В ритмах Черной Африки

Рождество в тропиках

В конце октября кончился непродолжительный сезон дождей и начался сухой сезон. Властвовал страшный зной. Мы, глядя на календарь, думали о том, что у нас на родине выпал снег, и представляли, как он блестит на солнце, хрустит в морозное утро под ногами. Влажность воздуха понизилась, с севера дул горячий ветер — знаменитый харматтан; микроскопические частички сахарского песка образовывали плотную коричневую завесу.

Эта удивительная завеса стояла около недели. Сочные краски, которыми нас ослеплял окружающий мир, неожиданно оказались как бы приглушенными. Мы, европейцы, не очень придавали этому ветру значение, поскольку привыкли к переменам погоды, но, как выяснилось, харматтан оказывает сильное действие на психику африканца: наступает состояние депрессии, случаются трагедии, нередки случаи безумия и самоубийств. Во время судопроизводства харматтан может оказаться смягчающим обстоятельством.

За короткое время пышная тропическая растительность утратила свою свежесть. Трава пожелтела и побурела, сожженная раскаленным солнцем. Кроны пальм раскрылись, их ветви поникли. Баобабы сбросили листья, на их развесистых ветках остались только продолговатые бурые плоды. Это единственные деревья, которые полностью и сразу освобождаются от листвы. В городе перемена не так бросалась в глаза, потому что газоны, цветы, кусты и деревья поливали, но достаточно было выехать за его пределы, как становилось ясно, на что способно тропическое рождество. У нас в это время природа отдыхает, здесь же кончается вегетационный период и наступает время жатвы и урожая.

И в этой страшной жаре, когда человек едва волочит ноги по раскаленным улицам и ищет спасительную тень, раздается сигнал к рождественским приготовлениям. В витринах торговых домов появляются красочные гирлянды и украшения, на покрытых «инеем» деревцах сверкают электрические свечки, из репродукторов разносятся колядки. С наступлением темноты иллюзия рождества почти достоверная. Несмотря на жару.

Рождество как таковое — это праздник прежде всего европейцев. Поэтому рождественское оживление царит главным образом вокруг торговых домов, где делают покупки европейцы. Но от торговых домов не отстают и другие магазины, включая фирму «Батя», которая за пределами Чехословакии произносится «Бата». Фирма не З1абыла украсить витрины вифлеемским пейзажем и деревенскими колядами[22] с ботинками через плечо. Такая реклама для Африки была совсем неподходящей, она была рассчитана скорее на чувствительных европейцев и, конечно, на их карманы. Ведь африканцам достаточно легких, дешевых сандалий, нужна ли им другая обувь?..

В торговых домах можно приобрести все для празднования рождества. На больших рекламных щитах перечень товаров, доставленных из Европы; тех, кто не хочет утруждать себя чтением, с ними ознакомит диктор. Не буду называть всего, что здесь можно купить, но отсутствуют два пустяка: рождественский карп и настоящая рождественская елка. Рыба только морская, елки — искусственные. Они красивые, можно сказать идеальные, оживить же их не может даже спрей с запахом хвои.

Большинство африканцев рождество не празднуют и поэтому относятся к этим приготовлениям безразлично. Только некоторые торговки приблизят свои лотки к торговым домам, рассчитывая найти покупателя. Сюда стягиваются и нищие, надеясь на большую щедрость белых в рождественские дни.

Из тоголезцев рождество отмечают только христиане, те, которые посещали школу миссионеров и лицеи и служат в государственных учреждениях. Но и их праздник выглядит иначе. Ему недостает семейной интимности. Африканцы привыкли жить в обществе, поэтому и рождество для них случай, чтобы собралось побольше родственников и знакомых. С рождественским угощением никто не ломает себе голову. Нет и обычая делать подарки. Не отмечается канун рождества, а только первый его день. Для этого нужно совсем немного: тамтамы, маракасы и немного места для танцев.

Ритмичный быстрый танец пробил себе дорогу и в костелы, где также празднуют рождество. Больше всего меня поразило, что ангел в костелах — белокожий. Я расценила это как уступку европейскому христианству и решила, что не следует требовать слишком многого.

Только позднее я узнала, что африканские дети рождаются на свет тоже белыми и лишь через несколько дней их кожа начинает темнеть. Но почему я никогда этого не видела? Почему об этом ничего не знали некоторые наши знакомые, прожившие в Африке несколько лет? Причина проста. Мать живет с новорожденным в уединении и появляется с ним только через шесть недель, а к этому времени ее ребенок обретает красивый шоколадный цвет.

Рождество во всей Африке можно считать кульминацией туристского сезона. Того вместе с Бенином — это своего рода конечный пункт маршрутов туристов, которые едут либо по побережью, либо через Сахару. Но большая часть туристов прибывает сюда самолетами и живет в отелях, стоящих прямо на берегу океана. Это в основном богатые, не первой молодости дамы, одетые по последней западной моде, с вызывающими оттенками волос. Вокруг них постоянно вертится стая молодых людей, взявших на себя роль слуг. Богатых путешественниц из Америки и Европы уже через несколько дней нельзя узнать. Буквально сварившиеся, они ходят, забыв о своей элегантности, завернувшись в полотенца и купальные простыни. Частые рождественские гости рядом с ними — владельцы и служащие европейских отелей, курортов. Возможно, они приезжают сюда компенсировать потерянный отдых.

Но самая многочисленная группа туристов — это путешественники, которые продолжают считать туризм видом спорта, и Африка для них наполнена романтикой и приключениями. Здесь кончается их длинный путь. Они приезжают в Ломе загорелыми, запыленными, уставшими, но счастливыми, создавая вокруг себя оживление; они полны необычных впечатлений, приподнятости, которые долго их не покидают. Их «лендроверы» или автомашины с более мощными моторами, приспособленные к жаркому климату и труднопроходимым дорогам, — немые свидетели тяжелого пути. Тихо и покорно стоят они перед французским консульством или лучшими отелями, их помятые кузова покрыты толстым слоем латеритовой пыли, под которым невозможно определить их подлинный цвет. Большей частью владельцы бросают автомашины в Того.

Здесь можно встретить современных путешественников, приезжающих в поисках солнца. Они располагались на пляжах со своей скромной экипировкой, ночевали на песке или под москитной сеткой. Кроме студентов среди них были молодые юристы, учителя, врачи. Они странствовали от города к городу, от порта к порту, зарабатывая себе на дальнейшую дорогу случайной работой.

Для местного населения рождественский наплыв туристов желанный источник доходов. Мальчики носят богатым американкам, англичанкам, немкам их сумки и зонтики, моют машины, бегают за корреспонденцией и оказывают различные услуги. На иностранных туристах зарабатывают в основном хауса, которые известны во всей Западной Африке своим искусством торговли.

Хауса специализируются на продаже сувениров. Только им владельцы отелей разрешают устанавливать на пляжах свои ларьки под крышами из пальмовых листьев. Они предлагают амулеты, статуэтки, маски, тамтамы, галабии, ювелирные изделия, предметы из слоновой кости. В торговле они действительно очень ловки, но и отличие от других торговцев Вежливы и обходительны.

Хауса очень хорошо знают, что предложить покупателю, как вызвать его интерес к тому или другому изделию. Я подозревала, что некоторые легенды они тут же весьма находчиво сочиняют. Ассортимент очень разнообразный, но среди действительно ценных изделий африканских мастеров-художников встречается масса подделок. Только наивный человек мог полагать, что все выставленное было украшением дворцов африканских властителей. Неопытному туристу продадут здесь за высокую цену «настоящий африканский памятник», привезенный из Франции. Ведь копии древних памятников производят сериями, даже придают им налет седой старины.

Накануне рождества я вдруг получила подарок. Мы пошли посмотреть почту. В Ломе письма не разносят, а кто желает, абонирует ящик со своим ключом. На здании почты их сотни. В зале сидел наш хороший знакомый, он продавал марки. Благодаря своему отцу, министру при президенте Олимпио, он побывал на спартакиаде в Праге, где выучил несколько чешских слов, которые повторял в неизменном порядке: «Dobrý den, Vaclavák, ahoj»[23]. Он считал нас соотечественниками и с удовольствием вступал с нами в беседу.

— Bonjour, Čeki![24] Идите, я вам кое-что покажу! — подозвал он нас.

Он достал серию из десяти марок, изданных тоголезской почтой к рождеству. На одной из них была репродукция «Мадонны» мастера Вышшибродского, а внизу надпись Tchécoslovaquie[25]. Он аккуратно вложил марку в целлофановый пакетик и торжественно подал его мне:

— Это от меня, мадам, вы ведь делаете на рождество подарки?

Хотя мы и купили всю серию марок с мадоннами, он настоял на том, что чешская мадонна-г-подарок от него.

Это был самый прекрасный и самый оригинальный подарок, который я когда-либо получала.

Необычное рождество

Немного подумав, мы отказались не только от искусственной елки, но и от морской рыбы, которую ели регулярно в течение целого года. Праздничный ужин без южночешского карпа невозможен. Решили, что в этот день все же должно быть что-то особенное, напоминающее нам дом. Знаете, что мы придумали? Картофельный суп и картофельные оладьи. С тех пор как уехали из Праги, мы не ели картошки, и это предложение было единодушно поддержано. Картофель, чеснок, коренья — родные запахи!

Картофель я купила накануне, чеснок у нас был, грибы я привезла из Праги, не хватало только кореньев. Почти уверенная в том, что я их куплю, пошла в торговый дом, но вернулась ни с чем. Кореньев не было. Это испортило настроение, но мы злорадствовали, что обнаружили изъян в изысканных магазинах, переполненных товарами. Директор французского торгового дома предложил заказать их в Париже, но для этого надо было отправлять специальный самолет, чтобы получить их к вечеру. В конце концов мы купили их в немецком магазине «Марокс». Таких дорогих кореньев я еще не покупала.

Около шести часов, до наступления темноты, мы начали готовить настоящие чешские блюда. Наш дом был наполнен запахами чеснока и кореньев. Когда наши соотечественники усаживались за стол с рождественским карпом и картофельным салатом, мы лакомились картофельными оладьями и картофельным супом. Сегодня для нас это была пища богов!

Чтобы присутствие родины было более достоверным, мы хотели поставить записи колядок в исполнении Карела Готта. Я их специально привезла. Но оставила магнитофон в комнате без кондиционера, он отсырел и теперь, когда понадобился, не работал. Мы остались без колядок, но с симфонией Дворжака «Из нового света», которая звучала у немецкого инженера над нами. Он и не догадывался, какую доставил нам радость.

Но этим наша рождественская программа не завершилась. Мы были приглашены к Давиду, одному из инспекторов по спорту, который недавно вернулся из Праги, — там он учился. Он ждал нас к одиннадцати часам — это было необычное время для визитов, но нас оно устраивало, поскольку хотелось пройтись по городу.

Был жаркий вечер. В нашем европейском квартале сияли настежь открытые окна, семьи сидели за столами, всюду горели красочные пирамиды елок, временами разносились песни на разных языках. Перед некоторыми домами были освещены цветочные клумбы, что придавало вечеру необычайность. Главные улицы были непривычно тихими. Но как только мы свернули в улочки африканского квартала Зонго за здание почты, все стало как всегда. Здесь еще работали при свете фонариков ремесленники, продавщицы сидели у своих лотков, доносился звук тамтамов, со стороны лагуны слышалось, как квакают лягушки, а в кронах деревьев тут и там подавали голос птицы.

У баров, небольших кафе, освещенных красными, зелеными, желтыми и белыми лампочками — это цвета тоголезского национального флага, — танцевали. На нас смотрели с любопытством, потому что белые здесь, да так поздно, — непривычные прохожие. За нами быстро образовалась вереница любопытных детей. Их развлекало, как высокие каблуки моих туфель погружались в песок. Где-то вблизи раздался пронзительный звонок, и улица пришла в движение. Женщины, покрикивая друг на друга, выбегали из хижин с ведрами и исчезали в темноте. Мы почувствовали резкий запах и поняли, в чем дело. Подъехала машина с несколькими бочками. Мы поспешили свернуть в сторону, но оказалось, что весь квартал пронизан невыносимым зловонием.

Мы вышли к стадиону, мачты которого светились голубоватым светом. Стадион шумел и свистел. Там проходил футбольный матч. Вокруг стадиона сидели женщины со спящими за спинами детьми, а на жаровнях готовилась еда для проголодавшихся болельщиков.

Давид жил в сдаваемом в аренду домике с садом, единственными растениями которого, кроме редкой травы, были две пальмы. На песчаном дворе уже началось торжество. Двадцать молодых людей были так поглощены танцем, что не обратили внимания на наш приход. Похоже, они прекрасно обходились без девушек. Неожиданно один из них заметил нас и пригласил в дом. Он просил подождать, сказав, что Давид на футболе…

В доме нас встретили два семилетних мальчика с клетчатыми посудными полотенцами, заправленными в трусы. Они держали себя как настоящие бои, Стояли навытяжку, вежливо поздоровались и ждали, когда мы к ним обратимся. Потом отодвинули стулья от стола и стали поодаль, готовые к исполнению распоряжений. Стол был накрыт белой скатертью, в центре его сидела кукла в прекрасном словацком костюме. Этот знак внимания, безусловно, относился к нам. На стене висела карта Европы с кружками городов. Давид за время своей учебы в Праге объездил нашу страну с севера на юг и с востока на запад. Примерно через полчаса пришел хозяин. Он был в джинсах, увидев, что мы празднично одеты, извинился и исчез. Через несколько минут он появился снова, и, к нашему удивлению, в смокинге, белоснежной рубашке с жабо. Как бы между прочим заметил:

— Это мне шили у Адама.

В этом смокинге он сфотографировался еще в Праге и по возвращении в Ломе поместил свой портрет в местной газете с объявлением: «Господин Давид Райнхард возвратился из Европы, успешно завершив высшее образование, и предлагает свои услуги Тоголезской Республике». Он вступил в партию президента Эйадемы. Фамилию, весьма нетипичную для Африки, Давид унаследовал от деда, а тот — от немецкого врача, который помог получить ему образование в Германии. Давид изучал «'психологию и социологию спорта», для Того область отнюдь не первой необходимости, а учитывая современное положение в тоголезском спорте, ее можно было расценить как излишество. Молодой человек не утруждал себя науками, используя щедрую стипендию по своему усмотрению, и когда он через несколько лет вернулся на родину, никто не обратил внимания на то, что вместо диплома он привез лишь бумагу, подтверждавшую, что «мсье Д. Р. за время своего обучения в Карловом университете интересовался психологией и социологией спорта». Было вполне достаточно бланка, печати и подписи. «Навряд ли в Того кто-нибудь знает, какие правила в европейских университетах», — думал он.

По-чешски он говорил довольно прилично, только с произношением был не в ладах. А поскольку в Праге Давид вращался в основном в кругу студентов, а в специальную литературу не очень вникал, то не понимал, что разговорный язык и литературный не одно и то же. Поэтому случалось, что временами у него слетали с языка такие слова, которые в приличном обществе не употребляют. С нами он здоровался только так: «Привет!». Мы часто с ним общались, потому что вскоре после своего возвращения в Того он был назначен инспектором по развитию физкультуры и спорта. У него были большие планы, но организаторского опыта никакого. Самое большое мероприятие, которое он провел и которое должно было заложить основы массового спорта, стал «Бег через Ломе». В нем участвовала молодежь всех возрастов.

— Вы предложили гостям пиво? — спросил он мальчиков.

— У нас нет денег, — сказал один из них.

Давид вынул из кармана двести франков.

— Вот, мигом! — приказал он.

Через несколько минут мальчики вернулись. Они принесли две бутылки, но пиво оказалось теплым.

Давид снова достал бумажник, хлопнул в ладоши и отправил мальчиков за льдом.

Тотчас после этого появилась девушка, на вид лет шестнадцати, которую Давид представил нам как свою сестру. Она поставила на стол котелок с каким-то соусом.

— Сбегай в ресторан, попроси тарелки и приборы, — сказал он ей.

Соус был из жгучего перца, и в нем плавали мелкие рыбки. Рядом в миоке стоял молотый маниок, которым соус посыпался. Мы начали есть со смиренной самоотверженностью. Тут Давид как будто сообразил, что по европейским обычаям нам еще нужны салфетки, он повернулся к мальчикам и, не говоря ни слова, сдернул с них импровизированные фартуки.

— Простите, — сказал он нам.

Мальчики неожиданно остались в одних трусах и майках, лишенные достоинства боев.

Мы поели чисто символически, пытаясь приглушить острый соус теплым пивом. Как только мы кончили, Давид позвал остальных гостей, танцевавших на дворе. Они приходили, ели с таких же тарелок, как и мы, только без приборов, т. е. просто руками, быстро, с непостижимой ловкостью, и уходили.

Когда «банкет» закончился, мы вышли во дворик и стали смотреть на танцующих. Давид куда-то исчез и появился с магнитофоном. Он кивнул ударникам, чтобы те замолчали, и сразу же невероятно громко зазвучала настоящая чешская духовая музыка. Прежде чем все пришли в себя, Давид пригласил меня на танец. Остальные присоединились и пытались в ритме польки танцевать свой африканский танец. За забором собралась толпа любопытных. В темноте блестели только глаза и зубы. И поскольку мой муж категорически отказался участвовать в этой пляске, то по указанию Давида меня стали приглашать его друзья и родственники. Здесь обычно партнеры танцуют на расстоянии, поэтому в результате получалась танцевальная импровизация. Я была рада, что музыка наконец кончилась и я могла высыпать песок из туфель.

Давид был нескрываемо доволен.

— Что вы на это скажете? У меня четыре пленки и только духовая музыка! — произнес он с гордостью.

Его друзья, к счастью, предпочитали тамтамы и маракасы.