, как его бабка плела шляпу. Сам он только что кончил вырезать черенок для рыболовного крючка.

Не доходя несколько шагов, я остановился и сказал по-испански: «Добрый вечер», а потом на языке энгвера — «Я пришел с миром». Старик ответил мне так же. Старушка встала и скрылась в хижине. Тотчас оттуда выскочил мальчуган, который вынес мне низенькую бальсовую скамеечку. Это был внук Геронимо, он надеялся получить от меня крючок. Получил два, широко улыбнулся и исчез.

Последовали обычные в таких случаях вопросы и ответы; я вручил старику подарок — пачку недорогих сигар. Мы молча покурили. Вышла старуха и подала каждому из нас по миске итуа — что-то вроде кукурузного пива. У индейцев Северной и Западной Колумбии миска пива играет ту же роль, что трубка мира у краснокожих Северной Америки. Я не знаю худшего зелья, но отказаться — значит смертельно оскорбить хозяев, все равно что объявить им войну. Остается только зажмуриться, глотать да учтиво похваливать напиток. Правда, не слишком пылко, а то еще нальют.

Завязалась обстоятельная, неторопливая беседа о рыбной ловле, урожае кукурузы, ценах на соль.

Но вот все приличия соблюдены, можно выкладывать, зачем я прибыл.

Геронимо терпеливо выслушал меня. У него было каменное лицо, лишь один раз мне почудилось, что глаза его сверкнули: это когда я упомянул о награде. Но сразу же они опять превратились в обсидиановые шарики. Я подчеркнул, что не претендую на долю, мне бы только получить шкуру и череп.

Когда я кончил, он долго сидел молча. Потом заговорил о ценах на свиней и строительстве новой дороги.

Через два часа я встал, подошел к лошади, затянул подпругу, прицепил на пояс мачете, повесил на плечо ружье. Потом повернулся к Геронимо, чтобы попрощаться, и увидел, что он протягивает мне веревочку с пятью узелками.

Значит, все в порядке: Геронимо согласен попытать счастья.

На пятый день, утром, когда я сидел на приступке «дворца», который мы снимали, на пыльной деревенской площади вдруг появился Геронимо. Он бесшумно подошел ко мне, сказал «ка» и сел рядом. Он принес с собой плетеный лубяной мешок. Там лежал какой-то сверток, с которым старик обращался чрезвычайно осторожно.

Мы позавтракали, выпили кофе (Геронимо учтиво заметил, что кофе белых почти не уступает индейскому итуа), посидели немного и отправились в лес. По настоянию Геронимо мы сперва пошли не в ту сторону, куда нам было нужно. Таинственный сверток он обернул старой сетью, которую одолжил у меня.

В лесу он для начала как следует отчитал меня за то, что я последние дни не воздерживался от мяса, рыбы и соли, а также табака и прочей скверны. Уж очень сильно от меня пахнет. Ладно, попытаемся сделать так, чтобы ягуар вышел с наветренной стороны. Тогда еще можно на что-то рассчитывать.

Да, вот что значит энгвера…

Прочитав мне нотацию, Геронимо повел меня к болоту Гэрреро. Около трех часов дня мы заняли позицию на краю рощицы с таким расчетом, чтобы ближайший кустарник был с наветренной стороны. За рощицей тянулась открытая глинистая площадка шириной в несколько сот метров. Вряд ли зверь пойдет оттуда.

Начался искус на терпение. Для начала надо было просидеть, не двигаясь и не говоря ни слова, не меньше часа, пока ветер не развеет человеческий запах там, где мы прошли.

Затем старик извлек из лубяного мешка загадочный сверток. Внутри него оказался красивый плетеный короб, а в нем, обернутый тряпками и паклей, лежал большой, тщательно вылепленный глиняный горшок.

Геронимо повертел его в своих морщинистых руках, осмотрел со всех сторон, потом сунул в него голову и крикнул.

Хотя мне с самого начала было ясно, что последует, я невольно вздрогнул. Невероятно! Я мог бы поклясться, что это самка ягуара подала голос в метре от меня. Ее рычание похоже на зов самца, но оно не такое суровое и басистое, так что привычное ухо отличит его. Особенно в пору гона.

Еще полчаса мы просидели совершенно тихо.

Потом Геронимо снова крикнул. На этот раз мы услышали ответ. Из болотного леса у Эль-Франсес донеслось далекое, но достаточно отчетливое рычание.

И опять тишина. Минуты ползли невыразимо медленно.

Близился вечер, но жара еще не спала. К счастью, мы сидели в тени, да и то пот катил с меня градом. Я не смел пошевельнуться, чтобы протереть глаза. О сигарете не могло быть и речи.

В следующий миг я забыл и про пот, и про табак: снова раздался призывный голос ягуара, теперь уже ближе, гораздо ближе.

Геронимо не ответил. Он сидел, словно деревянный идол, и слушал.

Несколько минут безмолвия — и опять негромкое рычание, почти бормотание.

Старик кашлянул в горшок, но куда тише, чем в первый раз.

Ответ последовал почти сразу. В нем было волнение, нетерпение. Потом надолго воцарилась тишина. Прошло минут пятнадцать, двадцать. Наконец индеец рыкнул. Звонче, резче, как бы с вызовом.

Ягуар отозвался через несколько секунд, да так громко и пылко, что я непроизвольно взвел курок. Слава богу, что механизм был хорошо смазан и я по привычке придержал спусковой крючок. Если бы ружье щелкнуло, Геронимо никогда в жизни мне бы этого не простил.

Последний раз ягуар подал голос из того самого кустарника, который был с наветренной стороны. Неужели выйдет? Покажется, прежде чем стемнеет? Тени, что ни минута, все длиннее и длиннее…

Пятнистый снова рыкнул. Геронимо ответил коротким бормотанием.

Я не уловил миг, когда ягуар вышел из зарослей. Увидел его, когда он уже был на прогалине между кустарником и рощицей. Судя по всему, он хотел обогнуть наше укрытие, а затем по запаху подойти к самке, которая его звала.

Сила — могучая, буйная сила в мощной шее, массивной голове, широких лопатках. Сила и мощь — вот первое впечатление. А шел он легко, будто влекомый ветром. Шел спокойно, уверенно. Голову опустил, точно искал след.

Блестящая мушка смотрит на пятнистую шкуру. Семьдесят шагов… шестьдесят… Ближе не подойдет, и как раз бок подставил. Не помню сам, как я нажал спуск.

Большой кот высоко подпрыгнул, пораженный оболочечной пулей. Потом круто свернул и понесся вскачь мимо нашего укрытия.

С тридцати шагов я выпустил в него самодельную свинцовую пулю, которой был заряжен левый ствол. Ягуар с ходу перекувырнулся, упал на бок и замер.

Я мгновенно открыл затвор, перезарядил и приготовился. Но противник лежал неподвижно. Тогда я вышел из рощи, остановился в пятнадцати шагах от ягуара и прицелился. Старик бросил в него ком глины.

Никакой реакции. Ее и не могло быть. Первая пуля пронзила нижнюю часть сердца. Вторая размозжила шейный позвонок.

Свой последний рывок «эль тигре» сделал уже вслепую, смертельно раненный. Второй выстрел, можно сказать, только сбил его с ног. Выходит, я зря истратил одну пулю? Нет, ведь даже в последнем прыжке крупная кошка шутя может разорвать в клочья двуногого врага. Старого ягуара не считайте мертвым, пока вы не потянули его за хвост. Да и то еще неизвестно…

У наших ног добыча весом в восемьдесят килограммов. Через полчаса стемнеет, а до деревни десять километров. Что делать? Идти за помощью?

Геронимо улыбнулся и подбородком указал на две коренастые фигуры, которые спешили через прогалину к нашему укрытию. Два молодых тучина, племянники старика, подошли и принялись связывать лапы ягуара лыком махагуа. Ребята заранее припасли крепкую жердь, чтобы нести добычу.

И вот мы гордо шествуем к деревне. Возле последней рощицы Геронимо словно растаял во тьме.

Два молодых индейца донесли ягуара до первых домов деревни. Тотчас на улицу высыпали негры, которым не терпелось посмотреть на разбойника и помочь носильщикам. Получилось настоящее праздничное шествие.

Когда мы после многократных остановок под гул голосов наконец добрались до места, молодых тучинов тоже уже не было.

Дней через десять я приехал верхом к хижине Геронимо, чтобы передать ему награду. Старушка сияла и потчевала меня своим ужасным итуа. Даже Геронимо широко улыбнулся при виде денег. И спросил меня, не иродам ли я ему несколько патронов.

— У моего старшего брата есть ружье? — удивленно спросил я.

Старик молча кивнул.

— Почему же мой старший брат сам не застрелил большого имама, который резал скот?

Старик подавил улыбку.

— Кто их знает, этих вороватых бледнолицых, захотят ли они платить старому бедному тучину, — сказал он. — Другое дело энгвера. Да и пули денег стоят.

Коротко и ясно. Спасибо еще, не назвал меня бледнолицым.