В снежных горах Непала

Глава 9

Уже несколько часов Маша шла по тропе рядом с неспешно трусящим барсом. Вначале, когда они только отошли от пещеры, идти было тяжело. Сошедшая лавина накрыла тропу ровным слоем снега, который был временами каменно-твёрдым, а порой женщина проваливалась чуть не по пояс, и тогда зверь останавливался и с нетерпеливым раздражением смотрел на неё. Когда, в очередной раз, Маша упала на бок в тщетной попытке выбраться из снежного плена, барс подошёл к ней и сердито хлестнул хвостом. Она возмущённо вскрикнула: теперь она уже не боялась, что он вцепится ей в горло — образованный человек, всё же, но его раздражение и насмешка неприятно задевали. Но зверь не отошёл, а помаячил кончиком хвоста прямо перед её лицом. Тогда она поняла, осторожно взялась за него и сжала в руках. Хвост был толстым, покрытым короткой густой и грубой шерстью. Снежный барс дёрнулся вперёд, и Маша вылетела из снежного плена, как пробка из шампанского. Она села, где стояла: смех душил её, но она боялась обидеть Сантоша. Он тоже сел напротив женщины и оскалил клыки. Но ей уже не было страшно: — Сантош, — она всё же засмеялась, — а можно я буду держаться за ваш хвост? — Барс зарычал и хвост подсек её под коленки. Она опять упала, но пушистый кончик снова маячил перед глазами, и она решительно вцепилась в него.

Через несколько часов след лавины закончился и стало видно каменистую обледенелую тропу. В обед они немного посидели в каменной нише, укрывающей от жгучего ветра. Вернее, сидела Маша, а зверь с наслаждением растянулся на снегу, жмурясь и подставляя морду ледяным порывам.

Со второй половины дня тропа пошла под уклон, а ближе к вечеру, далеко впереди, показались зелёные пятна. Ощутимо повеяло теплом — путники спускались в долину.

В деревню пришли в темноте, лишь яркие звёзды освещали путь. То справа, то слева вдруг возникали развалины из камней и глины, в них копошились люди, слышался женский плач и разговоры. Снежный барс уверенно шёл вперед, Маша торопилась за ним, боясь отстать. Встречающиеся люди не обращали на зверя никакого внимания, скорее уж женщина ловила на себе их любопытные взгляды. Кое-где мелькали огоньки керосиновых ламп, доносился запах дыма и горячей пищи.

Внезапно барс свернул в сторону, обогнул развалины очередного дома и, остановившись у двери, поднял голову и посмотрел на Машу. Она поняла, потянула на себя ручку. В доме было темно, но барс чем-то зашуршал, а вскоре Сантош сказал: — ну, наконец-то! Я уж думал, тебя опять тащить на себе придётся.

Маша обиделась, хотела сказать, что у неё всего две ноги, а не четыре лапы и, на её взгляд, она очень даже неплохо шла, невзирая на занесённую снегом тропу и накопившуюся усталость, но вместо этого сказала: — а почему это вы обращаетесь ко мне на «ты», хотела бы я знать?

Чиркнула спичка, и свет керосиновой лампы разрезал темноту. Вешая ёё на стену, Сантош босиком, но уже одетый в тёмную рубашку и невообразимого грязно-серого цвета брюки, не поворачиваясь ответил: — я — чхетри, а ты никто. Иностранцы вне каст, даже ниже, чем шудра, неприкасаемые, — он повернулся, и Маша увидела его ехидненькую ухмылку. Она молча смотрела на него, не зная что ответить на его явное оскорбление. Пережитый стресс от осознания неминуемой гибели и чудесное спасение, усталость и страх за своих спутников, неясные перспективы подкосили её волю, и Маша, неожиданно для себя, вдруг расплакалась громко, навзрыд, стыдясь и не в силах остановиться. Она мешком осела на пол и спрятала лицо в ладони. Слёзы — откуда что и взялось, лились и не собирались останавливаться. Внезапно она почувствовала, как мужские руки обнимают её и настойчиво привлекают к горячему телу. Она попыталась упереться, с неприязнью оттолкнуть его, но сопротивление было сломлено. — Тш-ш-ш, тихо, тихо, не надо плакать, всё будет хорошо, я всего лишь пошутил. Мы и сами не очень-то смотрим, кто к какой касте принадлежит. Это была лишь неудачная шутка, Маша. — Она не заметила, что он назвал её Машей, а не Марией, как обычно. — Конечно, ты тоже зови меня на «ты», я просто раньше не обратил на это внимания. — Он крепко прижимал её к себе, и она, из принципа потрепыхавшись, затихла, всё ещё всхлипывая. Сантош задумчиво поглаживал её по спине, и Маша даже сквозь куртку, которую не успела снять, чувствовала, как напрягаются у него на груди мускулы, как уверенно и сильно он держит её. А ещё от него пахло. Чуть-чуть терпким мужским потом, жаром, и едва уловимо — зверем. Но может быть, ей это показалось. Ей было стыдно и, чуть отдвинувшись, она пробормотала:

— извините, Сантош, я сама не знаю, что со мной. Вообще-то я не истеричка, просто устала, наверно.

Он наклонился к её лицу, и Маша близко увидела карие, с золотистой искоркой, внимательные глаза, улыбающиеся губы: — а я думал, мы договорились, что будем на «ты»? И не за что извиняться, я сам виноват, не подумал, что ты не привыкла ходить по горам. — На мгновение Маше показалось, что он её поцелует, но Сантош отстранился, и неожиданно разочарование кольнуло её. — Снимай куртку и шапку, в доме тепло. Дед ждал нас и натопил печку. — Она и вправду почувствовала, что от небольшой печурки у стены веет теплом. Стянув куртку, Маша, наконец, осмотрелась. Они находились в небольшой комнате, нельзя сказать, чтобы уютной. Стены из тёсаного камня ничем не прикрыты, деревянный некрашеный пол застелен тростниковыми циновками, у стены пара небольших шкафчиков, украшенных тонкой резьбой, по центру комнаты невысокий столик, вокруг него разбросаны подушки в ярких наволочках. Покрытая кое-где ржавчиной железная печка, металлическое колено выведено в отверстие в стене. Небольшое окно ничем не занавешено. В дальней от двери стене — закрытая дверь. Сама стена деревянная и на ней висит миленькое панно с вытканными узорами. Узоры всякие-разные: то россыпь разноцветных бус, то какие-то бублики на ниточке, то толстые извивающиеся верёвки, а то просто круги и квадраты. Все они яркие: оранжевого, изумрудно-зелёного и голубого цветов, но с преобладанием красного.

Тем временем Сантош извлёк из шкафчика обычный эмалированный чайник с цветочками на боку, налил в него воды из бидона, который Маша ранее не заметила, и поставил его на печку. Из недр другого достал картошку, лук, какую-то зелень и пару банок тушёнки. Посмотрев на женщину, усмехнулся: — и что сидим? Ты не забыла — я чхетри, мне не положено картошку чистить! — и уже серьёзно добавил: — давай, Мария, подключайся, очень есть хочется. — Вдвоём они быстро приготовили целую кастрюлю картошки с тушёнкой, вскипятили чай. Посуда, извлечённая из недр первого шкафчика не показалась Маше хорошо промытой. Уловив её напряжённый взгляд, Сантош пожал плечами: — возьми воды и ополосни, если тебе она кажется грязной. На самом деле, я её мою. Иногда. — добавил он самокритично. Маша засмеялась и поставила эмалированные миски на столик.

Приготовленное на скорую руку кушанье показалось ей очень вкусным, а лепёшки, извлечённые из шкафчика и завёрнутые в чистую тряпицу, хотя и были немного зачерствевшими, но не шли ни в какое сравнение с теми задубевшими от мороза, которые ей приходилось есть с момента ухода из Кагбени. А может быть всё дело было в том, что Маша вдруг поняла, что экспедиция, наконец-то, добралась до таинственной Солу Кхумбу, и хотя её спутники пострадали в лавине, но все они, к счастью, живы, напротив неё сидит, как не удивительно, настоящий оборотень, который к тому же является врачом. Вот уж в это она никак не могла поверить. Пока ели, Сантош рассказал, что профессор и Вольдемар находятся у его деда, завтра они к ним сходят, а сегодня уже поздно. Маша задумалась о том, как же могло получиться, что житель затерянной в горах деревушки смог получить образование в Англии. Если не врёт, конечно.

А оборотень-врач с энтузиазмом выскреб остатки картошки куском лепёшки, громко отхлебнул чая из большой кружки и, развалившись на подушках, на которых они сидели, лениво сказал: — теперь можешь спрашивать. — Маша серьёзно посмотрела на него:

— расскажи мне о себе, Сантош.

Она хотела, чтобы Сантош рассказал ей о себе. Он заколебался, не зная, то ли рассказать всё, как есть, то ли ограничиться самыми общими сведениями. Более ста лет его предки скрывали свою вторую сущность. Жители деревни Солу Кхумбу свято хранили их тайну, потому что не раз снежные барсы-оборотни спасали их от неминуемой гибели, будь то грозящие голодом страшные неурожаи картофеля, кукурузы, пшеницы или ячменя в результате схода в долину лавин, селей, бурного разлива реки Гандаки и прочих катаклизмов или встреча кого-то из жителей с лавиной. Если над деревней маячила угроза голода — барсы отправлялись на охоту, и их добыча позволяла людям выжить. И только их чуткий нос был способен найти человека, погребённого под толстым слоем снега.

Он смотрел на женщину, в её внимательные серьёзные глаза и клял себя за неудачную шутку. Он, как мальчишка, прихвастнул своей высокой кастой, забыв, что для иностранцев кастовое разделение выглядит чуждо и дико. Его мать давно к этому привыкла, но и сейчас невозможность принимать женщин из касты шудра — неприкасаемых, в клинике отца вызывало у неё бурное негодование.

Отец рассказывал ему, как тридцать два года назад он привёз в Непал юную русскую жену. Как нарушала она все мыслимые и немыслимые традиции, как ужасалась и удивлялась всему, с чем сталкивалась в обыденной жизни.

Прошли годы, и теперь отец, Джайя Пракаш Малла, известный на весь Непал хирург и владелец самого крупного госпиталя Катманду сквозь пальцы смотрит на немудрёные хитрости жены, врача-гинеколога, время от времени устраивающей тайные вылазки в бедняцкие кварталы. Она даже, украдкой от мужа, арендовала небольшой домик на окраине столицы, переоборудовав его в гинекологический кабинет, где и вела бесплатные приёмы беременных женщин — жён сапожников, ткачей, жестянщиков, зеленщиков и прочих, зачисленных от рождения в низшие касты и не имеющих возможности пользоваться услугами врачей. Конечно же, это не было для Джайи тайной. Бедняки боготворили госпожу Гали Пракаш Малла и, несмотря на беспокойство мужа, в кварталах бедняков она чувствовала себя совершенно спокойно.

Так и не решив, о чём можно рассказать нечаянно спасённой им женщине, он осторожно сказал: — что же, завтра я познакомлю тебя с моим дедом, Ари Пракаш Малла. Он всю жизнь живёт в Солу Кхумбу и даже был её колдуном. У него находятся твои спутники, думаю, они уже чувствуют себя гораздо лучше.

Она помялась: — Сантош, я до сих пор не верю, что ты можешь превращаться в эдакую зверюгу. Как это возможно? — Маша увидела на его лице ироническую усмешку и торопливо добавила: — нет, я понимаю, именно в зверином обличье ты меня спас, но как происходит твоё превращение? Тебе не больно?

Сантош вздохнул, внимательно глядя ей в глаза: — Маша, нас свёл несчастный случай, иначе ты бы никогда не узнала обо мне. Наш род, род оборотней-ирбисов, существует очень давно, несколько столетий. Сейчас в живых нас только трое: мой дед, мой дядя и я. Дед и дядя живут здесь, в Солу Кхумбу, а я — в Катманду. Я действительно учился в Англии, а сейчас работаю в госпитале отца. У меня довольно редко получается выкроить пару недель, чтобы съездить в горы и отдохнуть от людей. В этот раз, — он скривился, — не получилось. — Он поднял на неё глаза: — и скажи мне, какие дэвы надоумили вас искать именно Солу Кхумбу? Что, неужели не хватило экзотики поближе к цивилизации?

Маша опять обиделась: — Сантош, ты не понимаешь, ведь очень важно изучить быт, традиции и обычаи затерянного в Гималаях селения. Эти знания бесценны! Пройдут столетия, придут новые поколения, а жизнь людей в разные периоды времени всегда будет интересовать человечество! — Он с интересом рассматривал её. Её глаза воодушевлённо блистали, бледные щёки порозовели.

— А ведь она хорошенькая, — подумал Сантош, — и совсем не глупая туристка, ищущая приключений. Вспомнил, что его человеческой половине было неожиданно приятно ощущать вес её тела на спине. Представив, как она сидела на нём верхом, почувствовал, как прилила кровь и стало тесно в джинсах. — А как она держалась за его хвост! — он смешливо фыркнул. Маша запнулась, подозрительно на него посмотрела:

— я сказала что-то смешное?

— Нет-нет, ты права, я с тобой согласен, но я вспомнил, как вытаскивал тебя из снега, а ты висела на моём хвосте!

Она тоже засмеялась: — а ты говоришь — чхетри!

Его глаза похолодели, улыбка стаяла с лица: — не стоит смеяться над клановой принадлежностью, женщина! Брамины и чхетри — две высших касты нашего общества. Именно на них держится государственность страны, — у него даже голос изменился, в нём зазвучала сталь.

— О-о, извини, — Маше было странно видеть столь болезненную реакцию на её слова и она решила впредь не касаться этой темы. Кто их, дикарей, знает, даже если они закончили Лондонский университет.

Пока ужинали, на печурке закипела вода в жестяном ведре. Сантош любезно предоставил ей большое корыто и кусок туалетного мыла. Сам он, схватив куртку, сообщил, что ему нужно на часик отлучиться и исчез за дверью. — Понятно, — мысленно усмехнулась Маша, — к женщине поскакал. Часа как раз хватит. — Странно, что эта мысль её неприятно задела. Но всё же она подумала, что Сантош ей не нравится. Неважно, что он красив какой-то дикой красотой: его сильное поджарое тело постоянно напоминает о хищнике, который сейчас спокоен, но в любую минуту способен превратиться в беспощадного убийцу; а его глаза иногда вспыхивают звериной яростью в ответ на какие-то, ему одному ведомые, мысли. Да и эти касты… не добавляют ему обаяния.

Процесс мытья доставил ей небывалое наслаждение. Наконец-то Маша смогла вымыться горячей водой с мылом, а затем ополоснуться тёпленькой. Хуже было с бельём. Сантош оставил ей обычное махровое китайское полотенце, вроде даже и чистое, а вот смены белья у неё не было. Ей даже думать не хотелось, что придётся на чистое тело натягивать пропотевшие несвежие плавки и лифчик. Мысленно махнув на приличия рукой, она замоталась в полотенце, а бельё состирнула и разложила на низенькой скамейке, придвинув её вплотную к горячему боку печки.

Внезапно дверь распахнулась. Сантош, без куртки, в рубашке с закатанными по локоть рукавами, торопливо вошёл в дом, хмуро сказал: — ты вымылась? Хорошо. Сейчас сюда придёт большая семья. Люди будут здесь ночевать, а ты перебирайся в спальню. Посмотри там, на чём ты будешь спать, остальные циновки и одеяла отдай им. — Неожиданно, в свете фонаря, Маша увидела, что на его груди расплылось большое кровавое пятно. Кровь была на правом рукаве, её брызги подсохли на лице. Она попятилась, с ужасом глядя на него. Перед глазами встала звериная морда с громадными белыми клыками. Он раздражённо спросил: "Что??" — думая о чём-то своём.

— У тебя… кровь… — Маша показала дрожащим пальцем на пятно. Продолжая хмуриться, он отмахнулся:

— Это не моя. Там много пострадавших, я нужен им. — Он о чём-то задумался, глядя сквозь неё. Очнулся: — Тебе нечего надеть, я забыл, — хмуро усмехнулся, — а ты миленько выглядишь в этом полотенце. — Маше стало Жарко, она почувствовала, что краснеет. — Значит, так, — он вздохнул, сосредотачиваясь, — в спальне найдёшь упаковки с новыми боксёрами и футболками, надень что-нибудь. Сюда, в эту комнату, временно поселится большая семья, Джамтан с мужьями и детьми. Ты будешь ночевать в спальне, я, скорее всего, сегодня больше не приду. — На её растерянный взгляд добавил: — в деревне большие разрушения, есть погибшие и много раненых. Кстати, у Джамтан погиб ребёнок, а трое мужей ранены.

Маша даже про кровь на его рубашке забыла:

— Э-э-э, а как это — трое мужей? У неё что, их несколько?

— У Джамтан пятеро мужей и девять детей. Теперь восемь, к сожалению. — Он насмешливо улыбался, глядя на неё.

— Но… как же… Полиандрия??

— У нас есть всё: полиандрия, полигамия, ну и обычные, моногамные семьи тоже есть. Ну всё, мне некогда, меня ждут раненые. Если хочешь, потом об этом поговорим. — Сантош выскочил за дверь, а Маша побрела в спальню.

Это оказалась довольно уютная комната с большим шкафом из сандалового дерева. Розовая древесина, покрытая тонким замысловатым узором, мягко сияла в свете керосиновой лампы. Маша погладила рукой дверцу и подумала, что такой шкаф должен стоить немалые деньги. Изнутри на дверце нашлось зеркало, а на полочке под ним несколько расчёсок, щёток для волос и прочих мелочей. Левая сторона шкафа состояла из полок, на которых довольно аккуратно были сложены футболки, рубашки, джемпера, мужские трусы, всевозможные брюки: шерстяные, хлопковые, трикотажные. Отдельно лежали шапки, куртки и перчатки.

Кроме шкафа у стены, на циновках, высокой горкой лежали свёрнутые шерстяные одеяла, сверху её венчала большая подушка. У небольшого окна Маша разглядела невысокий столик, заваленный книгами. Кроме того, на полу лежал ковёр, и она наклонилась, чтобы получше его разглядеть. Сразу было видно, что он соткан вручную, из шерсти ярких тонов. Нога утопала в длинном мягком ворсе.

Она нашла в шкафу упаковку с новыми мужскими трусами, а футболку взяла старую, выстиранную. Трусы оказались впору, а растянутая футболка велика, но всё было чистым, и Маша с облегчением вздохнула, разматывая полотенце. Она принесла в спальню влажные плавки и лифчик и повесила их на гвоздь в стене, надеясь, что к утру они высохнут.

Она услышала, как открывается дверь и, торопливо натянув брюки, вышла из комнаты. В дом заходили люди. Сначала двое мужчин под руки завели плачущую женщину, следом вошли ещё трое. Все они были ранены и выпачканы в крови. За ними плелись восемь ребятишек разных возрастов. В комнате сразу стало тесно. Увидев Машу, люди остановились, сложив ладони перед собой, вежливо поклонились. Лишь плачущая женщина, которую мужчины отпустили, стала оседать на пол. Они снова подхватили её, что-то стали говорить, поглаживая по голове и плечам. Маша поняла, что это и есть Джамтан, у которой погиб ребёнок. Она торопясь, подвинула подушки, налила в кружку воды и подала женщине. Та стала пить, зубы стучали о кружку. Мужчины окружили её, усадили на подушки, сами присели на корточки, поглаживая руки ласково утешали. Дети сели на пол в сторонке, один, самый маленький, всхлипывал и старшая девочка, лет четырнадцати, взяла его к себе на колени.

Маша принесла подушки для мужчин и по-английски предложила им сесть. Один из них поднял голову, грустно улыбнулся и жестами показал, что не понимает. Видимо, они знали только свой родной непали. Тем не менее, они поблагодарили, сложив ладони в традиционном жесте.

Привалившись спиной к одному из них, женщина затихла и, прикрыв глаза, кажется, задремала. Мужчины тихо переговаривались, а Маша исподтишка разглядывала гостей.

Один из мужей, к которому привалилась Джамтан, был далеко не молод, лет около пятидесяти. Его лицо избороздили морщины, а сам он кряжистый, с сединой в чёрных коротких волосах. Трое других имели небольшую, на взгляд Маши, разницу в возрасте, от тридцати восьми до сорока трёх лет. Кареглазые, скуластые, они чем-то походили друг на друга — братья, — поняла она. А вот пятый муж был совсем молодым, лет двадцати пяти, не больше. Сама Джамтан, казалось, едва ли достигла тридцати пяти лет, очень полная, черноволосая, с гладким приятным лицом, яркими розовыми губами, небольшим, чуть сплюснутым носом.

Дети дисциплинированно молчали, малыш задремал на руках у старшей сестры. Маша рассмотрела, что среди них было три девочки и пять мальчиков.

Она осторожно взяла чайник, и наполнив его доверху водой, поставила на печку. Старший мужчина поднял голову и посмотрел на неё: она жестами показала, что вскипятит для них чай. Он кивнул и устало улыбнулся. Трое братьев были ранены: у одного перевязана голова, у другого на перевязи висела сломанная рука, а третий всё время морщился, и под рубашкой у него Маша заметила тугую повязку, видать, сломаны рёбра. Все — и взрослые, и дети имели измученный вид, их одежда была пыльной и изорванной.

Маша решила, что нужно бы согреть воды, чтобы люди могли умыться. Она наполнила ведро и поставила его на печку, рядом с чайником. За дверью послышались шаги и вошёл Сантош. Быстрым взглядом окинул своих гостей, нахмурился и прошёл в спальню. Маше стало неловко, она вспомнила висящее на гвоздике бельё, но он уже вышел, держа в руке пузырёк. Поставил его на столик и что-то сказал на непали мужчинам. Старший осторожно положил жену на циновку и подсунул ей под голову подушку, а Маша, вспомнив про одеяла, сбегала в спальню и принесла одно, укрыв им Джамтан. Переговорив с мужчинами, Сантош сказал: — Маша, помоги им устроиться. Дай из шкафа мою одежду, чтобы переоделись, младшего отправь за водой. Потом пусть сходит к шаману, возьмёт козлятину, а ты потуши для них мясо с рисом. Овощи он тоже принесёт. — Он шагнул за порог и вернулся, — да, вместе с ними не ешь. И не касайся их. Они из касты вайшья, а ты, всё же, живёшь у чхетри. Будем считать, что ты тоже относишься к высшей касте. — Он усмехнулся и вышел, закрыв за собой дверь.

Маша не знала, как обратиться к младшему мужу. Он сам подошёл к ней, сказал: — Тагпа, — указав себе на грудь. Она поняла:

— тебя зовут Тагпа? — он улыбнулся ей, опять слегка кланяясь. Потом, показывая по очереди, на каждого из мужчин, назвал их: — Нуббу, Нгутруб, Зангму, Чончанаб. Они улыбались ей, а Маше было неловко и любопытно — надо же, пятеро мужей у одной женщины!