В ожидании дождя (СИ)

Глава 10

У меня чудесная дочь. Она умная, самостоятельная, и каждый день меня восхищает своей мудростью и силой духа. Благодаря ей я смогла взять себе самовольный отгул, что стало настоящим подарком — возможность просто отлежаться, расслабиться и восстановить силы. Этот день стал для меня временем размышлений и осознания того, что, к сожалению, я не слишком хороша в роли матери. Я поняла, что не уделяю своей Радости должного внимания и времени, и это чувство гложет меня изнутри.

Каждый день я спешу, погружаясь в свои дела и заботы, не замечая, как быстро летит время. Утром я ухожу, когда моя дочь еще спит, и в этот момент мне бы хотелось остаться рядом, обнять её и пожелать доброго утра. Но вместо этого я только забегаю в обед, принося дрова, и быстро закидываю в рот то, что Рада приготовила. Я целую её на прощание и снова исчезаю в суете дня, возвращаясь домой только тогда, когда она уже спит.

В этой круговерти я не обращаю внимания ни на чистоту в нашем сарае, ни на вкус еды, ни тем более, на количество дров. Я даже не замечала, что моя малышка, оказывается, не тратила все дрова, а лишь столько, сколько требуется на готовку. Остальное она прятала в тайник под половицами у печки, где было сухо, и никто не мог этого увидеть.

Меня охватывает смешанное чувство гордости и огорчения. Я бы могла отругать её за то, что она сидит в холоде, но в то же время мне хочется плакать от того, насколько она запасливая и заботливая. Благодаря её умению бережно относиться к ресурсам, я смогла позволить себе просто лежать и восстанавливать силы. Главное — не стонать, когда нужно подняться или перевернуться на другой бок. Гематомы расплылись по животу и лицу, на руки с коленями, вообще без разницы. А вот отбитые внутренние органы, меня беспокоят и очень злят.

В таком состоянии я не могу не только залезть на дерево, но даже встать с кровати. Иногда меня охватывает гнев на тех, кто довел меня до такого состояния. Я бы с радостью отомстила, но боюсь, что в итоге и сама окажусь рядом с ними. Если бы я знала, что никто не узнает о моих действиях, я бы не задумываясь пошла на грех. Но мысль о Раде останавливает меня. Она — моя опора, и я не могу позволить себе подвести её.

К обеду, выспалась. И поплевав в потолок, встала и вышла на импровизированную кухню. Надо посмотреть, во сколько меня оценили.

— Да ладно? Не плохо. — пять серебряных монет. Нет, не так. ПЯТЬ СЕРЕБРЯННЫХ монет. Это пятьдесят меди. Это же почти целое состояние. Я рассчитывала на меньшее, зная расценки в таверне. Там «дают» за три медяка, и в хвост и в гриву. А тут прям царская оплата. Честно? Сейчас все заживет, и может повторим? За такие деньги, я Раде и одежды куплю. И кушать нормально будем. За такие деньги, я готова!

Но нахрен я никому не уперлась. Это была, скорее всего разовая акция.

Еще в мешочке, лежала бумажка. Развернув которую, выпала веточка и открылась записка, с внутренней стороны.

«Пожуй и проглоти. Это против зачатия. На повторение не рассчитывай.»

— Он экстрасенс? Или не впервые? — и я, держась за больной живот, начала хохотать. Над собой, над своими мыслями, над этой ситуацией и непостижимыми способностями загадочного куратора. В черных сапогах и голосом с хрипотцой. Какой-то бред. До чего же я докатилась. Если бы кто-то сказал мне в прошлом это, я бы плюнула ему в лицо. А сейчас… Меня терзает страх: что будет дальше?

Муки у нас хватит еще на полторы недели. Здесь мешки совсем не такие, как я привыкла. Тут ее фасуют в меньшие объемы — по четыре-пять килограммов. Как раз количество, чтобы обеспечить нас на неделю, ведь, по сути, это и является нашим основным продуктом питания. Необходимы еще овощи, наши запасы иссякнут через два дня. Нужно также выяснить вопрос с одеждой. Боже, как же хочется мяса и щей. С капустой, поджаркой, на свинине. Мм-мм. Или селедки с картошечкой вареной, да с лучком. Блин, аж слюни потекли. Но, жрем бурду, и не корчим рожи.

— Мама, как ты себя чувствуешь? — в дом зашла Рада. Мне было не по себе. Да что за ерунда? С утра только думала про говно мать, а теперь, когда встала, даже не обратила внимания на то, что дочери нет дома.

— Бывало и лучше. А ты куда-то ходила? — спросила, стараясь скрыть свою тревогу.

— Я почистила клетку у волчицы с щенками. Мам, а можно я им сена немного отнесу? Кутятам совсем холодно, — с надеждой произнесла Рада.

— Ты сама убиралась в загоне? Зачем? А вдруг с тобой что-то случилось? — я нахмурилась, не понимая, почему дочь так рискует.

— Ну, мам, хватит уже. Я не маленькая. Никто меня не обидит. Проклятые не трогают людей, — уверенно ответила Рада, стараясь меня успокоить.

— Но ведь…

— Все хорошо. Я цела. Так можно сена отнести?

— Неси. Что с тобой делать? Того и гляди, не успею оглянуться, как ты к мужу уйдешь, а я и не замечу.

— Ха-ха, до этого еще далеко. Обещаю, когда придет время, я все тебе расскажу заранее, — ответила Рада с улыбкой, вот бы она всегда улыбалась….

— Рада, там эти всадники… Чтоб их. Улетели?

— Да, вчера еще. Если бы они были здесь, я бы ни за что не вышла, — ее уверенность меня немного успакоила.

— Молодчинка. Ты все понимаешь. А много новеньких привезли?

— Да, три лиса и два волка. Наш мишка так и остался один. Говорят, скоро его заберут на вытягивание. Я не хочу, чтобы он умирал, — с грустью произнесла Рада.

— Кто же этого хочет? Но мы ничего не можем сделать. Мы сами висим на волоске. Думаешь, мне их не жалко? Очень жалко. Никто не заслуживает такой участи. Но все, что мы можем, — это не обижать их. Вот и все. Так что, неси сено, а потом давай покушаем.

Весь оставшийся день я провела в постели, пытаясь восстановить силы. Утром, как и планировала, встала и пошла убирать в загонах. Но, оглядываясь на свое состояние, поняла, что еще пару дней точно не смогу добывать ветки. Лезть на дерево в таком состоянии было бы крайне неразумно, не говоря уже о размахивании топором.

Зато потихоньку чистить вольеры я все же могла. Здесь, в укромном уголке, меня никто не видел, и это немного успокаивало. А вот выходить на улицу с такой физиономией, проходя через весь город, совершенно не хотелось. Но, похоже, придется. Синяки будут сходить еще дней десять, и я не могла позволить себе сидеть без дела. Собравшись с мыслями, я взяла ведро и метлу и направилась к вольерам, стараясь не думать о своих болячках.

— Ну здравствуй, топтыгин. Надеюсь, ты меня не тронешь? — произнесла я, подходя к вольеру с мишкой и открывая загон.

— Давай договоримся. Сначала я чищу одну сторону, потом меняемся местами. Договорились? Блин, кому я это говорю? Он же не понимает, — пробормотала я, наблюдая, как мишка, словно в ответ на мои слова, отошел к левой стене.

— Обалдеть. Вас случайно не дрессируют тут? — удивленно спросила я, глядя на него. — А лапу дашь?

Медведь поднял переднюю лапу, сначала осмотрел ее сам, а потом протянул мне, подушечками вверх — как бы по-нашему, ладонью. Чтобы не обижать его, я аккуратно подошла и обхватила ее обеими руками.

— Какой же ты большой. Вы все тут большие. В моем мире таких не бывает. Одна моя ладонь — как твой коготь. А я трогаю его. Это потрясающе, — говорила я, сначала рассматривая свои действия, а потом подняла голову и встретилась с его умным взглядом. Он внимательно следил за мной, изучая.

— Ты потрясающий, — произнесла я, видя свое отражение в его глазах. Вдруг меня охватило смущение. Мне стало ужасно неловко — и от того, в каком я виде, и от того, что на мне надето. Странное и непонятное чувство по отношению к этому зверю заставило меня задуматься, не съехала ли я с катушек.

— Надо делать работу, — решила я, погладив его лапу напоследок, и принялась за уборку, стараясь отвлечься от своих мыслей и сосредоточиться на текущей задаче.

Как можно убираться в клетке тигра? В данном случае — медведя? Это не просто задача, а настоящее испытание. Особенно когда этот медведь прожигает взглядом твою спину. Я прекрасно понимаю, что он меня не тронет, но мысли о том, как он может разорвать меня на куски, не покидают голову. Бр-р. И ведь не скажешь ему: «Отвернись!» Что теперь, ставить его в угол, как школьника, получившего двойку? Я не изверг, но мурашки по коже бегают табуном.

Смотрю вокруг и понимаю, как же у него грязно. Похоже, в этих амбарах не убирались долго до меня. Толщина этой самой «грязи» — с мой указательный палец, ровным ковром, утоптанным. Количество ведер, которые мне придется вынести, можно не считать. Главное — не замочить на ночь. Как ему тогда ходить? Еще хуже сделает только, переворошив все. Придется пробивать верхний, плотный слой подручными средствами.

Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают. Я взялась за работу, стараясь не думать о медведе и его взгляде. Сосредоточилась на своих монотонных действиях. Каждый раз, когда я наклонялась, чувствовала, как его глаза следят за каждым моим движением. Это придавало мне уверенности, что я не одна, что он наблюдает за мной, как будто мы вместе выполняем эту работу. И пусть это звучит странно, но в этом было что-то успокаивающее.

Через несколько часов я закончила с одной половиной клетки. Устала. Немного передохну, и дальше

— Давай, Потапыч, переходи на светлую сторону, — произнесла я, стараясь придать голосу уверенности. Медведь, как послушный ученик, встал и медленно переместился в другой, чистый угол.

В этот момент я заметила, что цепь натерла его шею до мяса. Сердце сжалось от боли. Как можно так обращаться с животными? Они ведь не просто звери, они разумные существа. В их глазах читается понимание, и это не укладывается у меня в голове. Зачем такая жестокость?

— Миш, ты прости, — произнесла я, чувствуя, как комок подступает к горлу. — Как бы я ни хотела вас всех освободить, я не могу. И раны обработать не могу. Просто нечем. А трав в лесу я так и не нашла. Даже гребаного подорожника…

А если Рада поранится? Как тут с лекарствами? Что ж я такая тупица, ничего не знаю. Совершенно ничего. Слезы сами собой полились по щекам. Я не заметила, как это произошло, и, когда осознала, смахнула их рукавом и отвернулась, стараясь взять себя в руки.

— Хватит думать. Хватит, — сказала я себе, принимаясь снова за работу.