В снежных горах Непала

Глава 21

Ночью Маша всплакнула, жалея себя и свою несчастливую жизнь. Под утро задремала, но проснулась от громких голосов внизу, в холле. Она открыла глаза: в саду на все голоса заливались птицы, приветствуя начало нового дня, а в доме звучали чужие голоса. Она поплескала водой в лицо, натянула платье и, торопливо пригладив волосы ладонью, поспешила выйти из комнаты.

Она сразу увидела Марка Авдеевича, исхудавшего, покрытого коричневым загаром, с всклокоченной редкой седой бородёнкой, оживлённо жестикулирующего в подкрепление своих слов. Рядом застенчиво улыбалась Анг Ламу, тоже, как показалось Маше, ещё больше похудевшая и загоревшая, а за нею, иронически и покровительственно поглядывая на вошедшего в раж профессора, стоял Таши. Вот кто совершенно не изменился, по-прежнему был спокоен и уверен в себе.

Прибывших окружили радостно улыбающиеся хозяева. Сантош почувствовал появление Маши, оглянулся и мазнул по ней холодным неприязненным взглядом. Но ей было всё равно. Пусть теперь он её ненавидит и не желает знать. Она тоже постарается вытравить его из сердца, забыть эту страну, как страшный сон. Совсем скоро она будет дома, с родителями и Анюткой, и жизнь войдёт в привычную колею. Радостно вскрикнув, она бросилась на шею Анг Ламе, крепко её обняла: — наконец-то! Как долго вас не было! — Анг Ламу смешливо фыркнула, а Маша уже обнимала профессора, и тот, ответно обнимая её, исхитрился звучно чмокнуть в щёку:

— Мария Александровна, милая моя, как же я рад вас видеть! Слава Богу, вы живы и здоровы, а то деревенский колдун напугал меня: предупредил, что вам угрожает прямо-таки смертельная опасность! Я, хоть и этнограф, но не верю во всякую мистику, и оказался прав! Вижу, вы вполне благополучны, моя дорогая! — продолжая её обнимать, профессор по-свойски похлопал её по спине.

Джайя громко хмыкнул: — нет, профессор, это вы ошиблись, а Каран оказался, как всегда, прав. Маша и на самом деле чуть не погибла. — Отпустив женщину, Марк Авдеевич растерянно посмотрел на людей, окруживших путешественников, перевёл взгляд на Джайю: — но… господин Пракаш Малла… как же так… что такое могло случиться, что… — он не договорил, перехватило от волнения горло. Маша торопливо взяла его за руку:

— Марк Авдеевич, мы потом всё вам расскажем!

Галина Николаевна поддержала: — действительно, всё потом, а сейчас — мыться, есть и отдыхать!

Улыбнувшись Маше, Анг Ламу поспешила за тянущей её за рукав Шилангмой, а профессор, в сопровождении Джайи, продолжая оживлённо говорить, направился в ванную. Тот с интересом слушал, утвердительно кивал головой, и Маша поняла, что им интересно вместе. Она проводила грустным взглядом поднимающегося на второй этаж Сантоша и, вздохнув, сказала: — Галина Николаевна, вам, наверно, нужно помочь на кухне?

Та кивнула: — да, Маша, хорошо бы. — Они закрыли дверь за торопящимся домой Таши и поспешили на кухню, готовить ранний завтрак.

Пока варили момо из козлятины, выкладывали на большое блюдо рисовые лепёшки — роти, резали салат из зелени и помидор, Маша узнала, что профессор очень понравился Джайе своим искренним интересом к Непалу, его народу и древним традициям. Посмеиваясь, Галина Николаевна сказала: — посмотрим, не поумерится ли его восторг, когда он узнает, что произошло с вами.

Маша фыркнула, представив, в какой ужас придёт Марк Авдеевич, узнав о праздновании Кали Юги. Она с удивлением поняла, что как-то смирилась с тем, что её чуть не убили. Может быть потому, что на первый план вышла ещё одна личная трагедия — грядущее расставание с любимым человеком?

За стол сели все, кроме Анг Ламу и Таши. Проводник обещал появиться после ужина, а шерпа, искупавшись и перекусив, завалилась спать, как сообщила опекающая её Шилангма.

Профессор был бодр и весел. Он сбрил жидкую бородёнку, переоделся в халат, предоставленный ему не слишком крупным Джайей, и выглядел довольным жизнью. За столом он с удовольствием рассказывал о господине Ари, жителях деревни и своих беседах с ними.

Маша слушала его вполуха, украдкой поглядывая на Сантоша. Она даже умудрялась улыбаться и поддакивать профессору, когда он обращался к ней за подтверждением. Напротив, Сантош даже не пытался делать вид, что поглощён застольной беседой. Он хмуро, отрешённо тыкал вилкой момо и, наконец, отодвинул тарелку. Пробормотав что-то, что должно было означать извинение, он вышел из-за стола. Вскоре хлопнула входная дверь.

Галина Николаевна чувствовала неловкость из-за его невежливости. Смущённо улыбаясь, она сказала профессору: — не обижайтесь, пожалуйста, на Сантоша, Марк Авдеевич. У него в отделении лежит ребёнок с тяжёлой формой пневмонии, поэтому все его мысли там, рядом с пациентом.

— Что вы, что вы, уважаемая! Какие могут быть обиды! Я помню, как Сантош дневал и ночевал около жителей Солу Кхумбу, пострадавших при землетрясении! Очень ответственный молодой человек, я вам скажу! — И профессор продолжил свой рассказ.

Сантош, погруженный в каждодневную рутину, состоящую из больных, капризничающих ребятишек, испуганных, недоверчивых мамаш, заполнения историй болезней, назначений и разбирательств с медсёстрами, выполнял всё в каком-то автоматическом режиме. Всё было как всегда, но неумолимо приближался Машин отъезд. Ещё вчера он надеялся, что она передумает и скажет ему, что любит его и решила остаться с ним. Он даже прикидывал, как поедет вместе с ней в Москву за Анюткой. Но сегодня утром, когда появился этот жизнерадостный старик, Сантош понял, что его надежды напрасны: Маша скоро уедет. Он видел, как блестели её глаза, когда она слушала рассказ профессора о его этнографических изысканиях, как активно она поддакивала ему. Он не смог смотреть дальше, как радуется она скорой разлуке. Он удивлялся своей доверчивости и негодовал, что поверил в её любовь. Внезапно Сантоша осенило: — да он же азиат! Никогда белая женщина, европейка, не полюбит смуглого черноволосого мужчину, носителя чуждой ей культуры, чуждого образа жизни! И не имеет значения, что он образован и богат. Ничего общего у них нет и быть не может.

В пылу самоистязания Сантош как-то забыл, что его мать — такая же русская женщина, жительница той же Москвы. Да и вообще он знал многих европейских женщин: немок, итальянок, англичанок, состоящих в счастливом браке с мужчинами — непальцами. Но уязвлённое самолюбие и гордость не позволяли думать о чём-то ином.

Вечером пришёл Таши. Маша ещё ни разу не видела его таким сияющим и удовлетворённым. Удобно устроившись в глубоком кресле с бокалом апельсинового сока, он самодовольно сказал: — что же, с вашей неоценимой помощью, господин Пракаш Малла, и с вашей, госпожа Мария, полиции удалось, наконец, накрыть и арестовать всех членов секты тачо. Они, очень удачно, присутствовали в полном составе в разрушенном храме богини Кали Юга, где вас, госпожа, — он улыбнулся Маше, — собирались принести в жертву.

Маша на улыбку не ответила, а наоборот, довольно неприязненно посмотрела на него: — господин Таши, мне кажется, что в поимке этих фанатиков моей заслуги вообще нет! Если бы не Сантош и Джайя, они убили бы меня! И, уж вы извините, я не нахожу такое стечение обстоятельств удачным. По крайней мере, для себя!

— Ну да, ну да. — Таши, несколько смутившись, побарабанил пальцами по подлокотнику кресла, — признаю, для вас данное событие едва не закончилось… э-э-э, прискорбно.

Стремясь прервать разговор на неприятную тему, вмешалась Галина Николаевна: — так расскажите же нам, Таши, как идёт расследование! — она перевела взгляд на мужа: — может быть, мне стОит сходить за Сантошем? — Тот молча пожал плечами, а Маша потупилась. С момента тяжёлого для них обоих разговора, Сантош избегал её общества. Вот и в этот вечер он не спустился в гостиную, отговорившись усталостью. Втайне она обижалась на него. Кажется, он не может дождаться, когда они с профессором уедут. Ей, наоборот, хотелось всё время видеть его, слышать его голос. Это было мучительно-сладко, но она ничего не могла с собой поделать. Профессор не был в курсе их отношений, да и едва ли ему было интересно. Ему не терпелось вернуться в Москву, на свою кафедру, уйти с головой в обработку и осмысление той массы новой информации, которую они с Машей получили в горных деревнях. Поэтому, рассеянно выслушав разговор о Сантоше, он пробормотал, что раз аэропорт Катманду худо-бедно заработал, то неплохо было бы им в кратчайшее время улететь домой. Маша с ним согласилась, и разговор перетёк в новое русло.

После недолгого обсуждения возможности возвращения учёных домой, вновь вернулись к арестованным членам секты тачо. Всего их было тридцать семь человек, и принадлежали эти люди к низким кастам — вайшья и шудра. — Да уж, — с неприязнью думала Маша, — ни брамины, ни чхетри никогда бы не оказались в числе этих людей просто потому, что все они, если не богаты, то, по крайней мере, состоятельны, имеют хорошее образование и высокооплачиваемую работу. Им не надо просить о помощи богиню, как последнюю инстанцию. Они вполне в состоянии оплатить необходимое им. — Следствие пришло к выводу, что девочка и жрец были обезглавлены самими фанатиками под воздействием одурманивающих галлюциногенов. Установить, кто конкретно является убийцей, возможным не представляется, сектанты очень напуганы. Из всех арестованных один пострадал очень сильно — он полностью лишился одного глаза, второй тюремному врачу удалось спасти, а лицо обезобразили шрамы. Сокамерники общаться с ним не желают и говорят, что он наказан богами за вероломство. Всем членам секты грозят солидные сроки, потому что правительство страны полно решимости превратить Непал в цивилизованное государство.

Отстранённо слушая полицейского офицера, Маша думала: — конечно, хорошо, что секта разгромлена и, пожалуй, никогда уже не возродится, но остаётся великое множество других традиций и обрядов, от которых народ Непала ещё очень долго не сможет отказаться. И нет, она никогда бы не смогла привыкнуть к запаху сжигаемых трупов на каменных постаментах — гхатах, к жёстким кастовым ограничениям и залитым кровью жертвенных животных храмам богини Кали Юга, о которых рассказал ей Сантош.

Таши ушёл далеко заполночь, а Сантош так и не спустился в гостиную, на что втайне надеялась Маша.

На следующее утро профессор уехал в посольство России. Он хотел попросить сотрудников о помощи. С замиранием сердца Маша ждала его возвращения. Аэропорт Катманду потихоньку оживал после землетрясения, полностью его разрушившего, но гражданские авиарейсы пока не возобновились.

Профессор вернулся нескоро, но пребывал он в прекрасном настроении. Ему пообещали замолвить словечко перед командиром борта МЧС, который должен был назавтра прилететь в Катманду с гуманитарным грузом. Маша вздохнула с облегчением. Она уже сутки не видела Сантоша. Он намеренно избегал встречи с нею, и она ожесточилась, с гневом думая о его эгоизме, нежелании расстаться мирно, с сохранением дружеских отношений. В душе она понимала, что спокойное, скорее всего, навсегда, прощание с любимым человеком, невозможно. Слишком тяжело, слишком больно будет ей смотреть в его глаза и видеть в них такую же боль и отчаяние.

А Сантош, кляня себя за малодушие и трусость, всеми силами старался не встретиться с Машей даже случайно. Иногда это не получалось, и тогда он, стискивая зубы, делал равнодушное лицо и отворачивался. Он отчаянно боялся, что, встретив её грустный потерянный взгляд, он схватит её в объятия, не стесняясь присутствием посторонних, станет покрывать её лицо поцелуями и умолять не оставлять его, потому что без неё нет для него жизни…

Настал день отъезда, и Маша спустилась в холл первого этажа с небольшой сумкой в руках. Все вещи, купленные для неё добросердечным семейством Пракаш Малла вполне уместились в некое подобие рюкзачка. Она украдкой осмотрела провожающих: Джайя, Галина Николаевна, нетерпеливо переминающаяся с ноги на ногу Майя, грустная Анг Ламу и Таши. Сантоша не было. Решили, что в аэропорт поедут Джайя и Галина Николаевна, с остальными простились у калитки.

Маша решительно обняла Анг Ламу, шепнула ей: — я жду от тебя письма, подруга! Напиши, как тебя примут в турагенстве, как тебе понравится работа на новом месте — всё напиши, ладно?

Та улыбнулась, кивнула: — обязательно! И ты мне тоже пиши, я буду ждать.

Маша протянула руку полицейскому, и тот, помедлив, осторожно пожал её: — спасибо вам, Таши, за всё! Приезжайте в Москву, мы с профессором будем вам рады! — тот, улыбаясь, пробормотал благодарность и отступил. Маша обернулась: перед ней стоял Сантош. Они молча смотрели друг другу в глаза, не находя слов. Наконец, он криво усмехнулся, тихо сказал:

— что же, Маша, я желаю тебе счастливого пути. Надеюсь, твоя наука принесёт тебе радость и удовлетворение. Думаю, что ты встретишь мужчину, с которым будешь счастлива, — а в его глазах, наполненных яростью и протестом, она видела другое: — нет!! Не уезжай! Я ненавижу твою науку, которая отбирает тебя у меня! Я ненавижу всех мужчин, которые украдут у меня твою улыбку! Ты моя, а я твой! Мы принадлежим друг другу и не можем расстаться! — Она задохнулась, кровь отхлынула от щёк. На секунду прикрыв глаза, сбивчиво прошептала:

— прости меня, прошу… — взяв себя в руки, горько посмотрела в любимое лицо: — будь счастлив, Сантош… — Отвернувшись, глотая слёзы, торопливо забралась в машину. Профессор и Джайя о чём-то увлечённо спорили, и лишь Галина Николаевна мельком глянув на неё, сказала:

— поехали, Джайя, нам пора.

До самого аэропорта Маша не проронила ни слова и была рада, что никто не приставал к ней с разговорами. Она чувствовала, что душевно устала. Прощание с Сантошем окончательно её добило. Маша знала, что они никогда больше не встретятся, но как же тяжело было это осознавать! Она пыталась настроиться на скорую встречу с дочерью и родителями, но мысли вновь возвращались к нему. Маша даже не замечала, что по щекам текут слёзы и удивилась, когда Галина Николаевна, обернувшись к ней с переднего сиденья, молча протянула бумажный платок.

Профессор, перекрикивая рычание двигателя старенького джипа, обсуждал с Джайей различные виды тектонических дислокаций — как поняла Маша, главных движущих сил горообразований. Она отстранённо подумала, что это удивительно, сколь разносторонни интересы Марка Авдеевича, да и Джайя, хирург, рассуждал со знанием дела. Ну, так он здесь живёт, а горы-то вот они, мрачно и торжественно устремляют в небо заснеженные вершины.

Аэропорт Катманду напоминал муравейник. Самолёт МЧС уже прибыл, и сейчас по пандусу ИЛ-76 непрерывным потоком к стоящим невдалеке грузовикам устремлялись люди, несущие тюки, коробки и ящики. Профессор, а за ним Маша и Галина Николаевна с Джайей поспешили к самолёту, где командовали разгрузкой двое высоких русоволосых мужчин в форме российского МЧС. Один из них, молодой, улыбчивый, приветственно им кивнул: — да, мы в курсе. Командир сказал, что нам нужно забрать участников этнографической экспедиции, застрявшей здесь. Один из ваших уже в самолёте. — Профессор нахмурился:

— очевидно, это Вольдемар. В посольстве мне ничего не сказали, что отправят его этим же самолётом.

Молодой лётчик, с любопытством разглядывающий их, сказал: — так пассажирского борта долго не будет. Аэропорт пока что не готов к приёму гражданских самолётов.

Маша пожала плечами: — ну что же, потерпим его присутствие.

— Я не желаю его видеть! — профессор с негодованием повысил голос, — но раз уж мы вынуждены лететь вместе с ним, я прошу вас, Мария Александровна, воздержаться от разговоров с этим мерзавцем!

Маша и сама не горела желанием видеть Вольдемара, но деваться был некуда.

Сзади послышались шаги. Они обернулись и увидели немолодого плотного мужчину, идущего к самолёту с пачкой документов в руках.

— А вот и командир! — молодой человек улыбнулся Маше. Командир подошёл к самолёту, рассеянно пожал руку профессору, вежливо поздоровался с Машей:

— я Калмыков Георгий Иванович, командир этого грузовика. Прошу на борт, только вот удобства у нас минимальные, так что не обессудьте. — Маша растерялась:

— простите, а…

Тот усмехнулся: — нет-нет, туалет и умывальник у нас есть, но вот стюардессы с подносиком не имеется. Да и кресла не очень удобные.

— Ничего! — бодро заявил профессор, зато прямой рейс до Москвы! Вы же, Георгий Иванович, садиться нигде не будете?

— Тьфу-тьфу-тьфу, — суеверно сплюнул через левое плечо лётчик, — надеюсь, что не придётся!

Громкое название «салон» носил крошечный закуток, втиснутый между кабиной пилотов и грузовым отсеком. Как и следовало ожидать, там, в одном из десятка кресел, сидел Вольдемар.

Ничуть не смутившись при появлении профессора и Маши, он радостно заулыбался и, вскочив на ноги, громогласно им обрадовался: — Марк Авдеевич, Мария, какое счастье, что вам удалось договориться насчёт самолёта! Я уж переживал, что вам придётся задержаться у этих дикарей до прибытия первого пассажирского рейса!

— Здравствуйте, Вольдемар, — профессор, нахмурившись, посмотрел на парня, — у властей Непала и у меня к вам имеются претензии. Вы нарушили законодательство страны, а потом спрятались в посольстве. Вы не выполнили задание по сбору этнографического материала для своей кандидатской, но деньги, выделенные вам на эти цели, истрачены. Я не подпишу ваш отчёт и, боюсь, вам придётся вернуть затраченные средства.

— Ах, профессор, не будьте таким занудой! — Вольдемар насмешливо посмотрел на учёного, — я думаю, моим родителям не составит труда оплатить моё путешествие, а представлять вам отчёт я не буду. Джим Корнер пригласил меня продолжить учёбу в Англии! — Он торжествующе посмотрел на Машу, которая с презрением встретила его взгляд, — жаль только, что нам не удалось вывезти вашего оборотня!

Маша вспыхнула, сжала кулаки: — какой же ты, всё-таки, мерзавец! — краем глаза увидела, как округлились глаза у провожающего их молодого лётчика, — это не непальцы, а ты — дикарь! Я очень жалею, что они спасли тебя из-под лавины!

— Эй-эй, полегче! Я и не знал, что ты можешь превратиться в такую фурию! Видать, правильно тебя муж бросил! — он издевательски расхохотался, — а этот азиат — подобрал!

— Да ты… да ты… — кровь отхлынула от её лица, и Маша с трудом удержалась, чтобы не отвесить оплеуху этой сытой самодовольной роже. Лётчик нахмурился, сурово сказал:

— парень, если ты не умеешь себя вести, то я доложу командиру, и он охотно высадит тебя из самолёта. Нам на борту конфликты не нужны.

Маша благодарно глянула на него. Он незаметно ей подмигнул и прошёл в кабину пилотов, оставив дверь приоткрытой. Вольдемар, скривившись, вернулся в своё кресло и уткнулся в газету, которую читал до их появления. Профессор с Машей заняли самые дальние от него места.

Поздно вечером ИЛ-76 приземлился в Домодедово. Маша с трудом разогнула спину, помогла встать профессору. Кажется, что монотонный гул самолётных двигателей продолжал сверлить мозг, хотя его уже вытеснял шум большого аэропорта.

Она поёжилась. Для московского октября Маша была одета довольно легко: джинсы и такая же курточка совсем не грели. Она пожалела, что отказалась от пухового джемпера, который пыталась ей вручить Галина Николаевна. Конечно, ей было неловко принимать вещи, купленные Сантошем и его матерью. Её заверения, что она обязательно вышлет деньги, как только вернётся домой, категорически отметались. Семейство Пракаш Малла уверило, также, профессора и Машу, что все они будут смертельно обижены, если ещё раз заведут разговор о деньгах. Марк Авдеевич рассыпался в благодарностях за оказанное гостеприимство и на этом успокоился, а Маша чувствовала некую… некомфортность. Вдобавок, Галина Николаевна позаботилась о том, чтобы во время долгого перелёта они не голодали, и в своей сумке профессор с приятностью обнаружил довольно большой свёрток, содержащий копчёную колбасу, лепёшки, жареную курицу, рыбу, а также свежие помидоры неимоверных размеров. Воду в трёхлитровой пластиковой бутылке Маша прихватила сама, считая, что им придётся поголодать, но хотя бы можно было напиться. Как оказалось, гостеприимная хозяйка позаботилась о том, чтобы они были сыты.

Они с удовольствием пообедали, вполголоса обсуждая материалы, которые Маша могла бы включить в свою диссертацию и начисто игнорируя Вольдемара, перекусывающего шоколадным батончиком и запивающего его бутылкой кока-колы.

Распрощавшись с лётчиками, профессор со спутницей поспешили в здание аэропорта, где, как они надеялись, их должен был встречать Давид, сын Марка Авдеевича.

Давида они увидели издалека. Он нервно вертел головой и радостно заулыбался, увидев отца и Машу. Она, в очередной раз, подивилась, как могут быть так непохожи близкие люди. Профессор невысокий, сухопарый, порывистый, весь — как единый нерв. Когда-то чёрные кудрявые волосы давно превратились в довольно всклокоченную седую гриву. Давид, наоборот, был высоким, толстым, с объёмным животом и вторым подбородком. Его голова представляла собой гладкий блестящий шар, так что Маша всегда терялась в догадках, какого же цвета были его волосы. С отцом его роднили глаза — яркие, чёрные, живые и очень любопытные. А ещё характерный еврейский нос: крупный, породистый. Давид был довольно успешным предпринимателем: его бизнес имел какое-то отношение к поставкам медицинского оборудования из Израиля и Германии, но Маша никогда особо и не интересовалась его делами.

Давид решительно двинулся к ним, поминутно извиняясь, и скоро очутился рядом: — Мария Александровна, папа, какое счастье, что вы вернулись!! Мы все пережили страшное потрясение, когда нам сообщили, что вы погибли то ли в горах, то ли при землетрясении! — Он энергично потряс Машину руку, а затем сгрёб в охапку отца и Маша с удивлением заметила, как на его глаза навернулись слёзы. Его громкий возбуждённый голос привлёк всеобщее внимание, люди с любопытством оглядывались на них.

Профессор утешающе похлопал сына где-то в районе поясницы: — ну-ну, сынок, слава Богу, всё обошлось! Надеюсь, ты на машине? Признаться, мы зверски устали, так что все разговоры потом. — Они вышли из здания аэропорта и направились на стоянку, к машине Давида. Вскользь Маша заметила, как усаживается в такси Вольдемар.

Профессор с сыном высадили её у родительского подъезда, и вскоре она с невыразимым облегчением и радостью обнимала отца и мать. Анютка, в связи с поздним временем, уже спала, но Маша прокралась к кроватке дочери и поцеловала сладко пахнущие родным ребёнком пушистые волосики.

А затем они немного посидели на кухне, после того, как Маша с превеликим наслаждением искупалась и, полусонная, выползла к ожидающим её родителям. Есть не хотелось, поэтому она выпила лишь чашку чая, попутно рассказывая о своём путешествии. Ещё в самолёте она тщательно обдумала всё, о чём расскажет родителям. Конечно, никаких упоминаний о Сантоше, о том, что она была на грани гибели. Ночью думалось плохо, поэтому, сославшись на усталость, она отправилась спать. Да родители и не настаивали на долгом разговоре: Маша видела, как счастливы они, что она вернулась домой.

Вернувшиеся из аэропорта Джайя и Галина Николаевна столкнулись на пороге дома с Сантошем. Он был одет в свои старые джинсы и выцветшую облезлую рубашку, за плечами болтался увесистый рюкзак.

— Сантош?! Куда ты? — Галина Николаевна тревожно схватила его за руку. Он осторожно освободился, ответил, отводя глаза:

— я… к деду, в Солу Кхумбу… не могу здесь оставаться.

Она вздохнула, с жалостью посмотрела на сына: — будь осторожен, сынок, звони иногда, мы с папой будем ждать. — Он молча кивнул и быстрым шагом устремился к калитке. Джайя неодобрительно скривился, пробормотал:

— спрашивается, чем он не хорош для неё, а, Гала? Ты же нисколько не глупее и ничем не хуже неё, а вот же не бросаешь меня! Живёшь со мной столько лет, родила двоих детей, терпишь наши обычаи и мой отвратительный характер…

Та грустно улыбнулась, погладила его по щеке: — я тебя люблю, Джайя.