В ожидании дождя (СИ)

Глава 4

Во двор, а затем в сам сарай, я ворвалась, едва не снеся хлипкую дверь. Рада сидела в дальнем углу, всхлипывая, как после долгого и мучительного плача. И все же, я ощущала себя чертовой тварью. Как можно было так поступить?

— Эй, малыш. Прости, что задержалась. Я нашла работу и новый дом для нас. У нас будет хотя бы одна, но кровать. И на рынке купим продукты, — говорила я без остановки, опасаясь нарушить хрупкий момент. Не зная, что именно отправит её в новую истерику. Я медленно приближалась к трясущемуся комочку, но внезапно умолкла.

Рада подлетела ко мне и бросилась в объятия, заливаясь слезами.

— Я думала, ты меня оставила. Я думала, ты не вернёшься. Я думала…

— Чш-шш, всё хорошо. Всё будет хорошо.

— Я знаю, что ты не Марика. Марика умерла. Она не любила меня. Она бы бросила. Ты не она, но, пожалуйста, не отдавай меня в приют. Я буду слушаться. Буду помогать. Буду работать. Только не отдавай в приют, пожалуйста. Я правда, правда буду послушной.

— Тихо, ну что ты. Я ведь уже говорила. Мы отправляемся за продуктами, а затем — ко мне на работу. Мне выделили уютный домик с печкой. Это будет нелегко, но мы справимся. Никто не собирается тебя отдавать. Ты — Радость, а значит, тебе не положено плакать. М?

— Правда? — Она подняла на меня свои глазки, до этого смотрящие в пол. Какую подлость я сотворила, сравнив ее с собакой. У меня есть дочь. Точка.

— Да, правда. Напомни, пожалуйста, здесь есть наши вещи?

— Есть. Я их спрятала. Сейчас. — И она с решимостью кинулась в сено, вытащив небольшой мешок.

— Там мамина шаль, колечко и письмо. Но его нужно прочитать за день до моего рождения.

— И когда это будет? — Я села на подстилку и усадила малышку… дочь, к себе на колени.

— В первый месяц весны. Двадцатого дня.

— В марте значит. А сейчас у нас что?

— У нас нет названий у месяцев. Просто — зима, весна, лето, осень. И дни.

— А сейчас у нас третий месяц осени.

— Шестнадцатый день. Да. — красивая у нее улыбка.

— Так, погоди. Голова не варит. В месяце четыре недели по десять дней. А месяцев сколько в сезон?

— А зачем голове, что-то варить и что такое сезон?

— Зима- это зимний сезон. Лето- летний сезон. А голова… выражение такое.

— А, поняла. В каждом месяце по четыре недели. А месяцев, всего шестнадцать.

— Какая же ты у меня умная девочка. Будешь моим учителем. Стоп. Ты знаешь, что я не Марика? А почему сразу не сказала?

— Боялась, что ты уйдешь. Я видела как Марику сбросили в яму, а потом молилась лисьему Богу, чтобы он дал мне новую маму. И на третий день, пришла ты.

— Лисий Бог?

— В него мама верила. Я помню. Теперь и я верю. Только никому не говори. Люди не должны верить в Богов проклятых.

— Как тут все сложно. Хорошо. Никому не скажу. Это все вещи?

— Да. Все остальное не наше. Но, нам это отдали навсегда.

— Значит заберем все, потом постираем. Все лучше, будет чем укрыться.

На сборы, у нас ушло минут пятнадцать, собирать то и нечего. Пару отрезов старой тряпки (ткани), да один комплект посуды. Чашка, ложка, кружка. Все из дерева. На этом, наше богатство закончилось.

С теткой мы быстро попрощались и пошли на рынок, где мое хорошее настроение, накрылось медным тазом жесткой реальности.

Представьте картину. Взрослая девушка, вся в глиняных и земляных разводах, с душком помойной ямы и давно не мытого тела, ведет за руку, такую же девочку. Прям плакать хочется. Как еще со мной начальство говорило, ума не приложу. Наверное, просто ну о-очень сильно требовались работники.

И вот я такая окрыленная, чуть ли не вприпрыжку, веду дочь на рынок за продуктами. Вся такая деловая, бо-ха-тая. Ага, десять раз. Меня жестко, очень жестко наеб… Пардон за мой французский.

У меня в руке- десять медных монет, которые необходимо растянуть на двадцать! дней. И тут начинается самое интересное.

Буханка хлеба, стоит — пятнадцать монет, хлебная лепешка- пять. Десять картофелин- двенадцать меди. Мука- пять серебра или пятьдесят меди. Как, сука, мне накормить ребенка, одной хлебной лепешкой в десять дней? Как?

Мы прошлись вдоль и поперек, я узнавала у всех цены и шла дальше. Дальше. И дальше. А потом завернув за угол, в какой-то тупик, скатилась по стене вниз, и просто заревела.

Отчаяние звучало, как громкий набат. Истерика, в конце концов, одержала верх. Я старалась, действительно старалась до последней капли, но… это чертово «но». Я не знала, как двигаться дальше. Как жить. Что есть. Про одежду, мне даже говорить не хочется. Ну, давайте, расскажите мне, что там пишут в тысячах книг о попаданках? Не зря я их не читала. Это вымысел, далекий от реальности. Или же я такая «удачливая», что угодила в самую бездну.

Рядом молчаливая Рада, нежно поглаживая моё плечо, пыталась поддержать. Глупышка! Это же я должна заботиться о тебе, а не наоборот. Но в её доброте, я находила хоть какие-то проблески тепла в ледяной бездне, охватившей меня. В этот момент моя слабость обретала форму, и, возможно, именно это единство, пусть и неуместное, давало мне силы встать на ноги вновь.

Более менее успокоившись и взяв себя в руки, повернулась к малышке.

— Пойдем домой, а на рынок я схожу, как приведу себя в порядок. Я обязательно, что-нибудь придумаю. Хорошо?

— Да. — тихий ответ, говоривший, что даже ребенок понимает, в каком мы дерьме.

В сараюшку, мы пришли в унылом состоянии, но чтобы не загонять себя в еще большие дебри, сразу окунулась в рутину.

Растопить печь, сходить к колодцу за водой и принести два ведра, перелить в специальный бак для нагрева, помыться, постираться, найти еду. Все просто да? На деле же, снова оказалось нет.

Печь упрямо отказывалась затапливаться. Я металась вокруг нее, пытаясь разгадать ее запутанную конструкцию, но тщетно. Она напоминала наши деревенские печи, но с небольшой разницей. К одной стене был вмонтирован огромный чан для воды — на целых семь ведер! (Это я потом выяснила, опытным путем) Чтобы наслаждаться купанием не в ущерб, нужно было изобрести крышку, ведь пар обещал быть сильным.

Поддувала не было, задвижки тоже. В детстве у нас была печка, и я помню, как мы мучились, прочищая дымоход, а тут — одновременно проще и сложнее.

Я вышла на улицу, чтобы осмотреть трубу. Взяла с собой несколько длинных черенков, на всякий случай. Один от швабры, другой просто стоял в «предбаннике». Взобравшись на крышу, молясь не провалиться, я заглянула в отверстие трубы. Можно мне обратно, очень-очень прошу. Верните меня домой.

В дымоходе кто-то, увы, скончался. Вытянуть его из недр я не смогла, и пришлось использовать черенки, чтобы продвигать трупик дальше. Он упирался, словно не желая сдаваться, но под натиском моего настойчивого усилия, в конце концов, капитулировал. Дохляков оказалось двое, но эту ужасную правду, я узнала лишь войдя после в дом. Птички, черт их побери. Зато теперь печь заработала так, как и полагается. Вот только из-за сквозной трубы, тепло задерживаться не будет, а значит дров будет улетать очень много.

Следующей бедой стал колодец. Цепь была в наличии, ведро на конце тоже, но крутилок с бревном не оказалось. Пришлось тянуть собственными силами. Уперевшись ногами в каменные стены, я старалась, как в сказке про репку. Четыре из пяти попыток заканчивались провалом — ведро снова возвращалось на дно, так и не угостив живительной влагой. Проклятое средневековье. Но, излив три литра пота, я упорно наполнила чан под нагрев, а два ведра холодной воды оставила в стороне. Пусть будет.

К слову, ведра деревянные, посуда тоже. А вот чан — железный.

Вода быстро нагрелась до приемлемой температуры, и, усадив Раду, я помыла ребенка, словно в ванной. Потом ополоснулась сама, а вот вещи стирать буду в ночь. Встряхнула, отбив на сколько это возможно, грязь, пошла добывать еду так, как есть. Сменной одежды нет, а ждать, когда высохнет та, что на мне- это помереть с голоду.

Вернувшись на рынок, прошлась вдоль прилавков, выискивая то, что раньше не бросалось в глаза. А именно, подгнившие овощи и засохший хлеб. Это корм для свиней, но, я не в той ситуации, чтобы воротить нос.

— Здравствуйте. Продайте мне, пожалуйста, те овощи из ящика, — обратилась я к продавцу, заметив то, что искала. За одной из лавок стоял ящик, наполненный перемешанными овощами, по объему на ведро, может чуть больше.

— Это не продается. На корм для скота, — ответил продавец, обычный мужик, но в его глазах заблестели искорки интереса.

— Я дам вам пять монет за половину. Это больше, чем ничего, верно? Раз с этих овощей вы не получили доход, не жалко все отдавать животным? А как же ваши усилия?

— Эк, ты складно говоришь, — усмехнулся он. — Забирай все за семь, или вообще ничего не дам. — Хитрый лис, но деваться мне некуда.

— Хорошо. Только ящик можно я вам завтра верну? Обещаю, ничего с ним не случится. Я на скотном дворе работаю и живу, — сказала я, надеясь на понимание.

— Так ты за проклятыми убирать будешь? — с недоумением спросил он. — Что же такого должно было случиться, что ты подалась за копейки выгребать их дерьмо?

— Жизнь заставила. Другой работы не нашла. Пришлось брать, что дают, — ответила я, чувствуя, как тяжело мне говорить об этом.

— Ладно, бери, только ящик завтра принеси обязательно, — произнес он, и в его голосе уже не слышалось пренебрежения.

— Спасибо большое, — с облегчением сказала я, отдав монеты. Подхватив ношу, я побежала домой. Мне еще одну ходку нужно сделать, и цель уже намечена.

— Здравствуйте, а тот ящик с сухарями, Вы отставили на корм скоту, потом? — спросила я, входя в хлебный магазин, этого времени. Он стоял в самом начале рынка.

— Ну да, а тебе что? — ответила дородная тетя, стоявшая за прилавком. У нее было доброе лицо, что вселяло надежду.

— А продайте, пожалуйста, мне на три монеты, сколько не жалко, — попросила я, стараясь говорить как можно убедительнее.

— Зачем же сухари? Свежего чего не берешь? У меня все вкусное, — удивилась она.

— Уважаемая, пока не могу. Все, что есть, это три монеты. Мне дочь кормить. Выручите, пожалуйста. Я же не прошу свежего, мне нужны сухари. Сколько не жалко, — объяснила я, чувствуя, как у самой сердце сжимается.

— Давай, — согласилась она, протянув руку. Получив плату, она отошла к ящику с кормом и выбирая, насыпала в льняной мешок. Много. Надеюсь, не самую гниль. — Вот. Если что, меня Матрона зовут. Заходи, не обижу. Даже если и сухари, но будут чистые. Без плесени.

— Спасибо огромное, — выдохнула я, едва сдерживая слезы. Столько сухарей, сколько мне дали сейчас, нам с Радой хватит продержаться до следующей получки. — Спасибо.