В огне передовых линий

Тамань

15 мая наступление войск Северо-Кавказского фронта было остановлено. Маршал Г. К. Жуков, проведя разбор закончившейся операции, после смены командующего фронтом (вместо И. И. Масленникова был назначен И. Е. Петров), убыл в Москву. Из армий ушли и многие части поддержки. В частности, наша 56-я армия осталась без одного гаубичного полка, без трех артиллерийских, двух истребительно-противотанковых, трех артполков ПВО, двух отдельных зенитно-артиллерийских дивизионов, одного отдельного танкового батальона и одного самоходно-артиллерийского полка.[35] Несколько позже из подчинения командарму были выведены еще три танковых полка и один отдельный танковый батальон.[36]

Такое ослабление наших сил, видимо, вызовет у читателя недоумение: как же так, войскам предстоит готовиться к прорыву Голубой линии, а танки и артиллерия уходят?

Признаться, мы, командиры дивизий, сначала тоже ничего не могли понять. Но в конце концов поняли все же правильно: наступление на Тамани пока не предвидится. Почему же не предвидится, объяснить мы не могли.

А объяснение было вот в чем.

Конец весны 1943 года. Под Орлом и Курском Гитлер наметил взять реванш за Сталинград и Кавказ. И там же Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии сосредоточивала такие силы, которые были способны не только выдержать удары танковых таранов противника, но и разрушить эти стальные кулаки, а затем перейти в решительное контрнаступление. Поэтому неудивительно, что представитель Ставки Маршал Советского Союза Г. К. Жуков остановил наступательные боевые действия Северо-Кавказского фронта: резервы, которые он привел сюда, на подступы к Голубой линии, теперь потребовались на курском и орловском направлениях.

Но если нельзя было вести наступление всеми оставшимися войсками Северо-Кавказского фронта, то наступательные боевые действия на отдельных участках мы вести были обязаны и должны. Ведь на Таманском полуострове держала оборону мощная группировка противника — 17-я гитлеровская армия, и эту группировку нужно было боями сковать так, чтобы командование вермахта не имело возможности взять отсюда ни одной дивизии, ни одной части на более важные участки советско-германского фронта.

…С 15 по 25 мая 1943 года 383-я стрелковая дивизия, выведенная с передовой в район восточнее Крымской, приводила себя в порядок, занималась боевой подготовкой. В ночь на 25 мая мы сменили на передовой 242-ю горнострелковую дивизию. 694-й полк занял участок, упиравшийся в северо-восточные скаты сильно укрепленной высоты 114,1, о которой я уже говорил. Правее его стал 691-й полк. 696-й стрелковый был поставлен во втором эшелоне, по западным скатам высоты с отметкой 60,2. Дивизионы 966-го артиллерийского и приданного нам 197-го горноминометного полков заняли огневые позиции на северной и северо-западной окраинах Крымской. Свой НП я приказал оборудовать рядом с наблюдательным пунктом командира 696-го стрелкового полка, на высоте 60,2. Здесь же располагался и мой противотанковый резерв — 28-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион.

Дивизия в составе 56-й армии перешла в наступление на другой день в 6 часов 30 минут утра после двадцатиминутной артподготовки. Нас поддерживали подошедшие ночью 257-й и 258-й танковые полки, в каждом из которых было по 10―12 машин английского производства. Задача состояла в том, чтобы, ˂…˃ усилия на правом фланге дивизионного боевого порядка, прорвать оборону врага в направлении хутора Самсоновский и в дальнейшем наступать в обход Молдаванского с севера.

К 7.00 уже обозначился некоторый успех. По проходам в проволочных заграждениях и минных полях наши подразделения сблизились с противником и завязали ближний бой за первую траншею его обороны. В дело вступили созданные в ротах штурмовые группы. При помощи танкистов они сначала блокировали дзоты, а затем уничтожали их гарнизоны. Продвигались хотя и медленно, но уверенно. Как и ожидалось, гитлеровцы несколько раз пытались контратаковать силою до двух пехотных батальонов с танками южную окраину Молдаванского в левый фланг 694-го стрелкового полка, но батальон прикрытия, усиленный батареей 45-миллиметровых противотанковых пушек, отбивал этот натиск.

Вскоре определенно обозначился успех 2-го батальона 691-го стрелкового полка, который наступал на правом фланге дивизии. Этому успеху, как потом выяснилось, во многом способствовал помощник командира взвода старшина Костюченко. Он первым ворвался во вторую траншею и гранатами уничтожил до десятка фашистов. В упор застрелив офицера, старшина заскочил в блиндаж. Здесь на него навалились сразу трое. В свалке Костюченко штыком прокололи руку. И все же победа осталась за ним. Двух гитлеровцев он убил, третьего взял в плен.

Наступающим подразделениям 691-го и 694-го стрелковых полков сильно мешали минные заграждения. Никогда до этого нам не приходилось встречаться со столь густыми «посевами» противопехотных мин. И вот тут-то отличились уже саперы. В памяти осталось, что особенно хорошо работал саперный взвод, действовавший на направлении атаки опять-таки 2-го батальона 691-го стрелкового полка. Этим взводом командовал награжденный уже двумя боевыми орденами младший лейтенант Лихачев. Так вот, только двое его подчиненных, красноармейцы Летучий и Детков, обезвредили за день около 200 мин. Тогда командирам дивизий уже было предоставлено право от имени Президиума Верховного Совета СССР награждать отличившихся в бою солдат, сержантов и офицеров, и вечером 26 мая я вручил Летучему орден Красной Звезды, а Деткову — медаль «За отвагу».

Во второй половине дня наше наступление замедлилось из-за массированного налета вражеских бомбардировщиков. И все-таки к исходу дня мы зацепились за южную окраину Самсоновского. Правым флангом 691-й стрелковый полк достиг моста в этом хуторе, а левым флангом — балки Мекерстук (один километр северо-западнее высоты 114,1). 694-й стрелковый полк, обойдя эту же высоту с севера, подошел к высоковольтной линии, что в полутора километрах от юго-западной окраины хутора Арнаутский. Имея в виду 27 мая атаковать Молдаванское, я приказал командиру 696-го полка тоже выдвигаться на южную окраину Самсоновского.

За день боя дивизией было уничтожено до 500 вражеских солдат и офицеров. 15 человек мы взяли в плен — из 228-го и 229-го пехотных полков 101-й егерской немецкой дивизии и из 96-го пехотного полка 19-й пехотной румынской дивизии. Успешно провели бой и наши соседи.

В 5 часов утра 31 мая немцы силой до полка пехоты с 10 танками атаковали в стык 694-го стрелкового полка с левым флангом 1-й Особой стрелковой дивизии НКВД. Эту атаку мы отбили с большими потерями для врага. В 11.00 такими же силами противник атаковал с южной окраины хутора Свобода правый фланг 691-го стрелкового полка. Туда был брошен взвод автоматчиков. Его повел командир роты старший лейтенант Т. М. Миц. Повел в свой последний бой.

Морской офицер, волей судьбы и войны заброшенный в пехоту, Тихон Максимович быстро овладел тактикой стрелковых подразделений и проявил незаурядные способности в управлении ротой на поле боя. Людей жалел, понапрасну под огонь их не подставлял, но в нужный момент мог пойти со своими автоматчиками под любой свинцовый ливень. Подчиненные любили моряка, начальство уважало. Я уже принял решение назначить Мица командиром батальона. Однако дать под его начало батальон не успел. Произошло прямое попадание снаряда в окоп.

В этих же боях мы потеряли и Дмитрия Ивановича Мельникова, к которому я питал особые чувства. Вместе с моим заместителем, от одного снаряда, погиб и командир 694-го стрелкового полка Михаил Васильевич Бондаренко. Похоронены наши боевые товарищи были в Краснодаре.

С 31 мая 383-я стрелковая дивизия ввязалась в изнурительные и кровопролитные бои. Она вгрызлась ˂…˃ много правда, в змеиное тело Голубой линии и ˂…˃ была для противника что бельмо на глазу. Гитлеровцы атаковали каждый день по нескольку раз, стремясь отбросить и нас, и наших соседей к Крымской, а может, и за Крымскую. Мы так же часто контратаковали, отбивая у врага иногда по 100―150 метров нашей советской земли.

13 июня нас по приказу командующего 56-й армией вывели в его резерв, и дивизия сосредоточилась в районе изгиб железной дороги Крымская — Тимашевская, хутор Красно-Зеленый. А 22 июня 1943 года меня назначили командиром 16-го стрелкового корпуса.

Управление корпуса прибыло из-под Новороссийска, то есть все офицеры были с хорошим боевым опытом. А скоро я убедился и в том, что опыт этот у большинства подкреплялся прочной теоретической подготовкой и всеми необходимыми на войне качествами характера.

Моим заместителем по политчасти стал полковник Порфирий Александрович Штахановский. Питерский рабочий, он служил еще в царской армии, в 1918 году вступил в партию и добровольцем ушел в Красную Армию, на фронт. Хотя образование у него было небольшое, эрудиции Штахановского можно было только позавидовать. Он хорошо разбирался в военном деле, в частности в тактике, был прекрасным оратором. Замполит быстро сходился с людьми, умел и слушать их, и говорить с ними. Когда мы встретились, у Порфирия Александровича уже было три ордена Красного Знамени (один из них — за гражданскую войну). Потом мне часто представлялись случаи убедиться, что он человек исключительной смелости.

Понравился мне и начальник штаба корпуса полковник Николай Кузьмич Закуренков. Хотя академического образования у него не было (Закуренков в 1932 году окончил Московскую пехотную школу имени ВЦИК), но по оперативно-тактическому кругозору офицер был выше иного «академика». Работал он очень старательно, хотя все время рвался в войска, на командную должность.

У начальника штаба подобрались отличные помощники. Особенно запомнился начальник оперативного отдела майор Тимофей Николаевич Дроздов, который годом раньше меня окончил академию имени М. В. Фрунзе. Начальником разведки был майор Михаил Степанович Егоров, сообразительный, смелый, почти никогда не подводивший командование корпуса. Говорю «почти», потому что однажды я из-за разведчика все-таки получил выговор от командарма за то, что никак мы не могли взять «языка». Но пишу об этом не в укор Егорову, а потому, что вспомнил вот Михаила Степановича, и приходится улыбаться после того как я получил взыскание, он все же приволок «языка» и был награжден орденом. «Такой уж курьез, — подытожил тогда Штахановский, — комкору — выговор, разведчику — боевая награда…»

Порадовало меня знакомство и с моим заместителем по строевой части полковником Иваном Федоровичем Иоскевичем, и с командующим артиллерией корпуса полковником Максимом Соломоновичем Киселевым. Оба оказались работящими и инициативными людьми.

Несколько вяловатым показался заместитель по тылу полковник интендантской службы Василий Филиппович Андриевский. Но впоследствии мне пришлось с удовлетворением убедиться, что наш тыловик просто был человеком необыкновенного спокойствия. Трудностей в материальном снабжении и тыловом обеспечении части и соединения корпуса при нем никогда не испытывали.

Теперь несколько слов о командирах дивизий, входивших в состав 16-го стрелкового корпуса. Первоначально мне подчинили 61, 317 и 383-ю стрелковые дивизии. 61-й командовал генерал-майор С. Н. Кузнецов. С Сергеем Николаевичем мы были знакомы очень близко (в последних боях не раз бывало, что наши с ним наблюдательные пункты располагались в какой-то полусотне шагов один от другого), и я знал комдива 61-й, можно сказать, как самого себя. Думает быстро, но основательно, решителен и тверд в управлении полками, заботливый командир. Интересно: Кузнецов был храбр, но бомбежки боялся. Такой вот парадокс. Однако его, этот страх, можно и понять, а значит, и извинить. Фронтовикам не надо объяснять, что почти каждый из нас чего-то боялся. Я сам, например, всегда тяжело переносил минометный обстрел. Авиация бомбит, артиллерия бьет, пулеметная стрельба — тут ничего, работаешь с привычкой. Но начнется минометный обстрел — не знаешь, куда деть себя, что называется, держишься на одном самолюбии…

Полковник Иван Федорович Ромащенко командир 317-й стрелковой дивизии, тоже был ˂…˃ человеком и хорошим бойцом. Отлично подготовленный в военном отношении, он к тому же обладал от природы цепким и пытливым умом. В анализе боевой обстановки Ромащенко умел добираться до самых мелких деталей, а уж добрался до чего-то — от его внимания такая «мелочь» никогда не ускользнет. Надежный комдив.

Ну, и 383-я стрелковая. Мне жалко было расставаться с ней, и я упросил А. А. Гречко и И. Е. Петрова, чтобы соединение включили в состав корпуса. Командиром 383-й был назначен полковник Вениамин Яковлевич Горбачев, которому военная судьба счастливо приготовила на будущее и генеральское звание, и Золотую Звезду Героя Советского Союза, и командование этой дивизией до самой победы над гитлеровской Германией.

К 27 июня 1943 года все три дивизии 16-го стрелкового корпуса сосредоточились в районе Абинская, Береговой, Верхне-Ставропольский и, находясь в армейском резерве, приступили к занятиям по боевой подготовке. Задача состояла в том, чтобы подготовить личный состав к прорыву сильно укрепленной обороны противника.

Мы хорошо понимали, что бои предстоят тяжелые, кровопролитные, что будут потери — от этого никуда не денешься. Но потери потерям рознь. И тут многое зависит от командиров, от их смекалки, умения рисковать расчетливо, почти наверняка. И среди всех командных кадров в этом отношении особо должна быть выделена фигура ротного. Он поднимает бойцов в атаку, он идет в одной с ними цепи, ему лучше, чем кому-либо, известно, что такое надежда людей на твои командирские способности, на твой командирский ум.

Нам хотелось как-то поднять значение командиров рот и батарей, показать им самим их роль в бою и их вклад в достижение любого боевого успеха. И вот родилась мысль собрать всех ротных, поговорить с ними по душам, рассказать, что ждем мы от них, как на них надеемся. Когда я доложил о своем намерении командарму, Андрей Антонович поддержал нашу идею и пообещал тоже участвовать в этом сборе. Вечером того же дня генерал Гречко позвонил сам:

— Насчет ротных я доложил Ивану Ефимовичу, он одобряет и просит собрать их где-то шестнадцатого-семнадцатого. Тоже приедет. Дело стоящее.

17 июля командиры всех разведывательных, стрелковых рот, батарей 16-го стрелкового корпуса собрались к 6 часам утра в лесу, что в 3–4 километрах северо-восточнее Крымской.

Вскоре подошли четыре «виллиса». Из первой машины вышел командующий фронтом, и я доложил ему о сборе командиров рот и батарей.

— Ну, что ж, — сказал, поздоровавшись, Иван Ефимович, — давайте сядем поплотнее да поговорим. Думаю, тебе, Константин Иванович, этот разговор и начинать.

Начал я, потом перед офицерами выступил генерал Гречко, потом мы все отвечали на вопросы ротных (а они разохотились, и вопросов оказалось много). Наконец взял слово генерал Петров.

— Все, что здесь говорилось о взаимодействии пехоты с артиллерией и танками, о непрерывности наблюдения и вообще разведки, о локтевой связи с соседом, — надо намотать на ус. У кого он есть, конечно. А у кого нет — зарубить на носу. Но я хочу вам сказать еще и вот о чем. Вы, ротные командиры, вместе с комбатами и командирами полков — костяк войск, на вас всегда самая большая надежда…

Офицеры слушали командующего затаив дыхание, и я видел по их глазам, как поднимается в душах гордость, как окрыляет людей бесхитростная речь Ивана Ефимовича Петрова во славу командира роты.

Он говорил почти час. Привел множество эпизодов, которые раскрывали боевую деятельность — удачную и неудачную — того или иного ротного, обрисовал задачи, стоявшие тогда перед войсками Северо-Кавказского фронта. После выступления командующего офицеры были построены, и генерал Петров вручил ордена.

— Старший лейтенант Миц! — Комфронта держал в руках орден Ленина.

Мы представляли Тихона Максимовича Мица к высшей награде Родины еще за отличие под Крымской, и вот пришел он, этот орден, а самого ротного уже нет в живых.

— Старший лейтенант Миц пал смертью храбрых, товарищ командующий! — доложил я.

Петров долго рассматривал ленинский барельеф на неврученной награде, а потом, передав ее своему адъютанту, сказал громко, обращаясь ко всем:

— Не каждому из нас суждено будет дойти до Берлина. Но имена тех, кто не дойдет, ˂…˃ жить в народной памяти. Герои не умирают!..

…А через несколько часов, в ночь на 18 июля 1943 года, части 16-го стрелкового корпуса начали марш к передовой. В его составе в это время были 317-я, 383-я стрелковые и 20-я горнострелковая дивизии. 61-я стрелковая на неделю раньше ушла под высоту с отметкой 114,1 и 16–17 июля вела наступление на этот сильно укрепленный опорный пункт противника.

Задача корпуса состояла в том, чтобы, построив боевой порядок в два эшелона (во втором — 20-я горнострелковая дивизия), с 6-м гвардейским, 61-м танковыми полками, 1542-м самоходно-артиллерийским, 1231-м гаубичным, 261-м минометным полками нанести удар по противнику левым флангом, прорвать его оборону в направлении Новый, Красный и к исходу дня выйти на рубеж реки Кудак. Справа, на большой населенный пункт Киевское, должна была наступать 395-я стрелковая дивизия, слева части 10-го гвардейского стрелкового корпуса. Нашим противником была 98-я пехотная дивизия немцев.

На подготовку наступления ушло два дня. С командирами полков и дивизий мы сумели довольно тщательно изучить местность. Передний край обороны гитлеровцев проходил по хребту высот, крайними из которых были: на нашем правом фланге — с отметкой 103,3, на левом — с отметкой 95,0. Основные усилия мы сосредоточивали на левом фланге. Чтобы 383-й стрелковой выйти к юго-западной окраине хутора Новый, необходимо было сначала во что бы то ни стало овладеть высотой 95,0. И я усилил дивизию 6-м гвардейским танковым и 1542-м самоходно-артиллерийским полками.

В ночь на 20 июля саперы 684-го отдельного саперного батальона на участке 383-й дивизии сделали 12 проходов в минных полях и проволочных заграждениях противника, после чего 6-я рота правофлангового 694-го стрелкового полка, усиленная саперным и разведывательным взводами, повела силовую разведку в направлении хутора Новый. В результате этой разведки мы вскрыли значительную часть огневой системы гитлеровцев. Выяснилось, что в ее основе — косоприцельные и фланговые огни. Ясно было, что нашему наступлению будет сильно препятствовать артиллерийско-минометный и пулеметный огонь с высоты 103,3, которая занимала господствующее положение. Надо было что-то придумывать.

— Прикройся от этой высоты дымовой завесой, — сразу же решил представитель Ставки Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, который прибыл на мой наблюдательный пункт и которому я докладывал свои соображения. — Вызови авиацию, они поставят дымы, а ты в это время атакуй. Ну а сейчас поехали, посмотрим, как твое войско живет.

Противник с высоты своих позиций кое-где неплохо наблюдал наши коммуникации и, разумеется, не пропускал ни одной машины, чтобы не обстрелять ее из орудий или минометов. Шофер моего «виллиса» ездить уже приспособился, поэтому я предложил маршалу ехать на моей машине.

— Ну да, твой водитель-то, наверное, лихач, а я лихачей не терплю. Поедем на моей.

Ехали медленно, в нескольких местах немцы обстреляли нас из минометов, но ни Тимошенко, ни его водитель как будто и не замечали этого. И все-таки перед одним бугорком я настоял, чтобы через него перескакивали на максимально возможной скорости. Иначе накроют.

— Давай, — сказал маршал шоферу. — Раз хозяин требует, надо подчиниться…

На опушке небольшой дубравы располагался офицерский наблюдательный пост 317-й стрелковой дивизии. В кроне высокого дерева соорудили небольшой помост, получилась удобная площадка, с которой открывался хороший обзор боевых порядков противника. Семену Константиновичу очень понравился этот НП.

— В гражданскую часто такие засидки применяли. Ну-ка, давай посмотрим, что оттуда видать.

— Может, не стоит, товарищ маршал? Опасно.

— А ты сам уже залезал туда?

— Залезал.

— Тогда чего же меня остерегаешь?..

Эти несколько часов, пока я с маршалом ездил, потрачены были с большой пользой. Лишний раз прикинули, где усилить артиллерийскую поддержку атаки, окончательно наметилась организация взаимодействия. Да и с людьми поговорить перед боем не мешает. Ты их подбодришь, а они тебя.

Настрой у личного состава был самый боевой. Отчетливо представляя, как трудно будет завтра в атаке, многие бойцы, младшие командиры и офицеры-комсомольцы хотели идти на штурм вражеских позиций коммунистами и подавали заявления о приеме их в партию. Только в одном 379-м горнострелковом полку 20-й горнострелковой дивизии таких заявлений насчитывалось уже более 50.

…Артиллерийская подготовка началась в 7 часов утра и продолжалась 80 минут. В 8 часов 20 минут поднялась пехота. Практические учения в районе Абинской выработали неплохую сноровку, и стрелковые цепи уверенно шли за огневым валом. Если бы атака была поддержана авиацией, было бы совсем хорошо. Но авиация, к сожалению, в полосе корпуса не действовала. Только два самолета поставили в районе высоты 103,3 дымовую завесу. Однако дымовые бомбы упали с некоторым перелетом, да и ветер дул восточный, и стена дыма почти не мешала противнику вести сильный косоприцельный и фланговый артиллерийско-минометный и пулеметный огонь с этой высоты.

Обнаружилась плотная насыщенность вражеской обороны противотанковыми орудиями. На поле боя уже горели три или четыре наших танка. Опять танкисты замешкались, чувствовалось, что в их действиях уже нет той решительности, которая требовалась при атаке сильно укрепленных позиций гитлеровцев.

И все-таки наступающие полки достигли первой траншеи противника. На левом фланге 317-й стрелковой дивизии, прямо напротив юго-восточной окраины Нового, хорошо руководил боем командир 2-го батальона 561-го стрелкового полка капитан Борисенко. Роты этого батальона, продвигаясь за разрывами снарядов, первыми ворвались в расположение фашистов. Особенно дерзко действовала 6-я рота под командованием старшего лейтенанта Баширова. Сам ротный с небольшой группой бойцов вступил в схватку с 17 гитлеровцами. Лично он уничтожил четырех фашистов, трое были взяты в плен. Примером мужества и отваги воодушевлял людей и заместитель Борисенко по политчасти капитан Юхно. И когда политработник упал, сраженный вражеской пулей, бойцов охватила такая ярость, что противник не выдержал и начал бегство во вторую траншею. Но наши бойцы, мстя за гибель Юхно, никому из гитлеровцев уйти не дали.

Несмотря на недостаточную решительность действий 6-го гвардейского танкового полка (замечу, что в нем насчитывалось лишь 10 машин — английских «валентайнов»), 694-му и 691-му стрелковым полкам 383-й дивизии тоже удалось ворваться в первую траншею на восточных и северо-восточных скатах высоты с отметкой 95,0. Здесь завязалась жестокая рукопашная схватка…

После первого дня боя мы подсчитали, что огнем артиллерии корпуса уничтожены одна батарея 105-миллиметровых пушек и двенадцать тяжелых пулеметов. Очевидно, это очень мало. Почему же у наших артиллеристов были такие невысокие результаты стрельбы? Причина одна: снова были плохо разведаны цели.

От косоприцельных и фланговых пулеметных огней, минометов и артиллерии противника наша пехота несла немалые потери. К тому же противник часто и мощно контратаковал при поддержке бомбардировочной авиации. Особенно сильно наседал он с направления Киевского на правый фланг 317-й дивизии, где наступал 761-й стрелковый полк. Здесь несколько раз пришлось отбивать натиск полутора-двух батальонов автоматчиков противника.

В один из моментов их напор оказался настолько сильным, что создалось критическое положение. Правофланговые подразделения 761-го стрелкового полка начали отходить. Со своего ΗП я немедленно выехал на правый фланг. Где-то на полдороге на нашу машину набросились три «юнкерса». Мы выскочили из «виллиса». Едва я успел прыгнуть в воронку, как страшной силы удар бросил мне на спину огромную массу вздыбленной близким взрывом земли. Я стал задыхаться.

Спас меня мой адъютант старший лейтенант Виктор Ананьев. Пока я отходил от контузии, пока пешком (машину разнесло вдребезги) добирался до командира 317-й стрелковой дивизии, комдив полковник И. Ф. Ромащенко уже принял меры для ликвидации угрозы правому флангу.

К 17 часам стало ясно, что больше продвинуться мы не сможем. Свое соображение я доложил командарму. Он разрешил остановить наступление, и мы принялись закрепляться на достигнутом рубеже. Надо было снова готовить штурм. На мою просьбу об авиационной поддержке наступления А. А. Гречко ответил категорическим отказом: авиации нет. В виду имелись, конечно, бомбардировщики и штурмовики, потому что истребителей наших в воздухе было много. Над Голубой линией шло жесточайшее воздушное сражение за завоевание господства в небе Тамани…

Период с 23 июля но 14 августа 1943 года характеризовался прежде всего боями, которые мы вели силами батальона или полка в целях улучшения своих позиций. Это время памятно еще и тем, что очень многие перенесли здесь малярию. Поймы рек и речушек на Таманском полуострове — это заросли камыша, болотца, сильно увлажненные луговины. Другими словами — всем известные кубанские плавни. Для комарья здесь раздолье. До войны с комарами вели борьбу, уничтожали их, о малярии не было и разговоров. Теперь же, когда гитлеровцы еще удерживали Тамань, насекомые расплодились в бесчисленном множестве. Естественно, много было и малярийных.

Страшная болезнь! В небе солнце, жара до 35 градусов, а человека трясет, как в лютый мороз. Немного отпустит и — снова. Бойцы в траншеях лежали вповалку, глохли от больших доз акрихина. Бывало, что из строя на время выходило до половины личного состава роты.

А из боевого опыта в этот период интересен, пожалуй, один разведпоиск, о котором стоит рассказать.

Как-то в начале августа мне позвонил генерал-лейтенант А. А. Гречко.

— Ты долго, Провалыч, думаешь без «языка» воевать? — спрашивает.

— Пытаюсь достать, пока ничего не получается, товарищ командующий.

А взять пленного было действительно очень трудно. Противник сидел бдительно, беспечности никакой не допускал, и многие разведгруппы, неся потери, возвращались из поиска с пустыми руками.

— Ну вот что. Неделя сроку, а «язык» чтобы был.

Надо искать способ… А что, если выскочить ночью на танке к первой траншее противника, схватить там гитлеровца и быстро назад?

Пять ночей у нас на переднем крае ревели двигателями два трактора — пусть немец попривыкнет к их шуму… На шестую ночь десант из восьми разведчиков 383-й стрелковой на танке лейтенанта Олейника прорвался к переднему краю врага, огнем из автомата уничтожил до полутора десятков фашистов, а двоих спеленал и на броне «валентайна» помчал в свое расположение. Правда, противник быстро сообразил, что к чему, и, осветив наш танк ракетами, открыл по десанту пулеметный огонь. Два разведчика были ранены, один пленный — убит. Но одного «языка» привезли живехонького.

В течение этого же периода, то есть до 14 августа 1943 года, в 16-м стрелковом корпусе проводилось несколько перегруппировок, в результате которых менялся его состав и полоса боевых действий. Ушла из корпуса 20-я горнострелковая дивизия, вернулась 61-я стрелковая. Ушла 317-я, дали 339-ю, которой по-прежнему командовал «спешившийся конник», как называл себя полковник Т. С. Кулаков. Все это надо знать читателю для того, чтобы понять, почему к 14 августа 16-й стрелковый корпус оказался значительно южнее того места в боевом порядке 56-й армии, какое он занял 22 июля.

Но отчего 14 августа — это вроде бы какая-то веха? Дело в том, что именно в этот день мы получили приказ командующего 56-й армией на совершенствование обороны. Этим приказом командарм обязывал нас к 20 августа иметь три сплошные траншеи полного профиля, оборудовать огневые позиции артиллерии и пулеметные гнезда, соединить траншеи ходами сообщения, поставить проволочные заграждения и создать минные поля. Иначе говоря, работы — прорва.

Мы считали и так и этак, но выходило одно и то же — в срок не уложимся. Тогда приняли решение бросить на работы половину личного состава тыловых подразделений и служб, половину связистов, все оркестры и ансамбли. В каждой роте провели партийные и комсомольские собрания, проинструктировали боевой актив.

Работы начались 15 августа вечером, в половине девятого, окончены были в 4 часа 30 минут утра. Такого же распорядка мы придерживались и в последующие дни. К утру 20 августа оборона наша была готова на 90 процентов. И в первом эшелоне, и во втором — по западной окраине станицы Крымской. Оставалось создать лишь отсечную позицию на рубеже высот с отметками 120,6 и 126,2.

У читателя неизбежно возникнет недоумение: а какие такие резоны заставили 56-ю армию перейти к обороне? Разве Тамань уже не ждала своего избавления из-под фашистского ярма? Тут следует вспомнить, что еще 5 августа в Москве прогремел первый в истории Великой Отечественной войны салют — в ознаменование нашей победы на Курской дуге, в честь освобождения от немецко-фашистских оккупантов Орла и Белгорода. Наши войска начали мощное контрнаступление на орловском и белгородско-харьковском направлениях. Советские Вооруженные Силы сорвали планы врага в районе Курского выступа и разгромили до 30 вражеских дивизий. Инициатива в ведении войны окончательно перешла к советскому Верховному Главнокомандованию. Соотношение сил на советско-германском фронте еще больше изменилось в нашу пользу, создались предпосылки для общего наступления от Великих Лук до Новороссийска.

В этих условиях переход 9-й и 56-й армий к обороне свидетельствовал отнюдь не о том, что освобождение Таманского полуострова откладывается на неопределенное время. Наоборот, приказ перейти к обороне означал, что настало время для подготовки решительного наступления наших войск в целях ликвидации таманского плацдарма врага.

Ставка Верховного Главнокомандования решила нанести сначала внезапные удары по новороссийской группировке противника с суши и с моря силами 18-й армии Северо-Кавказского фронта и Черноморского флота. Овладение Новороссийском с последующим наступлением войск 18-й армии вдоль Черноморского побережья давало возможность поставить под удар всю таманскую группировку гитлеровских сил. Вот тогда-то, как только обозначится успех на новороссийском направлении, и должны были перейти в наступление 9-я и 56-я армии того же Северо-Кавказского фронта. Операция эта готовилась тщательно.

Ранним утром 10 сентября 1943 года после сильной авиационно-артиллерийской подготовки в Новороссийский порт ворвались торпедные катера и атаковали огневые точки врага, расположенные на причалах и берегу. Вслед за этим в Цемесской бухте высадились три десантных отряда и сразу же приступили к расширению захваченных плацдармов. Одновременно перешли в наступление войска 18-й армии восточнее города и герои-малоземельцы с плацдарма на Мысхако.

Гитлеровское командование, понимая, что потеря Новороссийска неизбежно приведет к катастрофе всю 17-ю армию, оборонявшуюся на Таманском полуострове, прилагало огромные усилия, чтобы удержать город. Однако в ходе трехдневных ожесточенных боев оборона гитлеровцев восточнее Новороссийска была сломлена и войска 18-й армии устремились в направлении Неберджаевского перевала…

Боевой приказ на наступление я отдал еще 6 сентября. Им предусматривалось, что 16-й стрелковый корпус с 51-м танковым, 123-м минометным, 1231-м гаубичным и 34-м истребительно-противотанковым полками наносит главный удар в направлении населенных пунктов Молдаванское и Русское с задачей овладеть ими. В дальнейшем соединения корпуса должны были преследовать противника в общем направлении на станицы Гладковская и Гастагаевская, а частью сил действовать на Джигинское. Нам предстояло занять переправы через реку Старая Кубань и после этого главными силами повернуть на Суворовско-Черкесский аул, Благовещенское, чтобы отрезать пути отхода анапской группировке немецко-фашистских войск.

В связи с тем, что 10 сентября участок полосы Подгорный, Свобода мы передали 32-й гвардейской стрелковой дивизии 11-го гвардейского стрелкового корпуса, я в тот же день своим боевым распоряжением уточнил боевой приказ на наступление. 383-я стрелковая дивизия, которая действовала на правом фланге, должна была, продвигаясь в направлении Молдаванского и Русского, прорвать оборону противника на участке Свобода, южные скаты высоты 114,1, овладеть обоими населенными пунктами, а с выходом на реку Кудак наступать на северные окраины Даманского, Гладковской и Гастагаевской. 339-я стрелковая дивизия, приближаясь к высоте 193,3, выходила на западный берег реки Гечепсин, а после достижения реки Кудак продолжала наступать в направлении Красный Псебепс, Шумайка, юго-восточная окраина Гастагаевской.

Мы готовились к тому, что после освобождения Новороссийска отход врага с Голубой линии будет в какой-то мере поспешным. Гитлеровцы хорошо моторизованы и смогут в случае необходимости свободно отрываться от нашего преследования. Родилась идея подвижных передовых отрядов. Сначала мы их создали в каждом дивизии — собрали какие ни есть автомобили и посадили на них по стрелковому батальону, усиленному артиллерией, минометами и саперами. Но затем я приказал оба подвижных отряда объединить в один, корпусной. Его командиром был назначен заместитель командира 383-й стрелковой дивизии полковник М. В. Евстигнеев. Кроме того, имелось в виду, что после прохода передового отряда корпуса через боевые порядки 383-й стрелковой дивизии мы усилим его еще и 51-м танковым полком. И наконец, в каждом полку создали подвижные группы автоматчиков для выброски их на пути отхода гитлеровцев.

Несколько слов о противнике. На 11-километровом фронте перед 16-м стрелковым корпусом оборонялись части 79, 98, 125-й пехотных и 97-й егерской дивизий немцев, а также 91-й штрафной батальон, 525-й дивизион штурмовых орудий и противотанковый дивизион резерва главного командования вермахта. У нас было четырехкратное превосходство в противотанковых ружьях, двойное — в минометах и станковых пулеметах, в среднем в 1,5 раза мы превосходили противника по числу орудий, ручных пулеметов и автоматов. Успех обеспечен…

С 10 сентября мы не давали врагу покоя ни днем ни ночью. Если 383-я стрелковая дивизия проводит ночной поиск, то 339-я в это же время ведет разведку боем или наоборот. Каждый день у нас был «язык». Мы все ждали, когда же очередной пленный скажет нам, что получен приказ на отход с Голубой линии. Очень важно было не упустить этот момент.

14 сентября, когда войска 18-й армии устремились к Неберджаевскому перевалу, 56-я после 40-минутной артподготовки перешла в общее наступление. Все орудия калибра 45 и 76 мм поставлены в боевые порядки пехоты. Снарядов достаточно, и мы непрестанно долбим ими оборону гитлеровцев. Уничтожили дзот — беремся за следующий. Этим же заняты и блокировочные группы.

Противник злобно огрызается, контратакует, но эти контратаки наши части отбивают с большими потерями для врага.

Бьем день, ночь, еще день.

Звонит А. А. Гречко:

— Ну как?

— Сейчас ввожу в бой полки второго эшелона. Сегодня прорвем, товарищ командующий!

— Твоими бы устами да мед пить…

Чтобы не дать врагу ни минуты передышки, в час ночи 16 сентября мы бросаем в бой 696-й полк 383-й стрелковой (командир полка подполковник И. В. Сосин) и 1135-й полк 339-й дивизии (командир полка подполковник И. И. Сцепуро). Они должны прорвать оборону противника.

И вот оно, ожидаемое донесение! Сосин докладывает, что немцы отходят. Тут же — доклад Сцепуро. Немедленно — распоряжение командирам дивизий: преследовать врага и не слезать у него с плеч.

В половине четвертого утра 691-й стрелковый под командованием подполковника А. К. Руцинского врывается на высоту 114,1.

5.30. 696-й полк ведет бой на северо-западной окраине Молдаванского. Одновременно к западной окраине уже подходит 691-й полк, на южной дерутся роты 1135-го.

11.00. Сосин и Руцинский со своими людьми уже на северо-западной и западной окраинах Русского. 13.30. На подступах к Долгождановскому Сцепуро овладевает сильно укрепленной высотой 193,3.

Враг сопротивляется с отчаянием обреченного. Но ничем уже не остановишь порыва наших богатырей. На левом фланге корпуса, где наступает 1133-й стрелковый полк 339-й дивизии (командир полка подполковник И. Г. Заяц), первой в траншею врага у населенного пункта Ленинское ворвалась 6-я рота под командованием старшего лейтенанта Силиненко. Отделение старшего сержанта Ибращева уничтожило там в ближнем бою около 25 фашистов и тяжелый пулемет в дзоте.

У высоты 193,3 2-й батальон 1135-го стрелкового полка (комбат капитан Н. С. Крупка) был контратакован двумя ротами немецкой пехоты с тремя танками. Контратака успешно отражена. Два танка сожжены огнем сорокапятки, расчетом которой командовал сержант Н. В. Прокопенко.

3-й дивизион 900-го артполка 339-й дивизии под командованием капитана И. С. Демченко в упор расстрелял колонну отступавших гитлеровцев, подбив при этом два самоходных штурмовых орудия. Вместе с 3-м батальоном 1135-го полка (комбат майор М. С. Саух) артиллеристы уничтожили до сотни фашистов. Особенно отличилась при этом батарея капитана И. К. Дворкина.

Столь же стремительно продвигались и наши соседи справа — 32-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием Героя Советского Союза полковника Г. Т. Василенко, слева — 242-я горнострелковая дивизия полковника В. Б. Лисинова. Но наибольший успех имели в своей полосе все-таки 383-я и 339-я стрелковые, и потому командующий 56-й армией к исходу 16 сентября усилил корпус 63-й танковой бригадой полковника Μ. М. Дергачева. 51-й танковый полк я перенацелил на наступление в полосе 339-й, а 63-ю танковую бригаду — в полосе 383-й. К этому времени мы уже овладели хуторами Прохладный, Трудовой, высотой с отметкой 241,2.

Вечером 16 сентября в соединениях был принят по радио приказ Верховного Главнокомандующего об освобождении Новороссийска. Ликованию нашему не было предела. Это сообщение еще больше воодушевило людей на мужество и отвагу в бою.

Боевые действия, особенно на левом фланге, вступали в горно-лесистую местность. Противнику удалось здесь организовать устойчивый рубеж сопротивления. С боем мы пробивались через каждое дефиле, много времени и сил уходило на обходы ключевых высот. К исходу дня части корпуса вышли на рубеж реки Псиф.

Гитлер издал специальный приказ об отходе своих войск с Тамани, который требовал, чтобы «все сооружения, жилые здания, дороги, постройки, плотины и пр., что противник может использовать в своих интересах, должны быть разрушены на длительное время… К мероприятиям по разрушениям относится также установка в широких масштабах мин, в дом числе замедленного действия».[37]

Немецко-фашистские варвары, несмотря на явный недостаток времени, очень точно выполняли этот приказ. Многие населенные пункты, освобожденные в ходе нашего наступления, были полностью разрушены оккупантами, а перед этим разграблены мародерами «великой армии». Все, что враг не успел разрушить, он минировал, причем часто это было сделано настолько хитроумно, что нашим, в общем-то, опытным саперам не всегда удавалось разгадать каверзы фашистов. На рассвете 18 сентября у меня выдалось время, чтобы вздремнуть немного — минут сорок, от силы час. Я устроился в просторном немецком блиндаже, из которого уже вытащили семь обезвреженных подрывных зарядов. Казалось, ощупали каждый квадратный сантиметр — ничего больше не нашли. Мне отдохнуть удалось. Но когда четыре часа спустя этот же блиндаж занял мой заместитель по тылу полковник Василий Филиппович Андриевский, часовой механизм необнаруженного фугаса сделал свое черное дело…

В хуторах и станицах было пустынно. Всех работоспособных гитлеровцы угоняли с собой, а тех, кто был, по их понятиям, коммунистом, безжалостно уничтожали. Нам стал известен такой, например, факт. В поселке колхоза имени Тельмана фашисты арестовали около 80 человек. Целые сутки продержав их в здании, где когда-то был магазин, утром раздели всех догола и на большой серой машине с металлическим, наглухо закрытым кузовом-фургоном двумя рейсами вывезли в неизвестное место.

Еще в июле, когда части 16-го корпуса готовились к боям, нам стало известно о массовом уничтожении жителей Кубани с помощью специальных машин, в которых людей душили выхлопными газами. «Душегубки» — так назвали эти машины.

Мы посылали тогда в Краснодар группу офицеров-политработников, чтобы они повидали все собственными глазами, а потом рассказали об этих страшных массовых казнях личному составу… И вот снова мы столкнулись со зловещими призраками фашистов-душегубов, которые уничтожили 80 советских граждан (среди них и грудных детей) только за то, что они жили в поселке, носившем имя немецкого коммуниста Эрнста Тельмана, и были в представлении гитлеровцев «ярыми, неисправимыми большевиками».

Души наших бойцов, командиров и политработников, видевших многочисленные следы кровавых преступлений фашизма на таманской земле, закипипали еще большей ненавистью к заклятому врагу. Люди, объятые этим чувством, шли на врага с презрением к смерти. И конечно, погибали. Но, погибая, как эстафету, передавали боевым своим товарищам и всю ненависть к захватчикам, и священное право мести.

Первыми в атаку поднимались коммунисты. И не случайно именно среди них были очень большие потери. Только за два дня боев в 339-й стрелковой дивизии, например, выбыло из строя 52 члена партии. Но политотдел дивизии под руководством полковника Н. А. Бойко, человека с комиссарским сердцем, организовал дело так, что не распалась ни одна из ротных и батальонных парторганизаций. Вместо погибших и раненых коммунистов вперед выходили молодые большевики, только что получившие в политотделе партийный билет или кандидатскую карточку.

Стоит перед глазами белое как посконное полотно лицо командира 1133-го полка. Полковник Иван Григорьевич Заяц, добрая и храбрая душа, лежит на носилках и вовсю корит себя.

— Виноват, товарищ генерал, — тихо от слабости говорит он, почти шепчет. — Да кабы знать…

По щекам офицера скатываются две слезы, и он опускает веки. Не от боли слезы, не от страданий и не оттого, что ему уже не вернуться на фронт — а оттого, что вот так, в самый разгар наступления оставляет свой полк. Обидно.

Почти одновременно ранен и командир 1137-го майор И. Н. Полевик. Звонит Гречко. Не кричит, кричать он не любит и не умеет, но голос жесткий:

— Кулакову теперь только Сцепуру осталось потерять. Будет он своими командирами полков управлять или не будет!

Прав, конечно, командарм. И я скажу командиру 339-й стрелковой, чтобы он все-таки не допускал лишних жертв. Однако как тут сдержишь людей!..

Но вернемся непосредственно к боевым действиям. 18 сентября рано утром передовой отряд корпуса ворвался на северо-восточную окраину станицы Гладковской. Через час к южной ее части подошел 1133-й полк 339-й стрелковой, и сходящейся атакой они быстро выбили противника из населенного пункта. Однако после Гладковской, упершись в новый промежуточный рубеж обороны врага, ключевым пунктом которого был хутор Согласие, части корпуса остановились.

Проведя некоторую перегруппировку, пополнив немного поредевшие полки (каждый получил по 75―80 человек пополнения), в ночь на 21 сентября штурмовые батальоны 339-й и 383-й дивизий овладели поселком Согласие, и части корпуса вновь перешли в наступление. К исходу дня, освободив хутора Аккерманку, Школьный, Новопокровский (во взаимодействии с 32-й гвардейской стрелковой дивизией 11-го гвардейского стрелкового корпуса), мы подошли к следующему заранее подготовленному рубежу обороны врага, проходившему по высотам с отметками 244,5, 258,8, 195,0 и через хутор Красный Восток.

Здесь нас гитлеровцы снова задержали. 383-я стрелковая с 63-й танковой бригадой штурмовали высоту 258,8, а 339-я — 195,0. Когда эти опорные пункты были взяты, мы безостановочно продолжили наступление до рубежа реки Старая Кубань, на который вышли 26 сентября. Наиболее сильные бои 383-я стрелковая дивизия вела за высоту 135,7, поселки колхозов «Третий решающий» и «Агротехник», хутор Джигинский. 339-я дивизия, взаимодействуя с нашим левым соседом — 242-й горнострелковой, взяла большую станцию Гастагаевскую. Здесь хорошо проявил себя начальник артиллерии 1133-го стрелкового полка майор М. В. Ястремский. Когда противник, отходивший из станицы, вознамерился закрепиться на высотах северо-западнее Гастагаевской, начарт приказал поднять несколько орудий по горным тропам на вершину одной из высот и руководил огнем, который открыли оттуда батарейцы по большой колонне пехоты с танками. В течение получаса она была полностью разгромлена… Всю ночь в узком дефиле горели машины, раздавались взрывы.

На рубеже реки Старая Кубань противник укрепился сильнее всего. Мы не смогли с ходу преодолеть ее и вынуждены были остановиться, чтобы подготовить прорыв. Здесь отдельно нужно сказать о работе штаба корпуса, который, как я уже писал, возглавлял полковник Николай Кузьмич Закуренков. Еще до прорыва Голубой линии я убедился в высокой работоспособности этого человека, но в ходе наступления он порадовал еще и энергичной настойчивостью в проведении в жизнь боевых приказов и распоряжений. Закуренков отлично организовал связь. Я в любой момент мог соединиться с командирами полков я при крайней необходимости даже с командирами батальонов. В штакоре вырабатывались хорошие предложения, четко собиралась информация о положении наших частей и войск противника.

И вот теперь, когда нужно было подготовиться к продолжению наступления, штаб корпуса активно включился в планирование боя. Ключ к оборонительному рубежу врага находился на правом фланге полосы наступления 16-го стрелкового корпуса. Это — хутор Белого, прикрытый с востока довольно высокой насыпью железной дороги и развалинами старинного казачьего укрепления. Первоначальная задача заключалась в том, чтобы как можно полнее вскрыть огневую систему обороны противника. Чтобы ее решить, обе дивизии две ночи подряд — на 27 и 28 сентября — проводили двумя усиленными батальонами разведку боем. В ночь на 29 сентября действовало уже по одному полку от каждого соединения — 694-й в направлении хутора Белого, 1137-й в направлении хутора Старотитаровский. Перед началом атаки провели 5-минутный артналет по первой траншее гитлеровцев. На столь короткую артподготовку пошли сознательно: не успеют фашисты схорониться в блиндажах, а наши уже поднимутся. Пока немцы разберутся, можно подойти к переднему краю их обороны.

Успеха в эту ночь оба полка не имели, но стало ясно, что, если в наступление перейдет весь корпус, фашисты не удержатся.

И они не удержались. После 30-минутной артподготовки 16-й корпус в полночь 1 октября прорвал фронт обороны противника на участке 383-й стрелковой дивизии. 691-й полк подполковника А. К. Руцинского в тесном взаимодействии с 82-м гвардейским стрелковым полком нашего правого соседа — 32-й гвардейской стрелковой дивизии зацепился за юго-восточную окраину хутора, а к 2 часам ночи эти два полка уже очистили от врага населенный пункт.

На рубеже реки Старая Кубань мы сформировали новый подвижный отряд корпуса теперь уже под командованием заместителя командира 339-й дивизии подполковника С. Н. Барахтанова. От этой дивизии в отряд вошло 85 автоматчиков, 4 расчета станковых пулеметов на семи автомашинах. От 383-й стрелковой было выделено 100 автоматчиков и тоже 7 автомобилей. Отряд получил радиостанцию.

Как только мы овладели хутором Белого, я ввел в прорыв отряд Барахтанова, и тот устремился к станице Вышестеблиевской, с ходу овладел опорными пунктами 98-й пехотной дивизии врага на высотах с отметками 25,6, 57,3 и в районе могильника Макатра завязал бой за нефтебазу перед курганами Шаповалки. К 8 часам утра сюда подошли основные силы корпуса. Впереди лежала Вышестеблиевская.

Было тихое солнечное утро. Запомнилось, как прямо по виноградникам катили на руках свои сорокапятки артиллеристы 28-го отдельного противотанкового дивизиона. С колес, со стволов ручьями стекал виноградный сок. Гроздья перезрели и лопались от одного прикосновения. Над нашими позициями плыл терпкий аромат молодого вина.

Но уже через полчаса эти солнцем напоенные запахи были забиты стойким запахом сгоревшего пороха и взрывчатки. Начался бой за станицу.

К исходу 4 октября корпус, освободив населенные пункты Вышестеблиевская, Трактовый, Бражников, Приморский, вышел на берег Таманского залива. 5 октября разгорелись сильные бои за поселок и пристань Сенную, которые вела 339-я стрелковая дивизия. 383-я наступала правее, в направлении высоты с отметкой 63,8. С этого рубежа, где гитлеровцы массированно применили огнеметы, мы их сбили только к вечеру 7 октября. На другой день 383-я стрелковая овладела станицей Фонталовской, а 339-я — Запорожской. Утром 9 октября части 16-го стрелкового корпуса, с боем освободив населенные пункты Батарейку и Кордон, вышли к Керченскому проливу. Войска 56-й армии полностью очистили Таманский полуостров от немецко-фашистских захватчиков.

В этот же вечер столица нашей Родины Москва двадцатью артиллерийскими залпами из 224 орудий салютовала освободителям Тамани. Успехи воинов 16-го корпуса в боях были достойно отмечены Верховным Главнокомандованием. Среди соединений, которым присваивались почетные наименования Таманских, была и ˂…˃ стрелковая дивизия. 383-я стрелковая стала Краснознаменной.