В огне передовых линий

Боевое крещение

Был конец сентября сорок первого года. Враг уже стоял у стен Ленинграда. После двухмесячного Смоленского сражения наши войска отошли к Ярцеву, Ельне, Брянску. А 383-я стрелковая дивизия продолжала заниматься боевой и политической подготовкой. По четырнадцать — шестнадцать часов в сутки. Уставали люди, конечно, сильно, недосыпали. Но как бы там ни было, а воевать они учились с той же добросовестностью, с какой еще недавно рубили в забоях уголь.

Сейчас, около четырех десятков лет спустя, некоторые авторы, рассказывая о подготовке 383-й стрелковой дивизии к боевым действиям и о самих боевых действиях, подчеркивают, что высокосознательное отношение бойцов к занятиям и последующие ратные успехи соединения объясняются очень просто: донбасским происхождением дивизии. Однако в это понятие почему-то вкладывается больше географического, «местнопатриотического», что ли, смысла и меньше — социального. А надобно бы делать наоборот. Главное состояло в том, что большинство пришедших в дивизию людей были рабочие люди социалистического общества. Для них взаимопомощь, взаимовыручка — нормы обыденного поведения. Такие качества человеческого характера в бою — неизмеримая ценность. Вот почему, заглядывая тогда в будущее, не в далекое, а в то, которое уже надвинулось на нас и приблизило первый бой, мы надеялись, что шахтерская рабочая спайка поможет нам выстоять в любой схватке с любым противником.

Мы отчетливо представляли значение Донецкого бассейна. Разве могла гитлеровская Германия, реализация захватнических планов которой требовала огромного количества металла и топлива, не мечтать о захвате этого мощного угольно-металлургического района? Донбасс для Гитлера по логике войны был одной из главных стратегических целей. Поэтому все могло случиться.

А что все? Что немцы вот-вот ударят на Сталино?.. Я не имел права сказать этого ни себе, ни подчиненным, ни женщинам-солдаткам, которые каждый вечер толпились у штаба. Они еще не ругали нас самыми обидными словами, как будут ругать потом, когда мы начнем отступать. Они заглядывали нам в глаза и с тоскливой тревогой спрашивали: «Не бросите нас? Не уйдете?..» Ну что им сказать! Конечно, не отступим!

А как тогда объяснить, зачем разрушаются шахты и заводы? Зачем сжигается поднятый на-гора́ уголь? Зачем взрываются подъездные железнодорожные пути? Сказать, что таков приказ? Но этим ответом гражданским людям ничего не объяснишь.

Каждый день от дивизии наряжались многочисленные подрывные команды и отправлялись в шахты. И горожане, разумеется, видели, чем занимаются дивизионные саперы. Но когда от военного человека, да если еще он называет себя комдивом, слышишь, что наши части окрепли и ничего не надо бояться, — разве не загорится снова в душе надежда, что отступления больше не будет? И женщины расходились от штаба несколько успокоенные.

А 29 сентября под Новомосковском, на Днепропетровщине, по правофланговым дивизиям нашей 12-й армии нанесла массированный удар 1-я танковая группа Клейста. Она прорвала фронт и, развернувшись в сторону своего правого фланга, ринулась вдоль левого берега Днепра в южном направлении. Группа гитлеровских армий «Юг», вырвавшись на оперативный простор левобережья Днепра, захватила Полтаву, продвинулась к Мелитополю, отрезала Крым. 30 сентября из штаба Харьковского военного округа я получил распоряжение выдвинуть части 383-й стрелковой дивизии в район Красноармейское, Селидовка. В 22 часа того же дня мы выступили из Сталино. Уже на марше меня разыскал приказ командующего 12-й армией генерала И. В. Галанина, в подчинение которого мы поступили: занять оборону на рубеже Гришино, Солонцовка, Трудовой. С получением этого приказа я с командирами частей и начальниками служб дивизии выехал на местность для рекогносцировки указанного рубежа, окончательного принятия решения на оборону, отдачи боевого приказа, организации взаимодействия и управления.

Через двое суток после выхода с места формирования все части и подразделения прибыли на отведенные им участки, и командиры приступили к организации обороны. Судя по содержанию приказа командарма-12, видимо, предполагалось, что Клейст после прорыва обороны у Новомосковска повернет на Донбасс, к Сталино, то есть встречу с противником можно и нужно было ожидать в самое ближайшее время.

Однако соединения 1-й немецкой танковой группы упрямо рвались к Азовскому побережью. А 383-я совершенствовала оборону на занятом ею рубеже. Этим она занималась до 7 октября, когда на южном крыле советско-германского фронта создалась кризисная обстановка. Здесь в последних числах сентября войска 9-й и 18-й армий начали наступление против немецко-румынских дивизий 11-й армии противника. И наступление это было небезуспешным. Но прорыв Клейста создал угрозу окружения наших наступавших войск, и командующий Южным фронтом решил остановить обе армии. Почти сразу же 11-я гитлеровская армия, до этого оборонявшаяся, ударила сама. Она прорвала фронт, и в прорыв, расширяя его, вошли моторизованные части захватчиков. 7 октября в районе Осипенко (Бердянск) они соединились с 1-й танковой группой.

Часть наших соединений оказалась в окружении. Военный совет фронта поставил перед ними задачу прорвать кольцо гитлеровских войск. Именно в этот момент 383-ю стрелковую дивизию переподчинили командующему 9-й армией генералу Ф. М. Харитонову, и мы заняли новый рубеж обороны: Солонцовка, Васильевка, то есть развернулись фронтом на юго-запад. А 13 октября, когда соединениям обеих армий удалось выйти из окружения, произошло третье переподчинение шахтерской дивизии — теперь уже командующему 18-й армией. При прорыве кольца окружения героически погиб командарм-18 генерал А. К. Смирнов, и теперь в командование войсками армии вступил начальник штаба генерал В. Я. Колпакчи. Это был волевой, хорошо подготовленный в оперативно-тактическом отношении командир, имевший боевой опыт (он воевал в Испании). Командарм приказал нам занять оборону на рубеже Красное, Янтарное, Успеновка, Елизаветовка, Константиновка, Ново-Михайловка, Александринка с задачей остановить наступление противника, действующего в направлении Сталино, Красный Луч. Справа должна была обороняться 296-я стрелковая дивизия 12-й армии, слева — 38-я кавалерийская дивизия нашей 18-й армии.

А что же противник? К сожалению, сведения о нем тогда были очень скудные. Работая над этой книгой, я просмотрел не только свои, но и отчетные карты командующего армией за тот период. Однако и на них каких-то систематизированных данных о противостоящей группировке немецко-фашистских войск найти не удалось. Организация разведки страдала у нас серьезными недостатками.

Во второй половине дня 13 сентября 383-я стрелковая дивизия прибыла на новый рубеж. Ширина полосы, которую мы должны были оборонять, превышала 50 километров. Если бы строго придерживаться требований тогдашних уставов, полки в обороне следовало разместить в линию. Да и при таком построении боевой порядок все равно походил бы на решето. В самом деле, где возьмешь столько личного состава, чтобы на каждые 10―15 метров поставить хотя бы одного бойца!

И все-таки я решил обороняться двумя эшелонами: в первом — 694-й и 691-й стрелковые полки, каждый с одной батареей 966-го артполка и одной саперной ротой; во втором — 696-й стрелковый полк. 966-й артиллерийский полк (без двух батарей) составил дивизионную арт-группу с огневыми позициями восточнее населенного пункта Дальнее. Противотанковый дивизион остался в резерве командира дивизии и занял оборону в районе отметки 198,0. Исходил вот из чего. Сплошной оборону сделать будет невозможно. Но среднепересеченная местность в полосе дивизии и перед передним краем благоприятствовала нам. Кое-где перпендикулярно фронту тянулись балки и овраги с довольно крутыми, подчас даже отвесными склонами. Нельзя сказать, что эти участки представлялись непреодолимыми для танков. И все же бронированная техника здесь обязательно должна будет снизить скорость. К тому же она подставит борта под огонь артиллерии, которую можно установить на склонах холмов, поближе к вершинам.

Таким образом, оценка местности и своих войск подсказала, что оборону нужно строить опорными пунктами и очагами, между которыми должна поддерживаться огневая связь. Из оценки же местности сложилось и представление о наиболее вероятных направлениях главных ударов противника. Скорее всего основные усилия он сосредоточит вдоль шоссейной дороги Бол. Янисоль — Сталино (это на правом фланге обороны дивизии) и вдоль грунтовой дороги Павловка — Марьинка (а это почти середина боевого порядка, но ближе к левому флангу). В случае наметившегося у гитлеровцев успеха на этих предполагаемых направлениях мы могли оперативно и активно использовать 696-й стрелковый полк для контратаки вклинившегося противника во фланг.

13 октября к вечеру, в соответствии с боевым приказом, части 383-й стрелковой заняли оборону: на правом фланге — 694-й стрелковый полк капитана Ш. И. Кипиани, на левом — 691-й стрелковый полк майора С. Е. Ковалева, за стыком их флангов, во втором эшелоне, — 696-й стрелковый полк подполковника М. И. Мартынова, 966-й артполк — на огневых позициях в районе Дальнее. Свой НП я приказал оборудовать в 800―1000 метрах от переднего края за левым флангом 694-го полка.

В ночь на 14 октября вернулась наша разведка. Она привела «языка» — белобрысого ефрейтора из 4-й горнострелковой дивизии. Из допроса пленного стало ясно, что на нас будет наступать это соединение, а также итальянский экспедиционный корпус. В нашем распоряжении оказалось очень мало времени — восемь, от силы десять часов. А еще не закончены земляные работы.

— Есть ли в дивизии танки? — спросил я пленного.

Ответил, что нет. Это могло быть правдой: по штатам гитлеровской горнострелковой дивизии танковых подразделений в ней действительно не предусматривалось. Но мог ведь ефрейтор соврать или просто не знать. Без танков фашистская пехота воевать не любила, и ей частенько их придавали из танковых частей. Разведчики в этот вопрос ясности тоже не внесли.

В эту ночь хорошо поработал политсостав дивизии. После короткой информации о результатах допроса немецкого ефрейтора и делового инструктажа комиссар дивизии разослал политработников во главе с начальником политотдела соединения батальонным комиссаром С. Ф. Олейником по полкам и батальонам. Там через коммунистов и комсомольский актив они оперативно довели данные о противнике до каждого бойца, воодушевили людей, разъяснили им боевую задачу. Организация системы огня, рытье ячеек, окопов и щелей пошли значительно быстрее. К рассвету инженерное оборудование районов обороны, в том числе и тщательная маскировка, в основном было завершено.

Около полудня на дальних подступах к переднему краю по всему фронту замаячили конные разъезды противника. Вскоре разведка ушла. И тут выяснилось, что почти везде плохо несло службу боевое охранение. Выдвинутое вперед всего лишь на 700―800 метров, оно ничего не предприняло против вражеских разведчиков и даже не успело предупредить командиров о появлении кавалеристов. Но в одном месте, на участке в центре обороны 694-го стрелкового полка, как раз на том самом шоссе Бол. Янисоль — Сталино, вдоль которого мы ожидали нанесения одного из главных ударов противника, охранение действовало хорошо. Неожиданно напав на конный разъезд из одиннадцати кавалеристов, бойцы захватили четырех пленных. Еще четыре неприятельских разведчика были убиты, троим удалось ускакать.

Как только Кипиани позвонил и доложил о захвате «языков», я немедленно выехал к нему. Удивила довольно странная форма пленных кавалеристов — кивера, а на них пышное оперение. Маскарад?.. Ага, вон в чем дело: итальянцы! С грехом пополам (где найдешь переводчика с итальянского?) удалось допросить их. Они были высланы от полка так называемых «королевских мушкетеров», входивших в кавалерийскую дивизию «Челере».

Часа через полтора после отхода разведки на переднем крае шахтерской обороны стали рваться снаряды. Но артподготовка велась по площадям, неприцельно, да и была она непродолжительной, так что большого вреда нам не сделала.

Мы были атакованы сразу по всему фронту: на правом фланге — итальянцами, по центру и на левом — немецкой пехотой. Но первая атака врага захлебнулась, и он, понеся значительные потери, откатился. Еще живее гитлеровцы попятились после второй своей попытки сбить нашу оборону. А день между тем уже склонился к закату, и атаки 14 октября больше не повторились.

Мы убедились, что люди стоят в бою дружно, цепко держат оборону, инициативно и четко выполняют приказы командиров. Перед фронтом 694-го и 691-го стрелковых полков гитлеровская пехота и кавалеристы Муссолини понесли значительные потери. Командиры поверили в надежность личного состава, а бойцы — в свои силы. Но завтра враг наверняка перейдет в наступление с решительной целью, и бой обещает быть куда жарче. Командование немецко-итальянских соединений может сузить фронт и уплотнить боевые порядки. Могут заменить подразделения, действовавшие в первом эшелоне, подразделениями второго. Обязательно усилят артиллерийскую поддержку атаки и, видимо, получат авиационную. Наконец, должны появиться все-таки и танки. Следовательно, личный состав необходимо настроить на более жестокую борьбу. В то же время — не запугивать. Пусть сегодняшний успех придаст бойцам еще больше решимости стойко удерживать оборонительный рубеж.

Теперь о боевом охранении. Выяснилось, что вместо одного усиленного взвода от каждого стрелкового батальона, как того требовал устав, Ковалев выделил обычный стрелковый взвод от всего полка. У Кипиани сделали немного иначе — послали в охранение по одному отделению от батальона. Этот непорядок надо было устранить, причем выслать взводы дальше, если удастся, на полтора — два километра.

В ночное время удобно будет провести также и разведку поисковыми группами. Захват «языков» поможет более точно оценить группировку противника. Придется потрудиться и саперам: система минновзрывных заграждений требовала усовершенствования, и к утру надо успеть выполнить большой объем работы.

Все эти указания были в моем боевом распоряжении, которое штаб довольно быстро довел до всех частей и отдельных подразделений дивизии. На моем НП — начальник артиллерии подполковник Г. А. Ткачев и командир 696-го стрелкового полка, подполковник М. И. Мартынов. Первый получил распоряжение уточнить организацию артиллерийской борьбы с танками и артиллерией гитлеровцев, второй — готовность к контратакам. Сразу же было определено, кто и как будет обеспечивать Мартынова артогнем. Я выехал к Кипиани. С ним нужно было говорить особо.

Если завтра итальянская кавалерия будет действовать снова в конной строю, этих самых «мушкетеров» можно и нужно разбить наголову. Следует только по балкам и оврагам немного пропустить их внутрь нашей обороны, а потом закрыть этот мешок и ударить из всех видов оружия. Вдумчивый, рассудительный Кипиани мгновенно уловил суть замысла, и мы тут же разыграли завтрашний бой на карте. Пришлось несколько переиначить расстановку минометов и пулеметов.

Утро 15 октября выдалось хмурое, в балках стоял плотный туман. Он был на руку противнику. Я беспокоился, что немцы и итальянцы воспользуются им для сближения с нами. Но мои опасения так и остались опасениями. Атака началась только в 12 часов, когда туман рассеялся. Ей предшествовали 20-минутная артподготовка и мощный бомбовый удар авиации.

Со своего НП я наблюдал, как развивались события. Оправдались все наши предположения. Только немецкие пехотные части опять атаковали без танков. Батальоны Ковалева, подпустив цепи фашистов на 400―500 метров, дружно встретили их огнем из минометов, пулеметов, винтовок. Хладнокровно, без суеты работали расчеты 76-миллиметровых полковых пушек. Однако противнику удалось приблизиться к нашему переднему краю и завязать ближний жестокий бой, который местами переходил в рукопашный, как это было на восточной окраине Ново-Михайловки. Здесь немцы даже потеснили 2-й стрелковый батальон 691-го полка, но комбат быстро, не дожидаясь помощи командира полка, собрал роты в кулак и решительной контратакой опрокинул гитлеровских автоматчиков. На улицах Ново-Михайловки осталось более 70 трупов в серо-зеленых мундирах. Я почувствовал, что Ковалев, сколько ни атакуй его сегодня, будет стоять крепко, не отступит ни на шаг.

На участке Кипиани все случилось точно так, как мы и рассчитывали. Итальянцы в конном строю лавой ринулись на 2-й батальон капитана Андро Джугели. Наиболее сильный натиск противника пришелся на участке по обе стороны шоссейной дороги. Наши станковые пулеметы, расположенные по переднему краю, постучали немного, сгрудили конницу и замолчали. Вражеские конники, как мы и ждали, устремились по лощине в прорыв и углубились в нашу оборону. И вот тогда Кипиани ударил из хорошо замаскированных пушек, минометов, станковых пулеметов и винтовок…

Жестокая картина. Над полем боя недвижно висит густая пороховая гарь. Беспрерывно ухают взрывы снарядов, мин, авиационных бомб. Четкой скороговоркой стучат пулеметы. Хлестко перекликаются винтовки. Среди этого ада, освещенного тусклым октябрьским солнцем, носятся и истошно ржут лошади, потерявшие всадников.

У итальянцев было почти четырехкратное превосходство в живой силе, и, хотя после первой атаки противник оставил в лощине более 400 трупов, штурм наших позиций дивизия «Челере» не прекратила. Одна атака за другой.

Отчаявшись прорвать нашу оборону в конном строю, итальянцы спешились и яростно бросились в атаку по-пехотному. К вечеру появились свежие силы — итальянская мотопехота на бронетранспортерах. Особенно сильным был натиск противника на район обороны 3-го стрелкового батальона. Здесь небольшой поселок Веселый Гай несколько раз переходил из рук в руки.

Под Веселым Гаем открыла боевой счет пушка № 4772, расчетом которой командовал шахтер Рутченковской шахты 17–17 бис Георгий Малидовский. Старший сержант подпускал густые цепи итальянцев на 300 метров и расстреливал их осколочными гранатами. Когда появились бронетранспортеры, пулеметным огнем поддерживавшие свою пехоту, Малидовский перенес огонь на них и несколькими выстрелами поджег две бронированные машины.

Как и накануне, атаки противника прекратились с закатом солнца. Командиры полков по телефону доложили об итогах боя. Первым позвонил Шалва Иванович Кипиани. Голос его звенел от не остывшего еще напряжения, в докладе слышались и радость, и гордость за своих подчиненных, так четко реализовавших наш замысел.

— Товарищ полковник! — весело кричал Кипиани, обычно сдержанный. — Уничтожено более пятисот солдат и офицеров противника! Захвачено много лошадей! Много пленных. Трофеи подсчитываются! Тонное количество разрешите доложить через полчаса!

Когда немного угомонилась наша радость, рожденная победой в ожесточенной схватке с врагом (полк Ковалева тоже уничтожил более 300 гитлеровцев), появилась потребность еще раз, уже в спокойной обстановке, поразмышлять о прожитом дне. Больше всего меня занимало, почему не было танков. Не думал тогда, не думаю и сейчас, что их не нашлось у немецкого командования. Вероятнее всего, противник просто недооценил нас. Судя по тому, как очертя голову атаковали нас и немцы, и итальянцы, можно предположить, что нашу оборону они хотели проткнуть лихим ударом кавалерии. По-моему командиру итальянского корпуса уже виделось, как он выпускает на оперативный простор свои конные лавы и с ходу овладевает городом Сталино.

Авантюризм, на котором были заквашены все планы блицкрига фашистской Германии и ее сателлитов, уже сам по себе отрицал объективность в оценках наших сил — и материальных, и духовных. Легкие успехи в кампаниях против армий стран Западной и Центральной Европы еще больше раздули нацистское высокомерное самомнение, которое, кстати, даже теперь не выветрилось из некоторых голов.

Когда двое суток не можешь сдвинуть ни на шаг обороняющихся, наверное, надо задуматься. А задумаешься, отречься от высокомерия и запросить помощи… Белобрысый ефрейтор, захваченный нами в плен еще в ночь на 14 октября, сказал правду: танков с 4-й горнострелковой дивизией в самом деле не было. Но не было пока. А теперь они непременно вызваны, и наутро жди их атаку. Противник уже имеет весьма точное представление о системе обороны дивизии, поэтому можно ожидать, что он изменит направление главного удара. Предположительнее всего, гитлеровцы выберут для этого стык 694-го и 691-го стрелковых полков.

Решение созрело: выдвинуть на этот стык из второго эшелона обороны в первый 696-й стрелковый полк. Как ни хотелось сохранить эшелонированный боевой порядок, но укреплять рубеж на угрожаемом направлении за счет растягивания обороны у Кипиани и Ковалева было уже нельзя. Наоборот, обстановка диктовала уплотнение боевых порядков.

Свое решение я изложил в боевом приказе на оборону. В связи с тем, что теперь все три стрелковых полка становились в линию, дивизионная артиллерийская группа расформировывалась, дивизионы артполка придавались Кипиани, Мартынову и Ковалеву — по одному на стрелковый полк. В своем резерве я оставил 2-й батальон 696-го полка.

На перегруппировку сил дивизии было не так уж и много времени. Да если еще учесть, что Мартынов выдвигался на передний край в темноте, можно представить всю сложность его задачи. И вот в этой обстановке очень хорошо показали себя политработники, партийные активисты. Например, по получении боевого приказа комиссар 696-го стрелкового полка старший политрук М. И. Романов четко организовал партийно-политическую работу. Накоротке провели заседание партбюро, на котором присутствовали комиссары батальонов. После заседания члены бюро тут же разошлись по ротам с целью помочь политрукам провести партийно-комсомольские собрания, правильно расставить актив, разъяснить личному составу боевую задачу и, наконец, провести митинги.

Мы действенно использовали эту форму повышения боевого духа бойцов. На рассвете 16 октября митинги прошли во всех подразделениях дивизии. Нельзя было собрать всю роту, собирали взвод. Выступления короткие, всего, может быть, три-четыре фразы. Но в каждой из них — ненависть к врагу и любовь к Отечеству. «Стоять насмерть!» — в этой резолюции сливались и чувства, и воля наших бойцов и командиров.

В 9 часов 16 октября на передний край нашей обороны обрушился шквал артиллерийского огня. Над полками повисла карусель немецких самолетов-бомбардировщиков.

Со своего НП по телефону связываюсь с командирами полков. Докладывают, что потери есть, но незначительные. Вот и опять оправдывается наша надежда на щели. Они и убежище, они и окопы для истребителей танков. И если танки сейчас появятся…

— Товарищ полковник, смотрите! — сказал мне капитан Д. А. Филин, начальник разведки дивизии. А я уже увидел и сам: поднявшуюся в атаку немецкую пехоту теперь вели за собой танки, выползающие из-за горизонта.

С утра, еще до начала боя, ко мне на наблюдательный пункт приехал комиссар штаба 18-й армии дивизионный комиссар И. И. Жуков. Я видел его впервые, и этот пожилой человек показался мне почему-то очень угрюмым. Стоя рядом со мной в окопе, он только наблюдал и молчал. Его молчание даже раздражало. Но когда противник, несмотря на огонь наших пулеметов и орудий, почти достиг окопов мартыновского полка, я забыл о существовании дивизионного комиссара. Как-то выдержат шахтеры этот натиск! От волнения пересохло во рту, захотелось пить. И тут же перед глазами — кружка с водой. Повернул голову, а это Жуков. Протягивает и улыбается.

— Не беспокойтесь, говорю ему, — выдержим.

— А я и не беспокоюсь, Провалов. Хорошо дерутся горняки!.. Смотри, горит! Еще один!

На участке обороны, занятом 1-м стрелковым батальоном лейтенанта Л. А. Щербака, дымили два танка. Через окуляры стереотрубы хорошо было видно, как падали расстрелянные в упор члены экипажей, пытавшиеся покинуть горящие машины… В этот день и в последующих боях не раз приходилось наблюдать, как бойцы и командиры дивизии останавливали ползущие на них бронированные махины, но вот эти две запомнились мне на всю жизнь. И то, что они горели не перед передним краем, а уже внутри оборонительного батальонного района, означало: танки подожжены, вернее всего, не из арторудий, а гранатами или бутылками с горючей смесью. Значит, не пропали наши труды! Значит, танкобоязнь преодолена! Словно в подтверждение этих моих мыслей характерные четыре дыма появились и на участке полка Ковалева. Там тоже жгли стальные машины.

Я немедленно послал своего адъютанта лейтенанта Т. М. Мица к Мартынову узнать, кто и как подбил первые два танка. Миц очень быстро вернулся на НП и доложил: политрук роты младший политрук Букин Павел Федорович — связкой гранат, помкомвзвода сержант Карташев Дмитрий Агафонович — бутылкой КС… Память — довольно ненадежная штука. Сколько стерлось в ней имен и фамилий других бойцов-шахтеров, дравшихся с ненавистным врагом так же мужественно и стойко, как сражались в первом бою Павел Букин и Дмитрий Карташев. Работая над книгой, приходилось то и дело обращаться к архивам, чтобы вспомнить имя того или иного героя. Но имена вот этих двоих — политрука и помкомвзвода — врезались в память так, что вряд ли уже забудутся.

А противник между тем откатился.

— Ну вот, — сказал Жуков, жизнерадостно, по-молодому улыбнувшись, — можно и передохнуть. Услуга за услугу, Константин Иванович: я тебя напоил, ты меня накорми…

За трое суток я не менял своего наблюдательного пункта. Он находился все там же, где его оборудовали в ночь на 14 октября. И теперь он казался давно обжитым, этот наш окоп. Дно застлано сеном из стоявшего неподалеку стога. Из снарядных ящиков сооружено некое подобие стола, на котором лежала карта и стоял телефонный аппарат. А адъютант уже расставляет на том бесхитростном сооружении вспоротые консервные банки, большими ломтями режет хлеб…

Зазуммерил телефон. Я взял трубку, докладывал командир 696-го стрелкового полка. Сначала по всей форме как положено, а заключил свой доклад несколько хвастливо:

— В общем, набили мы им морду, товарищ полковник! И еще…

— Потери большие? — перебил я Мартынова.

— Есть немного, товарищ полковник…

Немного… С НП просматривалось, как с позиций мартыновского полка в тыл эвакуируются раненые. Кто еще мог передвигаться, шел сам, кто не мог — того выносили на плечах санитары. Чуть позади стрелковых окопов взметывались выбросы земли — там копали могилы для погибших шахтеров. Такая же картина, судя по докладам командиров полков, была на участках Кипиани и Ковалева. Подсчеты показали, что после двух дней боев мы потеряли убитыми и ранеными каждого десятого. Больше всего потерь понесено от артиллерийско-минометного огня и бомбежки.

Трехкратное превосходство врага в артиллерии и минометах, отсутствие у нас прикрытия с воздуха сказывались сильно. Да, если бы хоть чуть-чуть нас прикрыла авиация, людей мы теряли бы гораздо меньше. А их надо беречь для завтрашнего и послезавтрашнего боя. Они, я уже понял это, будут стоять насмерть. Враг может вклиниться в нашу жиденькую оборону, от роты может уцелеть одно отделение, но и оно будет бить врага… С такими бойцами плохо воевать нельзя. И нельзя допустить прорыва противника к городу.

— Думай, комдив, думай, — словно подслушав мои мысли, сказал Жуков. — Все зависит от тебя. А шахтерскому войску твоему просто цены нет. Крепко немца бьют. Так и доложу командующему. Только убери, пожалуйста, гражданских с поля боя…

Действительно, на передовой то и дело мелькали женские косынки. Приказал командирам полков всех горнячек, оказавшихся в окопах, немедленно направить на мой наблюдательный пункт. Кое-как удалось убрать из боевых порядков что-то около тридцати женщин. Они собрались на НП и устроили форменный бунт. Мол, что это за порядки такие, если нельзя уж и раненых перевязывать. Особенно запомнилась одна — бойкая, языкастая, громкоголосая жена лейтенанта Луценко, командира взвода из 691-го стрелкового полка.

— Да что он нам за указ! — горячилась она. — Пусть своими солдатами командует, а мы и без командира обойдемся! Что, не знаем, что ли, как раненого мужика опеленать!..

Кое-как урезонили их. Но было больно смотреть, как, обливаясь слезами, женщины побрели в тыл, неистощимые в своих чувствах любви и ненависти.

Спустя некоторое время противник снова начал атаку. Отдельный противотанковый дивизион, занимавший огневые позиции на скатах высот 170,0 и 188,0 (северо-восточнее Елизаветовки и Антоновки), поджег четыре танка, но гитлеровцы уже вплотную приблизились к нашим окопам. Особенно яростно они насели на юго-восточную окраину Елизаветовки, где оборонялись правофланговые роты 691-го стрелкового полка. Там создалось критическое положение, и я бросил туда свой резерв — батальон старшего лейтенанта Карасева.

Командир полка придал батальону две полковые 76-миллиметровые пушки во главе со старшим лейтенантом Левицким и политруком Казанцом, уже пожилым, как помнится, человеком. Карасев восстановил положение, но фашисты, подбрасывая все новые и новые силы, опять потеснили роты 2-го батальона 696-го полка. Комбату, чтобы отбросить противника, пришлось неоднократно поднимать своих бойцов в штыковые контратаки. В одной из них, когда он лично вел 4-ю роту, автоматная очередь сразила старшего лейтенанта. Тяжело раненного, его унесли с поля боя. Командование ротой принял заместитель начальника политотдела старший политрук Павел Петрович Сироокий, находившийся в боевых порядках. Бесстрашно ведя за собой шахтеров, он выстрелами из револьвера уложил четырех автоматчиков, но тут же был убит сам. Я плохо знал Павла Петровича, он прибыл в дивизию прямо перед началом боев, но вот память о нем храню до сих пор. По-комиссарски отважный был человек… После гибели Сироокого роту возглавил какой-то старший сержант. Я не смог вспомнить его фамилию. Нет ее и в архивах. Видно, комиссар 696-го стрелкового полка старший политрук Μ. И. Романов, сообщив на НП о герое по телефону, не назвал его в политдонесении. Прошло столько времени, но, может, человек жив и сейчас. Может, прочитает эти строчки да отзовется…

Сойдясь с гитлеровцами в рукопашной схватке, второй батальон опрокинул их и обратил в бегство. Одновременно противник отошел и на других участках. Но ненадолго. Часа через два вновь над нашей обороной, в основном на участке Елизаветовка, Константиновка, повисли немецкие бомбардировщики, враг произвел сильный огневой налет из артиллерии и минометов, и гитлеровская пехота при поддержке танков снова ринулась в атаку. Две пушки старшего лейтенанта Левицкого в упор расстреливают вражеские танки. Вот уже два пылают дымными факелами. Но немцы вклиниваются в нашу оборону. И так уже напряженная до предела, она растягивается еще больше. Натиск в центре. Мартынов отдал Елизаветовку, но тут же оправился и ударил по селу. Противник выбит!

На других участках обороны дивизии тоже нелегко. Особенно на правом фланге, у Кипиани. Ценой больших потерь немецко-итальянские части заняли Ильинку, Успеновку. Именно в этот момент я пожалел о своей ошибке: дивизионную артгруппу расформировывать было нельзя. Несколько стабильнее положение полка Ковалева. И я рискнул: снял с левого фланга одну батарею артполка и перебросил ее на участок Кипиани. Артиллеристы управились быстро. Под командованием своего комбата лейтенанта Ф. Н. Гусева они заняли огневую позицию и открыли огонь по Успеновке. Батальоны 694-го полка поднялись в атаку. В 16.30 гитлеровцы были выбиты из села. К заходу солнца фронт дивизии проходил по тем же окопам, которые оборудовались здесь трое суток назад. Только стал он еще реже. Мы потеряли более пятисот своих боевых товарищей. Но противник дорого заплатил за их гибель: перед фронтом обороны дивизии осталось около 1200 убитых немцев и итальянцев. Полки дивизии сожгли около двух десятков танков, уничтожили несколько артиллерийских и минометных батарей, много другой техники.

С утра 17 октября общая картина боя повторилась: он сразу же принял ожесточенный характер. Из рук в руки переходят Дачное, Успеновка на участке Кипиани, Анновка, Екатериновка — у Мартынова, Еленовка — у Ковалева. А я ничем не могу помочь полкам: единственный свой резерв, моторазведроту, держу на самый-самый крайний случай.

Все время приходится маневрировать противотанковым дивизионом: бросаю его с фланга на фланг, оттуда — в центр обороны. А атаки гитлеровцев следуют одна за другой, и противотанкисты еле успевают оборачиваться.

Как назло, нет связи с правым соседом — 296-й стрелковой дивизией Юго-Западного фронта. С генералом Н. Я. Кириченко, командиром 38-й кавдивизии, которая дерется слева, связь и взаимодействие прекрасные. Я говорил с комдивом по телефону. Там тоже шел ожесточенный бой. И красноармейцы-конники стойко, проявляя героизм, держат свой рубеж, не отходят ни на шаг. Так что стоим локоть к локтю. А вот с 296-й — хуже некуда… Послал туда связных. Возвращаются, докладывают: справа от 694-го стрелкового полка на 15 километров пусто — ни противника, ни наших…

15 километров!.. Того и жди, что противник бросит в эту брешь подвижные части и пойдет гулять по нашим тылам. Через командира связи в строго секретном порядке сообщаю о разрыве капитану Кипиани, и он подтягивает свою резервную роту к самому флангу. Задача роты: в случае необходимости контратаковать в северном направлении. К счастью, командующий 17-й армией вермахта так и не воспользовался разрывом между двумя нашими соединениями. Почему? Сказать трудно. Вероятнее всего, потому, что так уж привык воевать: уперся в нашу оборону и дубасит стальными кулаками.

В тот день, 17 октября, в дивизию пришел приказ, подписанный командующим войсками Южного фронта генерал-полковником Я. Т. Черевиченко. В приказе говорилось:

«Молодая, недавно сформированная из горняков Донбасса 383-я стрелковая дивизия в бою 16.Х.41 г. при отражении наступления противника проявила образцы стойкости и мужества.

Отмечая умелое руководство боем и смелые действия 383-й стрелковой дивизии, приказываю:

Объявить благодарность от Военного совета фронта всему личному составу, участвовавшему в этом бою, а особо отличившихся бойцов, командиров и политработников и командира 383-й стрелковой дивизии представить к правительственной награде».

Нет, видимо, необходимости объяснять, почему мы постарались немедленно довести содержание приказа до каждого командира и красноармейца. Высокая оценка боевых действий шахтерского соединения воодушевила нас на еще более решительную стойкость в защите священных рубежей родной земли. В неимоверно сложной обстановке, когда атаки противника следовали одна за другой, в ротах ухитрились провести митинги и открытые партийные собрания. На партсобраниях многие отличившиеся в бою бойцы и командиры, а также политработники из числа комсомольцев подавали заявления с просьбой принять их в партию. Я знаю, в частности, что пожилой шахтер-красноармеец Я. Я. Голоколосов, который накануне проявил в бою отвагу и мужество, был принят кандидатом в члены ВКП(б) именно 17 октября так же, как младший политрук Π. Ф. Букин, уничтоживший 15 октября танк, — в члены ВКП(б).

Решение в самую трудную минуту связать свою жизнь с ленинской партией приходило к бойцам не случайно. В непрерывном и жестоком трехсуточном бою образцы отваги, мужества и геройства показывали в первую очередь коммунисты. Именно они способствовали тому, что героизм личного состава 383-й стрелковой дивизии уже с первых дней боев стал массовым.

Не называю здесь всех отличившихся коммунистов только потому, что это сделать невозможно. Но вот лишь некоторые примеры. Секретарь комсомольского бюро 696-го стрелкового полка член партии политрук Загинайлов, увлекая за собой группу красноармейцев, первым ворвался в дом на окраине Елизаветовки и уничтожил находившееся там пулеметное гнездо. Политрук 1-й пулеметной роты 694-го стрелкового полка П. С. Стрюк, командуя взводом, под сильным артогнем противника сумел сохранить материальную часть и затем уничтожил до роты немецких пехотинцев. Член ВКП(б) красноармеец С. Г. Савушкин из 691-го стрелкового полка вместе со своим пулеметом оказался отрезанным от подразделения, но не растерялся и, отражая натиск врага, убил 10 фашистов. Он сумел пробиться к своей роте, сохранив при этом пулемет. Командир отделения коммунист сержант Сезоненко был ранен в бою. К нему на помощь пришел красноармеец. Ковтуненко, но сержант отказался уйти в тыл и продолжал уничтожать немецко-фашистских захватчиков. Второй вражеской пулей член ВКП(б) Сезоненко был убит…

…Подразделения и части дивизии, воодушевленные приказом командующего войсками Южного фронта, отбивали седьмую за день атаку. Положение было напряженным всюду. Но на участке 696-го стрелкового полка, под Елизаветовкой, оно оказалось критическим. Сюда немцы бросали все новые и новые силы пехоты, поддержанной танками. Именно здесь они решили прорвать нашу оборону. И гитлеровцам это, казалось, удалось. В двух местах они прорубили в боевых порядках полка узкие бреши и окружили 2-й и 3-й батальоны. Подполковник Мартынов, боясь потерять и 1-й батальон, отвел его назад. Создалась угроза прорыва врага на десятикилометровом фронте.

Мне было жалко терять людей. Но приказ «Стоять насмерть!» я отдал не только им. Себе тоже. Если нет резервов, если нет возможности для маневра, значит, единственный выход — драться до последнего патрона, до последнего человека. Отдав распоряжение командиру разведроты готовить подразделение для контратаки в направлении Елизаветовки, я соединился по телефону с Мартыновым и приказал одной ротой из батальона лейтенанта Щербака помочь оказавшимся в окружении восстановить положение.

А окруженные, продолжая вести упорный, ожесточенный бой в круговой обороне, сковали противника так, что он не смог двигаться дальше, в глубину боевых порядков нашей дивизии… Я вызвал к себе на НП командира разведчиков, чтобы поставить ему задачу на контратаку. Но сделать этого не успел — позвонил командующий 18-й армией генерал-майор В. Я. Колпакчи.

— Как дела, Провалов? — спросил он.

— Держусь, товарищ командующий, но из последних сил. Жарко.

Генерал помолчал, потом устало бросил в трубку:

— Стой до вечера. А я сейчас тебе помогу, пришлю спецдивизион. Называй точку, куда прислать. Только смотри: если с ним что-нибудь случится, отвечать будешь головой. Понял?

Дивизион специального назначения — так в сорок первом назывались подразделения реактивных установок, получившие вскоре наименование подразделений и частей гвардейских минометов, а попросту, по-солдатски — «катюш». Оружие это было совершенно секретным. Дивизион подчинялся командующему войсками фронта и мог передаваться в оперативное подчинение командующемуармией. При использовании «катюш» для их охраны с фронта назначалось не менее стрелкового батальона. А где его найдешь, этот батальон, когда и в боевых порядкахне хватает людей! Поэтому некоторые командиры дивизий не хотели брать и не брали спецдивизиона. Да и, откровенно говоря, кому хочется идти под суд, если хотя бы маленькая деталь пусковой установки достанется врагу!

Но у меня не было выхода. Мы договорились с командующим армией, что навстречу дивизиону я вышлю командира, и тот приведет его к моему НП…

Лежа на копне сена, я наблюдал за боем 696-го стрелкового полка в Елизаветовке. 3-й батальон капитана Н. М. Гоголева постепенно выходил из села через коридор в кольце гитлеровцев, пробитый одной ротой 1-го батальона. Теперь бы еще вызволить остальные подразделения, и тогда мы посмотрим, чья возьмет!.. Впереди моего наблюдательного пункта, метрах в двухстах, заняли оборону разведрота и бойцы тыловых подразделений дивизии — прикрытие ожидавшегося дивизиона реактивных установок.

К лесу у юго-западной окраины Елизаветовки подошла колонна машин с пехотой и три танка противника. Только она рассредоточилась по лесному массиву, туда же потянулась вторая колонна. Опять подкрепление. А спецдивизиона все нет и нет.

Но вот позади меня послышалось гудение автомобильных моторов. Я оглянулся. В полкилометре от НП по увалам шли ЗИСы с зачехленными установками!.. Из кабины передней машины выскочил Миц, мой адъютант, за ним невысокий артиллерист. Подбежал, представился: это был командир спецдивизиона майор Зайцев.

— Охранение, я вижу, есть, — сказал он. — Какая цель, товарищ полковник?

— Лес юго-западнее Елизаветовки. До двух батальонов пехоты с танками.

— Годится! — неожиданно весело воскликнул Зайцев и, не дожидаясь еще каких-либо указаний, бросился к своим установкам.

На подготовку залпа ушло минут десять. Расчеты работали споро. Я решил подойти к ним, чтобы поближе посмотреть и само оружие, и как оно будет работать. Но, не успев приблизиться, увидел, что номера установок бегут от машин. Какой-то младший командир, заметив меня, решительно крикнул, почти что приказал:

— Товарищ полковник! В укрытие!

Я бросился за ним. Только мы успели залечь, дивизион дал залп.

Впечатляло все: и сам сход огненных стрел с направляющих, и клубы пыли за машинами, и оглушительный свистящий гром. Но все ожидания превзошел эффект работы дивизиона. Лес за Елизаветовкой сначала вздыбился десятками разрывов, потом, когда осели поднятые в воздух огромные массы земли, окрасился краснотой пожара. Это был даже не пожар, а какой-то огненный смерч, который уничтожал все. Долго казалось, что, земля под ногами ходит ходуном, гудит, и от этого еще больше усиливалось ликование, которое охватило наших бойцов.

Противник был ошеломлен, парализован. Опомнившись, он бежал из Елизаветовки, и Мартынов восстановил свое положение. Отошли гитлеровцы и на других участках. Больше атак в этот день, 17 октября, они не предпринимали.

Мы с комиссаром дивизии сразу же поехали на участок 696-го стрелкового полка. 2-й батальон погиб почти полностью. Но шахтеры дорого отдали свои жизни. Вокруг каждого окопа, около каждого дома валялись десятки убитых немцев. Особенно много, больше полусотни, было уничтожено их около хаты, в которой со своим станковым пулеметом держал оборону красноармеец Иван Чолпан, бывший рабочий шахты № 2―7 «Лидиевка». Он дрался до последнего патрона и погиб смертью героя.

С наступлением темноты я получил приказ отвести части дивизии на новый промежуточный оборонительный рубеж Кураховка, Максимилиановка, Марьинка, Александровка, Андреевка. Слева от нас отходила 38-я кавалерийская дивизия. О 296-й стрелковой, которая должна была действовать справа, сведений по-прежнему не было. И наш северо-западный фланг оставался открытым.

Командиры, политработники и бойцы покидали свои позиции с горькими чувствами. Они оставляли здесь до 1500 своих боевых товарищей, отдавших жизнь за Родину. Эта горечь несколько приглушалась тем, что за четыре дня боев 383-я стрелковая дивизия уничтожила около 3000 солдат и офицеров противника, более трех десятков танков, несколько артиллерийских и минометных батарей, несколько десятков бронетранспортеров и автомобилей.

Ширина оборонительной полосы на новом рубеже была ничуть не меньше, чем на первом, и я, откровенно говоря, не очень понимал смысл этого отхода. Но тогда нам не было известно, что еще 16 октября генерал-полковник Я. Т. Черевиченко в соответствии с директивой Ставки отдал приказ, который предписывал войскам фронта к 30 октября отойти на подготовленный рубеж обороны Артемовск, Горловка, Иловайск, удерживая при этом левым крылом Амвросиевку, Матвеев Курган, Таганрог.

Враг не перегруппировывал своих сил. Опять против правого нашего фланга действовала итальянская кавалерия и итальянская же пехота при поддержке танковых подразделений, в центре и на левом фланге, против 696-го и 691-го стрелковых полков, — части и подразделения 1-й горнострелковой дивизии немцев с танками.

Три дня боев истощили запас бутылок с горючей смесью, в которые личный состав подразделений поверил еще тогда, когда мы в Сталино отучали людей от танкобоязни. И вот в Марьинке на роту, которой командовал помощник начальника политотдела по комсомольской работе младший политрук Дмитрий Мельников, заменивший выбывшего из строя командира, двинулись три танка. Рота растерялась: чем их возьмешь? Бутылок-то — ни одной!

— Вязать ремнями связки гранат! — приказал младший политрук и первым приступил к делу. Он едва успел присесть в окопе, как над ним поползло бронированное днище танка. Как только он перескочил через укрытие Мельникова, тот приподнялся и швырнул связку ручных гранат на трансмиссию. Стальная громадина остановилась и вспыхнула. Два других танка попытались ретироваться, но в это время прямо на шоссе развернулась батарея 45-миллиметровых противотанковых пушек, которую я послал в Марьинку из своего последнего резерва. Обе вражеские машины были подбиты с первых же выстрелов.

Весьма трудное положение сложилось под Александровкой, которую оборонял батальон лейтенанта Щербака. С утра здесь уже отразили две жесточайшие атаки, нанеся гитлеровцам большие потери. Однако после обеда, получив подкрепление, фашисты силой до двух батальонов с танками предприняли третью атаку на роту лейтенанта Η. Н. Воронкова, оборонявшую юго-западную окраину села. Поредевшее почти наполовину, подразделение вынуждено было сдать свои позиции.

Узнав об этом, комиссар полка старший политрук М. И. Романов собрал около 50 бойцов из хозяйственных подразделений, привел их к отошедшей роте, побеседовал с людьми. И бойцы воспрянули духом.

— Ну что ж, тогда в атаку — вперед! — просто сказал Михаил Ильич и, вытащив из кобуры наган, крикнул: — За нашу любимую Родину, бей фашистскую нечисть!..

В течение двух часов 3-я рота вела неравный бой с закрепившимся в Александровке противником и все-таки выбила его из села. Немцы оставили на месте этой жаркой схватки более 100 трупов.

Во второй половине дня по всему фронту обороны дивизии наступила небольшая передышка. Видимо, командование 1-й горнострелковой дивизии и итальянского экспедиционного корпуса решило снова собрать силы в кулак и таранным ударом пробить наконец брешь в обороне шахтеров. Будь у нас хотя бы один полнокровный стрелковый батальон в резерве да десяток танков, можно было бы ударить в основание этого немецкого тарана. Тогда гитлеровцам пришлось бы плохо. Но резерва никакого уже не было, помощи, подкреплений ниоткуда не ожидалось.

Главный удар противник нанес в стык флангов двух батальонов 696-го стрелкового полка. На остальных участках обороны дивизии натиск был тоже сильным, но здесь, у Мартынова, творилось нечто необычное. Немецкие пехотинцы шли за танками в полный рост, с засученными до локтей рукавами и, по-пьяному горланя, стреляли из автоматов длинными очередями. Огнем из станковых и ручных пулеметов, минометов и винтовок бойцы батальона капитана Гоголева и минометной батареи старшего лейтенанта Голубчикова выкашивали ряды врага.

С наблюдательного пункта я вдруг заметил два наших минометных расчета, которые то и дело перемещались с одного места на другое вдоль фронта 3-го батальона 696-го стрелкового полка. Сделают три-четыре выстрела — и снова меняют огневую позицию. Выпущенные ими мины рвались в самой гуще наступающего противника, надежно отсекая немецкую пехоту от танков… Как потом выяснилось, это политрук минометной батареи А. М. Большинский, приняв на себя командование расчетами младших командиров Чернышова и Сумского, превратил их в кочующие огневые точки, в нужный момент появлявшиеся там, где положение было наиболее опасным.

Однако очень уж неравными были силы. Большое численное превосходство гитлеровцев позволяло им сохранить значительную мощь для непрерывного давления на нашу оборону. И вот противник кое-где уже вклинивается в нее. Один вражеский танк утюжит окоп, заживо хороня в нем нашего бойца. Но из соседней щели в него летит бутылка с горючей смесью, и небольшой поначалу факел вспыхнувшего пламени уже через несколько секунд окутывает всю машину. Это меткий и смелый бросок коммуниста Е. Фетисова. Другой танк, раздавив расчет станкового пулемета, уже ползет на позиции минометчиков. Но и его останавливают. Сработали противотанкисты, замаскировавшие пушку под скирдой соломы.

Вижу, как, теснимые гитлеровцами, отходят сразу две роты — левофланговая 696-го и правофланговая 691-го стрелковых полков. Вызываю по телефону Мартынова и Ковалева. Мартынов отвечает сразу. Ковалев молчит. Миц, мой адъютант, без слов понимает меня, вскакивает на коня и напрямик мчится к боевым порядкам 691-го полка. Повезет, не убьют — через пять — десять минут Ковалев примет меры для укрепления фланга. А Мартынов уже принимает…

Позвонил Кипиани, доложил, что противник занял Максимилиановку, но брошенная в бой резервная рота и бойцы тыловых подразделений отбили село.

— Так что, еще помощь нужна? — спрашиваю.

— Держусь на честном слове, товарищ полковник…

— Вот и держись, Шалва Иванович. Взвода — и того дать не могу.

— Я вас понял…

Помощь… Командиры полков ждут ее от меня, я — от командарма. Ну а что мне даст командарм? У него-то тоже, наверное, ничего нет. А может, есть? Тот же Зайцев!

Приказываю радисту связаться со штабом армии. Ему удается это неожиданно быстро. И вот уже разговариваю с генералом Колпакчи.

— Слушаю, Провалов, — говорит он.

— Если есть возможность, прошу прислать Зайцева.

— Он не потребуется. Немедленно сверни свое хозяйство и отходи. Даю координаты…

Дивизия должна отойти на рубеж Горняк, Красногоровка, Рутченково, Мандрыкино, Авдотьино. Отойти средь бела дня, под непрерывным воздействием немецко-итальянских войск.

— Вряд ли удастся, товарищ Семнадцатый. Не слезет он с моей шеи.

— Ладно. Посылаю Зайцева. Но как только он отработает — сразу же отходи. Это приказ…

Между тем положение на стыке флангов 696-го и 691-го стрелковых полков восстанавливалось. Обе отошедшие роты одновременно контратаковали вклинившегося в нашу оборону противника и отбросили его. Потом стало известно, что организовал там контратаку первый помощник начальника штаба 696-го полка лейтенант М. В. Подавильников, посланный на левый фланг Мартыновым. Лейтенант был кадровым командиром. До прибытия в 383-ю дивизию он уже успел повоевать с немецко-фашистскими захватчиками, и этот опыт позволил ему действовать твердо, хладнокровно, умело.

Во время работы над этой книгой я получил письмо от Михаила Васильевича Подавильникова — старшего инженера отдела технического обучения машиностроительного завода имени Ленинского комсомола Украины в городе Донецке. Приведу одну выдержку из этого свидетельства. Михаил Васильевич пишет: «Я был послан в третий батальон капитана Гоголева. Фашисты психической атакой потеснили одну из рот, в которой были убиты и командир, и политрук, и начали заходить в тыл полка. Я взял командование ротой на себя. Мы контратаковали и большую часть фашистских автоматчиков уничтожили, а часть из них отступила в направлении Ново-Михайловки. Мы заняли свои позиции…»

В тот момент, когда мы восстановили линию обороны по всему фронту, противнику, видать, потребовалась некоторая передышка, и он прекратил атаку. Мы тотчас же использовали это. По моему приказу полки, оставив заслоны, по-возможности незаметно, применяясь к местности, начали организованный отход на северо-восток. Я надеялся выиграть какое-то время, чтобы оторваться от гитлеровцев.

Но незаметно отойти нам не удалось. Первым опомнился командир немецкой горнострелковой части, наступавшей до этого на Марьинку. Он бросил нам вслед две роты на бронетранспортерах. Заслон 696-го стрелкового полка встретил противника дружным пулеметно-ружейным огнем и заставил его спешиться.

Снова предоставляю слово самому М. В. Подавильникову, который остался командовать арьергардным подразделением. В своем письме он пишет: «Нас стали преследовать немцы, которые двигались за нами на бронетранспортерах. Оторваться было невозможно, так как среди нас находилось много раненых. Я приказал занять оборону и без моего сигнала огня не открывать, потому что мы оказались уже почти без патронов. Но все равно мы дали бы фашистам последний бой…»

Сомневаться не приходится: дали бы. «Но вдруг, — это снова из письма М. В. Подавильникова, — со стороны Старо-Михайловки раздался какой-то странный по звуку залп, и над нашими головами пронесся огненный смерч… Это и спасло нам жизнь».

После огневого налета по скоплению живой силы и техники в Марьинке, произведенного реактивным дивизионом, над передним краем снова повисла тишина. Опять, как и накануне, на всем фронте обороны дивизии ни вечером, ни ночью противник не предпринимал никаких боевых действий, даже не вел разведку. Майор Зайцев прибыл со своими «катюшами» очень вовремя. 383-я дивизия организованно, по приказу командарма-18 отошла на указанный рубеж. И этот рубеж проходил по рабочим шахтерским окраинам города Сталино (Донецк). Отсюда мы уходили в бой, сюда вернулись. Вернулись, чтобы завтра, с рассветом, вступить в новую схватку с ненавистным врагом.