Варфоломеевская ночь: событие и споры

Новые оценки старых версий ^{Павел Юрьевич Уваров}

Событийная история, которую историки последних десятилетий хоронили так долго, еще раз доказала свою жизнеспособность. Концентрация усилий участников нашего сборника на одной проблеме дает предметное представление о существовании различных подходов, исследовательских методов, историографических школ и даже различных форм исторического нарратива, и в этом он с успехом может соперничать с многочисленными ныне работами обзорно-историографического характера и с не менее многочисленными эпистемологическими размышлениями об историческом дискурсе.

При всем многообразии подходов к проблеме, продемонстрированном авторами, они сумели найти общий язык, что позволяет говорить о возможности позитивных ответов на поставленные вопросы.

Все согласились с тем, что Варфоломеевская ночь не была заранее спланированной подготовленной акцией, проведенной по чьему-то распоряжению. Огромную роль сыграл спонтанный всплеск религиозного экстремизма парижан, впрочем, вполне поддающийся истолкованию с учетом длительных тенденций городского развития. В этом смысле критика в адрес Жана Буржона не должна заслонять от нас главного — признания важности настроений парижской толпы, менее всего согласной на принятие королевских законов о веротерпимости. Но это не снимает ответственности с короля, Екатерины Медичи, или шире — правительства. Если вопрос о том, было ли покушение на Колиньи подстроено королевой, остается открытым, то решение правительства провести превентивную акцию против военных вождей гугенотов в ночь на 24 августа 1572 г. не подлежит сомнению. Вина правительства заключается и в том, что при всем "макиавеллизме" оно оказалось в плену у своих собственных идей и иллюзий, поверило в свое всемогущество, в то, что оно может навязать обществу религиозный мир указами или пышными торжествами.

Но событие, и в этом сходятся все участники, не поддается однозначному толкованию. Оно сразу же обрастает множеством смыслов, обретает "виртуальную реальность", как любит говорить Дени Крузе. Свадьба Маргариты Валуа и Генриха Наваррского затевалась Екатериной Медичи как акт примирения, призванный положить конец Религиозным войнам, но также была предметом международного торга, средством политического давления. Точно так же "играла" смыслами Варфоломеевской ночи Елизавета Тюдор. Гугенотам же удалось достаточно быстро вписать трагедию в свое собственное видение истории как таинства Провидения. И эта их максимально пристрастная, но потому более убедительная точка зрения предопределила восприятие события последующими поколениями, перекочевав в стереотипы массового исторического сознания.

Ничего подобного Варфоломеевской ночи более во Франции не повторилось. Возможно, действительно потому, что общество вступило в фазу активных необратимых изменений, называемых некоторыми социологами "расколдованием мира". Но Варфоломеевская ночь при этом продолжила свое существование, оставаясь реальностью и для гугенотов, переосмыслявших всю свою историю, всю свою политическую и религиозную стратегию в ракурсе этого события. Оставалась она реальностью и для воспаленного воображения рьяных католиков — они опасались реванша за нее со стороны гугенотов, но также уже после своего поражения мысленно возвращались к той ночи, пытаясь объяснить себе, почему "чудо" не привело к желанному восстановлению религиозного единства. Самые прозорливые из них усмотрели причину этого в духовном несовершенстве людей и перенесли религиозную борьбу внутрь своей души, открыв новые перспективы европейской культуры.

Историческое событие больше не рассматривается лишь как пена на поверхности глубинных течений "истории большой длительности", но, в духе работ Р. Козелека, понимается как долгоиграющий исторический фактор. Единожды случившись, зачастую событие отнюдь не собирается кануть в Лету, но продолжает оставаться реальным и весьма активным структурообразующим элементом бытия и сознания людей, наполняясь с каждой эпохой все новым смыслом. Наш сборник в некотором смысле можно сравнить и с микроисторическим подходом, концентрирующим внимание на одном, как правило достаточно экстраординарном, объекте исследования, позволяющим по-новому взглянуть на обычно сокрытые явления прошлого.

Что касается Варфоломеевской ночи, то ее значение в том, что она представляла собой практически последнюю попытку навязать единоверие силой. После трагедии 1572 г. общество пришло к идее возможного сосуществования разных конфессий. Но это означало важнейший переворот в способе легитимизации общественного устройства, сродни научным революциям, связанным с именами Коперника, Декарта или Ньютона. Не случайно авторы различных теорий модернизации от Маркса и Вебера до Поппера и Гелнера видят именно в событиях рубежа XVI–XVII вв. важнейший поворотный пункт в развитии Европы, да и всего мира.