Глашатай авиации

В апрельские дни 1910 года Уточкин начал осуществлять свой благородный замысел — демонстрировать полеты в городах, население которых еще никогда не видело в небе аэроплана. Первым стал Киев. Волнующее зрелище произвело в городе над Днепром глубокое впечатление. Пользовавшееся высоким авторитетом Киевское общество воздухоплавания наградило Сергея Исаевича серебряной медалью — за популяризацию авиации в России.

…Погода 21 апреля выдалась пасмурной, с утра лил дождь. Несмотря на это, задолго до назначенного времени — семнадцати часов — потоки киевлян ринулись на Сырецкий плац — скаковое поле, расположившееся напротив политехнического института. За действиями человека, одолевшего земное притяжение, восхищенно следил, как мы уже знаем, будущий выдающийся творец авиационных двигателей Александр Микулин. В толпе зрителей находился и старшеклассник первой киевской гимназии Константин Паустовский. Много лет спустя, работая над книгами воспоминаний, он написал главу «Браво, Уточкин!». Но она была утеряна, в собрание сочинений не вошла, отыскалась лишь после кончины писателя. Константин Георгиевич описывает в ней увиденное с чуть ироничной, но доброй улыбкой:

«Неуклюжая длинная коробка с оглушительным треском поднялась над забором и низко полетела, качаясь, вдоль спортивного поля. Извозчичьи лошади задрали головы и начали пятиться.

Коробка медленно приближалась, бензиновый чад стрелял из нее равномерными синеватыми облачками. В коробке сидел, вытянув ноги в желтых тупоносых ботинках, огненно-рыжий человек в соломенном канотье — смелый русский авиатор Уточкин.

Увидев его, извозчичьи лошади сорвались и понеслись. Они исчезли в тучах пыли под грохот колес и вопли извозчиков. А коробка — первый аэроплан — грузно пролетела над нами. Мы невольно пригнули головы. За коробкой мчались мальчишки, а за мальчишками бежали, придерживая шашки, потные городовые. Толпа кричала: „Браво, Уточкин!“ — бросала в воздух шапки, свистела и аплодировала…

Командующий Киевским военным округом генерал Иванов стоял в лакированной коляске и, держась за плечо кучера, смотрел на Уточкина в бинокль. Потом Иванов опустил бинокль, подозвал околоточного надзирателя и сказал ему, рисуясь, громовым голосом:

— Прошу прекратить махание зонтиками! Авиатор от этого нервничает и может разбиться.

Уточкин сделал плавный поворот и опустился на беговую дорожку.

Полеты показались нам простым и безопасным делом — Уточкин летал над самой землей, почти задевая за головы зрителей.

Усталые и счастливые, мы возвращались в город по пыльному Святошинскому шоссе, мимо керосиновых складов и велосипедных мастерских. Мы с уважением смотрели на эти мастерские. Среди снятых велосипедных колес и седел работали, обтачивая напильниками металлические части, мастера в грязных фартуках. Вот в такой же мастерской в безвестном американском городке братья Райт сделали свой первый самолет».[47]

После Киева — Москва. Правда, здесь успели побывать зарубежные гастролеры Леганье на «Вуазене» и Гюйо на «Блерио», но их летательные аппараты то и дело выходили из строя, и «воздушный спектакль» разочаровал публику. Уточкин стал первым отечественным пилотом, поднявшимся на аэроплане в московское небо. 2 мая при большом стечении народа он поднял свой «Фарман» над скаковым полем. По свидетельствам прессы, первый полет проходил преимущественно на 20―25-метровой высоте. Авиатор описал два круга над зрительскими трибунами, красиво наклоняя аппарат на поворотах. Плавно приземлился. На следующий день помешал холодный шквалистый ветер. Гораздо удачнее сложился третий день — 4 мая. Одна из воздушных прогулок длилась целых 12 минут. Сергей Исаевич продемонстрировал «фигурную езду» — проделывал в воздухе «восьмерки», виражи, с ювелирной точностью сажал аэроплан в заданном месте.

Полеты Уточкина 6 мая рассеяли скептическое отношение многих москвичей к авиации, вызванное неудачами Леганье и Гюйо. Уверенно, лихо взмывал в небо авиатор… После третьего старта быстро достиг высоты 120 метров и скрылся из поля зрения. Публика стала волноваться, но пилот появился так же неожиданно, как и исчез, принялся показывать зрителям свое искусство. «Авиатору удаются самые крутые повороты, — писал московский репортер, — порой он несется по красивой волнистой линии, иногда приближается к самой земле, кажется, сейчас колеса коснутся земли, но вот поворот руля, и аэроплан снова вверху».

Впервые крылатая машина пересекла границу аэродрома и полетела над Москвой… Возвращение Сергея Исаевича было встречено восторженными возгласами, овацией. Наблюдавший эти полеты профессор Н. Е. Жуковский, по достоинству оценив мастерство летчика, сказал журналисту, что «у Уточкина, помимо знания и умения, есть необходимая для авиатора особая врожденная способность, какой-то инстинкт».

Появление Уточкина в московском небе дало еще один толчок уже пробудившейся инициативе передовых ученых, инженеров, жаждущих трудиться над авиационными проблемами. Весной 1910 года было создано Московское общество воздухоплавания. Профессор Н. Е. Жуковский принимал активное участие в его организации и возглавил его Научно-технический комитет. На учредительном собрании общества 25 апреля 1910 года Н. Е. Жуковский произнес горячую вступительную речь.

В ней он сказал:

— Только что окончивший школу Фармана Ефимов уже приобрел всемирную известность и взял на состязании в Нанси (Франция) все призы. Наконец, С. И. Уточкин, научившись самостоятельно, совершил недавно блестящий полет в Киеве…

На собрании членов МОВ 8 июня, состоявшемся в помещении Английского клуба на Тверской (ныне здесь, на улице Горького, помещается Музей Революции СССР), присутствовало 28 членов общества и 12 гостей. Секретарь спортивного комитета доложил об итогах московских полетов Уточкина. Затем было зачитано заявление Сергея Исаевича и его молодого коллеги студента Московского высшего технического училища Бориса Россинского,[48] в котором высказывалось предложение открыть при обществе воздухоплавания школу летания на аэропланах типов «Фарман» и «Блерио».

— Дополняя доклад спортивного комитета общества, — сказал председательствовавший на заседании Николай Егорович Жуковский, — сообщаю об участии научно-технического комитета в поднесении призов господину Уточкину, а именно о присуждении ему приза за отличный спуск 9 мая на месте народного гулянья на Пресне.[49]

Одесситу преподнесли тогда серебряный кубок. А «чрезвычайным происшествием», о котором упомянул профессор, стала вынужденная посадка. Авиатор совершил ее, когда во время одного из полетов над городом у него остановился мотор. Уточкин мастерски спланировал на свободную площадку в Тестовском поселке. Естественно, через мгновение аэроплан окружили толпы любопытных…

Как и все, кто общался с Жуковским, Уточкин не мог не поддаться его обаянию, не восхититься глубиной его суждений, меткостью оценок явлений авиационной жизни. Профессор познакомил летчика со студентами — членами воздухоплавательного кружка, показал оборудование лаборатории, где велись исследования в области аэродинамики. Сергей Исаевич с живым любопытством осматривал аэродинамическую трубу — как уже отмечалось, одну из первых в мире, построенную под руководством Николая Егоровича еще в 1902 году в вестибюле (за неимением другого места) Московского университета. Электромотор приводил в движение вентилятор, и этим искусственным ветром обдувались детали будущих летательных аппаратов. Уточкину объяснили, что перед ним одна из первых в Европе труб всасывающего типа. Прежде все подобные устройства были нагнетательными — воздух в них завихривался вентилятором, поэтому нельзя было обеспечить точность экспериментов. Теперь его поток стал ровным, максимально приближенным к условиям ветра на высоте. Лаборатории, подобные той, что Жуковский создал при Московском университете, в западных странах появились значительно позже.

Правда, в России был ученый, который построил аэродинамическую трубу даже на пять лет раньше Николая Егоровича… Это сделал Константин Эдуардович Циолковский, скромный калужский учитель. Еще в 1894 году журнал «Наука и жизнь» напечатал его труд «Аэроплан или птицеподобная (авиационная) летательная машина». Это первая в мире публикация, где конструкция аэроплана рассмотрена на строго научной основе аэродинамического расчета.

Конструкция «летательной машины», предложенная Циолковским, представляла собой металлический моноплан со свободнонесущими крыльями, с закругленной передней кромкой и фюзеляжем обтекаемой формы. Бензиновый мотор должен был вращать два пропеллера. Константин Эдуардович предложил перспективную, намного опережавшую технические возможности того времени схему автоматического управления полетом — автопилота.

Суть предложения состояла в том, что гироскопический указатель вертикали при наклонах самолета замыкал контакты цепи электромагнита, перемещавшего руль глубины. Эти идеи Циолковского легли в основу современных гироскопических систем управления самолетами.

Научно обосновывая практические результаты, достигнутые его погибшим другом Отто Лилиенталем, профессор Жуковский плодотворно работал над идеей парящего полета. В 1897 году он опубликовал статью «О наивыгоднейшем угле наклона аэроплана», год спустя выступил с докладом «О крылатых пропеллерах».

3 июня 1898 года газета «Московские ведомости» напечатала обращение Жуковского, в котором он пригласил всех энтузиастов воздухоплавания принять участие в приближавшемся десятом Всероссийском съезде естествоиспытателей и врачей в Киеве. Профессор был избран руководителем созданной при секции физики воздухоплавательной подсекции. Вот вопросы, которые надлежало рассмотреть:

1) аэростаты, их материалы и наполнение; управление и применение в военном деле; управляемые аэростаты;

2) исследования по сопротивлению воздуха и движению пропеллера;

3) змеи, парашюты, аэропланы, геликоптеры и механические птицы;

4) исследования верхних слоев атмосферы с помощью воздушных шаров и змеев, метеорологические наблюдения для воздухоплавательных целей.

Доклад, с которым Жуковский выступил в Киеве, вошел в историю покорения воздушной стихии знаменательным событием. Призывая к энергичным действиям в поисках конструкций летательных аппаратов, ученый сказал:

— Глядя на летающие вокруг нас существа, на стрижей и ласточек, которые со своим ничтожным запасом энергии носятся в продолжение нескольких часов в воздухе с быстротой, достигающей пятидесяти метров в секунду и могут перелетать целые моря; на орлов, ястребов, которые описывают в синем небе свои красивые круги с неподвижно расставленными крыльями; на неуклюжую летучую мышь, которая, не стесняясь ветром, бесшумно переносится во всевозможных направлениях, — мы невольно задаемся вопросом: неужели и для нас нет возможности подражать этим существам? Правда, человек не имеет крыльев и по отношению веса своего тела к весу мускулов он в семьдесят два раза слабее птицы… Он в восемьсот раз тяжелее воздуха, тогда как птица тяжелее воздуха только в двести раз. Но я думаю, что полетит он, опираясь не на силу своих мускулов, а на силу своего разума… Нам представляется летательная машина «тяжелее воздуха», которая не стесняется воздушными течениями, а несется в любом направлении.

Николай Егорович Жуковский закончил свою речь такими словами:

— Новый век увидит человека, свободно летающего по воздуху!

История полностью подтвердила предвидения великого ученого…

И вот в мае 1910 года в московском небе демонстрирует свое мастерство Сергей Уточкин.

Известный русский журналист, талантливый бытописатель старой Москвы Владимир Алексеевич Гиляровский посвятил тогда Уточкину очерк «Первый аэроплан». Он изобилует меткими остроумными характеристиками, интересными деталями, красочно передает атмосферу тех майских дней:

«Посредине скакового круга стоял большой балаган на колесах, с несколькими навесами из парусины. Просто-напросто балаган, какие строят по воскресеньям на Сухаревке. Так казалось издали.

Кругом ипподрома толпы народа — даровых зрителей.

— Поднимается! Сейчас полетит… Вот-вот! — слышны крики.

…Я услышал над собой шум и остановился в изумлении:

— Тот самый балаган, который я видел стоящим на скаковом кругу, мчится по воздуху прямо на нас…

— Как живой!

Конечно, я шел смотреть полет Уточкина на аэроплане, конечно, я прочел и пересмотрел в иллюстрациях все об аэропланах, но видеть перед собой несущийся с шумом по воздуху на высоте нескольких сажен над землей громадный балаган — производит ошеломляющее впечатление. И посередине этого балагана сидел человек.

Значит — помещение жилое. Несущееся по воздуху.

— Что-то сказочное!

Оно миновало трибуны, сделало поворот и помчалось над забором, отделяющим скаковой круг от Брестской железной дороги. И ярко обрисовалось на фоне высокого здания.

В профиль оно казалось громадной стрелой с прорезающим воздух острием…

Еще поворот, еще яркий профиль на фоне водокачки — и летящее чудо снова мчится к трибунам… Снова шум, напоминающий шум стрекозы, увеличенной в миллионы раз…

И под этот шум начинает казаться, что действительно летит необычная стрекоза…

А знаешь, что этим необычным летящим предметом управляет человек — но не видишь, как управляет, и кажется:

— Оно само летит…

Но Уточкин показывает, что это „нечто летящее в воздухе“ ничто без него.

Все время приходится бороться с ветром, и, наконец, кажется, на шестом круге ветер осиливает, и быстро мчащийся аэроплан бросает на высокий столб против середины трибун. Многие из публики заметили опасность: еще несколько секунд — полет окончен, аппарат вдребезги.

— Наносит на столб…

— Сейчас разобьется!

Но тут исчезает у зрителей летящее чудо и вырастает душа этого чуда: человек, управляющий полетом.

И в самый опасный момент Уточкин делает движение рукой.

Прекращается шум. Летящий предмет на секунду останавливается в воздухе.

— Сейчас упадет!

Но еще движение рукой, снова шумит мотор, который на секунду остановил Уточкин на полном полете, и направление меняется.

Аэроплан делает движение влево, мимо столба, и поднимается кверху.

Уточкин смотрит на публику.

— Ничего! Летим дальше…

И снова взмывает выше, и снова делает круг.

Он наверно, слышит несмолкающие аплодисменты и крики одобрения и удивления…

Еще два круга — всего 9 — описывает аэроплан и опускается плавно и тихо на траву ипподрома.

Уточкин выходит под гром аплодисментов перед трибуной.

Чествуют победителя над воздухом.

…На зеленой траве круга стоит большой балаган на колесах с несколькими навесами из парусины.

И будет стоять до тех пор, пока не придет человек и не заставит его полететь по воздуху».[50]

Позднее в очерке мемуарного характера «Восходящая звезда» Владимир Алексеевич Гиляровский привел детали своего первого путешествия в небо и общения с Уточкиным-авиатором:

«Знаменитый тогда мой старый друг и ученик по гимнастике авиатор Уточкин делал свои первые московские полеты на Ходынке на неуклюжем своем „Фармане“, напоминавшем торговый балаган с Сухаревки. Впереди — отгороженное место авиатора, сзади — совсем не отгороженная деревянная скамья, обыкновенная, без спинки и ручек, табуретка, прибитая гвоздями к двум деревянным продольным балкам-полозьям — основанию аэроплана. Чтобы сесть на эту табуретку, надо было пробраться между сетью тонких проволок, что я и сделал с трудом с моей широкой фигурой и поместился на очень маленькой табуреточке, закрыв ее всю и поставив ноги на дощечку, для этой цели положенную поперек перекладин. Приветствия, пожелания провожающих в полет, который первый в Москве, в виде опыта, предложил мне по-дружески Уточкин… Потом рев пропеллера, тряска и прыжки колес по неровной Ходынке. Вдруг — чувство, что сердце встало и дыхание захватило: я оторвался от земли! Затем аппарат плавно двинулся по воздуху вверх. Ощущение, когда земля проваливается под ногами, я уже испытал и прежде, при подъеме на аэростате, но эта ужасная табуретка! Но эти — еще ужаснее — проволоки, за которые при каждом крене поворота хочется схватиться, так и тянут руки к себе!..»

Со времени первых полетов Уточкина в Москве прошло три четверти века. Может ли быть, что среди нас, живущих ныне на земле, есть еще люди, которые своими глазами видели сенсационные полеты «Фармана» Сергея Уточкина? Оказывается, есть!

Владимир Осипович Роскин — один из старейших советских художников. Вместе с В. В. Маяковским, с которым он познакомился в Училище живописи, ваяния и зодчества в 1915 году, участвовал в «Окнах РОСТА», нарисовал для них около сорока плакатов. Был одним из пионеров советского декоративного искусства, начиная с 1924 года оформлял наши выставки за рубежом и у нас в стране. За проектирование одного из залов Международной выставки в Париже в 1937 году В. О. Роскину присуждается «Гран-при». Увлекся книжной графикой, готовил иллюстрации к книгам Л. Славина, В. Катаева, И. Сельвнинского. В последние годы вернулся к станковой живописи.

— Тогда, в 1910 году, я был учеником реального училища, — рассказывал одному из авторов Владимир Осипович Роскин. — Кстати, самым моим любимым учителем был историк В. П. Потемкин, в советское время видный дипломат, ученый, академик АН СССР. На бега меня занес понятный в мои годы (а было мне тогда четырнадцать лет) интерес к техническим новинкам. Выкатили аэроплан. Явился Уточкин, занял свое место на скамеечке среди проволок. Затрещал двигатель, машина вздрогнула, быстро покатилась по траве и вскоре оторвалась от земли, поднимаясь все выше и выше. Уточкин пролетает возле самых трибун, проделывает восьмерки, красивые повороты, и минут через десять плавно опускается к земле…

Это ошеломляющее зрелище так прочно вошло в память В. О. Роскина, что через несколько десятков лет он написал маслом картину «Летит Уточкин!».

— Вот она, — говорит художник, ставя ее на станок.

Среди восторженно кричащих зрителей — бритоголовый паренек в серой ученической блузе. Это — автор картины. А в дымке над публикой в небе легкокрылый аэроплан, и в нем Сергей Исаевич Уточкин.

Из Москвы маршрут Уточкина снова пролег на Украину — в Харьков. Периодическая печать тех дней передает обстановку празднества, в которой проходили первые в городе полеты на аппарате тяжелее воздуха. Прибытие Сергея Исаевича в Харьков журналисты единодушно называли крупным событием в культурной жизни, ставили его в один ряд с недавними триумфальными гастролями Федора Ивановича Шаляпина. Газета «Южный край» сообщала:

«Хорошо знакомый по бывшим здесь лет пятнадцать тому назад велосипедным гонкам, непобедимый рекордист С. И. Уточкин занялся в Одессе авиатикой и, как известно, достиг такого успеха в управлении своим аэропланом, что сделался героем авиационных дней в Москве. Полеты Уточкина отличаются смелостью и продолжительностью и подчиняются вполне авиатору даже при не вполне благоприятной погоде. Теперь г. Уточкин приезжает в Харьков. Полет смелого авиатора назначен здесь на 23 мая, в воскресенье, на скаковом ипподроме. Полет состоится между 5 и 6 часами. Подъемов будет сделано не менее четырех, что в общем займет около двух часов».

За неделю до события в городе открылась выставка, на которой аэроплан Уточкина был «представлен для всеобщего обозрения». 13 мая харьковчане читали помещенную в утренней городской газете статью «К полету Уточкина»:

«В городе только о том и говорят.

— И впрямь полетит? — не верит обыватель. — Как же так? Сколько лет на свете живу, а чтобы человек летал, того не видел.

Представление об успехах воздухоплавания у харьковского обывателя самое примитивное. Об аэроплане он что-то слышал, он путает его с дирижаблем и обыкновенным шаром. В Петербурге, Москве всякому уже известны „воздухоплавательные“ слова: пропеллер, гараж. У нас эти термины воспринимаются еще за бранные слова… Приезд Уточкина, может быть, всколыхнет наше сонное царство. Красота и величие захвата воздуха человеком, может быть, пробудят энтузиазм и в харьковском обществе. И зародится у нас воздухоплавательный кружок».

По всей видимости, автор статьи не знал, что еще за три года до полета Уточкина, в 1907 году, в Харьковском технологическом институте уже работала аэросекция. Осведомленный лишь о жизни обывателей, газетчик не знал и того, что как раз в эти майские дни 1910 года члены аэросекции провели заседание. На нем ученик Н. Е. Жуковского преподаватель института Г. Ф. Проскура (впоследствии видный советский ученый, академик АН УССР, профессор Харьковского авиаинститута) прочитал доклад об авиации, иллюстрируя его диапозитивами с изображением различных узлов и деталей летательного аппарата.[51]

Вслед за Циолковским в Калуге и Жуковским в Москве Георгий Федорович Проскура построил в Харькове аэродинамическую трубу. Ученик и продолжатель дела профессора Жуковского, он сам взрастил плеяду талантливых учеников, стал одним из зачинателей советского планеризма. В ноябре 1923 года Проскура вместе со своими студентами принял активное участие в первых Всесоюзных планерных состязаниях в Крыму близ Коктебеля. Под руководством Георгия Федоровича члены институтской авиасекции спроектировали и построили три планера, хорошо показавшие себя на вторых крымских соревнованиях в сентябре 1924 года. Одним из одаренных учеников профессора Проскуры был Михаил Иосифович Гуревич, впоследствии коллега Артема Ивановича Микояна по созданию знаменитых истребителей «мигов».

Здесь же, в Харькове, в начале века плодотворно трудился один из первых отечественных авиаконструкторов Степан Васильевич Гризодубов. И, кстати, Уточкин нанес ему дружеский визит. Прославленная летчица Герой Советского Союза Валентина Степановна Гризодубова позже вспоминала:

«А ведь Уточкин тогда встречался с отцом, как я потом узнала, чтобы договориться о возможности совместной работы. Ему надоели демонстрационные полеты на самолетах хозяев, хотелось серьезно работать, конструировать машины, испытывать их…»[52]

Между тем в харьковском полицейском управлении обсуждались меры по поддержанию порядка на ипподроме. В день полетов сюда прибыли полицмейстер с помощниками, сто восемьдесят городовых, свыше полусотни приставов и околоточных надзирателей, а в помощь им были прикомандированы триста казаков из Чугуева и батальон пехоты.

Одной из первых мер царского правительства, связанных с авиацией, стало введение правил, в соответствии с которыми на каждом полете должен был присутствовать представитель полиции. Известный черносотенец, депутат Государственной думы Марков-2-й, отвечая на запрос в Думе в связи с введением упомянутых полицейских установлений, заявил буквально следующее:

«Напрасно возмущаются, что в России еще никто не летает, а полицейские правила об авиации установлены. Что же тут плохого? Понятно, что прежде чем пустить людей летать, надо научить летать за ними полицейских».

Уже в марте 1910 года Министерство внутренних дел, обеспокоенное быстрым развитием техники воздухоплавания и «полной возможностью обращения летательных снарядов, если не сейчас еще, то в очень скором времени в орудия преступных замыслов», разослало циркуляр о введении полицейского надзора за полетами и деятельностью летчиков аэроклубов.

Полицейский произвол царских держиморд остро изобличен в очерке Владимира Гиляровского «С дозволения начальства»:

«Лекции о воздухоплавании собирают публику.

Каждое газетное известие о новом изобретении читается жадно.

— А пристав?!

И крылья аэропланов опускаются при этом слове.

Только что смелый изобретатель сел на свой аэроплан и хочет подняться — вдруг грозный оклик:

— Я т-тебе полетаю! Я т-тебе па-акажу, как летать! В участок!..

И составляется протокол, и появляется распоряжение: „Летать воспрещается…“

Сейчас читаю в газетах телеграмму: „Харьков… У изобретателя летательной машины Школина, сделавшего недавно доклад в техническом обществе, приставом отобрана подписка о том, что без разрешения полиции он летать на своей машине не будет“.

— Господин пристав! Позвольте мне полетать! — просится русский Райт или Цеппелин…

— Я ему полетаю!.. — бормочет пристав…

А Германия готовит воздушный флот.

Господин пристав, слышали?»[53]

Загрузка...