В ожидании дождя (СИ)

Глава 11

Закончив с уборкой вольера, я оставила рабочий инвентарь у входа. На улице уже царила кромешная темнота, а идти домой не было никакого желания. Вместо этого я отправилась бродить по переулкам города, словно искала утешение в безмолвии ночи. Не думала вообще ни о чем. Ни о возможных последствиях, таких прогулок. Хуже, уже не будет. Ни о том, что Рада станет волноваться. Она и так за меня переживает, как не должна. А учитывая ее возраст, тем более.

Я просто шла. Без цели. Вдоль темных, стремных улиц средневекового города, где каждый шаг отдавался эхом в тишине. Мимо темных окон когда-то работающих мастерских, где сейчас только пыль и заброшенность. Мимо обветшалых строений. Мимо мусора, что кучами лежит вместо бордюра у дороги.

Встречные пьянчуги с их смехом и грубыми шутками проходили мимо, их запах перегара смешивался с запахом ночи. Это было странное ощущение — как будто я скользила мимо всего, не задерживаясь ни на чем. Даже мимо самой себя, прежней, той, которая когда-то верила, что сможет изменить мир.

Никогда раньше не задумывалась, насколько быстро может меняться мнение о действительности. Как будто в один миг, мир вокруг меня перевернулся, и я оказалась на дне, о котором даже не подозревала. Я не представляла, на сколько уровней можно опуститься ради чего-то, что в итоге оказывается незначительным. Не задавалась вопросом, на что готова пойти, за ломоть свежей буханки хлеба? В этом не было никакого смысла. Абсолютно, никакого, смысла.

Я имела все, и даже больше, если сравнивать с тем, что имела сейчас. У меня была работа, крыша над головой, возможность выбирать, чем заняться. Что имеем не ценим, потерявши- бьемся головой о ближайший камень.

Я попала сюда когда? Десять? Двенадцать? Дней назад. Честно говоря, не уверена. Но кажется, что я здесь всю свою жизнь. В этом месте время перестало иметь значение. Я перестала вести счет, отслеживать даты и дни недели. Здесь живешь одним днем, как будто каждое утро — это новая реальность, в которой нет ни вчера, ни завтра.

Этот мир уродлив, и он уродует тебя. Сначала он ломает кости. Затем, медленно и извращенно, он начинает ломать душу. Это происходит так постепенно, что ты даже не замечаешь, как теряешь себя. Каждый день — это маленькая капля, которая добавляется в чашу, пока однажды не наступит момент, когда ты просто не узнаешь себя. И самое поганое, что ты сам не осознаешь этого, пока не станет слишком поздно. Пока не окажешься на краю, глядя вниз, и не поймешь, что все, что у тебя было, ускользнуло, как песок сквозь пальцы. Я здесь, но меня здесь нет. И в этом безвременье я ищу ответ на вопрос, который стал для меня самым важным: как вернуть себя обратно? Я смотрю в отражение и вижу чужое лицо. Здесь вообще все, что окружает меня, чужое.

И я изменилась, до неузнаваемости. Опустилась ниже некуда, и это произошло всего за каких-то десять дней, проведенных здесь. Я готова раздвигать ноги за пару монет, словно это единственное, что способно дать тебе чуточку больше, чем ты имеешь сейчас. Но ведь так и есть… Это ужасно — осознавать, что ты готова на все ради куска хлеба, ради того, чтобы хоть как-то выжить.

А что будет дальше? Что будет, когда наступят холода? Я боюсь даже думать об этом. Нет света в конце туннеля, только бесконечная тьма. Нет веры в прекрасное далеко, только мрак, который сжимает меня все сильнее. Ничего нет. Есть только серость, голод, отчаяние и постоянно давящая тревога, которая не покидает ни на минуту.

Мне страшно. Я боюсь, даже, саму себя. Я не узнаю, кем я стану, если это продолжится. Я не хочу быть тем человеком, который готов на все, чтобы выжить, теряя при этом свою человеческую сущность. Я чувствую, как внутри меня что-то ломается. И каждый день, проведенный здесь, только усиливает это чувство. Я не знаю, как выбраться, и это пугает меня еще больше.

Я бродила по улицам, пока не наступил рассвет. Ночь была долгой и холодной, и каждый шаг давался с трудом. Улицы были пустынны, как и мои мысли. Я чувствовала, как холод проникает в каждую клеточку моего тела, но это было ничто по сравнению с тем, что происходило внутри меня.

Свет первых лучей солнца пробивался сквозь туман, и я знала, что пришло время на работу. Работа. Это слово стало для меня символом выживания, но в то же время оно вызывало чувство безысходности.

Я шла, стараясь не думать о том, что меня ждет. О том, что мне придется снова надеть маску, скрывающую истинные чувства. Я не хотела, чтобы Рада увидела то, что я слаба и сломленна. Внутри меня бушевала буря, но снаружи я должна была оставаться спокойной и невозмутимой. Я знала, что впереди меня ждет еще один день борьбы, еще одна попытка выжить в этом жестоком мире. Но с каждым шагом мне становилось все труднее верить, что когда-либо будет лучше.

Следующие дни я провела в рутине, пока мое лицо, более-менее, не побелело от гематом. Я занималась чисткой клеток с утра до вечера, и каждый день становился похожим на предыдущий. Но дрова не резиновые, и мне нужно было идти их пополнять. Запасы истощались, и я не могу позволить себе расслабиться.

С другими животными я старалась не контактировать. Достаточно того, что я привязалась морально к медведю. Сильно привязалась. Под предлогом уборки я навещала его несколько раз в день, и эти мгновения стали для меня единственным источником утешения. У других животных я убиралась лишь по разу в сутки.

Я закончила с выгребанием старого, и теперь мне не придется так вкалывать. Достаточно поддерживать чистоту, пройдясь с лопатой, что было облегчением. Но, учитывая их питание, количество порций и рацион, я понимала, что, несмотря на их гигантские размеры, им просто нечем ходить в туалет. Это и радовало, и печалило одновременно. Радовало, потому что меньше работы, но печалило, потому что звери голодают.

Каждый раз, когда я смотрела на медведя, я чувствовала его страдания, и это не давало мне покоя. Я знала, что он не единственный, кто страдает от нехватки еды. Я пыталась не думать об этом, но чувство безысходности и беспомощности нарастало. Я не могла спасти их всех, но каждый раз, когда я навещала медведя, я надеялась, что смогу сделать хоть что-то, чтобы облегчить его страдания.

На завтра я планировала сделать перерыв с загонами и повторить несколько ходок в лес. А сегодня, как только день вошел в свои права, я отправилась на рынок.

Там я купила еще испорченных овощей и сухарей в булочной, потратив, как и в прошлый раз, всего десять медных монет. Но сколько бы кругов я ни наворачивала по лавкам, так и не нашла торговца с одеждой. В этом городе, похоже, даже одежда стала предметом роскоши.

Подойдя к продавцу костей, я решила попытать удачу. Да, здесь даже кости продают, без мяса. Вообще.

— Простите, — обратилась я к нему. — Почем мослы?

— Двадцать монет за мешок, — ответил он, не поднимая глаз.

— Возьму за пятнадцать. — костный бульон тоже полезен.

— Хорошо. Но тебе повезло, что это последний. Так бы не отдал, — с недовольством произнес продавец.

— Да, да. Мне везет как утопленнику, — усмехнулась я, расплатившись. Сложив мослы в ящик к остальному, понесла домой. Вот бы тележку, а так скоро ломовой лошадью стану. То ветки, то ящики. Муравей, ей Богу. Тот тоже таскает больше нужного.

Дома я сразу принялась за переборку овощей. Обрезка, сортировка, и последующее закидывание в печь хороших — это был мой привычный ритуал. Пару картофелин и морковок я отложила для будущего супа. Как ни крути, холодильников тут нет, или, по крайней мере, у нас нет. Кто его знает, что там с магическими камнями делают еще, кроме освещения? Я решила, что часть костей нужно переломать, насколько это возможно, чтобы получить максимальный навар. Остальные кости я разделила: пару косточек отложила волчатам, пусть дочь их порадует. А остальное, отнесу медведю. Понимаю, что ему это будет на один зубок, но хочу хоть чем-то его порадовать.

Сказано — сделано. Я принялась за дело, аккуратно разбивая кости, стараясь извлечь максимум из каждого кусочка. Вскоре на столе уже стояла кастрюля с водой, в которую я бросила все что наломала, добавив немного овощей для аромата.

— Детка, иди, отнеси волчатам. Пусть погрызут, — сказала я, положив две косточки на стол рядом с Радой.

— Правда можно? — она с надеждой посмотрела на меня. Мда, хотела порадовать животных, а радуется дочь. Какой-то неправильный мир. Совсем неправильный.

— Ну да. Говорю же, иди неси. Хоть какая-то радость для них, — ответила я, указывая на косточки. — Им сено-то понравилось?

— Да! Их мама ругает, когда они, заигравшись, его раскидывают. А потом сами в кучку и собирают, — с улыбкой произнесла Рада.

— Оболдеть. Мне иногда кажется, что они действительно разумны.

— Но ведь так и есть, — уверенно ответила она.

— Как это?

— Они в прошлом имели второй облик. Человеческий. Сейчас они прокляты, но человек так и находится где-то внутри, — объяснила Рада с серьезным видом.

— Подожди. Ты хочешь сказать, они оборотни что ли? — не удержалась я от вопроса, пытаясь осознать, что она имеет в виду.

Рада задумалась на мгновение, а затем, с любопытством, спросила:

— Это кто?

— А-а, блин. Значит, если бы не проклятье, наш медведь мог превратиться в мужчину и разговаривать? Ты это хочешь сказать? — спросила я, пытаясь осмыслить эту информацию.

— Да. Их же так и называют. Зверо-люди. Или люди, превращающиеся в зверей. Правда, не знаю, сколько в них сейчас от нас, ведь их очень давно прокляли. Но да. В нашем медведе живет человек. Но разговаривать не может, — объяснила Рада, глядя на меня с серьезным лицом.

— Пиздец, — вырвалось у меня, и я, как стояла, так и съехала по стенке на пол. Это что получается, свидетелем моего позора был не зверь, а… получеловек?

— Рада, а они точно не могут превратиться? — спросила я, все еще находясь в шоке.

— Точно. Больше ста лет не могут. Теперь их все считают просто животными, — подтвердила она.

— Ясно. Я выйду ненадолго. Присмотри, пожалуйста, за печкой, — сказала я, вставая с пола и пытаясь собраться с мыслями.

— А как же волчата? — спросила Рада, явно не желая оставлять их без внимания.

— Потом. Не обижайся. Никуда они не денутся, — попыталась я успокоить её, понимая, что мне нужно немного времени, чтобы переварить всю эту информацию. Я вышла на свежий воздух, надеясь, что он поможет мне прояснить мысли.

Я собрала отложенные кости для Топтыгина и, несмотря на то что ноги не шли, упорно двигалась к его амбару. Руки тряслись, и в голове крутились мысли. Я не хотела верить, не хотела знать, что в нем сидит человек. Или, может быть, хотела?

— Здравствуй, — произнесла я, заходя, как обычно, в его вольер. — Я тебе принесла угощение. Знаю, что мало для твоих габаритов, но, чем богаты. — Я ссыпала в его чашку все, что было в мешке.

Медведь, посмотрев на меня, подошел к предложенному угощению и сразу начал жевать, будто это не твердые кости, а семечки. Я отошла и села в уголочек, пытаясь собраться с мыслями.

— Знаешь, — начала я, глядя на него, — мне тут птичка нашептала удивительную вещь. Будто в тебе сидит человек. Смешно, да?

Реакция не заставила себя ждать. Он подавился, а откашлявшись, поднял на меня голову. Его карие глаза гипнотизировали, словно смотрели в самую душу. В этот момент мне стало не по себе. Я почувствовала, как сердце забилось быстрее, а мысли запутались.

— Ты… ты понимаешь, о чем я? — спросила я, хотя знала, что ответа не будет. Но в его взгляде я увидела что-то большее, чем просто животное.

— Значит, правда, — произнесла я, осознавая всю глубину ситуации. — Значит, ты понимал, что со мной делали. Значит… какая же я дура. Столько времени находиться здесь, а главного так и не узнать. Кто-то говорил про зверолюдей, а я прослушала. Не предала значения. Не поверила. Нет, ну не дура, а? Я ведь… я… Не из этого мира. Ну, тело из этого, а то, что внутри — душа или еще что. В моем мире вас называют оборотнями, но на самом деле подобных тебе не существует. Просто выдумка. Сказка. А здесь… и все на твоих глазах.

Я говорила и говорила, не в силах остановиться. Слова срывались с языка, как будто это был единственный способ справиться с нарастающим напряжением внутри.

Медведь же, сидя напротив, молча слушал мой истерический лепет. Он расположился так, что его огромная морда скрылась в тени, и я не могла разглядеть его глаз. Он словно стал частью темноты, что окружала нас.

— Говорят, тебя скоро заберут на извлечение, — продолжала я, чувствуя, как сжимается сердце. — Раз ты все понимаешь, значит, я должна это сказать. Прости, но освободить тебя я не в силах. И… я больше не буду так часто приходить. Ни к чему это.

Слова застряли в горле, и я почувствовала, как слезы подступают к глазам. Я понимала, что это прощание, и в этот момент мне стало особенно горько. Я не могла помочь ему, и это осознание давило на меня, как тяжелый камень. Но, может быть, именно в этом и заключалась моя слабость — в том, что я не могла справиться с тем, что не под силу изменить.

Встав, я направилась к выходу, но вдруг меня остановила его лапа. Он перехватил меня поперек туловища и подтянул к себе, прижимая. Нос медведя уткнулся в мою шею, и в этот момент все, что я пыталась сдерживать, вырвалось наружу. Я снова разревелась, как маленький ребенок, потерявший что-то важное.

— Какая же я слабая, — шептала я сквозь слезы, — постоянно реву.

Но, уткнувшись в его шерсть, несмотря на условия вокруг, пахнущую влажным лесом, я хотела остаться в этих объятиях как можно дольше, и от этого желания слезы текли еще сильнее.

Неправильный мир. Неправильная я…