В тени зелёной беседки

Глава XIII «СЛЕДОПЫТ»

«Основу личной собственности граждан СССР составляют трудовые доходы. В личной собственности могут находиться предметы обихода, личного потребления, удобства и подсобного домашнего хозяйства, жилой дом и трудовые сбережения. Личная собственность граждан и право её наследования охраняются государством».

(Статья 13 Конституции СССР)

Небольшой посёлок, к которому Валерий вышел часа через два, ничем не привлекал — не было в нём красивых, блестевших свежей краской дач, кирпичных домов, цветников с вычурными оградками. Отдельные домишки, разбросанные без всякого плана по крутому косогору, смотрели друг на друга маленькими подслеповатыми окнами. Солнце, которое помогло просушиться самому и высушить деньги, поднялось уже высоко. Впереди Валерия улочку пересёк утиный выводок. Маленькие жёлтые пушистые комочки, косолапя, катились за дородной мамашей вниз, к небольшому пруду. Оттуда с вёдрами в руках поднималась немолодая женщина.

— Далеко до магазина, тётя? — наигранно весёлым тоном спросил Валерий. Женщина остановилась, поставила на землю тяжёлые ведра.

— До магазина? — переспросила она. — А у нас тут нет магазина. Автолавка приезжает раз в неделю. Как раз вчера была.

— А где ближайший магазин? — Весёлости в голосе как не бывало. Сразу навалилась усталость. И так не ожидалось ничего хорошего, но такого…

— Да на станции. Тебе, молодому, рукой подать, километров восемь, не больше.

Ничего себе, восемь! Да ему сейчас и трёх не осилить. Валерий скорее упал, чем сел на толстое бревно у чьей-то калитки, заменявшее, судя по отполированной поверхности, скамейку. Женщина, посмотрев на парнишку сочувственным взглядом, нагнулась, подняла ведра и, неестественно выгнувшись назад, свернула в узкий переулок. «Надо помочь донести», — мелькнула мысль, но тут же растворилась в навалившемся сне.

Проснулся от тени, потеснившей с лица лучи солнца. И не понял, где находится. Голова лежит под железной решёткой, ноги задраны кверху. Тело ломит. И откуда-то сверху старческий голос:

— Что тут делаешь, внучек?

Валерий с трудом приподнялся на локтях. Оказывается, заснув, сполз с бревна и уткнулся головой в ржавую спинку кровати, загородившей дыру в покосившемся заборе. Хорош у него вид, ничего не скажешь! Он рывком поднялся на бревно. Напротив стояла маленькая старушка и глядела на него жалостливым, грустным взглядом.

— Да вот, думал застать автолавку, — протирая глаза и встряхивая головой, чтобы окончательно проснуться, — ответил Валерий. Старушка тихонько засмеялась.

— Автолавку? Э, милок, ждать тебе до второго пришествия. Наш Васька уходит в понедельник в отпуск, а замену ему не нашли. Так что в следующую среду, поди, никто и не приедет.

— А как же вы тут без магазина?

— Да мы что, мы на своих харчах. А купить что из носильного и на станцию сбегаем, ноги не казенные. Вот лето настанет, наедут дачники, тогда легче будет. И ларьки понаоткрывают, и пиво-квас в цистернах привезут. А ты-то чей будешь? — поразившись убитому виду паренька, спросила старушка. И на Валерия снизошло вдохновение. Он начал врать. Но не просто, как бывало в беседке с ребятами, а возвышенно, даже себя убеждая в искренности, правде своего вранья.

— Понимаете, бабушка, мы красные следопыты. Пошли в поход всем классом по местам боевой славы. Хотели пройти не там, где проводятся экскурсии, а подальше от города, по глубинке. Поправляем памятники на братских могилах, даем клятву хорошо учиться, выступаем перед колхозниками с концертами самодеятельности.

Он поймал себя на мысли, что все сказанное не плод фантазии, а былое. Что он ничего не придумал, а просто вспоминал, как в седьмом классе ходил в турпоход по местам боевой славы. Он, Валерий Архипов, читал в сельском клубе стихи о «Безымянной высоте». Ему долго тогда аплодировали. В глубине души зашевелилась жалость, что на самом деле все нынче обстоит иначе. Но тут же мысль о ребятах, которые ждут его голодные — Юрка с вывихнутой рукой, Борис с ногой, порванной собакой, — заставила отбросить «ненужные сантименты». По тому, как старушка краем платка вытерла покрасневшие глаза, понял, что попал в точку. И продолжал лгать уже целеустремлённо:

— Вчера у нас кончились продукты. Дойти до вашего села сил не хватило, и мы заночевали в палатках, километрах в пяти отсюда. А с утра пораньше меня отрядили за продуктами. Я-то расстраивался, что забыл рюкзак, не знал, в чем понесу, а нести-то, выходит, нечего. — Валерий безнадёжно развел руками.

— Не тужи, внучек, — ласково заговорила старушка и положила сухонькую руку на его плечо. — Пойдём со мной. Здесь таких, как я, солдаток, много. Не оставим вас в беде, выручим чем бог послал.

— Неудобно, бабуля.

— Какое тут неудобство? Для своих же.

Старушка открыла калитку, которая вместо петель держалась на верёвочках, и пропустила его. Издали, с улицы ещё не так была заметна ветхость дома, как вблизи. Стоящий по другую сторону дворика сарай вообще, казалось, дунь — развалится. Его и удерживал только кол, подпиравший стену. Валерий был разочарован. При такой бедности о какой помощи «красным следопытам» может идти речь? Пригнувшись, вошел вслед за старушкой в дом. Небогато, но зато всё блестит чистотой. Он посмотрел на свои ботинки с прилипшими к подошвам комьями грязи и стал искать глазами половичок.

— Ничего, ничего, входи. Я потом подотру, — сказала старушка, заметив его ищущий взгляд. — Мой руки и садись за стол, — указала она на старинный умывальник с ведром внизу. — Я сейчас.

Стараясь не очень наследить на крашеном полу, Валерий шагнул к умывальнику, а старушка загремела горшками, что-то вытащила из духовки, достала из буфета посуду. Когда он, впервые за все время после побега, отмыл с мылом руки, на столе уже дымилась тарелка супа. Глядя, с какой жадностью нежданный гость накинулся на еду, старушка сокрушенно покачала головой, мысленно ругая учителей: «И о чем они только думают? Так морить голодом детей!»

Едва Валерий расправился с супом, перед ним предстала тарелка варёной картошки. Затем старушка куда-то исчезла и тут же появилась с миской квашеной капусты. Взяла литровую банку, и Валерий в окно увидел, как она торопится к соседнему дому.

— Пей, внучек. Парное, оно полезное. У соседки взяла — только подоила, — убирая со стола вытертые хлебом дочиста тарелки, приговаривала старушка.

— Спасибо, бабуля, — тяжело отдуваясь, поблагодарил Валерий.

— А это вы молодцы, хорошо придумали к нам заглянуть. Здесь в войну такие бои были, столько наших полегло, что сам бог велел помянуть их.

Вытирая порой платком глаза, старушка предалась воспоминаниям. Валерий, полностью войдя в роль, слушал её с искренним интересом. Будь у него с собой бумага и карандаш, пожалуй, и записал кое-что. Но опять перед глазами база, больные, голодные, ждущие его товарищи. Лицо стало суровым, и он с глубоким вздохом остановил разговорившуюся старушку:

— Пора мне идти, бабуля. Я-то поел, а отряд сидит голодный.

— Ой, господи! — Старушка вскочила, засуетилась. — Вот старость не радость. Заговорилась, а про дело забыла. Но ты, внучек, не волнуйся. Сейчас соберу. Варвара, поди, и картошку, и яйца уже сварила. — Она проворно забралась на русскую печь, достала оттуда мешок. Зашла в комнату, вынесла тесьму. — Ты пока привяжи к углам, чтоб на плечи надеть, а я к Варваре. — И она шустро выскочила за дверь.

Валерий привязал концы тесьмы, подергал — крепко ли? Посидел. Старушка не возвращалась. Заглянул в комнату. В ней идеальный порядок. Кровать застлана чистым покрывалом, на ней гора подушек, от огромной до крохотной «думочки». «И куда ей одной столько? Вот бы нам хоть половину», — подумал он. И обратил внимание на открытый сундук. Наверно, из него доставала старушка тесьму.

Прислушался. Нет, шагов не слышно. Сам не зная зачем, заглянул в сундук. В нём всевозможное старьё, хотя сложено всё аккуратно. Сверху какой-то мешочек. Пощупал. Что-то сухое и мелкое. И сразу запах табака напомнил, что уже целую вечность не курил. В мешочке, верно от моли, самая настоящая махорка. Конечно, пачка «Беломора» лучше, но махра тоже на улице не валяется. Недолго думая, сунул мешочек за пазуху. Когда старушка с тяжеленной корзиной в руках вошла на кухню, Валерий снова сидел на своем месте, за обеденным столом.

— Всем миром собирали, — прижимая свободную руку к груди, чтобы унять одышку, говорила она, ставя корзину на лавку. Чего там только не было! Валерий с истинным умилением смотрел, как опускает старушка в мешок четыре буханки хлеба, тёплого, домашнего, видать, только что испечённого, полиэтиленовые мешочки с вареными яйцами, картошкой в мундире, кусок холодного мяса, вяленые рыбешки, баночку солёных огурцов.

— Может, молочка в бидоне возьмёшь? А потом придёте к нам с концертом, зайдёшь поужинать и принесешь. Я быстро к Варваре сбегаю, — пообещала старушка, закончив укладывать в мешок продукты.

— Нет, бабуля, спасибо. И это не знаю как донести, — взмолился Валерий.

— Для друзей-то товарищей донесёшь. Недалеко ведь, всего пять вёрст.

Знай сердобольная старушка его «вёрсты», не настаивала бы. Завязывая мешок, Валерий вдруг вспомнил:

— А сольцы, случайно, у вас не найдётся?

— Как не найтись. Конечно, есть. Старушка подошла к буфету и, отсыпав себе немного в солонку, отдала ему почти полную пачку.

— Может, сахарку надо? Чаю на заварочку?

— Не откажусь.

Кулёк с рафинадом и пачка грузинского чая последовали в мешок вслед за солью. Теперь можно собрать в кулак верх мешка, накинуть на него петлю из тесьмы и крепко затянуть. Поставив мешок на лавку, Валерий повернулся к нему спиной, присел на корточки. Старушка хотела помочь, но он отказался. Уже с мешком за спиной полез в карман пиджака, вытащил кошелёк со всей наличностью. Расчёт оказался верным. Увидев деньги, старушка замахала руками.

— Да что ты, внучек, выдумал?! Какие могут быть деньги?! — Она даже топнула ногой.

— И вечером приходите ужинать. Всем миром накормим.

— Спасибо, бабуля, обязательно придём, — пообещал Валерий. Старушка провожала его до калитки. Шла горделиво, под приветливыми взглядами соседок. Валерий подтянулся, кланялся, улыбался, прижимал руки к груди.

Он и в самом деле был искренне благодарен. Мысль о непорядочности сопровождала Валерия большую часть пути. Но он старательно отгонял её — цель, мол, оправдывает средства: сам сыт, ребят накормит, еды дня на три хватит, и всё задарма. А то, что старушка делилась буквально последним, соседей подключила, так на то она и старушка. Его родная бабушка тоже ничего не пожалела бы.

Но чертова мыслишка продолжала копошиться где-то в глубине, мешая хорошему настроению. Отойдя от села на порядочное расстояние, сел на пенёк, достал махорку и, оторвав клочок газеты, неумело скрутил здоровенную самокрутку. С наслаждением втянул в себя едкий дым и закашлялся. Махорка пересохла, отдавала нафталином, но всё-таки это было настоящее курево. Отдохнув, отправился дальше. Наконец среди деревьев мелькнуло приютившее их озеро. Валерий ждал если не духового оркестра, то во всяком случае радостных возгласов, дружеских объятий, похлопываний по усталым плечам. Но никто не кинулся навстречу. Почти у самого костра он поскользнулся и с отвращением сплюнул — под ноги попала кожа лягушки. «Вот, значит, до чего дошло».

Не заметив сразу ребят, решил, что спят в шалаше, но они оказались тут, у костра. Борис лежал на спине, подложив руки под голову. Юрка сидел чуть дальше на голой земле и покачивал руку, на которую страшно было смотреть, так она распухла. Валерку он встретил грустными глазами, в которых застыла боль.

— Наконец-то явился, добытчик, — лениво садясь, проворчал Борис. — Только опоздал. Я уже налягушатился. Вот Юрке в самый раз — он пост блюдёт.

Валерий сбросил мешок, потёр изрядно натёртые тесьмой плечи, подошел к Юрию.

— Здорово болит?

Тот только кивнул.

— Давай дёрнем, а потом приложим вот это. — Валерий достал из кармана помятые листья подорожника, сорванные по дороге.

— Делай как знаешь. Мочи нет. И не оставляй меня больше с ним одного, — показал Юра глазами на Бориса, жадно потрошившего мешок и уже жующего краюху хлеба. Валерий представил себе Юркины муки при виде, как этот живодёр лопает лягушек.

— Неплохо, неплохо, — урчал с набитым ртом Борис, выкладывая содержимое мешка. — Где достал?

— Потом, — отмахнулся Валерий. — Помоги лучше с рукой.

— Пилить будем? — глупо сострил Борис. Он обхватил Юрку сзади за талию. Тот закрыл глаза. Валерий осторожно приподнял больную руку и скрепя сердце изо всей силы дёрнул. Что-то хрустнуло, и Юрий с воплем покатился по траве.

— Всё хорошо, Юрок, — сидя над ним, уговаривал Валерий. — Сейчас станет легче и пойдет на поправку. Давай привяжу подорожник. — Он поискал глазами, чем заменить бинт, и, не найдя ничего подходящего, разорвал на себе майку. Борис, считая, что его обязанности эскулапа на этом кончились, предоставил Валерию самому заниматься дальше пациентом и вернулся к продуктовой горке. «Вот ненасытная утроба», — возмущался про себя Валерий, слушая чавканье и довольное посапывание Бориса. А тот, не обращая внимания на вопли Юрки, уписывал подряд всё, что попадало под руку.

— Объешься. Так понесёт — сам себя не догонишь, — не выдержал наконец Валерий, опасаясь, что при таких темпах Юрке ничего не достанется.

— Не волнуйся. У меня желудок крепкий, — отмёл тот заботу товарища, разбивая очередное яйцо.

— Оставь Юрке мясо и яйца, ему нужна калорийная пища.

— Это можно, — охотно согласился Борис и, сунув пару яиц обратно в мешок, принялся за картошку. — А где все-таки раздобыл? — снова поинтересовался он. — Ведь не из магазина харчи. Не вижу я, что ли?

— Потом, — повторил Валерий. Он спустился к озеру, намочил в воде куски бывшей майки и, обложив Юркину руку до локтя листьями подорожника, сделал тугую повязку. От влажных, холодных листьев Юре стало легче. Словно случайно, он прислонил голову к груди Валеры, да так и остался сидеть, вплотную прижавшись к нему.

— Не оставляй меня с ним одного, — снова попросил он. Валерий погладил его по голове как маленького ребенка.

— Сам понимаешь — сегодня нельзя было иначе.

— Понимаю, — тихо сказал Юра.

— Поедим?

— Не хочу.

— А ты через «не хочу». Надо, — назидательно проговорил Валерий. Он подошел к уполовинившейся горке, вынул из мешка яйцо, отрезал кусок мяса и ломоть хлеба, взял соль, которую Борис в спешке не заметил, и вернулся на место. Чуть не силой заставил Юрия немного поесть.

— А теперь спать. Проснёшься совсем здоровым.

Юра положил голову на снятый Валерием пиджак, свернулся калачиком и вскоре заснул.

— Что скажешь, командир? — почувствовав на себе пристальный взгляд Валерия, спросил Борис.

— Беспокоит меня, что магазин не взяли, а шуму наделали…

— Кто виноват? — ощетинился Борис. — Я свою часть тихо сделал.

— Не время винить друг друга. Я тоже могу припомнить, как кое-кто стрекача дал.

— От вас собаку отманивал. На себя принял. — Борис ткнул пальцем в ногу.

— В таком ответе я не сомневался, — усмехнулся Валерий. — Только умчался ты ещё до собаки. Прямо от магазина.

Борис дипломатично промолчал. Стоит ли разжигать страсти?

— Предлагаешь менять базу? — нарушил он затянувшееся молчание.

— Пока ничего не предлагаю. Просто, думаю, надо больше походить вокруг, лучше ознакомиться с местностью и начать действовать. Ведь еды, что я принёс, надолго не хватит. Кстати, её не мешало бы потянуть.

— Где достал? — в третий раз спросил Борис, показывая на остатки продуктов. За настойчивостью Бориса проглядывало не простое любопытство, а стремление сделать этот источник добычи продуктов постоянным. Но шалишь! Вторично Валерий этим не займётся. Чтобы не обидеть Бориса, пришлось вкратце рассказать о своем походе.

— А ты-говоришь — экономить! Ведь нащупали золотую жилу! — подтверждая его мысли, воскликнул Борис.

— Противно.

— Что противно?

— Врать противно. Играть на человеческих чувствах.

— Жрать захочешь — на чем хочешь заиграешь, не только на братских могилках, — безапелляционно заявил Борис и захохотал.

— Вот ты и играй, — отрезал Валерий.

— Не-е, — задумчиво протянул Борис. — Здесь талант нужен и мордочка, внушающая доверие. Вроде твоей или Юркиной. А с моей харей только вот этим заниматься. — Он дотянулся до обреза. — Так и поделим — вы с сюсюканьем, я с оружием, — закончил он разговор.

— Ладно, вояка, вставай и сходи на ту сторону озера, — по-своему подвёл итог Валерий. — Разведай, что там да как. Надо выбираться на простор. Только без этого, — кивнул он на обрез.

— Ладно, — чуть подумав, согласился Борис. — А ты что будешь делать?

— Посплю. Глаза слипаются, — ответил Валерий, устраиваясь на траве, рядом с Юрием.

— Ну, что ж, спи, — сказал Борис и, захватив добрую краюху хлеба, направился в обход озера.

Продукты Архипов не украл. Более того: потерпевшая Новикова сама снабдила его ими. И тем не менее в действиях Архипова содержится состав преступления против личной собственности граждан. Называется это преступление мошенничеством, под которым закон понимает «завладение личным имуществом граждан или приобретение права на имущество путем обмана или злоупотребления доверием».

Хотя стоимость продуктов, которыми обманным путем завладел Архипов, а следовательно, и причиненный материальный ущерб незначительны, общественная опасность его действий от этого не снижается. В данном случае она определяется моральным ущербом: содержанием обмана, цинизмом, надругательством в корыстных целях над святыми чувствами советских людей.

Последующие проблески угрызений совести у Архипова никакого юридического значения не имеют в силу их запоздалости.

Потерпевшая Новикова, потерявшая в войну мужа и двух сыновей, до конца дней не забудет гнусности архиповского обмана. Она была буквально потрясена, узнав позже на допросе, что за «следопыт» у нее побывал.

Вот выдержка из краткой протокольной записи её показаний в суде:

«Когда мужики ушли на войну, собрания не устраивали — просто бабы у колодца решили, что председателем колхоза вместо мужа буду я. Эвакуировали, что смогли. Спасли колхозное стадо. Обосновались кое-как на новом месте. Всё ждали Победу, треугольники с фронта. А вместо них одну за другой похоронки приносили. Ревели белугами и шли пахать на коровах. Все: и бабы, и старики, и дети. Хлеб ведь не меньше пушек нужен был… С войны двое в колхоз вернулись. И то один на костылях, второй слепой. До 60-ти лет головой в колхозе была. Двумя орденами и медалями награждена. И никогда не думала, что можно так…» Слёзы боли и обиды не дали ей договорить…

Если ехать по Дороге жизни, то первым в Зелёном поясе Славы Ленинграда стоит «Цветок жизни». На лепестках слова: «Пусть всегда будет солнце».

Этот памятник — дань памяти и уважения детей Ленинграда, над которыми сияет яркое солнце, которые не знают ужасов и страданий войны, своим сверстникам военных лет. Он воздвигнут в честь юных ленинградцев, погибших в тяжелые годы блокады. В том числе и двух близнецов Новиковой. Они были на год моложе Архипова, когда снаряд влетел в их цех…

А вскоре на Ораниенбаумском пятачке погиб муж Новиковой. Но на судебном процессе она говорила не о себе, не о продуктах, данных от чистого сердца, а рассказывала о горе народа в годы войны. О горе, которого хлебнула полной чашей.