В ритмах Черной Африки

На дорогах и бездорожье

Встреча в Лама-Каре заранее не планировалась. Областные инспекторы из Манго и Сокоде должны были созвать председателей окружных федераций волейбола, а где они еще не созданы — учителей, которые помогли бы их организовать. Однако это не было сделано вовремя, и инструктаж для тренеров и судей хотели отложить. Но тренер Киндр сказал, что это напрасная трата времени, и его поддержали члены нашей группы.

— А что вы предлагаете? — поинтересовались инспекторы.

— Поедемте в округа.

Был разработан план и посланы телеграммы представителям округов и федераций; куда было возможно, позвонили по телефону. А затем началось наше странствие между областными городами Сокоде и Манго.

Того с административной точки зрения разделено на пять областей. На юге — Приморская область, с ней соседствует Область плато, затем Центральная область, Область Кара и на севере Область саванн. В свою очередь, эти области делятся на двадцать два округа.

В областных городах работают инспекторы по делам молодежи и спорта, им подчиняются председатели областных и районных федераций, работающие на общественных началах. Инспекторы отвечают и за физическое воспитание в школах.

Первый визит обязательно наносился председателю окружного комитета, который был заранее информирован о нашем приезде, он и собирал спортивных функционеров. Везде нас встречали очень дружески. К волейболу проявляли большой интерес, но мы не всегда были убеждены, не знак ли это лишь вежливости?

Долгих десять дней и ночей мы находились вдали от столицы, проехав большой путь по пыльным и тряским дорогам. Только в первый день цвет наших лиц и одежды вызывал удивление друзей-африканцев. Потом мы уже привыкли к латеритовому[28] налету на всем, что нас окружало. Не раз мы сбивались с дороги и после долгой езды вновь оказывались на том же месте. У нас не было карты, а указателей здесь пока еще нет. Когда такое случалось днем, мы еще не так волновались. Хуже было в темноте: нас окружала таинственная природа, и мы опасались, что наш «Рено» рассыплется до того, как попадем на шоссе.

Останавливаясь где-нибудь на площади, мы тут же оказывались в кольце детей, которые по слогам читали надпись «Ministere…» на борту нашей машины. Обычно наши маршруты завершались у префектуры, небольшого домика с крытой террасой, над входом в который развевался тоголезский флаг, а на стендах внутри были развешаны газеты и плакаты. Чаще всего на них был изображен генерал Эйадема. Вокруг префектуры сидели и стояли местные жители в ожидании приема.

В небольшой городок Басар мы приехали вскоре после полудня. Мы намеревались поговорить с префектом округа, но молодой человек, охранявший вход в его резиденцию, сказал, что префект отдыхает и его нельзя беспокоить. Жители, сидевшие тут же на скамеечках, молча кивали головами, как бы подтверждая достоверность его слов.

— Разбуди его, мы из министерства, — решительно сказал Агаджи.

Но молодой человек только отрицательно покачал головой:

— Не могу, у префекта сиеста.

Мы уселись в тени и стали ждать, пока глава округа выспится, а за нами продолжали с любопытством наблюдать местные жители и дети.

Только через час в дверях канцелярии появился префект округа, он сердечно нас приветствовал, заверяя, что рад нашему визиту. Он сразу понял, о чем идет речь, оказал, что видел волейбольный матч, сам поклонник волейбола и сделает для его развития все, что в его силах. Доброжелательность и энтузиазм нас успокоили. Но тут произошла заминка. Он вдруг стал серьезным и заявил, что все не так просто: надо построить площадку, столбы для нее еще можно найти, но где взять сетку и мячи? Агаджи обещал, что министерство им поможет, однако надо и самим проявлять инициативу. Важно начать, подыскать способных игроков, которых бы заинтересовал волейбол. Префект согласно кивал головой, прикрывая при этом глаза, как бы впадая в сон. Потом он сказал, что доверил организацию волейбола одному учителю, с которым нам и следует поговорить об этом.

Из префектуры мы направились с визитом вежливости к традиционному вождю, который жил недалеко. Так было принято. Префект сопровождал нас.

Вождь — старик со слезящимися глазами, почти глухой. Думаю, он вообще не понял цели нашего визита, но уверял нас в своей лояльности к правительству и генералу, спрашивал о его здоровье, интересовался, что нового в Ломе. Мы подарили ему плакат, который знакомил с правилами игры и размерами площадки. Он был очень тронут.

В числе добровольцев энтузиастов физкультуры и спорта больше всего учителей, и с ними было легче вести переговоры. Это оказались самоотверженные и энергичные люди. Некоторые из них уже прошли различные курсы и сразу же приступили к работе. Они были очень изобретательны и не ждали, пока им кто-то создаст условия. Я видела, например, сетки, сплетенные из пальмовых ветвей или тонких бамбуковых прутьев. Вспоминаю, как меня растрогал приезд на велосипеде в Бафило, где мы остановились, одного сельского учителя, а было уже довольно поздно. Оказалось, он ничего не понял в правилах игры. Инструктаж затянулся до темноты, и тренер Киндр при свете карманного фонарика показывал ему приемы: атакующий удар и блок. Все это походило на магию волшебников; в темноте были видны только белые руки и лицо, напоминающее светящуюся маску.

В процессе подготовки судей труднее всего было внушить им, что они должны руководствоваться только правилами игры и не реагировать на эмоции игроков и зрителей. Судьи часто колебались, меняли свои решения и вступали в продолжительные дискуссии на площадке. У них отсутствовали самостоятельность и твердость, а следовательно, и уверенность. Это происходило, возможно, потому, что в повседневной жизни им не приходилось самим принимать решения. Роль судьи как бы противоречила их образу мышления. Они быстро теряли уверенность, их приходилось долго убеждать, заставлять доводить матч до конца. Это были не соревнования мастеров, речь шла не об очках, не о занятии места в таблице, и все-таки у судей сдавали нервы. Они успокаивались, только когда Киндр вставал рядом и жестами или замечаниями давал понять, что их решения правильны.

Именно эта поездка подтвердила, какими ценными помощниками оказались методические и наглядные пособия, которые мы везли с собой. Это была единственная литература и единственное руководство по волейболу. Ничего другого в Того не существовало. Мсье Киндр собрал все материалы вскоре после своего приезда в Ломе. Об издании хотя бы небольшой брошюрки нечего было и думать, но в министерстве эти 50–60 страниц размножили на ротаторе и сброшюровали. Так получилось методическое руководство, содержащее основную информацию об этом виде спорта. Кроме того, тренер национальной сборной решил издать три плаката с размерами площадки и основными сведениями о волейболе, включая правила игры. В министерстве эта идея была встречена с одобрением, когда же пришло время ее осуществлять, возникли непреодолимые трудности. Тренер сам графически оформил плакаты, даже нарисовал фигурки игроков, но оказалось, что нет бумаги, нет красок, нет типографии. «Вооружившись» этой причиной, стали высказывать сомнение, нужны ли они вообще и не может ли тренер по волейболу, как тренеры других видов спорта, обойтись без них. И в это время появляется немецкий пастор, о котором я уже рассказывала. Как будто его послало само небо. Идея с наглядными пособиями ему понравилась, а преодолевать непреодолимые трудности было смыслом его жизни. «Это прекрасная идея, — сказал он, — а прекрасные идеи надо претворять в жизнь». Он сделал запись в своем блокноте, и через неделю мы увидели его снова, уже издали он улыбался. Пастор нашел типографию, где пособия отпечатают, хорошо, если бы мы с ним туда съездили. Он привел нас в старую типографию, принадлежавшую одному немцу и, видимо, чудом уцелевшую. (Может быть, для того, чтобы отпечатать наши пособия?!) Владелец типографии, пожилой человек в круглых очках, долго мялся, говоря, что красиво не получится, что мы в Европе привыкли к лучшей печати и т. д. Но с помощью пастора мы его убедили, что для нас это не главное, важно, чтобы наглядные пособия появились на свет. В конце концов он дал себя уговорить. Действительно, получился не шедевр. Печать была плохой, но прочесть можно, каждый плакат печатался на двух листах, которые мы дома склеивали — бумаги больших размеров не было. Когда мы торжественно вручили пастору первые три экземпляра, он сказал, что более красивых плакатов никогда не видел. Мы были с ним полностью согласны.

Иногда я оставляла мужа с его волейболом и отправлялась в сопровождении шофера по окрестностям. Наши спутники благословляли меня на такие прогулки, добавляя в шутку, что волейбол в большой дозе может оказаться вредным для жены тренера сборной страны.

У селения Канте, севернее Лама-Кары, я впервые увидела поле арахиса. Арахис — небольшое травянистое растение, похожее на клевер, с желтыми цветочками, высотой 25–75 см. У нас все еще их называют бурскими орешками. Растение принадлежит к семейству бобовых, как горох, чечевица, фасоль. Завязь после оплодотворения погружается в землю гинофором (удлиненное цветоложе), вырастающим из ее основания. Созревают только те плоды, которые достигнут земли, поэтому она должна быть рыхлой. Созревшие стручки сушат на солнце, поскольку они подвержены плесени. Африканцы едят их сырыми и жареными, готовят из них много различных лакомств. Прародина земляного ореха — Латинская Америка, откуда в XVI в. его завезли в Азию, а затем в Европу и Африку. Почему в Чехословакии они получили название «бурские орешки» — это особая история. Впервые арахис появился у нас, когда в Южной Африке бушевала бурская война. О ней много говорили и писали; так вкралась ошибка, которую теперь уже никто не исправит. В Южной Африке «бурские орешки» никогда не выращивали. Самым крупным их поставщиком считается Западная Африка, прежде всего Сенегал и Гамбия, которые даже заслужили название арахисовых республик. Арахис уже давно перестал быть лакомством. Это — важное сырье для производства масла. По статистике, которая никогда не бывает точной, в Того ежегодно выращивают около 17 тыс. т земляного ореха, в основном для внутреннего потребления. Главный район его выращивания — север.

Шофер Батаско хотел мне показать, как выглядят созревшие стручки. Он вырвал около десятка стебельков, однако все они были пусты. Я чувствовала себя неловко, потому что нас сопровождали сельские жительницы. Наконец он нашел в земле несколько стручков и протянул их мне.

— Не стоило причинять такого вреда, — сказала я.

— Чего там, не обеднеют, — махнул он рукой.

Но когда мы проходили мимо женщин, я вложила в руку одной из них десять франков, чтобы не оставлять греха на своей совести.

В Канте я присела перед префектурой отдохнуть. Мимо проходили двое солдат, делавшие обход, а за ними полуодетый мужчина с нечесаными волосами, в которых была солома. По его лицу блуждала странная улыбка. Заметив меня, он направился прямо ко мне, издавая нечленораздельные звуки. Я быстро поднялась и направилась к префектуре. Человек пошел за мной. Кожа на его теле была сморщенной и висела складками. Солдаты повернули и подошли к нам. Они не сказали ему ни слова и не отогнали. Только молча встали между нами. Мужчина тихо застонал и медленно отошел. Солдаты рассмеялись, заметив мой испуг.

— Кто он? — спросила я их.

— Да это один…

— Душевнобольной?!

— Да, больной, — сказал один из солдат. — Он ничего бы вам не сделал, он только хотел к вам прикоснуться.

Это была моя первая встреча с таким больным. Потом я видела их не только в селениях и небольших городках, но и в Ломе. Среди них были и молодые, рослые и физически крепкие мужчины, и высохшие старики и старухи. Они вели себя, действительно, тихо. Непринужденно прогуливались по базарам и главным улицам Ломе. Никто на них не обращал внимания. Африканцы считают их неотъемлемой частью своей жизни, всегда подкармливают и предоставляют кров. Душевную болезнь они объясняют вмешательством нечистой силы.

Путешествие по Северному и Центральному Того близилось к концу. Настроение в нашей группе было приподнятым, все испытывали удовлетворение от проделанной работы. Никто, конечно, не думал, что после нашего посещения везде сразу же начнут играть в волейбол. Наоборот, наверняка где-то все снова замрет, пока не начнется очередная кампания. Но важно было закрепить достигнутое. Те, от кого зависело развитие волейбола, получили методические указания и наглядные пособия.

— Это единственное, что останется от всего нашего дела, — смеялся тренер Киндр и тут же добавлял, что это не так уж мало.

Агаджи и Удаху были настроены более оптимистично и утверждали, что теперь волейбол станет настоящим «фаворитом» в спорте.

— А как вы считаете? — спросил меня преподаватель Агаджи.

— Мне для полного счастья не хватает тропического леса.

— Его вы увидите в Баду, мадам, — сказал Удаху.

В тропическом лесу

Баду — город в Западном Того, всего в нескольких километрах от границы с Ганой. Он расположен в красивой долине, окруженной горами, цепь которых протянулась от Кпалиме на юге к Сокоде на севере. Это самая богатая и самая плодородная область Того. Здесь выпадает максимальное количество осадков (1700 мм в год) и поэтому влажность самая высокая. Это район какао и кофе. Здесь живут акпоссо, западная ветвь эве, которые, как гласит традиция, также пришли из Нуатии, исконной родины народа. От набегов ашанти со стороны Ганы они укрылись в горах, которые не очень высоки — самая большая достигает 780 м, — но обеспечили им надежную защиту. Они выращивали особый сорт проса — фонио, обменивали продукты на каучук. Только после прихода немцев, которые начали закладывать плантации кофе и какао и нуждались в рабочей силе, местные жители, одни добровольно, другие по принуждению, вернулись в долину.

Из Атакпаме мы ехали по хорошему шоссе, поднимавшемуся в гору, крутые повороты становились все-чаще. Наш шофер, привыкший ездить по ровной местности, вдруг потерял обычную уверенность, а неожиданные повороты, скрытые высоким кустарником и травой, выводили его из себя. Перед каждым он останавливался и сигналил и если бы не стеснялся, то, вероятно, вышел бы из машины и пошел посмотреть, не едет ли кто навстречу. Мсье Киндр сидел как на иголках и наконец предложил Батаско уступить ему место за рулем. Батаско удивленно качал головой, продолжая жевать стебель чвапие. Его уважение к мсье Киндру еще более возросло.

Сверху открывался прекрасный вид на долину и обрывы с множеством оттенков зеленого цвета: от темного и яркого до нежного светлого, почти желтоватого. Только в руслах речек сверкали красные цветы олеандров, а у шоссе можно было видеть красные листья.

Наших спутников эта красота не трогала, они оставались безразличными к ней, хотя попали в горы впервые. А когда я просила остановиться, чтобы посмотреть вниз, они поднимали отяжелевшие веки и говорили:

— Мы туда приедем, и вы сможете увидеть все это вблизи.

Снова я получила подтверждение тому, что тоголезцы пресыщены красотой и красками своей природы, даже самый прекрасный пейзаж не пробуждал у них особых чувств. Я увидела на склоне вдоль шоссе необычное дерево с жесткими, остроконечными листьями, напоминающими языки. Раньше его не встречала и спросила Удаху, как оно называется. Он безразлично пожал плечами:

— Бесполезное…

— Но название у него все же есть?

— А зачем ему название, если оно бесполезное? — удивился он.

— У всех растений есть названия, — настаивала я, — но, возможно, вы его не знаете…

— Растения и деревья, от которых нет никакой пользы, не заслуживают названия, так у нас принято в Африке, — повторил усмехаясь Удаху, как бы уличая меня в незнании простейших истин жизни.

Баду производит прекрасное впечатление. Симпатичные низкие домики, чистые улицы, масса цветов и зелени. Здесь есть современный отель и первый в Того мотель, что говорит о намерении развивать в стране туризм.

В отеле, где мы поселились, к нам подошел европеизированный африканец лет тридцати и спросил, не нужна ли его помощь. Нас это не удивило. Мы уже привыкли к тому, что нам предлагали свои услуги совершенно незнакомые люди, и следует добавить, совершенно бескорыстно: никто из них не требовал вознаграждения и даже не ждал благодарности. Для них это было естественно, само собой разумеющимся, для нас — необычным. Того же, конечно, африканцы ждали и от нас. Сначала нам казалось, что они неблагодарны и неспособны должным образом оценить ни подарок, ни услугу. Мы обычно думаем, как отблагодарить, африканцам такой образ мыслей чужд. В них нет ни расчетливости, ни опасения быть кому-нибудь обязанными. Они устанавливают контакты очень просто и естественно. Достаточно улыбки, приветствия. Люди проявляют интерес к собеседнику, и вопрос «как дела?» здесь не условность, за ним сразу следует второй — «как тебе помочь?».

Подошедший к нам молодой мужчина оказался председателем партии ОТН в Баду и директором государственного сельскохозяйственного центра с обширными плантациями бананов, какао, кофе. Он изучал в Сорбонне биологию, вначале хотел заняться наукой, но стремление применить свои знания на практике победило. За короткое время он добился блестящего общественного положения и благополучия.

Я никогда не видела, как растут деревья какао.

— Это просто, — оказал он.

Утром меня ждали несколько местных жителей с мачете. Вскоре появился и сам хозяин, как называли здесь директора, и оказал, что мы можем отправляться. Тут он заметил мою растерянность и спросил:

— Вы ведь хотели посмотреть тропический лес?

Я объяснила ему, что собиралась сделать снимки, а такая многочисленная овита помешает мне.

— Понимаю, — сказал он, — а если с вами что-нибудь случится? Вы бывали уже в таких лесах?

— Но деревья какао растут ведь на окраине леса?

На мгновение он задумался и потом согласился:

— Хорошо, но далеко не заходите.

Тропический лес начинался уже на краю городка. Я прошла по высокой траве и очутилась в зеленом полумраке. Как будто за мной опустился занавес, скрывший ясный день. В густых кронах деревьев раздавалось пение птиц, сливающееся в единый звук. Я пробиралась через густой папоротник, который был выше меня, спотыкалась о поваленные деревья, с интересом разглядывала ящериц, разбегавшихся в разные стороны, огромных разноцветных гусениц и пестрых бабочек. Я впервые встретила такой толстый бамбук, который с трудом мог бы обхватить человек. С деревьев свисали гирлянды лиан. Подняв глаза, я увидела над собой непроницаемый зеленый потолок, казалось, состоявший из нескольких этажей или галерей, и ни клочка неба. Все деревья и растения переплелись, устремившись ввысь, к свету и солнцу. Почти на каждом шагу менялись запахи: то одуряюще сладкие, то раздражающе резкие запахи трав, папоротника или гниющих стволов. Уже спустя несколько минут я оказалась совершенно мокрой: зеленый потолок не пропускал не только солнечный свет, но и влажный воздух. Стало ясно, что фотографировать не придется. Все вокруг было зеленоватым и бледным. Мои руки — неестественного зеленого оттенка. Вспомнились наши леса, которые осенью изобилуют красками. Здесь увядающие листья поблекшие, но все же зеленые или зелено-желтые. Мелкие белые или желтые цветы, взбиравшиеся по стволам деревьев, тоже отсвечивали зеленым. Что это за деревья? Какие-то из них я, возможно, и узнала бы, если бы увидела крону. Какие-то. Здесь их более трехсот видов, среди них и такие, у которых действительно нет названия.

Тропический лес втягивал меня в свою утробу. Он становился все гуще и таинственнее. Плотные заросли за мной мгновенно смыкались: не оставалось ни тропинки, ни следа. Вначале я испугалась. Казалось, что меня заточили в лианы, опутали руки и ноги; я боялась оступиться. И бамбуковые заросли становились чем дальше, тем все гуще, а когда я к ним прикоснулась, они издали сухой треск. Идти дальше я не решилась. Но где же деревья какао? Ведь они должны быть на краю леса? Или я прошла их? Я повернула и понемногу стала прокладывать себе дорогу назад.

В конце концов я нашла то, что искала. Тропический лес неожиданно поредел, и низкий подлесок исчез. В тени высоких развесистых деревьев я увидела маленькие деревца, у которых на беловато-серых стволах и толстых ветвях висели плоды, похожие на золотистые мешочки. Не было никаких сомнений: это дерево какао. Его высаживают в тени деревьев, где достаточно влаги. В плодах какао пять гнезд со множеством семян, погруженных в мякоть. Собранные плоды заворачивают в банановые листья и оставляют так на неделю. В это время они выглядят не очень привлекательно, даже создается впечатление, что они портятся: из них вытекает густой сок, скорлупа размягчается. После недельного «брожения» семена сушат, мелют в порошок, который и является основным сырьем для производства шоколада. Дерево какао плодоносит целый год. Одновременно цветут и созревают новые плоды. Дерево какао начинает давать плоды только на пятый год. В Того его завезли в 1876 г., но первые плантации начали закладывать немцы, хорошо понимавшие, какую они принесут прибыль. Сегодня Того вывозит около 11 тыс. т какао-бобов в год. Плантации страны очень пострадали в 1938 г., когда деревья какао оказались пораженными болезнью, и в 1945 г. от неизвестного вируса, против которого использовали опрыскивание, но, к сожалению, все больные деревья пришлось вырубить. Значительное количество какао-бобов провозится контрабандой в Того из Ганы. Их перевозят через границу на грузовых автомашинах, никто и не пытается этому воспрепятствовать. Эве из Ганы хорошо зарабатывают на этой контрабандной торговле, потому что в Того твердая валюта и хорошая цена на какао-бобы. В этом, должно быть, одна из причин процветания пограничных городов Того.

Я фотографировала деревья какао, ходила от одного деревца к другому: искала лучшее освещение. И вдруг почувствовала, что кто-то наблюдает за мной. Посмотрела вокруг и увидела африканца, который прятался за деревом. Я сделала несколько шагов и заметила, как он перескочил от одного дерева к другому. Меня охватил страх. Африканец мне показался огромным, в его руке сверкнуло мачете. Теперь уже было не до деревьев какао. Я сбежала со склона, на котором располагалась плантация, перешла каменистый ручей и стала быстро пробираться сквозь траву и папоротник. Мой преследователь прибавил шагу. Он неотступно следовал в нескольких десятках метров от меня. Я сильно ударила обо что-то ногу. Тут меня охватила паника: я заблудилась! Но наконец добралась до края леса, задыхающаяся и взмокшая, даже не осмотрела ссадины. Африканец исчез, я немного успокоилась.

Об этом своем приключении в тропическом лесу я вечером рассказала директору центра. Сначала он серьезно слушал меня, а потом рассмеялся. Оказалось, что это он тайно послал за мной мужчину.

— Тогда почему же он от меня скрывался?

— Вы ведь хотели, чтобы вам никто не мешал? Я приказал ему быть поблизости, но не обнаруживать своего присутствия. Получит выговор — плохо выполнил задание, — рассмеялся директор.

Мы сидели в ресторане и тщетно пытались включить музыкальный комбайн.

— Знаете что, — сказал директор, — если вы не возражаете, поедемте ко мне. Я получил новые пластинки из Парижа.

Было не очень поздно, но на улице — кромешная темнота. Такая темнота бывает здесь только в сезон дождей. В Баду нет электрического освещения. Лишь кое-где можно было видеть тускло светящиеся квадраты окон и блики света от карманных фонарей. Время от времени во тьме промелькнет лицо. Когда попадаются прохожие, они светят фонариком прямо в глаза, чтобы узнать встречных.

Дом директора стоял в 20 км от Баду. «Пежо» полз в гору, шины поскрипывали на поворотах. В свете фар внезапно возникали серебристые заросли или стена туннеля, сплетенного из кустов и деревьев. В следующее мгновение машина опять ныряла в темноту. Мы свернули на узкую дорогу, обрамленную деревьями, которые выхватывал из темноты свет фар, проехали вдоль забора из бамбука и оказались перед входом в сад.

Первое впечатление — попали в сказку: деревья и газоны подсвечены разноцветными огнями, в центре этой красоты — современный дом, белый и величественный, на берегу небольшого озера с водяными лилиями. У входа нас ждал слуга в белоснежном пиджаке, он с почтением поклонился и молча провел нас внутрь.

В ярко освещенной гостиной с резными стенами и полированной мебелью было несколько уютных уголков и бар. Одна большая стена представляла собой огромное панно резьбы по дереву. Она сразу же привлекла наше внимание. Это прекрасный образец самобытного африканского искусства.

Наш хозяин, видимо, был польщен произведенным на вас впечатлением.

— Это сделано из одного куска дерева, — сказал он. — Работали десять резчиков.

Удаху постучал по стене и сказал одобрительно:

— Прекрасная работа. Сейба — отличное дерево.

— Здесь вся моя жизнь, — оказал серьезно директор. — Видите, я еще ребенок с родителями, потом уже старше, с товарищами, с книгой, у Эйфелевой башни в Париже, на плантациях…

— А это, вероятно, ваша жена? — спросила я.

— Женщина моей мечты, — поправил меня директор все так же серьезно, — та, которую я теперь ищу.

— Дом принадлежит вам? — деловито осведомился Агаджи, оглядываясь вокруг.

— Он принадлежит центру, но строили его, учитывая мои пожелания. Моя только мебель. Вам нравится? У меня и своя дизельная электростанция, поэтому не приходится экономить электроэнергию.

На длинном низком столике уже было готово угощение, и директор принес обещанные пластинки — Эдит Пиаф и Азнавур.

Говорили о разном.

— Наша молодая интеллигенция изображает из себя господ, — оказал он. — Она держится за кресла в учреждениях, но стране нужна здесь. Вы видели наши школы? И, возможно, видели новый университет в Ломе. Он прекрасен, но в нем слишком много роскоши. Человек так легко к ней привыкает! А что потом?

— Мои слова, — проворчал Удаху.

— А как, по-вашему, должны готовиться кадры? — спросила я.

— Как? Нам нужна интеллигенция, готовая к жизни в Того, к практической деятельности, понимаете? Не мечтатели, фантазеры и краснобаи, а активные, энергичные люди, не боящиеся трудностей и способные найти выход из любого положения. Но может ли наша школа воспитать таких людей? Я получил образование во Франции, французы не понимают наших потребностей. Мы должны помочь себе сами.

Разговор затянулся. Было уже за полночь, когда он отвез нас обратно в Баду.

Заколдованный круг?

Современное здание, прекрасное оборудование и комфорт университета в Ломе отражают стремление преодолеть отсталость и перешагнуть целый этап развития в жизни страны. Все, с кем мы говорили о нем, гордились университетом, не исключая директора сельскохозяйственного центра в Баду.

Повышение уровня образования — это, конечно, основное условие для выполнения планов развития страны. Но пока складывается впечатление, что здесь образовался заколдованный круг: экономическая отсталость препятствует ускоренному развитию образования, а недостаток специалистов тормозит быстрое экономическое развитие. Выйти из этого положения можно только в том случае, если всеобщее образование перестанет зависеть от экономического положения в целом и, конечно, если оно освободится от религиозных предрассудков и представлений.

В этом отношении прогрессивная интеллигенция считает, что следует взять за образец Советский Союз, где сразу же после революции началась массовая борьба с неграмотностью, несмотря на тяжелое положение народного хозяйства в те годы. Некоторые экономисты в этой связи отмечают, что производительность труда рабочего уже после окончания четырех классов начальной школы возрастает на целых 44 %.

Весьма точно на этот счет высказался тоголезский министр просвещения и научных исследований, выступая по радио по случаю начала учебного года: «Успех всего комплекса мероприятий в интересах развития общества зависит от того, в каком объеме дети и взрослые получат образование. Ведь воспитание ума и души с помощью элементарных знаний, т. е. чтения, письма и счета, оказывает решающее воздействие на отношение к жизни и работе. Речь идет прежде всего о том, чтобы воспитать и развить сознательное отношение к жизни и труду той части населения, которая работает в сельском хозяйстве или промышленности, чтобы оно было действительно сознательным. Иногда это называют способностью рационального мышления и основными принципами отношения широких масс к работе, которое проявляется в дисциплине и производительности. Такое отношение и привычки — составная часть духовного достояния, которое можно приобрести в организованном учебном процессе».

Стремление тоголезцев получить образование проявляется в их отношении к школе: положительный отклик находят кампании по ликвидации неграмотности, в которые включаются учителя и студенты во время каникул. Однако господствует мнение, что образование освобождает человека от тяжелой работы и ручного труда. Пока еще мало кто осознает, что от образования каждого человека зависит общее развитие страны.

Количество тоголезских детей от пяти до четырнадцати лет, посещающих школу, составляет 70 % [29]. Это хороший показатель, если сравнивать его с другими африканскими государствами. В начальных школах учится сегодня 228 тыс. детей, из них треть — девочки. Одновременно растет и число классов, однако классы все еще переполнены: в них насчитывается до 67 учеников. А по некоторым данным, есть классы, в которых учатся по 100 и даже 200 детей. Поэтому неудивительно, что из такого количества примерно около 60 % учащихся не завершают начального образования. Учителя не могут справиться со столь переполненными классами. Кроме того, в некоторых областях низкая посещаемость, а квалификация учителей не всегда на должном уровне. Значительный процент учеников не выдерживают экзаменов в начальной школе и перестают ее посещать, велико число и тех, кто не выдерживает выпускных экзаменов, что является необходимым условием при поступлении в высшее учебное заведение. Как правило, эти экзамены сдают меньше половины учеников. В средних школах, которые посещают 19 800 учеников, положение ненамного лучше, потому что экзамены на аттестат успешно сдают только около четверти-учеников.

Количество школ и классов различно в зависимости от областей и округов, но существует одна закономерность: чем дальше на север, тем положение хуже. В некоторых северных районах школы находятся так далеко, что их посещение практически невозможно. Это — одна из причин, почему на севере и северо-западе школы посещают только 22 % мальчиков и 28 % девочек. Самая высокая посещаемость в округе Кпалиме: 82 % мальчиков и 56 % девочек. Эти цифры объясняются более высоким уровнем жизни, которого позволяет достичь выращивание кофе и какао и традициями, оставленными здесь миссионерами.

В Того три типа школ: государственные, миссионерские и частные. Плата за обучение, в частных школах довольно высокая, поэтому немногие могут себе позволить послать туда своих детей. В государственных — можно сказать, ничтожная, и даже не очень строго соблюдается требование ходить в форме. Миссионерские школы — бесплатные, но их могут посещать только крещеные дети. Начальных миссионерских школ в Того мало, церкви уделяют внимание в основном средним школам. Много школ, особенно в городах, было — построено в последние годы и при содействии ряда международных организаций в рамках оказания помощи развивающимся странам. Их эмблема — черная и белая руки в рукопожатии.

Самые бедные школы — это коранические в мусульманской области на севере, если вообще их можно считать общеобразовательными школами, но, что касается материального обеспечения, положение многих государственных школ в селениях нисколько не лучше: соломенная крыша на опорах или на глиняных стенах с открытыми, незастекленными окнами. В селениях их строят родители учеников. Состояние этих «школьных зданий» порой угрожает жизни детей. Как нам рассказывали, нередки случаи, когда обваливается крыша или же столбы, а то и стены. Оборудованы школы бедно: ободранные доски, на которых ничего не видно, сломанные скамьи, где вместо двух, тесно прижавшись друг к другу, сидят пятеро или шестеро детей, так что писать невозможно. Те, которым не хватило места на скамьях, сидят в проходах и вдоль — стен на принесенных циновках. Пишут мелом на табличках, тетрадей не существует. Повторить материал дома дети уже не могут. Учитель, приезжающий в селение из города, выбирает себе из старших учеников — помощников. Они поддерживают порядок в классе. На перемене мы разговаривали с учителем, а дети, окружавшие нас, — по складам читали надпись на нашей машине, — пытались догадаться, кто мы. Во время уроков у школы бродили дети, которые не учились. Возможно, они поджидали своих братьев и сестер. У окон толпились взрослые и дети, они смотрели, как идет урок. Перед школой на пыльном пустыре, огражденном камнями, — стоял шест с тоголезским флагом. Его подъем и спуск входили в ежедневный ритуал.

Большинство средних школ находится в руках миссионеров. Государственных лицеев в Того восемь, миссионерских, у которых в отличие от других имеются общежития для учащихся, двенадцать. Миссионерские лицеи получают помощь почти со всего мира. Здесь преподают испанцы, итальянцы, американцы и, конечно, французы. Главное требование-хорошо знать французский. К своей педагогической и миссионерской деятельности они готовятся в специальной — школе в Париже. В миссионерских лицеях преимущественно преподают немцы, но и они должны знать французский язык, потому что на нем — ведется преподавание во всех школах.

В Того не только язык французский, но и сама система образования построена по французскому образцу. Французский язык начинают преподавать с первого класса. Африканские дети учатся читать, писать и считать на французском. Письменные экзаменационные работы, как правило, присылаются из университета в Бордо, в нем же оцениваются и ответы. На устных экзаменах присутствует представитель этого университета. Кроме того, ежегодно специальная комиссия определяет, соответствуют ли выпускные экзамены уровню выпускных экзаменов во Франции.

Напрашивается естественный вопрос: нельзя ли в первых классах заменить французский язык одним из тоголезских языков, например эве на юге, кабре и котоколи в Центральном Того, хауса на севере? Конечно, можно возразить, что, поскольку ни на одном из упомянутых языков, кроме эве, нет литературы, обучение в школах на языках этих народов углубило бы противоречия. Предлагалось сделать язык эве языком всего Того, но это еще больше осложнило бы положение на севере, где к французскому языку добавился бы еще один чужой язык. А это, в свою очередь, ухудшило бы и знание французского. Как видно, все не так просто. Поэтому французский язык как нейтральный для народов Того — пока единственный выход.

Французскую школьную систему к тому же рассматривают как средство и путь получения французской стипендии в университетах Франции. В данном случае исходят не из национальных интересов, а из отношений с Францией. В школах обучают тому, что должен знать образованный француз. История и география — это история и география Франции, и лишь в незначительной степени затрагивается Французская Африка. Важное место занимает французская литература, хотя Того явно не нужны специалисты по данному предмету. Стране необходимы обладающие практической ориентацией руководители, техники, экономисты, агрономы, учителя и врачи.

Учебные тексты диктуются, материал ученикам непонятен. Заучивание на память, зубрежка вместо глубокого осмысления содержания никак не связаны с реальной жизнью. Способность к анализу развита слабо.

Здесь скрыта еще одна опасность: современная форма образования вызывает у детей и молодежи стремление к такой жизни, которая при нынешнем состоянии тоголезской экономики для них невозможна. Когда ученики кончают школу, они возвращаются в среду, в которой не могут найти применения своим знаниям. За короткое время они вновь опускаются до уровня своего окружения или отправляются в города на поиски работы. Происходят бесчисленные мелкие личные трагедии. Школа не готовит к жизни, не помогает ее понять, не указывает пути, как ее изменить. Родители стремятся дать своим детям образование и тем самым общественное положение, а дети после окончания школы делают все, чтобы вырваться из среды, в которой они жили. Дети начинают стыдиться своих родителей.

В современном Того вопрос стоит не только об образовании, но и о том, чтобы оно отвечало нуждам страны, не пробуждало нереальных требований и не порождало ложных иллюзий. Этому можно воспрепятствовать только в том случае, если тоголезская школа будет ориентирована на африканскую действительность и заниматься больше африканскими, чем европейскими, проблемами.

В начальной школе наряду с общеобразовательными предметами следует вести и практические занятия. Цель — научить практической работе, а не стремлению получить стипендию во Франции. Практические дисциплины следует ввести и в высших учебных заведениях. У каждой школы должен быть свой участок земли, на котором ученики могли бы заниматься сельскохозяйственными работами. Доходы использовались бы для приобретения школьных пособий и оборудования. Современная техника обработки земли, выращивание овощей, садоводство и животноводство, традиционные ремесла — резьба по дереву, гончарное ремесло, ткачество — должны стать составной частью учебного процесса всех ступеней. Важны знания о гигиене, правильном питании, здравоохранении, для девочек — ведение домашнего хозяйства и воспитание детей. Все эти вопросы нашли отражение в школьной реформе. Я узнала о ней еще в период ее подготовки, и мне сразу же пришел на память пастор Кналл, который давно уже осуществил такую реформу в своей школе. Или он знал о готовящейся реформе и был просто расторопнее других? Во всяком случае, он хорошо чувствовал, в чем нуждается Того больше всего.

Планы по перестройке системы школьного образования в Того возникли не сегодня. Первый толчок этому дал бывший министр просвещения еще несколько лет назад, но только теперь некоторые его идеи начинают осуществляться. В больших городах созданы экспериментальные классы, в которых обучение ведется уже по новым учебным программам. Кроме французского языка здесь делается упор на изучение родного языка, математики, основ здравоохранения и сельского хозяйства, у школ есть свои участки земли и мастерские. Министр просвещения заявил, что «народ, который умеет читать и писать на родном языке, сам кузнец своего счастья» и что «культурная революция без знания родного языка — пустые слова». Прекрасно сказано, но, к сожалению, это пока только слова. Представители тоголезской интеллигенции смотрят на вещи реально и критически относятся к подобным красивым фразам. Того, по их мнению, в настоящий момент больше, всего нуждается в трезвом, рациональном подходе к жизни.

Школьная реформа призвана изменить отношение к ручному труду. Сегодня же каждый, кто научился читать и писать, считает своим неотъемлемым правом освободиться от ручного труда. И градация заработной платы производится механически. Здесь руководствуются наличием образования независимо от работоспособности того, кто его получил, и общественной пользы его труда. Выпускники высших учебных заведений и обучавшиеся за границей уже заранее как бы предназначены для высоких должностей и, естественно, попадают на самую высокую ступень общественной лестницы. Все студенты высших учебных заведений получают большие стипендии, независимо от успеваемости и материального положения. Это скорее зарплата, чем поддержка на время учебы. Их окружает комфорт, о котором большинство тоголезцев не могут и мечтать. В подобных условиях живут и тоголезские студенты за рубежом. Если до учебы они работали, то помимо стипендии получают и свою прежнюю зарплату. Поэтому неудивительно, что их жизненный уровень часто намного превышал жизненный уровень других студентов и даже тех, кто уже окончил учебное заведение и работал. Такое положение наблюдается и в других африканских странах. Нет нужды подчеркивать, как подобное исключительное положение отчуждает их от той среды, в которой они росли, как быстро они привыкают к незаслуженной роскоши. Пока еще никто не задумывается над тем, что будет, когда потребность в выпускниках высших учебных заведений исчезнет, когда встанет вопрос об их участии в конкретной практической работе — не в учреждениях, а там, где они нужны. Сегодня их титулы для практической работы просто пустой звук. Но недалеко время, когда и на этот вопрос придется давать ответ.

В своих поездках по Того мы, конечно, встречались и с людьми, которые после окончания высшего учебного заведения, будь то на родине или за рубежом, работу в провинции предпочитали министерскому креслу. Напомню в подтверждение этому биолога из Баду с парижским дипломом, директора сельскохозяйственного центра, или ветеринара в Сокоде, учившегося в Брно. Их жизненный уровень был намного выше уровня любого министерского чиновника. Они выполняли работу, которая приносила пользу обществу и, что немаловажно, давала им полное удовлетворение.

Мне приходит на память Кпалиме, Центр специального сельскохозяйственного обучения. И там рождалось новое Того.

Под горой Агу

Гора Агу — самая высокая в горном массиве Атакора. Ее высота всего 986 м, но важно не это. Агу — священная гора, обитель богов, тоголезский Олимп. На ее вершине приверженцы традиционных верований перед началом сезона дождей совершали торжественные ритуалы, дабы обеспечить успешный сев и богатый урожай. Гору с незапамятных времен якобы сторожили колдуны, и только избранным разрешалось подняться на вершину. Здесь считают чуть ли не героем немецкого миссионера Баумана — первого белого человека и и тому же еще и христианина, не побоявшегося взойти на нее в начале нашего столетия. В память об этом факте немецкие колонисты назвали гору «Пик Баумана». После провозглашения независимости Того горе вернули ее первоначальное название.

И сегодня там проходят религиозные праздники; в них принимают участие и многие христиане, однако главная роль по традиции принадлежит колдуну в белом одеянии. Наверх ведет удобная дорога, а на самой вершине строится телевизионная башня с рестораном и обзорной площадкой. У подножия Агу несколько лет назад были обнаружены запасы бокситов. На склонах горы и в ее окрестностях создаются огромные плантации масличной пальмы, поскольку здесь для ее выращивания очень благоприятные условия. По плану площадь этих плантаций должна составить 3 тыс. га. В городке Агу будет построен завод по производству пальмового масла.

В этом пограничном районе Того во всем присутствует превосходная степень: самый плодородный, самый богатый, самый благоприятный климат, самый высокий уровень образования. Здесь начинаются тропические леса, которые тянутся на — северо-запад, и взору открывается прекрасный пейзаж — бесспорно, самый красивый во всем Того. Поэтому данная область самая посещаемая туристами, и в этом отношении у нее большое будущее. Ее центр — город Кпалиме.

Отель в Кпалиме называется «30 августа». В этот день в 1969 г. здесь была основана партия Г. Эйадемы — Объединение тоголезского народа (ОТН). Не слишком большая история, но ни одна другая так долго не удерживалась у власти. Здесь были провозглашены первая избирательная программа, планы крупных строек. В их числе отель, автострада на Ату и строительство телевизионной башни.

Вдоль шоссе на Кпалиме стоят стенды с плакатами и транспаранты, на которых изображен крестьянин с мотыгой. Надпись внизу гласит: «Тоголезский земледелец, не жалей усилий, генерал Эйадема ценит твой труд». Или: «Наша страна небольшая, но мы крепки своим единством».

«Шоколадная дорога» из Ломе кончается прямо на площади. Вблизи небольшого вокзальчика — немецкая пивная. Стены внутри обклеены цветными картинками, вырезанными скорее всего из календарей. На них бодрые баварцы с добродушными, благополучными лицами и не менее «благополучными» животами. Баварцы наливают пиво и чокаются высокими кружками. Вокруг заведения прохаживаются вызывающе одетые и накрашенные особы с сумочками и в легких туфельках. Развитие туризма имеет и эти теневые стороны.

Базар в Кпалиме самый богатый, какой я видела в Того. Цены на некоторые сельскохозяйственные продукты вполовину ниже, чем, скажем, в Ломе. Наибольшее впечатление на меня произвели горы огромного ямса. Чаще всего они были прикрыты брезентом от солнца. Я нигде не видела такого количества парикмахеров, как здесь. Вокруг базара их были сотни, и все были заняты. Их заведения украшали плакаты с искусно и наспех нарисованными моделями причесок. На скамеечках и стульях сидели клиенты, покорно отдавшись в руки мастеров. Прическа делается три часа. Сначала волосы расчесывают, а потом сплетают в мелкие косички, похожие на хвостики. Концы косичек, которых на голове получается около двадцати, прочно обматывают черной тесьмой. Другая модель такой прически — «антенна», волосы вообще не заплетаются, а лишь обматываются и «антенна» получается жесткой. Европейцам эти хвостики на голове могут показаться смешными и не очень практичными, потому что их хватает на три-четыре дня, но мода есть мода. Вернее, надо было бы сказать: традиция есть традиция.

Председатель федерации волейбола преподавал в Центре специального сельскохозяйственного образования в Тове, в 3 км от Кпалиме. В 1930 г. здесь французами было основано училище. А сегодня это комплекс зданий с прекрасно оборудованными кабинетами и мастерскими, общежитиями для учащихся и коттеджами для преподавателей. «Ученики» сами ухаживают за парком, который, в сущности, является ботаническим садом, и работают на опытных участках, занимающих 30 га. Здесь разбиты плантации хлопка, деревьев какао и кофе, выращивают маниок, рис, кукурузу, ямс и другие культуры, различные виды плодовых деревьев.

Центр делится на две части: на училище и Государственную сельскохозяйственную школу, которая приравнивается к сельскохозяйственному институту.

Училище трехлетнее. В нем учится молодежь от пятнадцати до двадцати двух лет. В процессе обучения они проходят практику непосредственно в селениях, живут в семьях крестьян и работают с ними в поле. Уже на второй год обучения учащиеся специализируются по трем отраслям: в растениеводстве, животноводстве и рыболовстве, лесоводстве и охотоводстве.

Государственная школа основана в 1967 г. для молодежи восемнадцати — двадцати трех лет. И здесь обучение рассчитано на три года. За годы обучения студенты должны овладеть новой технологией и научиться обращаться с современной техникой. Особое внимание уделяется использованию теоретических знаний. В последний год обучения студенты получают конкретные задания в селениях или государственных хозяйствах. Для них это дипломная работа. После окончания учебы они получают звание инженера по механизации сельского хозяйства.

Центр специального сельскохозяйственного образования в Тове — образец того, какими должны быть в ближайшем будущем высшие учебные заведения в Того. Главная их задача — связь обучения с конкретными задачами экономики.

Мы миновали символические ворота и въехали на территорию Центра. Спросили встретившихся учеников об интересующем нас преподавателе. Трудность заключалась в том, что мы не запомнили его имя. И учащиеся качали головами.

— У него жена белая, — подсказали мы.

— Jovo! — обрадовались они.

Jovo на языке эве буквально значит «обваренный». Местным жителям лицо белого человека, тяжело переносящего беспощадное африканское солнце, действительно должно казаться таким. Вначале нам это сравнение показалось грубым, но потом мы решили, что, пожалуй, в нем было даже что-то дружеское, сочувственное и в детских устах оно звучало почти ласково.

Две девочки, более светлые, чем остальные, радостно воскликнули:

— Это наша мама!

И сразу же предложили проводить нас. Другие дети присоединились к нам, так что образовалась целая процессия.

Из дома, к которому нас привели, вышла молодая женщина в пестром платье и воскликнула:

— Как хорошо, что вы приехали!

Она произнесла это по-чешски, и не скажу, что нас это удивило. Нам было известно, что преподаватель, которого мы искали, учился в сельскохозяйственном институте в Праге и привез оттуда жену-чешку. Его не было дома, хозяйка проводила нас в хорошо обставленную квартиру, где многие вещи напоминали о ее родине. Среди книг большинство было чешских, целая полка заполнена курсом лекций по сельскому хозяйству. Стены жилых комнат увешаны вышивками ручной работы. В первую минуту мы решили, что хозяйка от скуки занимается рукоделием, но она объяснила:

— Это все работы моих учениц. Некоторые довольно искусно выполнены, не правда ли?

В Праге она работала инструктором в Доме молодежи. Здесь основала нечто вроде школы на дому. Она учит девушек шить, вышивать, готовить и многим другим полезным вещам. Она привезла сюда даже машину для плетения кружев. Работы своих учениц она продает туристам и так изыскивает средства для школы. Неудивительно, что эта идея была одобрена министерством просвещения и научных исследований в Ломе.

На некоторых изделиях африканские мотивы соседствовали с элементами народных чешских и моравских узоров. Откуда здесь, в Африке, взяться, например, ветке липы?

— Это подарок моих учениц. Я рассказывала им о нашей стране, знакомила с нашим народным творчеством — и вот они в конце года преподнесли мне это. Давно меня ничего так не трогало, — добавила она.

Все это время нас пристально разглядывали две дочери хозяйки. Старшая родилась в Праге, ей было два года, когда она уехала с матерью в Того. Она понимала по-чешски почти все, но могла произнести с сильным французским акцентом только отдельные слова. Другая девочка была уже настоящей тоголезкой.

Вскоре вернулся глава семьи и сразу же предложил показать нам Центр. Это был корректный, энергичный мужчина, который очень гордился полученным в Праге образованием, интересовался, что у нас нового, и показал на свой диплом, который висел в рамке над его рабочим столом.

— Прага дала мне много, — оказал он, — хотя ваше сельское хозяйство значительно отличается от нашего. Например, у вас я узнал, что дереву какао необходима тень только в первые годы его роста. Потом ему солнце уже не мешает, скорее наоборот. Были проведены опыты и получены прекрасные результаты. Теперь мы высаживаем деревья какао между тиковыми, которые растут очень быстро, а когда они вырастают, вырубаем их и «выпускаем» деревья какао на солнце. С плантаций, обрабатываемых традиционным способом, в среднем получают около 680 кг какао-бобов с гектара. Когда мы освободили деревья от тени, урожайность поднялась до 1677 кг, а с применением удобрений получали даже 1706 кг с гектара, почти в три раза больше. Это уже кое-что. Мы применяем новые методы и в птицеводстве, и в животноводстве. В наших селениях не принято кормить кур. Поэтому яйценоскость очень низкая и куры хилые. Оказалось, выгоднее содержать кур в загонах и на птицефермах, где их можно подкармливать. Мы попробовали использовать и инкубатор, который получили из Европы, но потерпели неудачу: он оказался не приспособленным к нашим климатическим условиям, хотя мы и обращали на это внимание поставщиков. Только когда мы установили в помещении кондиционеры, получили хорошие результаты. Однако это не те масштабы. Мы можем позволить себе такое оборудование в нашем Центре, а в селении? Сами знаете, какие там условия. Конечно, мы не отказались от этого метода, но нужны инкубаторы, специально созданные для нашего климата. Или, например, возьмите крупный рогатый скот. У нас по традиции разводят коров зебу. У нее длинные рога, на спине между лопатками горб. Вы их, конечно, видели. У зебу много преимуществ. У нее сильно развиты потовые железы, и, пожалуй, это единственная порода коров, которая хорошо переносит жару. Она очень вынослива, потому что откладывает про запас корм в горб. Но у нее есть один большой недостаток: она дает только 135 л молока в год. А в северных округах в сухой сезон теряет до четверти своего веса. Не успеют выкормить телят, как животные уже оказываются непригодными и большей частью поражены туберкулезом. Вот одна из причин того, что в Того не только крупный рогатый скот, а все животные очень плохо развиты, взрослые животные похожи на молодняк. Это одна из самых больших проблем, которой мы сейчас занимаемся. Необходимо вывести новые породы скота для наших климатических условий и обеспечить им хороший уход. Все это требует времени, и еще нескоро мы достигнем уровня вашей страны. Я вспоминаю коровники и свинарники, которые видел в Чехословакии!..

После осмотра Центра, который произвел на нас большое впечатление, мужчины начали говорить о волейболе, а я вернулась к хозяйке дома. Теперь, когда мы были одни, она стала поверять мне свои заботы с такой откровенностью, как это делают люди, которые случайно встретились в дороге и знают, что уже больше никогда не увидятся. Живет она в полном достатке, у нее три прислуги, молодые и красивые девушки, которые выполняют и свои «традиционные» обязанности. Чешка живет на положении первой жены и не ревнует к ним мужа, даже говорит, что это ее вполне устраивает. Больше всего ей недостает культурного общения, к чему она привыкла на родине. За семь лет, проведенных в Того, она всего несколько раз была в Ломе, куда ее всегда сопровождал брат мужа. У господина преподавателя нет времени для своей жены, и он никуда ее с собой не берет. К тому же его многочисленные братья живут в его доме даже месяцами.

— Меня это страшно раздражает, потому что они ведут себя как дома, а меня считают прислугой, — сказала она с возмущением. — А если я скажу хоть слово, он взрывается как порох.

— А вы не хотели бы вернуться? — спросила я.

— Вернуться? — она с удивлением посмотрела на меня. — Я тоскую по родине, но вернуться не могу. Здесь семья. Хотелось бы поехать в Прагу учиться в Академии изящных искусств. Как вы думаете, мне дали бы стипендию?

Она полагала, что получит в Праге пять тысяч в месяц и к тому же квартиру и прислугу для детей. Теперь я смотрела на нее с удивлением.

Мы покидали Кпалиме вечером. Город сверкал тысячами огней. Кроме Ломе это единственный город, который освещается электричеством. Электроэнергию дает электростанция, построенная на водопаде Кпиме. Мы сумели бы оценить это достижение, но все еще находились под впечатлением встречи с соотечественницей, такой одинокой в этом африканском мире. От нас не ускользнули ее слезы во время прощания с нами. Мы тоже молчали. Один из наших спутников непонимающе качал головой:

— Что ей нужно? У нее прекрасная квартира, машина, прислуга, дети, муж…

Одно из чудес Африки

Электричество в Того — роскошь. Даже там, где оно есть. Электроэнергия дорогая и в Ломе, потому что ее вырабатывает тепловая электростанция, работающая на привозном сырье. Только очень немногие могут позволить себе такие обычные для нас вещи, как электрический утюг или холодильник.

Студенты, занимающиеся на улице под фонарями уличного освещения, — обычная картина. Румынский тренер нам рассказывал, что девушка, которая вела его хозяйство, убеждала его купить утюг на древесном угле: это будет дешевле. Одному из игроков сборной, студенту, мы предложили заниматься у нас в нижнем этаже, который мы не использовали. Когда однажды вечером муж пошел посмотреть как он там устроился, оказалось, что он читает при свече. Муж хотел поменять лампочку, решив, что она перегорела, но молодой человек сказал, что он ее вывернул: не хотел привыкать к электрическому свету. Вода тоже здесь очень дорогая, ее приходится качать, используя электроэнергию.

— С электроэнергией у нас плохо, — говорили наши тоголезские друзья, — но самое скверное, что у нас нет никакой перспективы. Нам нужна такая река, как Вольта. Вы видели плотину в Акосомбо? Обязательно посмотрите, это недалеко, не пожалеете.

Акосомбо — одно из чудес Западной Африки. И когда мы поехали на Панафриканские игры в Аккру, в программу маршрута включили и осмотр плотины.

Граница с Ганой проходит сразу же за пригородами Ломе. Она весьма своеобразна: это один огромный базар и самое оживленное место на шоссе. Прямо на глазах безразличных таможенников идет торговля по обеим сторонам границы. В непосредственной близости от таможни расположены «конторы» менял-хауса. Эти черные маклеры в круглых мусульманских шапочках держат в голове курсы всех мировых валют.

Франкоязычные страны, в их числе и Того, после получения независимости не учредили своей собственной валюты, а оставили старый франк, который в отличие от нового французского франка получил название африканского. А англоязычные страны ввели новую валюту и понесли «а этом убытки. Мы долго не могли понять почему. Африканский франк — твердая валюта, выгодно обмениваемая не только в Африке, но и во всем мире, тогда как ганские седи считаются очень ненадежными. У них низкая покупательная способность, и, помимо всего прочего, курс их постоянно падает. Гана — намного богаче, ее жизненный уровень один из самых высоких в Африке, у нее достаточно развитая промышленность и сельское хозяйство, и тем не менее ей приходится ограничивать свои закупки на зарубежных рынках и постоянно испытывать нехватку некоторых товаров, особенно продовольственных. Поэтому жители Ганы из приграничных округов стремятся продать товар в Того за африканский франк. Этой торговлей, являющейся не чем иным, как контрабандой, занимаются прежде всего эве из Ганы, у которых в Того есть родственники, а у последних — торговые связи.

Контрабанда в Того — оптовая и розничная. Через границу движется непрерывный поток женщин с детьми на спине и эмалированными тазами с фруктами, овощами, различными изделиями на голове. Но некоторые сельскохозяйственные продукты перевозятся через границу на грузовых автомашинах. В Того покупают сахар, продукты питания и, конечно, алкогольные напитки. И в саванне в очень маленьких, неприметных магазинчиках вблизи пограничных переходов можно купить спиртные напитки лучших и самых дорогих марок.

Формально против контрабандной торговли ведется борьба, но действительность остается неизменной. Власти либо бессильны, либо смотрят на контрабанду сквозь пальцы. Возможно, у них на это есть свои соображения. Основная борьба направлена против алкоголя. На шоссе в Аккру стоят шлагбаумы с военными постами. Нас осматривали семь раз. Эта строгость выглядит смешной рядом с торговлей, ведущейся прямо на границе.

Многочисленные транспаранты, поставленные вдоль шоссе, пытаются отбить пристрастие шоферов и путешественников к алкоголю. На них изображены страшные картины из жизни пьяниц, натурализм подобной наглядной агитации не раз шокировал нас. На одном транспаранте, например, был изображен мужчина без головы и с бутылкой виски в руке, на других окровавленные дети и наводящие ужас скелеты с оскаленными зубами. Говорят, что злоупотребление алкоголем в Гане — серьезная проблема, потребление его постоянно растет. Это подтверждает большое число аварий, множество разбитых автомашин вдоль шоссе. Почти каждые 50 м изуродованные, проржавевшие обломки машин, поросшие травой, на некоторых из них возвели свои диковинные сооружения термиты.

Столица Ганы — Аккра, но в ближайшем будущем ее, вероятно, затмит город Тема, в 40 км к востоку от нее. Тема — современный город, построенный по плану; уже сегодня он — один из главных промышленных центров. Кроме того, в городе новый порт, тогда как Аккра продолжает довольствоваться старым, доживающим свой век причалом. Оба города соединены шоссе, первое, которое я здесь видела, с эстакадами и туннелями, с заградительными сетками от животных. На шоссе взимается плата, деньги должны возместить расходы на его строительство. Но движение здесь пока небольшое, кто-то даже подсчитал, что фирмы, осуществлявшие строительство, не менее чем через 50 лет вернут свои деньги, тогда шоссе станет достоянием государства.

Из Темы шоссе ведет на север в Кпонг и Акосомбо — пункты нашей поездки. Мы проехали по прибрежной саванне, и шоссе начало подниматься в гору. Вдруг перед нами встала высокая плотина, которая здесь, среди буйной тропической растительности, выглядела нереальной. Через минуту мы стояли на берегу огромного озера, поверхность которого сверкала на ярком солнце, как расплавленное серебро. Вокруг были горы и тропические леса. Плотину закончили в 1966 г., но казалось, что она стоит здесь уже много лет, — настолько это прекрасное творение рук человеческих слилось с окружающей природой.

Насыпная плотина, высотой 113 м и длиной 650 м, была построена в ущелье горного хребта, через которое когда-то пробила себе дорогу на юг к морю Вольта. Искусственное озеро тянется по течению Черной и Белой Вольты на 400 км. Его площадь составляет 9000 кв. км… Плотина в тропических лесах, озеро в полосе саванн. Строительство, которое вела итальянская фирма, продолжалось пять лет. Под руководством итальянских: инженеров и мастеров работали около 3 тыс. местных рабочих. Мощность электростанции — 976 тыс. кВт.

Задача итальянских инженеров состояла в том, чтобы обучить ганских инженеров обслуживать гидроэлектростанцию. С одним из инженеров нам удалось поговорить. Он охотно отвечал на наши вопросы, и было видно, что наше искреннее восхищение плотиной льстит ему. Ведь плотина на Вольте действительно самое большое чудо молодой Африки и символизирует ее стремление к экономическому размаху и подлинной независимости, к которой ведет только один путь: индустриализация. А создание промышленности прежде всего зависит от электроэнергии, которую даст вода, поскольку вряд ли можно¹ рассчитывать, что в Гане или соседних странах удастся обнаружить уголь. Определенные надежды возлагают на нефть, но это в перспективе. Пока же необходимо использовать энергию рек. В этом отношении у Ганы такие богатые ресурсы, что она могла бы снабжать энергией все соседние страны.

На электроэнергии, получаемой на ГЭС Акосомбо, работает алюминиевый завод. Пока на новом заводе в Теме перерабатывают бокситы, привозимые с острова Ямайка, тогда как ганскую руду продолжают вывозить, но это временное явление. В недалеком будущем он будет технологически переоснащен и сможет перерабатывать отечественные бокситы.

Уже сегодня значение плотины велико для сельского хозяйства, поскольку с ее помощью орошаются обширные площади на севере и юге, повышается их плодородие, а следовательно, создаются условия для выращивания риса и развития животноводства. Проблема та же, что и в Того: у животных в достатке кормов-только в сезон дождей, тогда как в сухой сезон пастбища в саваннах превращаются в пустыню. Искусственное орошение и заготовка кормов позволят в ближайшие годы увеличить производство мяса и существенно сократить импорт. Озеро ежегодно будет давать около 10 тыс. т рыбы, которую пока импортируют. Оно имеет немаловажное значение и как водная артерия: в сезон дождей, когда большинство дорог непригодно для передвижения, водный транспорт помогает осуществлять связь между северными районами и портами на побережье.

Я перечислила все достоинства плотины, главное из которых — снабжение электроэнергией всей страны, но не могу не упомянуть об одном ее недостатке: огромное пресноводное озеро и болотистые берега, пригодные для выращивания риса, — рассадник комаров, а в тропиках это — малярия. Закон природы безжалостен. Если мы смогли построить Акосомбо, мы справимся и с комарами — говорили нам ганские друзья.

Затопление обширной территории породило и другие проблемы. Пришлось переместить сотни селений, а это оказалось весьма неосторожным посягательством на традиционные родовые связи. Даже фетиши не выражали удовольствия от того, что им придется покинуть старые места жительства. Как рассказывал один инженер, это была сложная операция, особенно миссионерам пришлось приложить много усилий и дипломатического таланта, чтобы успокоить расстроенных местных жителей и создать условия, которые бы отвечали их привычкам. В сущности, получилось так, что вокруг новых красивых строений опять выросли глиняные хижины вождей и, конечно, для их многочисленных жен с детьми. Появились новые поля, для фетишей тоже в конце концов нашлось место.

Торжественное открытие плотины сопровождалось религиозными обрядами с бесконечными жертвоприношениями. Гости, среди которых были иностранцы, смотрели этот необычный спектакль с неподдельным восторгом до того момента, пока местный колдун в религиозном экстазе невольно не опрыскал их кровью только что зарезанного барана. Их заверяли, что даже такое прекрасное сооружение, каким была плотина на Вольте, иначе не могло бы существовать.

— У нас нельзя обойтись ни без бульдозеров, ни без фетишей, — сказал инженер, наполняя стаканчики для тоста-здравицы. И прежде чем выпить, плеснул на землю немного виски. Мы посмотрели на него, с удивлением.

— Не обращайте внимания, — сказал он, смущенно улыбаясь.

Но мы знали, что это его дань высшим силам, определяющим судьбу человека и его дела. Или это можно было бы назвать силой привычки.

На границе все было по-прежнему. Мы ехали очень медленно, потому что перед нами шли женщины с древесным углем в тазах на голове. Они несли его из Ганы в Ломе.

— Возможно, когда-нибудь к нам будут носить в тазах и электричество, — заметил шофер, который тщетно пытался их объехать.

В его замечании был и юмор, и горечь.