Энтони переоделся к обеду и ждал, когда горничная закончит причесывать Викторию. Его раздражение по поводу задания нарастало с каждым днем. Харди не общался ни с кем мало-мальски подозрительным, и не было никаких свидетельств того, что ему передали послание. Возможно, информация Эйнсуорта не соответствует действительности.
Однако Энтони привык доверять не только доказательствам, но и своей интуиции. Она бесчисленное множество раз сохраняла ему жизнь. Его внутренний голос вопил, что Харди замешан в заговоре. Сегодня Энтони полдня следил за этим субъектом, но тот перебросился двумя-тремя словами с несколькими джентльменами, а все остальное время сидел в библиотеке и читал.
Почему же он относится к Харди с таким предубеждением?
Ревность тут ни при чем. Виктория сама сказала ему, насколько ей омерзителен Харди.
— Как я выгляжу?
С трудом оторвавшись от своих размышлений, Энтони медленно поднял глаза. Виктория выглядела безупречно. Изумрудно-зеленое шелковое платье в кремовую полоску, высокая прическа, ослепительная улыбка… Настоящая леди.
— Сомертон!
Он встал и направился к ней.
— Извини. — И с усмешкой добавил: — Боюсь, я прикидывал в уме, сколько времени потребуется для того, чтобы снять с тебя это платье.
Виктория тихо засмеялась: — Уже?
— С тобой? — Он притянул ее к себе и поцеловал в шею, вдыхая нежный аромат лаванды. — Всегда.
— Милорд, я прихожу к выводу, что вы совершенно ненасытны.
Ее слова внезапно отрезвили его. Эта женщина, как и любая другая, неизбежно наскучит ему за считанные дни. Тем не менее, он позволил себе ради нее пренебрегать важнейшим делом. Необходимо восстановить нормальное положение вещей.
Он выпрямился: — Нам пора идти.
Виктория явно заметила его холодность и нахмурилась, однако теперь его не заботили подобные мелочи. Он чуть было не подпустил ее слишком близко, но вовремя одумался. Она ничем не отличается от остальных представительниц своекорыстного женского племени. Как только с заданием будет покончено, он вернет ее в Лондон. И думать о ней забудет.
Они спустились вниз. Энтони почти не сомневался в том, что за столом будет ее соседом. Однако в обеденном зале его ожидал неприятный сюрприз.
— Почему я снова рядом с Харди? — прошептала Виктория.
— Не знаю.
— Как же мне быть?
— Сесть и постараться вытянуть из него какие-нибудь сведения, — сухо ответил Энтони.
Она заглянула ему в лицо:
— Что случилось? Я чем-то рассердила тебя?
— Все в полном порядке, — ответил он и направился к своему месту. «Все в полном порядке», — мысленно передразнил он себя. У кого-то — возможно, но только не у него.
— Что с вами, Сомертон? — поинтересовалась Ханна, опускаясь в соседнее кресло. — Похоже, сегодня вечером вы не в лучшем расположении духа.
— Я в превосходном расположении духа, — огрызнулся Энтони.
Ханна мелодично рассмеялась:
— Это заметно. — И, указав глазами на тот конец зала, где сидела Виктория, добавила: — Вы знаете, что Харди добивается ее.
— Я не слепой.
— Да, он известный поклонник худеньких блондинок.
— Следовательно, вы посадили их рядом, чтобы посмотреть, стану ли я ревновать?
Она с улыбкой покачала головой:
— Нет. Я точно знала, что вы станете ревновать, и поэтому посадила их рядом.
— Зачем?
— О, это же страшно интересно. Кажется, до сих пор ревность вас не посещала. — Она отпила из бокала немного вина. — Я определенно не вызывала у вас подобных чувств.
— Я не ревную, просто здешние джентльмены не внушают мне доверия. И Харди не исключение.
— Он вполне безобидный, — отозвалась Ханна. Безобидный или нет, но в данный момент этот субъект заглядывал в вырез платья Виктории. Она что-то сказала. Энтони не мог расслышать ее слов, зато видел, что она испытывает ужасную неловкость, и непроизвольно сжал в руке столовый нож.
Разумеется, не из ревности. Скорее от досады, что Виктории приходится терпеть поползновения такой омерзительной свиньи. Только и всего.
После обеда дамы удалились на поэтические чтения в гостиную. Джентльменам полагалось воздать должное бренди и сигарам, однако спустя несколько минут Харди извинился и вышел.
Энтони незамедлительно двинулся следом и, как только объект наблюдения вошел в кабинет, скользнул в комнату секретаря. Это было проверенное место — именно здесь он прятался, когда подслушивал разговор Виктории с Харди.
Некоторое время из кабинета доносились только звуки шагов Харди. Наконец тихо скрипнула дверь, и раздался едва различимый женский голос:
— Завтра вечером на балу. И не вздумайте прихватить с собой эту девку, когда соберетесь уезжать.
Девку? Разве Харди прибыл сюда в сопровождении спутницы?
— Не лезьте не в свое дело. Если она захочет бросить этого мерзавца и уехать со мной, я увезу ее.
— Он убьет вас. — Интонации голоса показались Энтони смутно знакомыми, но толстые стены искажали тембр до неузнаваемости. — Пусть попробует.
— Вы не понимаете, до какой степени он опасен, — настаивала женщина. — Он убьет вас, не задумываясь.
— Скорее я его убью.
Черт возьми! Энтони готов был поклясться, что они говорят о нем. Впрочем, это не так важно. Главное — предупредить Викторию. Раз уж Харди завел речь об убийстве, она ни в коем случае не должна оставаться с ним наедине.
— Возьмите то, зачем приехали, и возвращайтесь в Лондон. В точности следуйте указаниям, изложенным в письме, и не своевольничайте. Когда дело будет сделано, вас вознаградят.
Итак, заговор существует и Харди — его участник. Теперь нужно узнать, кто эта женщина.
Тихо хлопнула дверь кабинета. Энтони осторожно выглянул из своего укрытия, увидел всполох серебристого шелка и ринулся в холл. Пусто. Он вздохнул и направился в гостиную, где дамы в ожидании джентльменов занимались мелодекламацией. Судя по всему, светлые тона нынче в моде — на пяти женщинах платья из серебристого или светло-серого шелка.
Любая из них могла быть заговорщицей.
Виктория думала, что Энтони ищет в гостиной ее. Однако он сначала методично рассмотрел всех дам и только потом, словно нехотя, подошел к ней и сел рядом.
— Нам надо поговорить. Не здесь, — тихо сказал он.
— Где?
— Иди за мной.
Он направился в холл и открыл дверь в какое-то тесное помещение.
Виктория вошла и огляделась:
— Буфетная?
— Тут нас никто не услышит.
— Что-то случилось?
— Харди точно участвует в заговоре. — Энтони принялся, было по привычке ходить из угла в угол, но в маленькой комнатушке это оказалось весьма затруднительно.
— По-моему, для тебя это не новость, — отозвалась Виктория.
— У него есть сообщница. — Он пересказал ей диалог, состоявшийся в кабинете. — Ты не заметила, чтобы какая-нибудь из женщин, одетых в серебристое шелковое платье, недавно отлучалась из гостиной?
— Сомертон, после обеда в наших рядах царит большое оживление. Многие леди испытывают настоятельную потребность посетить дамскую комнату. Я тоже недавно отлучалась из гостиной.
— Понятно, — кивнул он.
— Тем не менее, спасибо, — мягко произнесла она.
— За что? — На его красивом лице отразилось немалое изумление.
Виктория встала на цыпочки и поцеловала его.
— За то, что ты мне доверяешь.
— Ты не в серебристом платье, — отрезал Энтони. Почему он вновь замкнулся в себе? Виктория заметила это еще в спальне.
— Ты сердишься на меня?
— Нет. — Он шагнул к выходу. — Мне надо работать, вот и все.
Он дает ей понять, что она ему мешает? Энтони снова повернулся к Виктории:
— Я постараюсь весь вечер находиться рядом с тобой. В любом случае будь предельно осторожна с Харди.
— Думаешь, он действительно может попытаться убить тебя?
— Не знаю. Но они говорили о женщине, которую Харди собирается взять с собой. Возможно, речь шла о тебе.
Холодок страха пробежал у Виктории по спине.
— Он может меня похитить?
— Не знаю! — Энтони сжал кулаки: — Я не должен был привозить тебя сюда!
Он тревожится за нее. По-настоящему. Наверное, единственный на всем белом свете. Виктория приблизилась к нему, обняла за шею и нежно поцеловала.
В первое мгновение он словно оцепенел, но потом прижал ее к себе и ответил на поцелуй. Она слегка отстранилась и сказала:
— Ты защитишь меня.
— Я не могу ничего тебе обещать.
Она кивнула, соглашаясь не только с его словами, но и с подтекстом, который он, очевидно, вложил в них.
— Я не требую никаких обещаний.
— Нам пора, мы слишком долго отсутствуем.
— Да, конечно.
Они вернулись в гостиную, где дамское трио завершало исполнение рождественского гимна «Остролист и плющ». Виктория опустилась в свободное кресло, Энтони встал позади нее.
Виктория украдкой взглянула на Харди. Он свирепо смотрел на них, явно возмущенный собственническим поведением Сомертона. Она отвела глаза, изображая испуг и смущение.
Тяжелая рука Энтони легла на ее плечо. Она не знала, кому предназначен этот демонстративный жест — Харди или ей самой, однако вполне невинное прикосновение заставило ее вздрогнуть от внезапно вспыхнувшего желания.
Тем временем небольшая группа гостей завершила очередное рождественское песнопение, и леди Фарли объявила, что в столовой поданы чай и лимонад.
— Я принесу тебе чаю, — сказал Сомертон и вышел из гостиной.
Харди немедленно устремился к Виктории и, усевшись в соседнее кресло, спросил:
— С какой стати он продолжает строить из себя вашего покровителя, зная, что вы желаете с ним расстаться?
— Все гораздо сложнее, чем я ожидала. Кажется, он не намерен считаться с моими желаниями. Прошу вас, оставьте меня, он сейчас вернется.
— Энн, давайте уедем вместе, — зашептал Харди. — Я отправляюсь в Лондон в среду утром. Встретимся в восемь на конюшне.
— Ради Бога, уходите, — вполне убедительно взмолилась Виктория. — Завтра я дам вам знать, смогу ли уехать с вами.
— Тогда до завтра. — Он поспешил удалиться, завидев приближающегося Сомертона.
Энтони вручил Виктории чашку чая и поинтересовался:
— Ну, как?
— А как ты думаешь? — вопросом на вопрос ответила она, изогнув бровь.
— Он снова делал тебе гнусные предложения? Виктория различила в его голосе нотку ревности и улыбнулась:
— Он хочет, чтобы я с ним сбежала.
— Неужели?
— Именно так. Он уезжает в среду утром.
— Хорошо сработано, дорогая. Виктория подавила зевок.
— Полагаю, мне лучше подняться наверх. — Она встала и посмотрела на Сомертона: — Ты присоединишься ко мне?
Он явно колебался. Почему? Может, задумался о том, что ждет их впереди? Ему не о чем беспокоиться. Она ничего не требовала от него, твердо зная — у них нет совместного будущего. Причудливая судьба свела их, на неделю, чтобы потом навсегда развести в разные стороны.
— Да. Я пойду с тобой.
Энтони притянул Викторию ближе. Они постепенно приходили в себя после очередного порыва опустошающей страсти, и на Энтони снизошло странное ощущение полноты жизни. Откуда взялось столь непривычное состояние и что творит эта хрупкая женщина? Он не мог припомнить, когда в последний раз испытывал подобные чувства. Если такое вообще когда-либо было.
Просто наваждение какое-то. Он не мог насытиться ею, хотя знал, что через несколько дней они расстанутся навсегда. Вероятно, его одержимость объясняется ограничениями во времени. Он стремится сполна насладиться ею в отведенные сроки, только и всего.
Настораживало одно — он занимался с ней любовью чаще и больше, чем с любой другой женщиной. Впрочем, хватит размышлять о пустяках. Чаще, больше… Какая разница? Уж он-то знает, что женщины только на то и годятся, чтобы спать с ними.
Виктория повернулась к нему, и от ее улыбки его сердце забилось сильнее.
— Мы наверняка пропустили несколько чудесных рождественских гимнов.
— Поспешим в гостиную, чтобы послушать остальные? — осведомился Энтони.
— Нет. — Она обняла его и положила голову ему на плечо. — Я рассчитывала остаться в спальне до утра.
— Я тоже. — Он крепко прижал ее к себе.
С нежностью погладив его руку, она попросила:
— Расскажи о своем отце.
— Что? — удивился Энтони. Почему ее интересует этот мерзавец?
— Ты упоминал о нем, когда говорил о матери. Но мне хотелось бы знать, какой он человек.
Энтони поднял глаза к потолку:
— Мне было трудно жить с ним, Виктория. Он предъявлял ко мне слишком высокие требования. При первой возможности я предпочел оставить его дом и поселиться отдельно.
— В чем заключались высокие требования? — спросила она, приподнимаясь, чтобы лучше видеть его лица.
— Я должен был соответствовать его стандартам. В частности, не общаться с проститутками, не иметь любовницы, обзавестись добропорядочной женой из достойного семейства и обеспечить продолжение рода. Все бы ничего, но он сам исправно посещал проституток и любовниц, будучи женатым. Моя мать была именно добропорядочной женщиной из достойного семейства, однако это не помешало отцу изменять ей направо и налево.
— Из-за этого она ушла?
— Да. Обнаружив, что некая актриса родила от него ребенка, мать потребовала объяснений. Он без малейшего раскаяния признал этот факт и заявил, что исполнил свой долг, подарив ей сына и дочь, а теперь не намерен ограничивать себя в удовлетворении естественных потребностей определенного свойства. Виктория погладила Энтони по щеке:
— Она отказывалась исполнять супружеские обязанности?
— Нет. Но он каждый год отправлялся на лондонские сезоны, а ее оставлял в чеширском поместье.
— Не понимаю. — Виктория провела пальцем по его губам. — Она же была графиней. Почему он не брал ее на сезоны в Лондон?
— Он стеснялся появляться с ней в обществе, — помолчав, признался Энтони. — Она родом из Уэльса. Их брак вполне устраивал оба семейства. Но отец никогда не любил ее.
— А она его любила?
— Очень. — Энтони закрыл глаза, чтобы не дать Виктории увидеть его боль. — Для матери оставить его, и собственных детей было смерти подобно. Но ей хотелось отомстить. Она полагала, что он немедленно примчится за ней и станет молить о прощении, повторяя, как любит ее. Но он этого не сделал.
Энтони открыл глаза и увидел, как Виктория смахивает с ресниц слезы.
Он привлек ее к себе и крепко поцеловал.
— Кажется, я никогда в жизни не слышала более печальной истории.
— Слушай дальше. Когда мать ушла, отец все же нашел ее, но только для того, чтобы сообщить ей, что отныне она не смеет переступать порог его дома. Заодно он лишил ее всяких средств к существованию.
— Как ей удалось выжить?
Он отвел глаза, зная, что на этот вопрос подробно отвечать не станет.
— Она нашла работу. А потом я совершенно случайно встретил ее в тот вечер, когда мы с тобой пересеклись у церкви Святого Георгия.
— Да, это ты уже говорил. А как сложилась жизнь другого ребенка?
— Моей сестры Дженны?
— Нет. Ты сказал, что одна из любовниц твоего отца была актрисой и у нее родился… — Она внезапно умолкла.
— В чем дело?
Огоньки свечей отражались в ее синих глазах. Она пристально смотрела на него, обводя пальцем контуры его рта.
— Не могу понять, как же я раньше не заметила этого?
— Чего не заметила?
— Сходства. Такие красивые губы, как у тебя, я видела только у одного человека.
Энтони не сильно обеспокоили ее слова. Она ни за что не догадается. Софи гораздо больше похоже на отца, чем он.
— Это Софи, правда?
— Конечно, нет! — воскликнул Энтони. Как, черт возьми, она узнала об этом?
— У вас совершенно одинаковая форма рта. Чем больше я обо всем этом думаю, тем больше убеждаюсь в своей правоте. Так вот откуда ты знаешь Софи! — Виктория откинулась на подушку и рассмеялась. Ее отец — граф, а мать была актрисой.
Энтони угрожающе навис над ней:
— Ты ни одной живой душе не скажешь о своем открытии. Даже самой Софи!
— Сомертон, я не так глупа. Мне известно, что ваш отец дает ей деньги, чтобы она хранила в секрете свое происхождение.
Он мягко поцеловал ее:
— Я вовсе не считаю тебя глупой, Виктория.
— Хорошо, — кивнула она, а потом поцеловала его в ответ.
Он прижался к ней так, чтобы она почувствовала его нарастающее возбуждение.
— Мы закончили обсуждать мою сестру? Виктория придвинулась теснее к его бедрам.
— Полагаю, что да.