«Изготовлением оружия, боевых припасов или взрывчатых веществ является их производство, а равно такой ремонт оружия, при котором ему возвращаются утраченные поражающие свойства. Как изготовление оружия следует рассматривать и производство обрезов из гладкоствольных охотничьих ружей, утрачивающих таким образом свое специальное назначение».
(Комментарий к Уголовному кодексу РСФСР. М., 1971, с. 464)
На следующий вечер беседка не дождалась Дмитрия Потапова. Накануне, как только он пришёл домой, его препроводили в дежурную комнату милиции, а оттуда — прямым ходом в камеру.
Неузнаваема была в этот вечер беседка. Не слышно взрывов смеха, громкого разговора. Не бренчит Сенькина гитара, впервые оставленная дома. И виной траурного настроения не сам факт отсутствия Митьки, а причина его отсутствия. Никто не скрывал тревоги. Сам собой напрашивался вопрос: кто следующий? При таком настроении не до веселья. Да и разговор не клеился.
Разошлись по домам рано, договорились встречаться в беседке ежедневно для обмена новостями. А на другой день не появился в беседке еще один член — Семён Корнилов. Вначале мелькнула мысль, что, может, случайность, вызванная трусостью или бизнесом? Прождали час. Ни слуху ни духу. Борис, посланный гонцом, явился с неутешительными известиями: самые мрачные предположения, которые не высказывались вслух, подтвердились. Мать Сеньки вне себя — днём пришел участковый и предъявил повестку с вызовом Корнилова к следователю Артемьеву на допрос. В повестке, правда, было написано «в качестве свидетеля», но этому мало верилось — с допроса Сенька не вернулся.
Вот когда и Юрий Иванников струхнул не на шутку. Ведь если дело в коляске, а на это похоже, то кто следующий, гадать не приходится. Он мысленно представил, как мама открывает дверь милиционеру, читает бумагу на обыск и, плача, собирает вещички: сухари, пару белья, зубную щётку, пасту…
Предчувствие не обмануло. Только произошло всё не так трагично, а куда проще и будничней. На следующий день его с третьего урока — как в насмешку, именно с урока права — вызвали к директору школы.
— Возьми портфель, — распорядилась явившаяся за ним заведующая учебной частью.
Класс недолюбливал Иванникова. Слыл он лентяем, хулиганом, вечно занимался на «галерке» какими-то своими делами, не имеющими ничего общего с уроками. Но распоряжение «возьми портфель» всех встревожило. На него сейчас смотрели с сочувствием — ещё не было забыто, как в прошлом году вот так же вызвали с учебниками одну ученицу. Оказалось, что её мама попала под машину…
Юра быстро сложил все в портфель и, стараясь ни на кого не глядеть, пошел к двери. Видимое расположение класса коробило. Он искал в нем фальшь. Сквозь сочувствие ему чудились те взгляды, которыми его провожали бы, знай истинную причину вызова. То, что в кабинете директора находился сотрудник милиции, Юру не удивило. Не было неожиданным и то, что явилась за ним в школу старая знакомая из инспекции по делам несовершеннолетних капитан Фёдорова. Директор крутил в руках какую-то фотографию и пристально всматривался то в неё, то в вошедшего с завучем ученика.
— Техника на грани фантастики. Как вылитый, — покачав головой, сказал он и протянул фотографию инспектору. Та молча передала ее Юрию. Недоумевая, зачем она ему, он взял и так же, как директор, стал разглядывать.
С кусочка бумаги на него смотрело удивительно знакомое лицо. Юрий даже наморщил лоб, силясь вспомнить, кто это, одновременно соображая, что всё это значит. Он ждал подвоха, но в чём он состоит, понять не мог. И вдруг осенило — так ведь это он сам на фотографии! Только уши у него поменьше и рубашки с таким воротником нет.
— Узнал? — забирая фотографию, спросила инспектор.
— Похоже, — уклончиво ответил Юра.
— Знаешь, что это? — спросила она снова.
— Фото.
— А каким образом оно ко мне попало?
Юра выразительно пожал плечами. Откуда, в самом деле, могла раздобыть его фотографию, да еще в чужой рубахе, эта дотошная милиционерша.
— Ладно, пойдём, — поднимаясь со стула, сказала Фёдорова. — Там разберёмся.
— Куда идти?
— Ну, не прикидывайся. Не хуже меня знаешь.
То, что Юрия Иванникова, как обычно бывало, не стыдили, не читали длинных нотаций, не взывали к совести, лишний раз говорило, что дело принимает неприятный оборот. Это подтвердилось, когда, миновав помещение инспекции по делам несовершеннолетних, они поднялись на второй этаж и вошли в кабинет, на двери которого Юрий успел прочитать табличку «Ст. следователь Артемьев В. Н.».
…Вечером Юрий был в центре внимания зелёной беседки. Казалось, сбылись наконец его мечты, но об этом сейчас даже не думалось. Его сбивчивый рассказ слушали, стараясь не пропустить ни слова. На Валентину, хотевшую что-то переспросить, тут же зашикали. Ещё бы! Первый представитель беседки, побывавший ТАМ и возвратившийся обратно. Правда, с подпиской о невыезде, но все-таки отпустили. Когда Юрий закончил свое сообщение, посыпались вопросы:
— Какой он?
— Кто?
— Да следователь.
— Ничего. — Юрий подумал немного. — Дотошный только: всё зачем да почему?
— А Сенька как?
— Что как?
— Зачем его привели?
— Так объяснял же. — Юрий выругался. — На очную ставку. Я два битых часа все отрицал: не знаю, не видел. Как договорились.
— Ну! — подогнал Борис.
— Вот тебе и «ну», — разозлился Юрий. — Привели Сеньку. Он все по полочкам разложил. И все больше капал на меня с коляской, а на Алексея и Митьку — с общежитием и с тем парнем в трамвае.
— Вот гад! — не выдержал Борис.
— Я ему сказал примерно то же, когда следователь говорил по телефону.
— А он?
— Говорит, ни при чём. Митька, мол, во всем первый «раскололся» и всех закладывает. Кстати, знаешь, как Митька те деньги, что у него нашли, объяснил?
— Ну! — вспыхнул Борис.
— Говорит, ты их в ларьке украл. Потом у тебя пьяного из кармана выпали, а он подобрал.
— Сволочь!
— По ларьку вам, говорит, насчитали около трёхсот рублей.
— Неужели в самом деле выручку взял? — медленно, с трудом выговаривая слова, спросил Валерий.
— Да ты что! Первый раз слышу, — не отводя глаз, соврал Борис. Признаться не мог. Это оттолкнуло бы Валерия. А тот для него был единственной опорой, единственным во всей компании, кем он дорожил.
— Ну и дела, — протянула Валентина. — Уж от кого, от кого, а от Митьки я этого не ждала.
— Вот именно от него и можно было ждать любой подлости, — возразил Валерий. — Подонок, одним словом. Иначе не назовёшь.
— Что будем делать, мальчики?
— Ничего хорошего ждать не приходится, — сказал Валерий. — Как я понимаю, их уже не выпустят. И нас… — Какой-то в штатском заходил при мне к следователю и сказал, что санкции прокурора на арест обоих получены. Наверно, на них, — вспомнив, перебил Юрий.
— И нас, — повторил Валерий, — ждёт та же участь. У Юры коляска и хулиганки. По возрасту — подписка. Это пока. У меня — угон, покушения на угоны, кража из ларька… И насчитали же эти чертовы торгаши! Всю свою недостачу на нас списали. У тебя, Боря, всё, что у меня, плюс ещё кое-что. Нет, нам с тобой не выкрутиться, — покачал Валерий головой. Он видел, что подведённый итог оглушил товарищей, но теперь не имело смысла прятать, как страус, голову под крыло. Помолчав, он продолжал:
— Надо признать, что при всем темпе нашей «красивой жизни», заданном Митькой, темпа, заданного милицией, мы не выдерживаем. Следователь Артемьев нас переигрывает по всем статьям. И притом настолько очевидно, что на ринге ему давно засчитали бы победу по очкам за явное превосходство. А хоккеисты сказали бы, что он зажал нашу «контору» у наших же ворот и не даёт ни о чем думать, кроме защиты. А какие средства обороны у нас? Только ноги, как у зайцев. Остается одно…
— Бежать, — выдохнул Борис.
— Я не уверен, что надолго перехитрим следователя, но если хотим ещё погулять на свободе, побыть вольными людьми…
— Валера, а если бежать, то надолго? — грустно спросила Валя.
— На сколько придётся, — ответил Валерий.
— Вернее, на сколько удастся, — поправил Борис.
— Не лезть же самим в петлю, — вставил Юрий. Он чувствовал себя ущемлённым: только что был в центре внимания, а при обсуждении планов обходятся без него.
— А ты не суйся, — остановил его Борис. — У тебя уже подписочка.
— Какое это имеет значение? — заступился за Юру Валерий. — Если хочет с нами, я «за». Хоть и молод, не чета Митьке.
— А я что? Я не против, — не желая противоречить Валерию, согласился Борис.
Так неожиданно круто поворачивалась жизнь всех троих. Валентина не в счет. О ней на допросах не спрашивали. Пока во всяком случае. Времени на сборы этот дотошный Артемьев отпустил в обрез. Хорошо, если эта ночь в их распоряжении. До сих пор он дёргал по штуке в день.
— Пошли ко мне, — предложил Валерий. — Дед сегодня ночует у сестры. А ты, Валя, дуй домой и сиди тихо-тихо, как мышка. Авось пронесёт.
Беседка опустела.
…Как только Валерий запер изнутри дверь квартиры, Борис стал бурно проявлять инициативу. На первых порах он предложил заняться изготовлением оружия, так как собрались не в турпоход, а в бега, где еду никто для них не приготовит и добровольно не отдаст.
— Не желательно бы, — засомневался Валерий. — Знаешь, чем это пахнет?
— Не хуже тебя, — ощетинился Борис. — Но надо исходить из реальной обстановки. Ну, соберём по домам немного денег, круп там разных, консервов. Надолго ли хватит? Три рта всё-таки. Притом на вольном воздухе. Там в два раза больше съешь.
Юрий тоже был за оружие. Одно упоминание о нём делало побег заманчивым, романтичным. Валерий вздохнул и прошел на кухню, потом долго копался в кладовке. Вернувшись, бросил на стол два кухонных ножа, напильники с разными насечками и наждачную бумагу.
— Вот так стачивайте, — провел он ногтем по лезвию ножа. — Чтобы вышли наподобие финок.
И снова отправился в кладовку. Приволок тиски. Борис прикрепил их к столу и зажал в губках клинок. Работу распределили по способностям: Борис выполнял черновую, Юрий зачищал, а хозяин квартиры отправился на розыск охотничьей двустволки, которую дед куда-то засунул. Но разве от внука что спрячешь?! Скоро ружьё легло на стол рядом с тисками.
— Эх, дед мне за это ружьё голову открутит, — горестно сказал Валерий.
— Он что у тебя, охотник? — спросил Юрий, любуясь «централкой».
— Нет. После войны приезжал его командир и подарил на память.
— Велико. Как провезем в электричке? Да и там таскать тяжело, — прикидывая ружье на руке, деловито говорил Борис. Валерий не ответил. Положив «централку» на пол, он стал что-то вымерять рулеткой, делая отметки карандашом.
— Вот по этой черте отпилишь, — сказал он, подавая Борису снятые стволы. Борис кивнул. Как он сам не сообразил, что из длинного ружья можно сделать короткий обрез? И взялся за напильник.
— Этим до осени пилить будешь.
Валерий остановил Бориса, подал ему ножовку, а сам с помощью Юры занялся прикладом. Работали молча. Время подгоняло: до утра все должно быть закончено.
— А ловко мы статью зарабатываем, — невесело пошутил Валерий.
— Чего? — не отрываясь от стволов, спросил Борис.
— Статью, говорю, за изготовление оружия.
— Какое это оружие? — презрительно скривился Борис. — Кухонные ножи, охотничье ружьёе. Это ведь не винтовка или пистолет. Просто укорачиваем.
— Но получается-то обрез. А ножи… — Валерий положил лезвие на ладонь. — Вон на сколько за сердце зайдёт.
— Правда, — вспомнил Борис, — у нас один из напильника финку сделал — год схлопотал. Так что по закону…
— А под суд за это с шестнадцати лет, — засмеялся Юрий. — Так что я — вне закона.
— Верно, — охотно поддержал Борис. — Поэтому, если коснется, заготовку оружия на себя и возьмешь, — пригасил он Юрино веселье.
Но ненадолго. Перспектива уже утром стать вольным казаком отодвинула на задний план все страхи и возможные в будущем кары. Хотя следователь и велел ему с завтрашнего дня не пропускать уроков, Юрий твёрдо решил, что больше в школу ни ногой. Пусть хоть сажают в тюрьму. В классе все уже, конечно, знают, что с ним случилось, и слушать ехидные перешептывания за спиной и всякие там разборы на собраниях он не намерен.
Побег же поднимет Иванникова в глазах ребят. Ведь на такое никто из класса не решился бы. Это уж точно. Мать в эту ночь, как нельзя кстати, дежурила, поэтому, закончив свою работу, Юра сбегал домой и на скорую руку собрал свои вещички и что было в доме съестного.
Борис домой не пошёл. Он наперед знал, что там его ожидает: «Где шлялся всю ночь? Тебе наплевать на родителей…» — и всё в таком же духе. Даже во сне он мог повторить весь набор родительских попреков. А насчёт еды, то и думать нечего выудить что-нибудь незаметно от матери.
…Ранним утром трое мальчишек с тощими рюкзаками за плечами вышли на перрон Финляндского вокзала. Со стороны их можно принять за школьников, спешащих к месту сбора для отправки в пионерлагерь. Только рановато — пионерское лето ещё не наступило.
Не будь они так самонадеянны, не очень бы торопились. А будь поумнее, так повернули бы обратно.
Любое оружие — огнестрельное и холодное — само по себе, как предмет, имеющий специальное назначение, представляет опасность. Сколько несчастных случаев происходит с людьми в результате неумелого или небрежного обращения с оружием, не говоря уже о случаях, когда оно используется в преступных целях!
Этим определяется и общественно-опасный характер таких действий, как изготовление оружия, за которые закон предусматривает меру наказания в виде лишения свободы сроком до двух лет.
Следственной и судебной практике ещё приходится сталкиваться со случаями, когда учащийся ПТУ или молодой рабочий изготавливает оружие «просто так», без всякой цели, а потом при определённой ситуации оно в его руках или в руках других лиц становится орудием преступления.
Естественно, что изготовление оружия специально для совершения преступлений, как это имело место в данном случае, представляет несравненно большую общественную опасность.
Здесь затронут и ещё один немаловажный в моральном плане вопрос: клятва, данная под тенью зелёной беседки. Крайне редки случаи, чтобы преступная клятва соблюдалась. И чаще всего первыми её нарушают как раз главари. Это неслучайно. Им грозит наибольшее наказание, и, будучи изобличены доказательствами, они пытаются выкарабкаться за счёт своих вчерашних товарищей, сваливая на них часть своей вины. Иной раз большую. Так получилось и с Дмитрием Потаповым. Его объяснения методично, с приведением доказательств разбивались старшим следователем Артемьевым. И тогда, выгораживая себя, Потапов начал валить все на тех, кого втянул в преступную деятельность. Такую же получасовую «твёрдость» проявил и Корнилов…