В огне передовых линий

Нас ждет Севастополь

— …Заранее тебе говорю, товарищ Провалов, что твоя главная забота — Керчь. Брать ее будешь ты. Время еще есть, готовься. Чтобы каждый… — Генерал армии А. И. Еременко сделал небольшую паузу, подчеркивая этим всю важность того, что он сейчас скажет. — Чтобы каждый у тебя, даже кашевар, назубок знал, как он будет действовать. Фрица умом надо одолеть, а потом уж силой…

Новый командующий Отдельной Приморской армией Андрей Иванович Еременко, сменивший генерала армии И. Е. Петрова, на другой же день после прибытия на плацдарм, 7 февраля 1944 года, заслушивал мой доклад о боевом состоянии дивизий. Хотя информировал я коротко, командарм был удовлетворен. Во всяком случае, вопросов от него по обстановке не последовало. Только и спросил, в чем 16-й стрелковый корпус испытывает особую нужду. Сказал о недостатке топлива для обогрева личного состава, пресной воды и о перебоях в снабжении людей куревом.

— Пометь, — бросил Еременко своему адъютанту, а потом повел речь о Керчи, взятие которой должно стать главной заботой для 339-й и 383-й дивизий.

«Фрица умом надо одолеть…» Добираясь на командный пункт корпуса, я невольно улыбнулся этому выражению Андрея Ивановича: простоват по первому впечатлению в сравнении с И. Е. Петровым, но и в словах, и в жестах его чувствуется большая воля, решительность, уверенность в себе. Это хорошо.

Не успел я еще снять шинель, как мне на КП позвонил правый сосед — командир 3-го горнострелкового корпуса генерал-майор А. А. Лучинский, дивизии которого к этому времени тоже переправились на Керченский полуостров и заняли свои полосы обороны в центре боевого построения армии. С Александром Александровичем мы были знакомы еще с Кавказа, где оба командовали дивизиями, которые длительное время дрались бок о бок. В будущем генерал армии, А. А. Лучинский, обладавший опытом боевых действий на фронтах гражданской войны, показал себя смелым и требовательным командиром и в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

— Ну, как заслушивание? — спросил он, поздоровавшись.

Я вкратце рассказал, что и как говорилось у нового командарма. Александр Александрович поблагодарил за информацию. Ему еще предстояло докладывать А. И. Еременко о боевом состоянии 3-го горнострелкового корпуса.

После переправы на плацдарм горнострелковых дивизий полоса 16-го стрелкового корпуса снова сузилась и по переднему краю, проходившему от кирпичного завода до берега Черного моря, к этому времени составляла четыре километра. Поэтому в первом эшелоне у нас стояли лишь три стрелковых полка — два от 383-й и один от 339-й дивизий. Остальные части корпуса находились во втором эшелоне и занимались боевой подготовкой.

Наиболее напряженным был, конечно, участок обороны 339-й стрелковой, проходивший через восточные кварталы Керчи. Здесь расстояние между нами и противником не превышало подчас 50 метров. Все время вспыхивали огневые схватки. Особенно часто они гремели у «дома Киселева». Еще в ходе январского наступления взвод лейтенанта Виктора Киселева из 2-го батальона 1133-го полка метров на 150 вклинился в боевые порядки врага и захватил четырехэтажный дом, выкурив из него довольно сильный немецкий гарнизон. Гитлеровцы пытались контратаками выбить наших бойцов из этого здания, но все их попытки успехом не увенчались. Тогда противник стал разрушать дом артогнем. Здание частично рухнуло, и фашисты бросились на его штурм. Но развалины встретили врага плотным ружейно-пулеметным огнем… «Дом Киселева» держался до самого наступления в апреле 1944 года.

Нередко возникали дуэли снайперов. Много и полезно работали расчеты противотанковых ружей. Они выслеживали и уничтожали огневые точки фашистов, их замаскированные танки. В памяти сохранился поединок командира взвода младшего лейтенанта А. А. Алексеева с вражеской самоходкой. Наблюдая за противником ˂…˃ офицер заметил, что около одного из домиков в заборе торчит то ли какая труба, то ли толстая жердь. Младший лейтенант зарядил противотанковое ружье и выстрелил. За забором что-то дернулось, он упал — и открылся натуральный «фердинанд».

Они выстрелили одновременно — Алексеев и наводчик самоходного орудия. Над бруствером окопа, в котором находился наш командир взвода, от взрыва поднялась земля. Подумалось, что это конец. Но когда рассеялись дым и пыль, все, кто находился рядом, увидели младшего лейтенанта живым и невредимым. Он сидел на дне окопчика и смеялся. А вражеская самоходка, подожженная им, густо чадила черным дымом.

В мае 1944 года Алексей Алексеевич будет тяжело ранен и его по инвалидности уволят из армии. Бывший взводный окончит медицинский институт и будет снова призван в Вооруженные Силы. Когда автор работал над этой книгой, полковник медицинской службы А. А. Алексеев оставался в кадрах армии.

…По-прежнему сильно досаждали своим огнем артиллерийские батареи врага, расположенные на горе Митридат. И все же они уже не могли стрелять так безнаказанно, как это было раньше. Тяжелая артиллерия, как только гитлеровцы начинали артналет по какому-нибудь участку нашей обороны, немедленно включалась в контрбатарейную борьбу. Помнится, что очень эффективно работала, например, двухорудийная батарея 203-миллиметровых гаубиц из 32-й отдельной гвардейской гаубичной артбригады большой мощности (комбат капитан А. А. Буров).

Однако преимущество противника, которое давала ему местность, постоянно сказывалось. От огня артиллерийских и минометных батарей врага мы продолжали нести потери. Зная, что в траншеях и блиндажах взять нас трудно, гитлеровцы охотились за каждым человеком, появлявшимся открыто. Одной из жертв именно такой «охоты» стал 1 марта командир 339-й стрелковой дивизии полковник Григорий Миронович Пустовит. Он погиб почти на том же месте, где в ноябре убило его предшественника — Теодора Сергеевича Кулакова.

Со всеми воинскими почестями полковника Г. М. Пустовита похоронили на кладбище в поселке Маяк. Командование 339-й стрелковой дивизией принял Герой Советского Союза полковник Гавриил Тарасович Василенко.

…Март 1944 года. В Крыму буйная весна. Просохла грязь, пошли в рост травы. Как-то даже не верилось, что эта еще совсем недавно неуютная, выжженная прошлогодним солнцем, а потом расквашенная дождями и снегом керченская земля может стать вот такой зеленой.

С приходом весны исчезла проблема дров, стали гораздо проще решаться вопросы снабжения войск Отдельной Приморской армии боеприпасами, продовольствием, питьевой водой, горюче-смазочными материалами. Керченский пролив, как и Черное море, поуспокоился, штормы улеглись, и переправа начала работать четко и бесперебойно. Но дело, разумеется, не только в улучшении погодных условий. Новый командующий Отдельной Приморской армией умел соответствующим образом воздействовать и на тыловые органы, и на инженерные части, и на флот. Было закончено строительство канатной дороги, соединившей берега Тамани и Керченского полуострова. Авиация и артиллерия противника пытались разрушить эту нашу важнейшую коммуникацию, но «канатку» надежно прикрыли маскировочными дымами, и она ни разу не была повреждена. Кроме того, истребительная авиация 4-й воздушной армии и Черноморского флота, которая уже господствовала в керченском небе, не очень-то и позволяла бомбардировщикам противника приближаться к береговым станциям канатной дороги.

Иначе говоря, у войск армии появились довольно благоприятные условия для подготовки к решающему наступлению в целях прорыва вражеской обороны на Керченском полуострове и уничтожения восточной группировки войск 17-й немецкой армии, засевшей в Крыму. И мы готовились.

Генерал армии А. И. Еременко поблажки в учебе никому не давал. Двужильный наш командарм день и ночь находился в дивизиях, и никто не знал, когда он отдыхает. Вместе с ним неизменно ездил и Климент Ефремович Ворошилов, который в Отдельной Приморской армии представлял Ставку.

Еременко требовал, чтобы при подготовке подразделений к наступлению особое внимание обращалось на действия в глубине обороны противника. И он был прав. Мало достичь первой траншеи врага, мало овладеть ею. Надо уметь пробиться и ко второй, и к третьей, а потом прорвать оборонительную ˂…˃ на всю ее тактическую глубину. И тут главное — психологически подготовить людей к тому, что только стремительное и безостановочное продвижение вперед, с обходом флангов фашистских подразделений, без оглядки на отставших может и должно принести успех.

Как и на Голубой линии, самое пристальное внимание уделялось разведке. Мы добивались, чтобы во всех звеньях всех родов войск велось круглосуточное наблюдение за противником. Было крайне важно разведать максимум артиллерийских целей — огневых точек в окопах, дзотов, огневых позиций артиллерии и минометов, пунктов управления боем. За каждой артбатареей закреплялись конкретные цели, которые необходимо было подавить в ходе артподготовки и при поддержке пехоты в глубине обороны противника. Само собой разумеется, командиры всех степеней учились организации взаимодействия со всеми родами войск и соседями.

С учетом всего этого проводилась и партийно-политическая работа. Партийное влияние имело первостепенное значение. Политорганы позаботились о том, чтобы в каждом подразделении была полнокровная парторганизация. В течение двух месяцев (февраль, март) в партию было принято почти 1400 лучших, хорошо проявивших себя в бою солдат, сержантов и офицеров корпуса.

В середине марта командующий Отдельной Приморской армией поручил мне подготовить показное тактическое учение батальона с боевой стрельбой. Тема — «Атака стрелковым батальоном переднего края обороны противника и бой в ее глубине».

— И чтоб огневой вал был на полном серьезе, — предупредил меня командарм.

Для учения мы выбрали просторную балку южнее Оссовин. Сначала четыре дня тренировались, и только после этого я доложил генералу армии А. И. Еременко, что готов показывать.

3-му батальону 694-го стрелкового полка был придан один минометный дивизион. Стрелков также поддерживали три артдивизиона. Роты шли в каких-то ста пятидесяти метрах за мощным огневым валом. Овладев первой траншеей, они без остановки покатились дальше. Командиры артбатарей находились рядом с ротными командирами и уверенно управляли огнем по целеуказаниям пехотных офицеров…

˂…˃ и Еременко доложить об ˂…˃ они разговаривали с большой, в несколько сот человек, группой бойцов из пополнения, только что прибывшего с таманского берега.

— А что, Андрей Иванович, — спросил маршал Ворошилов командарма, — не позвать ли нам сюда комбата? Пусть народ поглядит, какие командиры здесь ведут его в бой…

Командир 3-го батальона 694-го стрелкового полка капитан Яков Половянов прибежал быстро. Хотя глаза выдавали тревогу, но доложил он о прибытии с каким-то особенным щегольством.

— Ну, что я вам говорил! — Климент Ефремович радостно обернулся к солдатам маршевых рот. И тут же — снова Половянову: — Объявляю вам благодарность, товарищ командир!

— Служу Советскому Союзу!

— Так и служи. — Еременко тоже пожал комбату руку. — Действия твоего батальона, капитан, оцениваю отлично.

Учение понравилось всем офицерам, которые присутствовали на нем. И когда командарм закончил разбирать перед ними действия наступавших подразделений, первым вопросом было: а нельзя ли и нам провести такое?

— Учения будут проведены со всеми батальонами.

И действительно, до 1 апреля все стрелковые батальоны 16-го стрелкового корпуса были, как иногда говорят, «пропущены» через тактическое поле у Оссовин. Тоже и за огневым валом наступали, и в глубине обороны «противника» бой вели.

К этому же времени была закончена разработка плана Крымской операции, который явился плодом совместного творчества командования 4-го Украинского фронта и Отдельной Приморской армии с учетом полного взаимодействия обоих объединений, а также сил Черноморского флота по цели, времени и месту. Коротко о замысле. 4-й Украинский фронт под командованием генерала армии Ф. И. Толбухина должен был ударить по крымской группировке врага с севера, прорвать оборону противника на Перекопском перешейке и в районе Сиваша, а затем через Симферополь наступать на Севастополь. После того как войска Толбухина выйдут на рубеж Джанкоя, то есть через два дня после начала наступления, предполагалось нанести удар силами Отдельной Приморской армии с керченского плацдарма. В ее задачу входило разгромить восточную группировку 17-й армии противника, не позволив ей закрепиться для обороны на Ак-Монайских позициях. В последующем во взаимодействии с войсками 4-го Украинского фронта мы должны были очистить Крым от немецко-фашистских захватчиков.

Командующий Отдельной Приморской армией решил прорывать оборону гитлеровцев опять в центре. Эта задача возлагалась на 11-й гвардейский корпус (командир генерал-майор С. Е. Рождественский) и 3-й горнострелковый корпус под командованием генерал-майора Н. А. Шварева (незадолго до наступления генерал-майор А. А. Лучинский был ранен). Они должны были нанести удар смежными флангами в обход Булганака, этого, как уже известно читателю, мощного узла сопротивления противника, с севера и юга, а после прорыва керченских оборонительных позиций развить наступление в направлении Владиславовка, Симферополь, Севастополь. 16-му стрелковому корпусу, как и предупреждал меня командарм еще в феврале, предстояло во взаимодействии со своим правым соседом — 3-м горнострелковым корпусом овладеть городом и портом Керчь, сильно укрепленным узлом обороны гитлеровцев в населенном пункте Катерлез и высотами западнее и юго-западнее Керчи. Затем корпус должен был развивать наступление в направлении Феодосия, Ялта, Севастополь, то есть по побережью Черного моря. Операция Отдельной Приморской армии была спланирована на глубину до 200 километров и продолжительностью 10―12 суток. Иначе говоря, среднесуточный темп наступления должен был составлять 18―20 километров.

Ближайшая задача корпуса состояла в том, чтобы прорвать главную полосу обороны врага и овладеть рубежом Катерлез, Керчь, последующая — завершить разгром противника, обороняющего главную полосу. К исходу первого дня наступления предстояло преодолеть фашистские оборонительные позиции на Турецком валу и овладеть рубежом Марфовка. Другими словами, мы должны были пробить и вторую полосу обороны, а это значит, что надо было за день пройти с боем 40―45 километров.

Внимательный читатель сразу поймает автора на этом противоречии: среднесуточный темп наступления 18―20 километров, а задача первого дня — 40―50 километров. Выходит, при прорыве планировалось более стремительное продвижение войск, чем в ходе преследования противника?

Дело в том, что второй полосой обороны должны были овладеть подвижные отряды армии, корпусов и дивизий, созданные по приказу командарма. Планом операции предусматривалось, что они будут введены в бой тотчас после преодоления частями первого эшелона главной оборонительной полосы врага для развития успеха.

Генерал армии А. И. Еременко забрал из нашего корпуса 227-ю стрелковую дивизию и почти всю ее собирался посадить на автомобили. Часть стрелковых подразделений предполагалось разместить десантом на танках 257-го танкового полка. Пехоту и танкистов командарм намеревался усилить истребительно-противотанковым и зенитным полками на мехтяге, а также саперной ротой. Для транспортировки боеприпасов и горючего специально выделялся один автобатальон армейского автомобильного полка. Получалась обещавшая быть мобильной, довольно мощная группа, которая стала именоваться подвижной группой Отдельной Приморской армии. Командиром этого моторизованного соединения был назначен командир 227-й стрелковой дивизии полковник Г. Н. Преображенский.

В 16-м стрелковом корпусе также предполагалось посадить на автомобили одну дивизию. Но машин в армии осталось, как говорится, с гулькин нос, и нам удавалось обеспечить ими лишь один стрелковый батальон да тылы подвижных отрядов. Поэтому мной было принято решение: подвижный передовой отряд корпуса сформировать в составе 244-го танкового полка (командир полка майор М. Г. Малышев) с десантом (3-й батальон 1137-го стрелкового полка — комбат капитан Б. М. Буняк), 29-го истребительно-противотанкового артполка на мехтяге (командир полковник В. П. Калинин), 257-го зенитного артполка (командир подполковник Я. О. Пилипенко), двух дивизионов 900-го артполка, дивизиона «катюш», разведывательной и саперной рот. Командовать передовым отрядом назначался заместитель командира 339-й стрелковой дивизии полковник С. М. Барахтанов. Начальником штаба к нему шел майор И. М. Захаров.

Все выделявшиеся корпусу автомобили решено было отдать генерал-майору В. Я. Горбачеву, комдиву 383-й. Он был намерен посадить на них 3-й батальон 691-го стрелкового полка (комбат майор П. К. Козяков). Это подразделение предполагалось усилить 28-м отдельным истребительно-противотанковым дивизионом (командир майор А. С. Айляров). Таким образом, составился и подвижный передовой отряд 383-й стрелковой дивизии. В 339-й подобного моторизованного подразделения создавать не планировалось. Во-первых, потому, что ей предстояло штурмовать Керчь и она могла задержаться там, а во вторых, просто не было «колес». Я уже не говорю о 255-й морской стрелковой бригаде, которая должна была наступать во втором эшелоне. Морякам предстояло пройти весь путь до Севастополя в пешем строю.

Перед 16-м стрелковым корпусом оборонялись части 73-й немецкой пехотной дивизии и 6-й кавалерийской румынской дивизии, а также учебный полк, около батальона морской пехоты и несколько специальных подразделений — фюзилерный батальон, саперы, танкисты и самоходчики. На главной полосе обороны противника мы обнаружили более двадцати артбатарей, огневые позиции которых располагались в основном на скатах высот в районе поселка Катерлез, южнее станции Керчь 2-я и горы Митридат. На Ак-Монайских позициях занимали оборону части 111-й немецкой пехотной дивизии. По побережью Черного моря оборонялись отдельными опорными пунктами полки 3-й горнострелковой и 6-й кавалерийской румынских дивизий. Надо сказать, что все вражеские соединения были пополнены личным составом и боевой техникой. По нашим разведывательным данным, только с 1 по 10 апреля 1944 года в Крым морем и авиатранспортом прибыло до 60 маршевых батальонов — от 2 до 5 тысяч пополнения на каждую дивизию.

Было решено в полосе наступления корпуса прорывать оборону врага на нашем правом фланге, севернее Керчи, в обход города. Я намеревался силами 383-й стрелковой дивизии, усиленной 711-м артиллерийским, 132-м и 261-м минометными полками ударить в северо-западном направлении на гору Высокая и, прорвав главную полосу гитлеровской обороны, овладеть поселком Катерлез.

На полуторакилометровом участке прорыва мы поэтому и сосредоточили почти всю артиллерию и минометы. Для 339-й стрелковой дивизии, которая в городских кварталах очень тесно соприкасалась с противником, артподготовка планировалась тоже, но она не могла быть столь эффективной, как хотелось бы, а в некоторых местах вообще исключалась — можно было ненароком ударить по своим. Планом боя на артподготовку отводилось 2 часа 10 минут при средней плотности 193 орудия на километр фронта.

Мы все очень внимательно следили за противником, за его поведением, очень боялись, что командование 5-го армейского корпуса врага незаметно для нас отведет свои войска.

В то же время командарм и командиры корпусов ожидали, когда войска 4-го Украинского фронта прорвут оборону противника на севере Крымского полуострова я овладеют Джанкоем.

Взятие этого города — сигнал для наступления на Керченском полуострове. 10 апреля 4-й Украинский фронт продвигается, но его войска подошли только к Армянску. До Джанкоя еще неблизко.

А около 20 часов вечера противник открыл по нашим боевым порядкам сильный артиллерийский и минометный огонь. Что это, подготовка атаки? Последняя, быть может, попытка сбросить нас в воды Керченского пролива? Но это безрассудно. Три корпуса да части усиления — как их сбросишь? И потом, зачем он бросает столько дымовых снарядов?

Еще днем было установлено, что на некоторых направлениях началось движение тылов к западу. Местами раздавались сильные взрывы, из-за горизонта кое-где вставали дымы пожаров. А ведь оккупанты обычно начинают разрушать и жечь занимаемые ими населенные пункты, перед тем как уйти оттуда. Следовательно, не исключена возможность, что фашисты сегодня вечером начнут отвод своих сил с главной оборонительной полосы.

По телефону связываюсь с командующим армией, докладываю о своих соображениях.

— И что ты предлагаешь?

— Начинать действия передовыми батальонами.

Еременко помолчал, что-то обдумывая, потом согласился:

— Давай атакуй.

В 22 часа после короткой, но сильной артподготовки батальоны первого эшелона обеих дивизий пошли в атаку. Вскоре на мой наблюдательный пункт доставили пленного немецкого солдата из 73-й пехотной дивизии, захваченного батальоном капитана Г. И. Прилепы. Он утверждал, что части этого соединения, оставив в заслоне сильные арьергарды, основными силами начинают отходить в направлении Феодосии. Выходит, на севере Крымского полуострова войскам 4-го Украинского фронта удалось развить успех, и теперь, чтобы не оказаться отрезанным от остальных сил 17-й армии, 5-й армейский корпус, обороняющийся под Керчью, начинает отходить на запад.

Таким образом, замысел противника был разгадан, оторваться его главным силам от войск Отдельной Приморской армии не удалось.

К 2 часам пополуночи бой вели уже все три передовых полка. Особенно ожесточенные схватки завязались на северной окраине города. Здесь 383-я и 339-я дивизии окружили около 2000 солдат и офицеров противника. 691-й полк подполковника Η. Н. Грачева из 383-й стрелковой с ходу овладел южными скатами горы Высокая. Сложилась благоприятная обстановка для ввода в бой моряков: большая вражеская группа из Керченского гарнизона окружена на северной окраине города, направление Катерлез, Керчь прикрыто. Если неприятель вздумает контратаковать, его встретит Грачев… Да, 255-ю морскую стрелковую бригаду пора тоже вводить в бой.

Командир бригады полковник Иван Афанасьевич Власов только и ждал моего сигнала. Так же, как ждали этого момента, наверное, все его моряки. Четыре отдельных батальона морской пехоты, поддержанные огнем корпусной артиллерии и артиллерией с кораблей Черноморского флота, проскочили между 694-м и 691-м стрелковыми полками, стремительно совершили глубокий обход противника и вышли к южным скатам горы Митридат.

Первым завязал бой за эту господствующую над городом высоту 142-й батальон майора Н. И. Краснова. Роты лейтенанта И. А. Бойцова, старшего лейтенанта И. Т. Смольникова и капитана Г. Г. Митлаша устремились к вершине. То здесь, то там мелькали красные флажки штурмовых групп, специально созданных для блокирования огневых точек врага.

Искусно совершенный 255-й морской стрелковой бригадой маневр завершил дело. К 6 часам утра 11 апреля 1944 года Керчь была освобождена. Немногим уцелевшим подразделениям гитлеровцев удалось выйти из города к Турецкому валу. Туда же отступали и потрепанные силы гитлеровцев, оборонявшие Катерлез. После захвата горы Высокая 691-й стрелковый полк с юга вышел к этому населенному пункту и во взаимодействии с подразделениями 3-го горнострелкового корпуса овладел Катерлезом.

Главная полоса вражеской обороны была прорвана. Теперь задача состояла в том, чтобы не дать гитлеровцам закрепиться на заранее подготовленных позициях по рубежу Турецкого вала. Я ввел в бой подвижный передовой отряд корпуса и 383-й стрелковой дивизии.

В 11 часов дня оба подвижных отряда уже вели бой на второй полосе обороны противника в районе поселок Султановка, совхоз «Мариенталь». Фронтальная атака оказалась безуспешной. Противник поджег несколько машин 244-го танкового полка. Но в это время подоспевшие сюда передовые части 339-й и 383-й стрелковых дивизий нарастили натиск.

Слева особенно успешно действовали роты старшего лейтенанта А. Ф. Макарова из 1135-го стрелкового и старшего лейтенанта И. Л. Нежигая из 1133-го полка 339-й дивизии. Оба подразделения, наступая во фланг обороняющегося врага, разгромили две минометные батареи, уничтожили две противотанковые пушки и несколько пулеметов. Противник был вынужден бросить сюда, навстречу двум нашим ротам, дополнительные силы. Этим воспользовался командир 2-го батальона 691-го полка 383-й дивизии капитан Б. Н. Ермаков. Со своими людьми он пробил во вражеской обороне небольшую брешь, глубоко обошел поселок совхоза «Мариенталь» и ударил на него с тыла. В этот момент с фронта стремительно атаковал 244-й танковый полк подполковника М. Г. Малышева с десантом пехоты. К 15 часам поселок совхоза «Мариенталь» и Султановка были освобождены. А еще через три часа танкисты и стрелковые подразделения корпусного подвижного отряда выбили гитлеровцев из сильного укрепленного опорного пункта в районе Марфовка, где снова проявил умелое руководство подразделениями и личную отвагу командир 244-го танкового полка Михаил Георгиевич Малышев.

Здесь передовым отрядом корпуса был наголову разбит 9-й кавполк 6-й кавалерийской румынской дивизии.

…Вместе с Порфирием Александровичем Штахановским мы молча сидели в одном из немногих уцелевших домов и просто отдыхали, но в этот момент радист протянул мне наушники и микрофон:

— Командующий армией, товарищ генерал!

Голос у Еременко был веселый. Он тепло поздравил нас с успехом, сказал, чтобы не зазнавались: впереди считай, еще весь Крым.

— Чем ты сейчас занимаешься?

— Отдыхаю.

— Видали! Нашел время! Ты мне чтобы к исходу дня Ак-Монайские позиции взял!

Мы прошли километров 40―45. До Ак-Монайского рубежа оставалось почти столько же. Мыслимо ли: за оставшиеся до конца суток несколько часов преодолеть такой же путь, на какой понадобилось потратить целый день.

— Не могу, товарищ командующий. Люди со вчерашнего вечера на ногах, все время в бою, поесть некогда…

— Ты не дивчина, Провалов, а я не парубок. — В голосе Андрея Ивановича зазвенел металл. — Я ведь тебя не уговариваю! — И командарм прекратил связь.

Меня словно вздыбило. Вот те на! Кажется, и наступаем неплохо, и на месте не стоим, а тут такой тон.

Часа через полтора после нашего с командующим разговора, уже на марше, меня догнали два офицера связи из штаба армии. Они вытащили из «виллиса» довольно объемистый ящик и попросили разрешения возвращаться в штарм.

— А пакет какой-нибудь есть? — спрашиваю.

— Есть. В ящике…

И точно: под крышкой, когда откинули ее, лежал самодельный, из старых топокарт склеенный большой конверт. На листе бумаги, находившемся в конверте, красным карандашом было написано: «Товарищ Провалов! Кушай на здоровье, заслужил. А покушаешь, жми на Ак-Монай». И подпись: «Еременко». В ящике мы обнаружили колбасы, запах которых уже напрочь забылся, сыры, португальские сардины, коньяк, крымскую мадеру и еще много другой снеди. Мы стояли со Штахановским над этой фанерной торбой и от души хохотали.

За первый день боя нам удалось высвободить еще около тридцати автомобилей. В Катерлезе были захвачены немецкие грузовики, которые мы передали корпусным тылам, а оттуда взяли все «студебеккеры». Эти машины получил командир 339-й стрелковой полковник Г. Т. Василенко, который по моему приказу посадил на них 1-й батальон 1137-го полка (комбат майор П. И. Яремчук), в результате чего подвижный передовой отряд корпуса сразу значительно усилился.

Оба передовых отряда — и корпусной, и 383-й стрелковой дивизии — двинулись к Ак-Монайским позициям параллельными маршрутами. С ходу они освобождали один населенный пункт за другим. Аджименде, Тайчуг, Колкипчак, Узун-Аяк… В районе Чалтемир, Тайчуг около 10 часов утра подвижный отряд корпуса под командованием полковника С. М. Барахтанова принудил сдаться в плен артполк 6-й кавалерийской румынской дивизии в полном составе.

Постоянно находясь вместе с полковником Барахтановым, я получил возможность допросить командира румынского артиллерийского полка тотчас после его пленения, когда солдаты противника еще только начали складывать оружие. Подполковник выглядел щеголем: хорошим мастером сшитый, тонкой шерсти френч, аксельбанты, без единой складочки, будто только-только отутюженные брюки, сапоги блестят так, словно вокруг не крымская въедливая пыль, а паркеты какого-нибудь дворца. Однако эта щеголеватость вражеского офицера лишь подчеркивала, насколько сильно упал он духом. Побледневшее лицо, на котором аккуратные усики кажутся наклеенными, губы подергиваются, заметно дрожат руки. Но еще разительнее был контраст между командиром полка иподчиненными ему людьми. Оборванные, небритые, с головы до ног покрытые белесой пылью, они представляли жалкое зрелище.

— Что же вы людей-то до такого состояния довели?

Подполковник опустил голову еще ниже.

Я приказал ему построить свой полк и вести его в район Аджимушкая. На всякий случай в качестве конвоя выделили пять автоматчиков. И румыны попылили на восток. А мы двинулись на запад.

Около полудня 12 апреля подвижные отряды корпуса и 383-й стрелковой дивизии прорвались к усадьбе совхоза Арма-эли и завязали за нее бой. Противник оказал нам самое решительное сопротивление. Перед передовыми частями 16-го стрелкового корпуса была Ак-Монайская позиция, укрепленная ничуть не хуже, чем главная полоса обороны врага в районе Керчи.

Вскоре в район Арма-эли вышла подвижная группа Отдельной Приморской армии — 227-я стрелковая дивизия со средствами усиления, введенная в бой в полосе наступления 3-го горнострелкового корпуса, а теперь перешедшая в полосу 16-го стрелкового корпуса. По распоряжению командарма временно подчинив это соединение себе, я приказал комдиву полковнику Г. Н. Преображенскому провести усиленным стрелковым батальоном разведку боем. Наступление нашей пехоты с танками выявило мощную систему огня, и стало ясно, что для прорыва Ак-Монайских позиций сил у нас еще маловато. Я принял решение ускорить подход корпусной артиллерии и главных сил соединений.

На исходе дня одновременно с правым соседом мы начали короткую, всего получасовую, но мощную артподготовку. Вся полковая и часть дивизионной артиллерии вели огонь прямой наводкой по целям, засеченным во время разведки боем. По нашей заявке сильный удар по врагу нанесли штурмовики и бомбардировщики 4-й воздушной армии. Огонь артиллеристов, минометчиков и авиационный удар оказались весьма эффективными. Когда соединения корпуса в районе населенного пункта Арма-эли пошли на штурм Ак-Монайских укреплений, многие огневые точки противника уже были подавлены.

Наибольшего успеха достигли корпусной подвижный отряд полковника С. М. Барахтанова и 696-й стрелковый полк подполковника Г. Д. Кельбаса. Они решительной атакой взяли первую траншею и без промедления ринулись в глубину оборонительной позиции врага. Через час боя в обороне 111-й пехотной дивизии немцев была пробита довольно значительная брешь. В нее вошли главные силы корпуса. Ак-Монайские позиции во взаимодействии с 3-м горнострелковым корпусом были прорваны. Подвижные отряды, в том числе и армейская группа, активно развили наступление в направлении Карасубазара (ныне Белогорск).

За двое суток боевых действий части 16-го стрелкового корпуса захватили у врага 72 орудия, в том числе два 210-миллиметровых, 92 тяжелых пулемета, склады продовольствия и горюче-смазочных материалов, пленили около 3000 вражеских солдат и офицеров.

В десятом часу вечера 12 апреля подвижные силы армии и 16-го стрелкового корпуса овладели населенным пунктом Петровка. Здесь они разделились. 227-я стрелковая дивизия, вышедшая из моего подчинения, продолжила наступление в западном направлении, на Карасубазар, а подвижные отряды корпуса и 383-й стрелковой повернули резко на юг, к Феодосии, к которой уже приближались главные силы 383-й и 339-й дивизий. 255-я морская стрелковая бригада подходила в это время к поселку Дальние Камыши.

Мы спешим. Кроме основной, боевой задачи перед нами Климентом Ефремовичем Ворошиловым поставлена и задача государственной важности: во что бы то ни стало сохранить крымские здравницы. А Феодосия — первый на нашем пути черноморский курорт.

В 23 часа подвижные отряды 16-го стрелкового корпуса и 383-й стрелковой дивизии завязали бой на северо-западной окраине Феодосии. Через час к штурму города с северо-востока подключились главные силы корпуса. Вражеский гарнизон Феодосии оказывал сильное сопротивление. Огнем огрызался каждый дом. Улицы были забаррикадированы, встречалось много противотанковых и противопехотных мин. Впереди пехоты идут саперы. Пока они расчищают путь, стрелковые подразделения и артиллеристы прикрывают их. Танки из пушек разбивают завалы. И так — от перекрестка к перекрестку, от улицы к улице.

Радовало то, что командиры подразделений и частей грамотно, почти без ошибок управляют боем. Потери с нашей стороны поэтому минимальные.

И все-таки хочется продвигаться быстрее. В Феодосии горят лучшие здания. Захватчики, отходя из города, оставляют после себя кварталы развалин и пожарищ. Ими уже уничтожены консервный завод, порт, телеграф.

По радио связываюсь с командиром 383-й стрелковой дивизии генерал-майором В. Я. Горбачевым. Он находится со своим подвижным отрядом и действует на самом правом фланге. Задачу ставлю коротко: батальону майора Козякова с противотанкистами майора Айлярова в обход Феодосии с запада пробиться к Судакскому шоссе, оседлать его и не дать противнику уйти из города.

— Понял, — отвечает Горбачев, — с подвижным отрядом иду сам. Разрешите взять с собой и танковую роту. — Танки? Откуда они у него? — Тут прибился какой-то батальон от Преображенского, — объясняет комдив, — он на танках.

Оказывается, после Петровки, где мы сошлись с 227-й стрелковой дивизией, один из батальонов армейской подвижной группы под командованием майора П. К. Козикова, посаженный десантом на танки, увязался за подвижным отрядом 383-й стрелковой дивизии и вот теперь ведет бой за Феодосию. Случаю было угодно, чтобы почти однофамильцы командир 3-го батальона 691-го полка 383-й стрелковой майор Павел Кузьмич Козяков и командир 2-го батальона 777-го полка 227-й дивизии майор Петр Кузьмич Козиков дрались за этот черноморский город рядом друг с другом.

Мысль комдива 383-й разгадывалась просто: он рассчитывал, что, забрав у приставшего к нам батальона танковую роту, так сказать, «на время», потом сможет оставить ее в дивизионном подвижном отряде насовсем. Зачем же так? К тому же танки сейчас нужнее здесь, на городских улицах. И я не разрешил Горбачеву брать их.

Ранним утром 13 апреля 1944 года соединения 16-го стрелкового корпуса — 339-я и 383-я стрелковые дивизии со средствами усиления и 2-й батальон 777-го стрелкового полка 227-й стрелковой дивизии освободили древнюю Феодосию от немецко-фашистских захватчиков. В качестве трофеев мы захватили тысячи единиц оружия, 18 паровозов, более 300 вагонов, склады боеприпасов и горючего. Около 1500 солдат и офицеров противника сдались в плен.

Теперь нужно было спешить к Судаку. И подвижные отряды корпуса снова бросились вдогонку отступавшим немецко-румынским войскам.

Уже чувствовалась усталость. А главное — недосыпание. Ведь поспать людям удавалось немного — полчаса, час, от силы два. Многие «добирали» в кузовах машин. Дорога избитая, швыряет в этом кузове бешено, а они подремывают и в ус не дуют. Десанту на танках в этом смысле тяжелее. Заснул — значит, свалился. Поэтому десантникам мы давали времени на отдых чуть-чуть побольше.

И все же, несмотря на сильную усталость, которая на дневной жаре растекалась по всем жилам, настроение было самое боевое. Кто-то из местных Теркиных ˂…˃ про Крым ˂…˃ И ˂…˃ оно ˂…˃ по войску, по-русски точное и безжалостное. Попался фриц в мешок — теперь уж не уйти.

А пот два весельчака, которых и сон не берет. Под гармошку оглашают начавшиеся горы скоромными частушками, развлекая себя и сидящих в машине товарищей. Видят, что их машину обгоняет на «виллисе» генерал, — тотчас переходят на вполне приличное:

Один из песенников озорно подмигивает нашему водителю, и тот, человек, в общем-то, не очень улыбчивый, растягивает губы чуть не до ушей.

А командующий армией все торопит: «Ускорить движение! Отстаете!»

Овладевая Феодосией, мы действительно отстали. Подвижная группа Отдельной Приморской армии (227-я стрелковая дивизия) в двенадцатом часу дня уже овладела Карасубазаром. Мы же своими подвижными отрядами еще пробиваемся к Судаку.

Потерпев чувствительное поражение в боях под Керчью, на Ак-Монайских позициях, в Феодосии, вражеские войска под прикрытием сильных арьергардов поспешно отступают по двум основным направлениям: Карасубазар, Симферополь, Севастополь и Судак, Алушта, Ялта, Севастополь. 16-й стрелковый корпус преследует противника вдоль побережья по единственной здесь приморской дороге. Горно-лесистая местность удобна для сдерживания нашего наступления. Гитлеровцы густо минируют дорогу и тропы, обваливают нависающие над шоссе скалы, рвут мосты через глубокие щели, сооружают завалы.

Приходится вспоминать опыт, приобретенный в боях на Северном Кавказе. Пока саперы расчищают колонный путь, посылаем подразделения автоматчиков в обход высот. Они сверху обрушиваются на оставленные фашистами заслоны или на отставшие колонны врага. Скажем, весьма удачно действовала рота лейтенанта И. С. Разводова. Это подразделение, ведя параллельное преследование противника, обогнало немецкую колонну и неожиданно напало на гитлеровцев с фланга. Многие фрицы даже не успели сделать и выстрела — их уже настигла русская пуля. В течение получаса эта колонна была разгромлена.

Помнится, что огромная нагрузка легла на саперов. Они буквально на руках протаскивали машины в таких местах, где в мирных условиях никто не решился бы сделать это. Сохранилась в памяти такая, например, картина. Узкий участок дороги взорван, объезда нет. Восстанавливать колонный путь в этом месте — потерять полсуток, а то и больше. И вот взвод саперов из отдельного армейского саперного батальона, которым командовал капитан В. И. Мальцев, стал на веревках переправлять через провал каждый автомобиль. Продернут веревки под рамой и страхуют. Колеса повисают над пропастью, думаешь: ну все, сейчас сорвется… Нет, удерживают! Какая же силища у нашего солдата!

К исходу 13 апреля корпусной подвижный отряд и подвижный отряд 383-й стрелковой, с боем овладев перед этим деревней Сууксу, а также перевалами Сикор и Туклук, вышли к Судаку.

Этот небольшой курортный городок лежит в живописной долине, окруженной с трех сторон горами. С четвертой стороны, с южной, — море, образующее здесь красивую бухточку. На западной окраине Судака возвышается обрывающаяся в море высота, увенчанная развалинами древней Генуэзской крепости. Очень много садов. Весна, и долина кипит розовым буйством — цветут персиковые деревья.

Противник заблаговременно создал в Судаке мощный опорный пункт и теперь обрушил на нас массу артиллерийско-минометного и пулеметного огня. Стрелковым батальонам майора П. И. Яремчука и капитана Б. М. Буняка при поддержке танкистов 244-го танкового полка все же удалось зацепиться за восточную окраину города, но дальше гитлеровцы их не пустили. Не жалея живой силы, они непрерывно контратаковали то в одном, то в другом месте, и нашей пехоте и танкам приходилось то и дело переходить к обороне, чтобы с места отбивать эти контратаки. А потом — опять наступать. Жестокий бой продолжался всю ночь.

С командующим артиллерией корпуса полковником М. С. Киселевым мы поехали на наблюдательный пункт командира 1137-го стрелкового полка. В корпусном подвижном отряде действовали два батальона этой части, и подполковник И. Н. Полевик находился, конечно, с ними. Как всегда безукоризненно подтянутый, Иван Николаевич встретил нас четким докладом о боевой обстановке. Но все: высокая фигура этого человека, осунувшееся, посеревшее лицо с воспаленными белками глаз, севший почти до шепота голос — говорили о том, что полковой командир смертельно устал. «Вот возьмем Судак, и надо его сменить», — подумал я, а вслух сказал:

— Ничего, потерпите немного.

Полевик, видать, догадался о моих мыслях и стал горячо доказывать, что его людей из подвижного отряда выводить никак нельзя.

— Такой у всех подъем, товарищ генерал, удержу нет! Утром ударим — ганс из Судака пробкой выскочит. Сознаюсь, устал. Есть малость. Но ведь этот устаток-то радостный. Не то что в сорок первом…

Про сорок первый год Иван Николаевич вспомнил неспроста. Начальнику штаба пограничного укрепленного района, ему в начале войны довелось хлебнуть всякого — и отступления, и окружения, и выхода из него. Так что он знает: тогдашняя усталость и нынешняя — какая же огромная между ними разница!

Для действий в подвижном отряде Полевик — самая подходящая фигура. Сообразителен, решителен, стоять на месте не любит. Спроси у любого его ротного, какова первая заповедь в бою. И любой почти по-суворовски ответит: «Идти вперед, находить врага, уничтожать его». Это — школа командира полка. Выходит, менять состав подвижного отряда корпуса — от добра добра искать? Ладно, там будет видно…

— Так как, вы говорите, противник из Судака вылетит? — перевел я разговор.

— Как пробка, товарищ генерал.

— И что нам это даст?

Полевик задумался.

— Недодумал я немного, товарищ генерал. — Иван Николаевич уже тоже сообразил, что как раз этого-то мы и не должны дать противнику. Оставив полковника Киселева на НП командира 1137-го стрелкового полка (командующий артиллерией корпуса должен был поставить задачи командирам дивизионов 900-го артполка), я поехал на свой наблюдательный пункт. Нужно было как можно быстрее связаться с командиром 383-й стрелковой дивизии и нацелить его на то, чтобы своим подвижным отрядом он вышел западнее Судака и закрыл единственную отсюда дорогу на Алушту. Ни один солдат противника не должен выйти из судакской долины.

Но я опоздал. Еще по дороге до меня донеслись звуки сильного боя, который разгорелся на северной окраине городка. Как потом выяснилось, майор П. К. Козяков, возглавлявший подвижный отряд 383-й стрелковой, услышав, что в Судаке идет непрерывная стрельба, поспешил туда и, сориентировавшись, атаковал гитлеровцев с севера. Эта атака сразу создала условия для перелома. Подразделения подвижного отряда корпуса тоже стали энергично теснить противника.

Между тем занимался рассвет. Надо было торопиться с перехватом дороги на Алушту, и я, подъехав к окопу, где располагался мой НП, еще из машины крикнул, чтобы вызвали по радио Горбачева. 383-я стрелковая дивизия шла в голове главных сил корпуса, так что ее авангард, 691-й стрелковый полк, должен был уже подходить к Судаку.

От стоявшего неподалеку «виллиса» ко мне двигалась какая-то фигура. Когда она приблизилась, я узнал в подошедшем военного прокурора Отдельной Приморской армии полковника юстиции Б. И. Алексеева.

— Чем же мы проштрафились, Борис Иванович? — спросил я, немало подивившись этой встрече.

— Хотя вам, Константин Иванович, явно не до гостей, но я здесь только гость. Был у вашего соседа, обратно решил ехать вдоль моря, слышу сильный бой — дай, думаю, загляну. Так что побуду у вас, пока не развиднеется. Не возражаете?

В другое время такому человеку можно было бы только порадоваться. Алексеев, я знал, великолепный рассказчик, и, если надо, положим, скоротать ночь, лучшего товарища не требуется. Но в этот момент мне и в самом деле было не до разговоров. Через минуту я уже забыл о присутствии Бориса Ивановича.

С командиром 383-й дивизии связи не было. Сколько мы ни бились, радиостанция генерала П. Я. Горбачева не отвечала. Как назло, на НП ни П. А. Штахановского, ни М. С. Киселева, ни корпусного разведчика майора М. С. Егорова. Штахановский сразу же, как только подвижный отряд 383-й стрелковой дивизии вступил в бой на северной окраине Судака, кинулся туда. Егоров и Киселев находились у Барахтанова. Оставался один майор Т. Н. Дроздов, начальник оперативного отделения штакора, но его навстречу 691-му стрелковому полку не пошлешь, оператор постоянно должен быть здесь, на наблюдательном пункте. Положение казалось безвыходным. И вдруг — Б. И. Алексеев.

— Давайте я поеду в этот полк, — предложил он. — Не всегда же я был юристом. В гражданскую воевал, кое-что помню. Ставьте задачу.

Я быстро написал боевое распоряжение подполковнику Η. Н. Грачеву, командиру 691-го стрелкового полка, показал Борису Ивановичу на карте точку, в которой необходимо перехватывать дорогу Судак — Алушта, и тот поехал.

…Кто бывал в Судаке, тот наверняка помнит, что почти у самого моря сейчас там насыпан холм Славы, а на холме том — монумент в честь советского солдата. Над братской могилой застыло четырехметровое изваяние нашего бойца. Местные жители зовут его Николаем.

Имя отнюдь не придуманное.

Ранним утром 14 апреля после артиллерийско-минометного налета по центру Судака подразделения корпусного передового отряда поднялись в новую атаку. Впереди, тараня оборонительную позицию неприятеля, шли танки 244-го танкового полка. И на броне одного из них находился с радиостанцией заместитель командира 3-го дивизиона 900-го артполка 339-й стрелковой дивизии капитан Николай Мищенко, бесстрашный и душевный хлопец из Днепропетровска. С танка он корректировал огонь своих батарей, и по его целеуказаниям командир дивизиона майор Илья Степанович Демченко вел губительный для гитлеровцев огонь.

Танк, с которого капитан Мищенко корректировал стрельбу, подорвался на мине. Контуженый офицер-артиллерист, превозмогая слабость, тут же перебрался на башню другой машины и продолжал свое дело. Эффективная работа 3-го дивизиона 900-го артполка и мощная поддержка танкистов помогали автоматчикам 2-го и 3-го батальонов 1137-го полка 339-й дивизии очищать от гитлеровцев один квартал за другим. С северной окраины к морю успешно пробивался подвижный отряд 383-й стрелковой дивизии во главе с майором П. К. Козяковым.

Противник бросил в контратаку около батальона пехоты и 10 танков. Нескольким бронированным машинам с белыми крестами на бортах удалось даже пройти наши боевые порядки. Но тут их встретили огнем орудия 29-го истребительно-противотанкового и 257-го зенитного артиллерийских полков. 6 танков врага были сожжены.

Отбив контратаку, корпусной подвижный отряд под командованием полковника С. М. Барахтанова продолжал наступление в направлении западной окраины Судака. И по прежнему капитан Николай Мищенко с головной тридцатьчетверки корректировал огонь своего дивизиона.

Это случилось около школы. Вывернув из-за ее угла, наш танк, что называется, уперся пушкой в немецкую самоходку. Их разделяли какие-то 20―30 метров… Одновременно прогрохотали два пушечных выстрела. Одновременно вспыхнули и наш Т-34, и «фердинанд». И в тот же миг умолкла рация Мищенко. Он лежал рядом с погибшим танком — тоже погибший.

Николай Тимофеевич Мищенко похоронен в Судаке. Жители говорят, что именно его именем назвали того изваянного из камня солдата, который сейчас стоит там, на холме Славы.

С наблюдательного пункта мы увидели, что в районе пристани скопилось большое количество гитлеровцев. Очевидно, противник решил эвакуировать часть Судакского гарнизона морем и теперь началась погрузка на суда. По радио я немедленно связался с командармом и, доложив ему обстановку, попросил авиацию. Авиаторы 4-й воздушной армии и Черноморского флота все эти дни нашего наступления работали очень четко. Так что у меня была полная уверенность: заявка будет удовлетворена вовремя.

Штурмовики прилетели, когда суда, нагруженные живой силой и техникой врага, уже вышли в море. 12 «илов» в течение каких-то десяти минут потопили три самоходные баржи и четыре теплоходика, а потом обрушили всю мощь своих пулеметов на головы фашистов, еще державшихся на воде…

Оставшиеся на берегу подразделения врага заметались. Некоторые из них ринулись вдоль моря, надеясь под прикрытием скал оторваться от преследователей и затем западнее выйти на шоссе Судак — Алушта. Однако здесь, под утесом, на котором стояла когда-то Генуэзская крепость, гитлеровцев встретили семеро разведчиков во главе с рядовым Б. И. Крупчатниковым. Они еще ночью были предусмотрительно высланы сюда командиром подвижного отряда 383-й дивизии майором П. К. Козяковым. Просочившись сквозь боевые порядки фашистов, разведгруппа Крупчатникова заняла выгодную позицию и теперь в упор расстреливала их.

Основные силы, оборонявшие Судак, стали поспешно отходить по дороге на Алушту. Но и этим подразделениям уйти далеко не удалось. Они были перехвачены 691-м стрелковым полком (успел-таки Борис Иванович Алексеев привести его на место!) и почти все уничтожены.

Когда в Судаке и его окрестностях раздался последний выстрел, часы показывали начало одиннадцатого. Над долиной и судакской бухтой радостно, по-летнему ярилось солнце.

У нас тоже были потери. Особенно в 3-м батальоне 1137-го стрелкового полка. Здесь тяжело ранило и самого комбата капитана Бориса Михайловича Буняка (инвалид Отечественной войны, он сейчас живет в городе Николаеве). Но за кровь наших боевых товарищей фашисты заплатили сполна. Только на суше они оставили более 800 трупов своих солдат и офицеров. Свыше 200 оккупантов сдались в плен. А сколько потоплено было в море!..

Пленными оказались в основном румыны. Я разговаривал с несколькими румынскими офицерами. И все они в один голос жаловались: «Немцы предали нас. Они взяли власть над румынскими войсками и распоряжаются нами как хотят. В случае беды немцы заставляют румын подставлять свои головы под русские пули, а сами удирают».

Именно так и было. На суда грузились только арийцы. «Второсортных» румынских солдат не подпустили к пристани и близко. Впрочем, такие отношения для нас не представились чем-то неожиданным. Мы знали уже, что румынские подразделения нередко использовались как прикрытие. В тылу у них располагались гитлеровские автоматчики и пулеметчики. При малейшей попытке перейти на сторону Красной Армии или отступить, гитлеровцы открывали огонь в спины своих союзников.

Чтобы закончить эту тему, приведу выдержку из статьи Е. Габриловича «В Крымских горах», опубликованной в «Красной звезде» 22 апреля 1944 года: «…румынских солдат не пускали в баню, если там мылся хотя бы один немец. Румынский офицер не мог войти без специального пропуска в немецкое офицерское кафе. В Евпатории румынских офицеров не пускали даже на пляж: проход в минных полях был сделан только для немцев и охранялся немецким часовым. Дошло до того, что публичные дома, которые румынское интендантство по приказу Антонеску отправило в Крым, были полностью „оккупированы“ немцами, не пускавшими туда румын».

После овладения Судаком по моему приказу командир 339-й стрелковой дивизии полковник Г. Т. Василенко сменил в корпусном подвижном отряде сильно поредевший батальон капитана Б. М. Буняка. Теперь на танки 244-го танкового полка сел десантом 1-й батальон 1133-го стрелкового во главе с одним из способнейших комбатов 16-го стрелкового корпуса капитаном Артемом Ивановичем Геновским.

До Алушты мы продвигались медленно — опять на дорогах завалы, обвалы, множество противотанковых и противопехотных мин. Интересная деталь: командиры подразделений ставили на подножки автомашин впередсмотрящих автоматчиков. Это были лучшие стрелки, в обязанность которым вменялось при малейшем подозрении на мину прямо на ходу открывать огонь по замеченному бугорку. Если мина — взорвется. Конечно, рискованная была самодеятельность, но людям очень уж не хотелось терять время.

Алуштой овладели с ходу, после короткой артподготовки из всех наличных артиллерийских систем и минометов. Подвижные отряды 16-го стрелкового корпуса и 383-й стрелковой дивизии, которые я объединил, решительно атаковали противника и сразу же стали продвигаться от юго-восточной окраины к Симферопольскому шоссе. К полудню город был освобожден от немецко-фашистских захватчиков. Оборонявшийся здесь румынский пехотный полк численностью около 1500 человек перестал существовать: часть солдат и офицеров была уничтожена, часть взята в плен.

Когда бой закончился, со стороны Симферополя появилась какая-то колонна машин. Я выехал ей навстречу. Примерно в километре от города колонна остановилась. С переднего «виллиса» соскочил майор и представился мне командиром передового отряда 26-й мотострелковой бригады 19-го танкового корпуса 4-го Украинского фронта.

— И какая же у вас задача? — спросил я.

— Овладеть Алуштой.

— А что же вы будете ею овладевать, если город уже в руках шестнадцатого стрелкового корпуса?

— Вас понял, товарищ генерал. — И майор пошел разворачивать свою колонну.

Свой командный пункт в Алуште я расположил в доме дорожников на углу Судакского и Симферопольского шоссе (улица Красноармейская, 3). Удобный перекресток — с него видно во все стороны. И в любую сторону — прекрасная перспектива. Весна, весь город в цветам. Море нарциссов. А на улицах — что-то около 500 пристреленных лошадей. Уже раздувшиеся, начинающие смердеть туши. Постреляли их немцы, чтобы румынскому полку не на чем было отступать. И вот мы сидим с начальником политотдела да прикидываем, как пооперативнее очистить город от этой мертвечины. Решаем, что Штахановский лично займется столь неожиданным делом. Подождет прихода главных сил корпуса, которым приказано ускорить движение, и приберет на улицах.

Не буду подробно рассказывать, как мы шли к Ялте. Те же трудности, что и на пути от Феодосии к Алуште. К тому же пришлось выбивать небольшие группы противника из Артека и Гурзуфа. В общем, как бы там ни было, но к исходу 15 апреля подвижный отряд корпуса, в который влился и подвижный отряд 383 й стрелковой дивизии, подошел к Ялте и завязал здесь бой.

Каким-то образом впереди колонны автомашин с автоматчиками 383-й стрелковой оказался артиллерийский дивизион майора И. С. Демченко. Энергичный и инициативный командир, обычно очень удачно выбиравший огневые позиции, на этот раз дал промашку. Он развернул свои орудия прямо на шоссе и закупорил его. Мы с Барахтановым бросились растаскивать пробку. Хотя я давно уже был неравнодушен к этому командиру дивизиона, но тут выдал ему, как говорится, по первое число. Илья Степанович до сих пор помнит тот нагоняй, однако говорит, что обиды у него не было и нет.

Пишу об этом случае не для того, чтобы сказать, что из-за пробки, устроенной Демченко, мы не смогли с ходу ворваться в Ялту. Артиллеристы, видимо, все же не виноваты в нашей неудаче при первой попытке. Просто мне лишний раз хочется показать, насколько сильным было желание людей идти вперед. Надо же, артиллерийский дивизион обогнал моторизованную пехоту!

За высоты, прикрывающие город с востока, завязался упорный бой. Однако он был не столь продолжительным, как я ожидал. Подвижные отряды быстро овладели оборонительными позициями противника и ворвались в Ялту. Их наступательный порыв был настолько сильным что в бой вступили даже саперные подразделения, которые до сих пор лишь обеспечивали движение колонн.

Одновременно с атакой подвижных отрядов 16-го стрелкового корпуса с Ай-Петри на врага обрушился 570-й полк 227-й дивизии (командир подполковник В. А. Александров). Полковнику Г. Н. Преображенскому, комдиву 227-й, удалось с этим полком и отдельным противотанковым дивизионом пробиться к перевалу, и теперь он бил по тылам засевшего в Ялте противника.

Захваченные позже пленные говорили, что выход советских войск к Ялте через Ай-Петри, гору, покрытую снегом и льдом, они считали невозможным и надеялись, что на левом фланге никакой угрозы нет.

За умелое осуществление этого классического маневра и личное мужество Георгий Николаевич Преображенский был удостоен звания Героя Советского Союза. Одновременно он стал генералом.

Сразу после освобождения города меня снова разыскал Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов.

— Вы были в Массандре, товарищ Провалов? — Климент Ефремович спрашивал об этом с каким-то беспокойством.

— Был, товарищ Маршал Советского Союза.

— И охрану выставили?

— Стрелковый батальон.

Ворошилов удивленно вскинул брови.

Что-нибудь не то? А может, что-то случилось? Но я действительно был у знаменитых подвалов коллекционных вин. Утром 16 апреля навстречу нашим с П. А. Штахановским машинам бросилась запыхавшаяся, держащаяся за сердце женщина.

— Товарищи командиры, — выдохнула она вместе с трудным дыханием, — спасите!.. Массандру… спасите!.. Взрывают!..

Мы мигом выпрыгнули из машины. Прихватив с собой группу автоматчиков, со всех ног бросились в гору, к строениям Массандры. Впереди бежал начальник политотдела корпуса, уже приготовивший для дела нож. И нож пригодился. Порфирий Александрович вместе с солдатами перерезал множество проводов и детонирующих шнуров, составлявших две взрывные цепи. Автоматчики, прочесав территорию и помещения подвалов, уничтожили и пленили около десятка гитлеровцев, которые не успели закончить свое черное дело.

Оставив здесь Штахановского, я попросил его организовать охрану и разминирование Массандры. Можно для этого взять любой проходящий мимо стрелковый батальон и любую саперную роту. Неужели с Массандрой что-то случилось?

— Дешево вы ее оцениваете, — продолжал между тем Ворошилов, — это — национальное богатство. Это — валюта, которая нам потребуется после войны… Едемте.

Везде уже работали саперы, разминировали подвалы. Взрывчатки туда гитлеровцы заложили больше, чем требовалось, чтобы поднять на воздух все погреба.

— Усильте охрану, — приказал Климент Ефремович, — выделите офицера, который знает «сюрпризы» немецких подрывников.

В это время к городу подходил авангард 16-го стрелкового корпуса — 383-я стрелковая дивизия. Я вызвал генерал-майора В. Я. Горбачева и в присутствии К. Е. Ворошилова поставил задачу соединению: тремя стрелковыми полками организовать охрану и оборону Массандры. На комдива же была возложена и ответственность за ее разминирование. Ворошилову мое решение понравилось.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал он, — теперь мы подошли к делу по-государственному.

Радость, которую все мы испытали, освободив Ялту от немецко-фашистских захватчиков, была омрачена для меня гибелью замечательного человека, командира 244-го танкового полка подполковника Михаила Георгиевича Малышева. Его танк подорвался на минном фугасе.

Малышеву было всего тридцать лет. За короткую свою жизнь он многое успел: окончил Военно-политическую академию имени В. И. Ленина, в 41-м дрался как командир 127-го отдельного танкового батальона под Москвой, на Голубой линии был начальником штаба 63-й танковой бригады, наконец, в Крыму — командир полка. Михаил Георгиевич в совершенстве владел немецким языком. Богатая, одаренная натура!

И вот нет Михаила Малышева… Командование 244-м танковым полком принял майор Ф. С. Пронин.

Прежде чем продолжать наступление, мы произвели перегруппировку сил. Командарм подчинил мне 227-ю дивизию. Два ее стрелковых и артиллерийский полки совершали марш из Симферополя в Бахчисарай. Но 570-й стрелковый подполковника В. А. Александрова и 72-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион находились под рукой, и я назначил их в подвижный отряд корпуса. В этот же отряд снова вошли 244-й танковый полк с 1-м батальоном 1133-го стрелкового полка в качестве десанта, а также 29-й истребительно-противотанковый, 257-й зенитный и 900-й артиллерийские полки. Надо иметь в виду, что после овладения перевалом Байдарские Ворота в корпусной подвижный отряд вольются еще и подразделения 128-й гвардейской горнострелковой дивизии, которые приведет ее командир генерал-майор М. И. Колдубов, то есть 16-й стрелковый корпус после Ялты стал обладать значительными подвижными силами.

Говоря о перегруппировке, необходимо подчеркнуть, что в авангарде главных сил у нас теперь шла 255-я морская стрелковая бригада. Моряки сами попросили об этом. «Севастополь — гордость флота, — сказали их делегаты, — и мы имеем преимущественное право первыми войти в него…»

На некоторое время, когда войска уже пошли к Байдарам, я остался в Ялте. Надо было помочь местным товарищам в организации нормальной жизни. А работы у них было куда как много. Гитлеровцы, уходя из города, сильно разрушили его. Местами, когда пробирался через горы развалин, казалось, что Ялты уже не существует. Сожжены гостиницы «Интурист» и «Ореанда», взорван морской вокзал, уничтожен порт. Перестал существовать прибрежный парк — гордость ялтинцев. От пальм, так украшавших набережную и весь город, остались одни обгорелые пни.

Среди сохранившихся зданий много таких, на которых остались знаки «СС». Еще бы! В Ялту на морские купания приезжали фрау нацистских бонз. И это — когда шла война! Геринг заявил как-то, что «немцы отшлифуют крымскую жемчужину». «Отшлифовали» — до развалин.

Поразбойничал враг и в окрестностях Ялты. Фашисты вырубили большие площади крымских лесов. ˂…˃ редчайшие породы деревьев в Никитском ботаническом саду были пущены под топор. Разграблены бесценные коллекции произведений искусства в дворцах крымских здравниц (Манштейн собственноручно отбирал для себя картины и скульптуры из Ливадийского дворца, из Симферопольского музея). В Воронцовском дворце, что в Алупке, была уничтожена вся богатейшая библиотека. Солдатня Антонеску в корпусах Артека, где до войны жило счастливое пионерское детство нашей страны, кощунственно устроила конюшни.

Но самое ужасающее — массовое истребление советских людей. Жуткие картины представали перед нашими глазами с самого начала наступления в Крыму. В Аджимушкайском рву — сразу 20 000 загубленных жизней. Освободили Багерово. До войны здесь жило более 600 семей. Осталось 12. В близлежащих каменоломнях укрылось 600 женщин, детей, стариков. Фашисты выгнали их оттуда и расстреляли. В здешнем рву — более 7000 расстрелянных советских граждан.

Гитлеровцы творили свой злодеяния даже в последние часы пребывания в крымских городах и поселках. При отступлении из Старого Крыма они расстреляли и вырезали более 700 местных жителей.

И вот Ялта… Если ехать из этого города, прекрасного в любое время года, в сторону Алупки, на выезде, где дорога летит крутым виражом, справа стоит высотка. Мало кто из нынешних посетителей крымских курортов знает, что на обратных от моря скатах этой высотки весной 1944 года был вырыт ров, в котором немецко-фашистские захватчики хотели скрыть следы своего жестокого преступления. Но им пришлось спешно бежать из Ялты, и палачи еле-еле присыпали свои 15 000 жертв. Некоторые расстрелянные подавали еще признаки жизни. Мы бросили на раскопки этой гигантской могилы стрелковый батальон…

С тяжелыми думами я догонял продвигавшийся к Байдарским Воротам подвижный отряд корпуса. Быстрее! Быстрее! Каждый фашист, который встретится на пути, должен получить нашу пулю. Пощады оккупантам не будет!

Мы овладели Байдарскими Воротами 16 апреля к исходу дня. Подвижный отряд корпуса с ходу ворвался на перевал и смял неприятельский заслон. Однако дальнейшее продвижение резко замедлилось. Дорогу на Севастополь оседлали крупные силы противотанковых средств врага, и мы потеряли здесь 12 танков. И все же к исходу следующего дня передовые части пробились к Балаклаве и завязали за нее схватку. На рассвете я ввел в бой подошедший авангард главных сил 16-го стрелкового корпуса — 255-ю морскую стрелковую бригаду полковника И. А. Власова и усиленный батальон 383-й стрелковой дивизии, которые и решили дело. 18 апреля Балаклава была очищена от гитлеровцев.

Но дальше нам пробиться не удалось. Западнее города мощным естественным препятствием стояла цепь скалистых высот, которая на севере соединялась с Сапун-горой. Противник, разумеется, хорошо укрепил эти высоты, и все наши попытки зацепиться за восточные скаты успеха не принесли.

16-й стрелковый подошел к внешнему обводу Севастопольского оборонительного района врага. На рубеже этого же обвода были остановлены как другие корпуса нашей Приморской армии, так и соединения 51-й и 2-й гвардейской армий 4-го Украинского фронта. Нужно было готовить новую операцию.

Путь от Перекопа и Керчи до Севастополя отмечен замечательными боевыми делами, немеркнущими подвигами советских воинов. Люди не жалели ни сил, ни самой жизни, стремясь пробиться к святыне нашего народа — городу-герою Севастополю. Русские и украинцы, грузины и армяне, казахи и узбеки, азербайджанцы и таджики с беззаветной решимостью шли вперед. Около 1000 солдат, сержантов и офицеров 16-го стрелкового корпуса получили высокие награды Родины. За десять дней наступательных боев советские войска освободили почти весь Крым. Теперь необходимо было освободить Севастополь.

Для обороны Севастополя противник подготовил три оборонительных рубежа, каждый из которых состоял из двух-трех траншей, отсечных позиций и большого количества сооружений из земли и камня. Первый оборонительный рубеж был оборудован в 7―10 километрах от города и проходил по высотам 192,0, 256,2, горе Сахарная Головка, восточным скатам Сапун-горы и безымянным высотам западнее Балаклавы. Наиболее сильным узлом сопротивления в Севастопольском укрепленном районе была господствующая над восточными подступами к городу Сапун-гора. Противник обвил ее шестью ярусами траншей, прикрытых противотанковыми минными полями и обнесенных тремя — пятью рядами проволочных заграждений.

Район Севастополя обороняли соединения 49-го и 5-го армейских корпусов 17-й армии врага в составе восьми дивизий (в том числе и румынских), сведенные в боевые группы. Всего на севастопольском плацдарме противник имел свыше 72 тысяч солдат и более 200 орудий и минометов, а на укрепленных позициях первой линии находилось до 55 тысяч человек. При общей длине внешнего обвода обороны противника до 29 километров такое количество позволяло создать плотность до 2000 человек и 65 орудий и минометов на километр фронта.

Командующий немецко-фашистскими войсками в Севастопольском укрепленном районе генерал-полковник Альмендингер в обращении к войскам писал: «Я получил приказ защищать каждую пядь севастопольского плацдарма. Его значение вы понимаете. Ни одно имя в России не произносится с большим благоговением, чем Севастополь. Именем фюрера я требую, чтобы все оборонялись в полном смысле этого слова, чтобы никто не отходил… Напоминаю, что мой приказ о расстреле на месте тех, кто оставил свои позиции, сохраняет полную силу».

По указанию Ставки Верховного Главнокомандования Отдельная Приморская армия 18 апреля была включена в состав 4-го Украинского фронта и переименована в Приморскую армию. Генерал армии А. И. Еременко убыл командовать войсками 2-го Прибалтийского фронта, а Приморскую армию возглавил генерал-лейтенант К. С. Мельник. Вместе с 51-й армией она должна была наносить главный удар фронта по севастопольской группировке противника.

По решению командарма прорыв в обороне гитлеровцев должен был осуществляться силами 3-го горнострелкового, в командование которым под Севастополем вновь вступив прибывший из госпиталя генерал-майор А. А. Лучинский, и 16-го стрелкового корпуса в направлении Карань, высота 119,1, Омега при вспомогательном ударе правым флангом армии в обход Сапун-горы с юга. В ходе выполнения ближайшей задачи предполагалось овладеть рубежом поселок «6-я верста», Джаншиев, в дальнейшем, к исходу первого дня операции, захватив западные севастопольские бухты Камышовая и Казачья, во взаимодействии с войсками 51-й армии уничтожить группировку противника в районе Севастополя.

Перед 16-м стрелковым корпусом стояла задача прорвать оборону противника на фронте безымянной высоты (˂…˃ километра восточнее Карани), побережье Черного моря и овладеть рубежом стык дорог (1 километр западнее Карани), гора Мраморная. В ходе последующего наступления предстояло овладеть безымянными высотами северо-западнее бывшего Георгиевского монастыря, а к исходу дня выйти к бухтам Камышевая и Казачья.

В целом горно-лесистая местность в полосе наступления 16-го стрелкового корпуса должна была значительно затруднить боевые действия всех родов войск, и особенно танков. Более проходимой она становилась после рубежа Карань, гора Каябаш.

Против нашего корпуса стояло до четырех батальонов 73-й пехотной дивизии немцев, до пехотного батальона 1-й горнострелковой дивизии румын, 8―10 артиллерийских батарей и дивизион штурмовых орудий.

В первый эшелон корпуса были назначены 83-я и 255-я морские стрелковые бригады, во второй — 383-я и в третий эшелон — 227-я дивизии. 339-я стрелковая вышла в резерв командующего армией. Трехэшелонное построение боевого порядка корпуса вызывалось необходимостью обеспечить своевременное наращивание силы удара по противнику при прорыве его эшелонированной обороны, особенно в случае уплотнения боевых порядков гитлеровцев. Мы имели возможность создать среднюю артиллерийскую плотность до 157 орудий и минометов на километр фронта. Артподготовку планировалось провести в течение полутора часов на всю глубину главной полосы обороны противника.

Войска Приморской армии и входящий в ее состав 16-й стрелковый корпус приступили к подготовке штурма Севастополя. Учитывая насыщенность обороны противника долговременными оборонительными сооружениями, во всех батальонах и полках по опыту прошлых боев были созданы штурмовые группы и отряды различного состава.

Много в этот период мы работали с бойцами штурмовых групп и отрядов. Проводились беседы об особенностях боевых действий в горно-лесистой местности, бывалые солдаты и офицеры передавали молодежи свой боевой опыт. Сильное впечатление производили рассказы участников обороны Севастополя в 1941―1942 годах. А таких людей мы нашли в 83-й и 255-й морских стрелковых бригадах. Например, в эти дни много пришлось выступать старшине ˂…˃ статьи Анисиму Щебетовскому из 255-й бригады.

Ключом к Севастополю в полосе наступления 16-го стрелкового корпуса была безымянная высота, прикрывавшая город с юго-востока. Ее опоясывали линии траншей, проволочные заграждения, минные поля. На склонах этой высоты то здесь, то там — доты и дзоты.

27 апреля мне позвонил Маршал Советского Союза А. М. Василевский.

— Товарищ Провалов, — начал он разговор, — что вы думаете насчет безымянной высоты, которая прикрывает Сапун-гору?

— Брать думаю, товарищ маршал.

— Правильно, только сделайте это до начала общего наступления. Возьмете — сразу же закрепиться. Да не пожалейте артиллерии. Тогда никто уж оттуда вас не столкнет. Ваша высотка — отмычка к Сапун-горе.

На рассвете штурмовые отряды 383-й дивизии и 255-й морской бригады начали атаку. Противник с безымянной высоты обрушил на них шквал огня, но ничто не смогло остановить наших бойцов. Высота наша. Враг не хотел, конечно, мириться с такой потерей. Многократными контратаками он пытался вернуть безымянную высоту, однако наши воины стояли насмерть.

Старший лейтенант Н. С. Петунин, моряк из 255-й бригады, которого бойцы назвали «комендант безымянной высоты», личным примером воодушевлял бойцов.

— Держись, хлопцы! — ободрял он воинов в критические минуты.

И люди держались, отбрасывая гитлеровцев огнем и штыковыми ударами. На помощь морякам из второго эшелона корпуса по моему приказу пришел 1-й батальон 1133-го полка 339-й дивизии. Комбат майор А. И. Геновский со своими людьми, как вихрь, ворвался с левого фланга в боевые порядки гитлеровцев, проводивших очередную контратаку, и начал рукопашную. С вершины высоты в схватку бросилась морская пехота. Фашисты не выдержали такого натиска и в беспорядке отступили.

К сожалению, в бою смертью храбрых пал командир 1-го батальона 1133-го стрелкового полка Артем Иванович Геновский. В этот день московское радио принесло весть, что на Украине нашими войсками освобождена Шпола — родной город комбата. Но Артем Геновский уже не услышал об этом.

В период подготовки к прорыву внешнего обвода Севастопольского района обороны 17-й армии вермахта было улучшено положение и на самом левом фланге корпусного боевого порядка. 27 апреля та же 255-я морская стрелковая бригада во взаимодействии с 694-м полком 383-й стрелковой решительным штурмом овладела фортом юго-западнее Балаклавы. Первым в форт ворвался, обойдя его по балке с тыла, старший лейтенант Шалдуги со своими бойцами. Люди действовали, как никогда, дерзко и стремительно. Скажем, младший сержант Усанов в рукопашной схватке уничтожил трех фашистов, а восьмерых пленил.

Смелый маневр этого подразделения был использован моряками, которые ударили с фронта и, преодолев стены укрепления, обрушились на гарнизон. Большая часть солдат и офицеров врага была уничтожена. Бежать удалось немногим. В крепости осталось 10 орудий и несколько тысяч снарядов. Пушки тотчас были повернуты в сторону противника.

Они хорошо помогли, эти орудия, когда фашисты предприняли контратаку на потерянный ими форт. Да не одну, а три. Но каждый раз немцы откатывались, оставляя на поле боя десятки трупов. Тогда они решили овладеть укреплением ночью, на рассвете. Но и тут просчитались. Рядовой Кранин, тянувший в крепость «нитку» телефонного провода, неожиданно заметил цепи немцев, наступавших на форт. Рядом оказался брошенный немецкий миномет с минами. Кранин не растерялся и открыл из трофейного оружия по фашистам беглый огонь. Сначала мины рвались с недолетом, но потом, когда наш связист, видно, приспособился стрелять, они накрыли боевой порядок гитлеровцев. Заговорили и орудия форта, застучали станковые пулеметы. Атака врага была сорвана.

В ночь на 5 мая в корпусе была произведена предусмотренная планом наступления перегруппировка войск. 383-я стрелковая из первого эшелона была выведена во второй. Ее участок заняла 83-я морская стрелковая бригада (командир полковник Л. К. Смирнов). 339-я дивизия ушла в армейский резерв. Артиллерия заняла свои ˂…˃ позиции. 83-я и ˂…˃ исходное положение для атаки ˂…˃ 6 мая. Проходы в минных полях ˂…˃ ночи на 7 мая. Была проведена разведка боем.

Артиллерийская и авиационная подготовка началась в 9 часов утра 7 мая на всем фронте наступления наших войск. В середине ее мы провели демонстрацию атаки. Это позволило уточнить расположение целей в обороне противника.

В 10 часов 30 минут части первого эшелона корпуса пошли на штурм вражеской обороны. Атаку морских пехотинцев поддерживали с воздуха эскадрильи наших штурмовиков Ил-2, а с моря — артиллерия кораблей Черноморского флота. Преодолевая сильное сопротивление противника, моряки ворвались в первую траншею. Жестокой была рукопашная схватка. Но враг повержен, и наши цепи уже продвигаются ко второй траншее.

Для развития успеха в 11 часов 30 минут я ввел в бой 383-ю стрелковую дивизию. Наибольший успех выпал на долю 696-го полка, и в частности на его 2-й батальон, которым командовал старший лейтенант Константин Васильевич Ложкин, в будущем Герой Советского Союза. На пути этого подразделения оказалась небольшая высотка. Батальон атаковал противника, закрепившегося на ней, по взять высотку не сумел. Тогда комбат, демонстрируя подготовку новой фронтальной атаки, послал для охвата высоты справа и слева две группы. Одну повел старший лейтенант Гринченко, другую — старший лейтенант Чукасов. Когда немцы увидели, что их атакуют с обоих флангов, они спешно начали маневр своими пулеметными расчетами. И вот тут-то комбат поднял людей в атаку с фронта.

Первым на высоту ворвался командир 5-й стрелковой роты старший лейтенант Соловьев, который водрузил на ней красный флаг. И в этот момент храбрый офицер был ранен. Во главе штурмовавших находились и старший лейтенант К. В. Ложкин, и его заместитель по политчасти капитан Степан Карпович Магидов. Замполиту батальона не удалось дойти до вершины. Его сразила фашистская пуля…

Я присутствовал при докладе майора М. Я. Неизвестного, заместителя начальника политотдела 383-й стрелковой дивизии, полковнику П. А. Штахановскому о том, кто отличился при овладении этой высотой. Михаил Яковлевич, который с самого начала ввода дивизии в бой все время находился в 696-м полку подполковника Г. Д. Кельбаса, первым назвал капитана Магидова, погибшего смертью героя. Мы представили Степана Карповича к награждению орденом Отечественной войны I степени посмертно.

И вот много лет спустя после войны — радость! Оказывается, тяжелораненый замполит батальона остался жив. После госпиталя он еще воевал, дошел до фашистской Германии. Демобилизовавшись, много учился. Окончил институт, Высшую партийную школу, был секретарем районного, городского, областного комитетов партии на Смоленщине. Сейчас очень много делает для военно-патриотического воспитания молодежи.

К 15 часам 40 минутам части корпуса полностью очистили от врага юго-западные скаты безымянных высот западнее Балаклавы и высот восточнее горы Каябаш. Противник продолжал упорно сопротивляться и часто контратаковал. В течение второй половины дня 7 мая он предпринял до 10 контратак при поддержке танков и самоходных орудий. Наши бойцы стойко выдерживали бешеный натиск гитлеровцев.

На ведение боевых действий 8 мая 16-му стрелковому корпусу боевая задача была уточнена. Он должен был продолжать наступление и выйти на рубеж стык дорог (1 километр северо-западнее Карани), гора Мраморная и к исходу дня овладеть рубежом высот 119,1, 137,5, Джаншиев. Выполняя поставленную задачу, соединения после короткого огневого налета возобновили наступление, однако вскоре, встреченные массированным огнем из всех видов оружия, вынуждены были остановиться.

В 13 часов 15 минут после сильного артиллерийского и авиационного удара по врагу была введена в бой 227-я стрелковая дивизия. Отразив контратаки противника со стороны горы Мраморной, части корпуса начали продвигаться значительно быстрее.

После массированного артналета по фашистским укреплениям на горе Каябаш 691-й полк 383-й дивизии (командир подполковник Н. Н. Грачев) устремился к вершине. Штурмовой отряд в составе 1-го батальона под командованием майора В. И. Ивченко первым пробился к траншее гитлеровцев. Пошли в ход гранаты, ножи, даже малые пехотные лопатки. Наши бойцы умело применяли в схватке свои ППШ.

Немцы попытались контратаковать 691-й стрелковый. Они сосредоточили около батальона пехоты на обратных скатах высоты. Но в этот момент по вызову подошла эскадрилья наших штурмовиков и обрушила на этот батальон весь бомбовый и пушечно-пулеметный боезапас. Путь к вершине горы был открыт. Первым водрузил красный флаг на Каябаше сержант Андрей Тезиков. Его тяжело ранило. Но герой все-таки, собрав последние силы, дополз до вершины и укрепил здесь древко с алым стягом. Смерть не смогла помешать отважному сержанту выполнить комсомольское поручение.

Одновременно с овладением горой Каябаш бойцы 83-й морской стрелковой бригады под командованием полковника Леонида Константиновича Смирнова ворвались в Карань. К 20 часам этот населенный пункт был освобожден от гитлеровцев. К исходу 8 мая части корпуса завершили прорыв главной полосы обороны противника.

В течение ночи на 9 мая наступление продолжалось отдельными отрядами в составе усиленных батальонов от вторых эшелонов. Мы снова не давали врагу возможности собраться с силами и закрепиться на промежуточных рубежах.

Взламывая шаг за шагом оборону противника, наши части к рассвету 10 мая вышли на «аварийный рубеж» немцев восточнее мыса Херсонес. Это была 3-я оборонительная позиция фашистов. На ней они должны были прикрывать отход и погрузку своих подразделений в случае прорыва наших войск к Севастополю. Путь к последнему барьеру, под защитой которого немцы рассчитывали вывести свои войска из севастопольской ловушки, отмечен замечательными примерами доблести и боевого почина бойцов.

Когда наши стрелки были остановлены огнем из вражеских дзотов, бронебойщик Воронин решительно выбрался из травы, мешавшей ему прицеливаться, положил ружье на камень и с колена в упор стал бить по амбразурам немецкого дзота. Пулемет умолк. Так, переходя с позиции на позицию, под огнем врага Воронин подавил 5 немецких пулеметов.

Вражеская пушка прямой наводкой била по нашим подразделениям. Тогда старший сержант Дмитрий Страхов обошел немецких артиллеристов с тыла и внезапно обстрелял их. Точными очередями он уничтожил трех гитлеровцев, а четверо подняли руки.

Ударом части сил 383-й стрелковой дивизии с запада и подразделений 255-й бригады морской пехоты с востока сопротивление противника на горе Мраморная было сломлено. Части корпуса начали стремительно продвигаться вперед, широко применяя обходы и охваты.

Части 51-й армии и соседних корпусов Приморской армии решительным штурмом 7 мая выбили противника с Сапун-горы. Штурм Сапун-горы — это волнующая эпопея, в которой проявили свой героизм воины 63-го стрелкового корпуса генерала П. К. Кошевого и 11-го гвардейского стрелкового корпуса под командованием генерала С. Е. Рождественского. Под ураганным огнем бойцы штурмовали Сапун-гору. Коммунистам и комсомольцам были вручены красные штурмовые флажки. Падал флажок из рук раненого бойца, но древко тут же подхватывал его товарищ, и снова алое полотнище реяло впереди, звало на подвиг, на выполнение поставленной задачи. В то же время воины 2-й гвардейской армии решительным штурмом громили гитлеровцев на каменистых скатах Бельбекского укрепленного района. 8 мая была прорвана вражеская оборона на рубеже Мекензиевых гор. К утру следующего дня передовые части 2-й гвардейской армии вышли на высоты севернее Севастополя и с боями продвигались к Северной бухте. Сопротивление немецко-фашистских войск было сломлено. Согласованными ударами с севера, востока и юго-востока войска 4-го Украинского фронта во взаимодействии с кораблями Черноморского флота 9 мая разгромили врага и овладели Севастополем. Над городом взвилось Красное знамя.

10 мая по радио был передан приказ Верховного Главнокомандующего об освобождении Севастополя, а через несколько минут Москва салютовала доблестным войскам 4-го Украинского фронта 24 залпами из 324 орудий.

В приказе говорилось:

«Войска 4-го Украинского фронта при поддержке массированных ударов авиации и артиллерии в результате трехдневных наступательных боев прорвали сильно укрепленную оборону немцев, состоящую из трех полос железобетонных оборонительных сооружении, и несколько часов тому назад штурмом овладели крепостью и важнейшей военно-морской базой на Черном море — городом Севастополь.

Тем самым ликвидирован последний очаг сопротивления немцев в Крыму. Крым полностью очищен от немецко-фашистских захватчиков».

В этот день, 10 мая, «Правда» писала: «Здравствуй, родной Севастополь, любимый город советского народа, город-герой, город-богатырь! Радостно приветствует тебя вся Советская страна».

Остатки немецко-фашистских войск бежали на мыс Херсонес, где сосредоточилось несколько десятков тысяч немецких солдат и офицеров, выбитых из Севастополя. Противник опирался на заранее подготовленные мощные оборонительные сооружения, оказывал отчаянное сопротивление натиску наших частей, пытаясь обеспечить планомерную эвакуацию морем остатков своих разгромленных полчищ. На оборонительном валу немцы создали двухъярусную систему огня — траншеи впереди и на гребне. Перед траншеями были построены сплошные проволочные заграждения, за валом, в районе безымянной высоты, и западнее, на мысу, было расположено 10 артбатарей, минометы и метательные аппараты. Местность перед валом была открытая. Преодолеть эти укрепления с ходу не удалось.

Ночью и днем 11 мая части корпуса готовились к решительному штурму оборонительного вала. К исходу суток в районе бывшего Георгиевского монастыря сосредоточилась 32-я гвардейская стрелковая дивизия генерала Н. К. Закуренкова, которая вошла в оперативное подчинение командиру 16-го стрелкового корпуса. Я решил для ликвидации херсонесской группировки боевой порядок корпуса построить следующим образом: 1-й эшелон — 383-я стрелковая и 32-я гвардейская стрелковая дивизии, 2-й эшелон — 227-я стрелковая дивизия и 83-я морская стрелковая бригада, в резерве — 255-я морская стрелковая бригада. На правом фланге боевого порядка действовал оперативно подчиненный мне передовой отряд 19-го танкового корпуса.

В ночь на 12 мая нами велась активная разведка. Артиллеристы выдвинули орудия для стрельбы прямой наводкой и начали разрушать вражеские укрепления, прокладывать проходы в проволочных заграждениях.

Под покровом темноты штурмовые отряды 383-й и 32-й гвардейской дивизий и передовой отряд 19-го танкового корпуса внезапно атаковали гитлеровцев и пробили узкие коридоры в их обороне. За ними на штурм устремились главные силы корпуса. Неотступно преследуя отступающих фашистов, к 7 часам утра 12 мая наши воины достигли перешейка мыса Херсонес. На этот последний клочок крымской земли немцы стянули всю уцелевшую технику. Они глубоко зарылись в землю, создали перед передним краем плотную огневую завесу.

Но ничто уже не могло остановить наших людей. Не было уже такой силы.

Вот увлекает за собой бойцов заместитель командира 3–го батальона 696-го полка 383-й дивизии капитан Бузулуков. Раньше всех политработник врывается в траншею и беспощадно огнем из автомата, прикладом бьет оккупантов. Капитан и сам погибает от фашистской пули, но его боевые друзья уже на валу, уже в траншее, и страшной была их месть за павшего замполита.

Красноармеец Седельников оказался лицом к лицу с гитлеровским офицером, который уже поднял свой пистолет. Но выпад нашего бойца был быстрее, чем пуля обер-лейтенанта. Штык русской трехлинейки вошел в грудь фашиста прямо под Железным крестом.

Подразделения корпуса решительной атакой с ходу прорвались сквозь вражеские укрепления на перешейке. Более 20 000 вражеских солдат и офицеров были прижаты к морю и отрезаны от причалов и плавсредств. Корабли и авиация Черноморского флота не допустили фашистские суда к берегам Херсонеса. Гитлеровцы, видя бессмысленность дальнейшего сопротивления, сотнями, тысячами стали сдаваться в плен.

Надо сказать, что некоторые фашистские офицеры, и таких было немало, попытались даже прикидываться мертвыми. На что рассчитывали, трудно сказать. Но такое было. Когда наши наступающие подразделения удалялись, эти «убитые», крадучись, пробирались почему-то в сторону Балаклавы. Сходились в группы до 15–16 душ. Если на своем пути видели русского солдата, обходили его стороной. Однако не всегда это им удавалось.

Помню, что именно такая группа «мертвецов» вышла на писаря строевой части штаба 691-го стрелкового полка сержанта П. А. Стрюкова, который с двумя подводами, нагруженными документами, догонял своих. Немецкие офицеры сначала подняли руки, но тут же кто-то из них бросил гранату. Сержант не растерялся, на его телеге находился трофейный пулемет МГ-34, который Стрюков подобрал у бывшего Георгиевского монастыря. Наш писарь метнулся с ним на землю, залег и открыл огонь. Вся группа из 9 гитлеровцев была уничтожена.

К 10 часам Херсонес был полностью занят нашими войсками, остатки разгромленной группировки врага сложили оружие.

Уже смолкли последние выстрелы, когда с моря послышалось гудение моторов и над мысом показался немецкий самолет Ю-52. Полковник Миллер прилетел за командующим 5-м армейским корпусом генерал-лейтенантом Бёмэ и офицерами штаба. Но генерал и офицеры уже были в наших руках. Коротко допросив их, я сказал:

— Господин генерал! Мы знакомы с вами давно. Вы охотились за мной на Миусе и в предгорьях Кавказа, я бил вас на Кубани и в Крыму. Самолет, прилетевший за вами, останется у нас как трофей. Вы улетите на советском самолете, только не в Румынию, а в Москву. Там вам будет предоставлена возможность подумать о том, к чему привел вас и всю Германию фашизм, которому вы так усердно служили…

Да, генерал-лейтенанту Герману Бёмэ было о чем подумать. Солдаты его дивизии в свое время первыми вступили в Париж и под звуки оркестра прошли под Триумфальной аркой. Генерал Бёмэ вместе с Гитлером поставил свою подпись под актом капитуляции Франции. Получив из рук фюрера Золотой крест, он вышел из музейного вагона маршала Фоша, стоявшего в Компьенском лесу, победителем, с высоко поднятой головой. А здесь, на Херсонесе, оп выбрался из блиндажа, обросший щетиной, с низко опущенной головой.

— Везите его в штаб армии, — сказал я офицеру штаба корпуса. И под дулами советских автоматов Бёмэ пошагал мимо трупов своих солдат к машине…

Так закончилась 12 мая 1944 года битва за Крым. В горных долинах и широких степях Крымского полуострова потерпел крах еще один оперативно-стратегический план Гитлера. Потеря Крыма обнажила южный фланг фронта врага. Мы вернули советской авиации и нашим кораблям возможность контролировать вражеские коммуникации во всем западном бассейне Черного моря.

В ходе боев за освобождение Крыма было разгромлено 12 дивизии противника. 100 тысяч солдат и офицеров немецко-фашистской армии было взято в плен или уничтожено. В руках советских войск оказалась почти вся боевая техника врага. Кроме того, Черноморский флот во взаимодействии с авиацией потопил большое количество кораблей и транспортов противника с войсками и техникой. Это была выдающаяся победа Советских Вооруженных Сил. Немецко-фашистские полчища в 1941–1942 годах в течение 250 дней пытались овладеть Севастополем и вошли в него лишь тогда, когда защитники города оставили его по приказу Верховного Главнокомандования. В 1944 году советским войскам понадобилось всего 35 дней, чтобы взломать вражескую оборону, вернуть Родине Крым и освободить Севастополь.

Разгром гитлеровцев в Крыму означал ликвидацию последнего крупного плацдарма, с которого немецко-фашистские дивизии угрожали тылу советских войск. Резко изменилась стратегическая обстановка на Черноморском театре военных действий. Военно-Морской Флот получил прекрасную базу и смог занять более выгодные позиции для участия в боевых действиях Красной Армии на Балканах.

Высвободившиеся войска 4-го Украинского фронта были направлены на другие участки борьбы с немецко-фашистскими захватчиками. Полки и дивизии уходили из Крыма с почетными наименованиями Керченских, Сивашских, Феодосийских, Перекопских, Ялтинских, Симферопольских, Евпаторийских и Севастопольских. 126 воинов 4-го Украинского фронта были удостоены звания Героя Советского Союза, и я, скажу по правде, очень горжусь, что в это число вошло более трех десятков бойцов, командиров и политработников 16-го стрелкового корпуса. С ним мне приходилось расставаться. Я получил назначение на 3-й Белорусский фронт, который готовился к освобождению Белоруссии — к стратегической наступательной операции «Багратион».

Перед вылетом в Смоленск я заехал попрощаться с Севастополем. Он лежал в развалинах, но севастопольцы уже разбирали их. И в исхудавших лицах людей, переживших фашистскую неволю, горели улыбки. Яркие, как севастопольский май.

Они восстановят свой любимый город. И не забудут тех, кто освобождал его. Для потомков они оставят золотом написанные, но святой кровью обагренные заповедные стихотворные строки: