Варфоломеевская ночь: событие и споры

Вместо заключения ^{Наталия Ивановна Басовская}

Прежде всего, я рада, что центру зарубежной истории РГГУ и ИВИ выпала радость и удовольствие содействовать изданию такого сборника. Это именно удовольствие, это счастливый шанс. В последнее время сборников, на мой взгляд, стало слишком много на прилавках, развалах, в книжных магазинах, на складах и, между прочим, в центрах списания литературы. Понятие "сборник" всегда в моих глазах было дискредитированным, потому что часто эти издания были способом собрать что-нибудь, лишь бы авторы могли опубликоваться. Я это говорю не в осуждение кому-то. Такова была реальность советского времени. Кроме как в сборнике про что-нибудь, особенно у молодых авторов, было не много шансов довести до читателя свои труды. Сборники документов, на мой взгляд, вообще один из способов грубейшего искажения исторической действительности и подсказки историку. Тематические юбилейные сборники тоже чаще всего являются произведением, достаточно трагическим для исторической науки.

И вот в последнее время, не без связи с нашим университетом, наметились иного рода сборные издания. Мы имеем перед собой совсем другой жанр. Я думаю, в некоей мере это уже присутствовало в таких изданиях, как "Частная жизнь", "Казус". В издании, которое мы сегодня предложили читателю, это выражено наилучшим пока известным мне образом. Здесь есть единство темы при разности взглядов и позиций. Лучшие представители современной историографии и искусства (например, кинематографа) не раз демонстрировали присущими им средствами, что именно на этом пересечении единства и разности можно ожидать позитивных результатов в вечном приближении к истине. Как, например, Тойнби, говоривший о том, что событие можно наблюдать с холма, с равнины с позиции мышонка, который во время сражения бежит по этому полю битвы и тоже по-своему его видит и ощущает. Об этом же говорил великий Курасава.

Авторы сборника "Варфоломеевская ночь" пытались представить новые версии события, которое кажется хорошо известным и изученным. Его значимость в истории никогда не ограничивалась рамками Франции. События Варфоломеевской ночи непосредственно касались европейской истории в целом, а ее духовный, идейный смысл, увы, является знаковым для всех нитей цивилизации. За несколько тысячелетий своей истории человечество крайне мало продвинулось по пути преодоления непримиримости и насилия.

Сборник "Варфоломеевская ночь: Событие и споры" отражает одну из тенденций современной культуры и историографии как ее части, а именно — стремление показать разность подходов к историческому сюжету, не осуждая ни один. Не вынося приговора ни одной из концепций, не отвергая категорически ни один аргументированно представленный взгляд, авторы и составители сборника проявляют ту самую толерантность, которой решительно недостает как в событийной жизни, так и подчас в научных дискуссиях. Кроме того, этот подход дает возможность составить максимально емкую, объемную картину исторического события.

Я думаю, будет несправедливо не сказать, как много здесь есть лично от П.Ю. Уварова, который пришел к идее такого сборника естественным путем историка, каким он и является, историка реальности, конкретности, применяющего самые современные и разнообразные подходы к ее воссозданию.

Я хотела бы сказать еще о нескольких статьях. М.С. Бобкова закончила свою интересную работу, окрашенную, индивидуализированную и вместе с тем абсолютно научную, словами, что в зеркале истории — мы сами. Я хотела бы присоединиться к этому тезису не без некоторой естественной печали. Да, мы таковы. Увидеть себя в зеркале Варфоломеевской ночи — это честно, но трудно, больно и очень строго в смысле самооценки.

Мне довелось записать для телевидения комментарий к показу знаменитейшего фильма Гриффита "Нетерпимость". Варфоломеевская ночь составляет один из сюжетов этого великого и непризнанного фильма с диагнозом, который он ставит человечеству, пытаясь этот диагноз изменить. Фильм не мог иметь кассового успеха, потому что великий Гриффит там скорбно говорит людям: вы ужасны. И я, мол, не вижу никаких шансов на ваше изменение, хотя и призываю к этому. В этом смысле зеркало Варфоломеевской ночи и на сегодняшний день перекликается с моим видением человеческой истории. Несколько лет назад я сформулировала это в статье, опубликованной в журнале "Родина", — "Мира без войны еще не было". Понятие "мир" пока является утопией, нашей мечтой, а война — абсолютной реальностью. Война в широком смысле слова, в каком это можно применять к войне и идей, и религий, и конфессий, например, в Варфоломеевской ночи.

В сборнике "Варфоломеевская ночь" в разных материалах проходит великолепная мысль о том, что сама идея мирного сосуществования конфессий, сама мечта об этом, стремление к ней, какая бы мотивация и сложнейшая дипломатия за этим ни стояла, в общечеловеческом смысле прекрасна, но, как и все прекрасные замыслы человечества, пока нереализуема.

Развивая идеи, высказанные в статье М.С. Бобковой, мне хотелось бы кое-что добавить. У меня есть свои впечатления от такого рода работы историков. Известные примеры подобной работы — это В.И. Райцес в качестве консультанта замечательного фильма Глеба Панфилова "Начало". Именно поэтому фрагменты с Инной Чуриковой в роли Жанны Д’Арк, гениально ею сыгранные, не омрачены ни ляпсусами, ни неряшливостью, которая подчас так свойственна нашей кинематографии, а еще более зарубежной. Некоторый опыт есть, и хорошо, что он развивается. Не так это часто случается, чтобы настоящие историки с чувством долга, ответственности брались за этот адский труд.

Несколько слов в связи со статьей О.В. Дмитриевой. Взгляд на Варфоломеевскую ночь из Англии очень интересен. Автору удалось воссоздать по многочисленным и разнообразным источникам восприятие Варфоломеевской ночи в различных кругах английского общества. Картина, представленная О.В. Дмитриевой, не только дает яркое представление об умонастроениях на северных берегах Ла-Манша, но и вносит существенную лепту в освещение истории сложных взаимоотношений английского и французского королевств. Я хотела бы только предложить некоторые дополнения.

Противоречия между этими королевскими домами (а затем странами) были основным стержнем международной жизни Западной Европы на протяжении всей средневековой истории. Попытка смягчить их и добиться хотя бы частичного сближения давно традиционно враждующих королевских семейств, наметившаяся в XVI в., имела свою предысторию в конце XIV — начале XV в.

В 1396 г. в Париже был подписан англо-французский мирный договор, который, в отличие от других договоров эпохи Столетней войны, не венчал собой завершение этапа военной активности соперничавших королевств. Парижский мир представлял нечто вроде личной унии между правителями государств, находившихся более полувека в состоянии войны. Не решая ни одного спорного вопроса, он провозглашал "добрый мир и любовь" между французским королем Карлом VI и его "возлюбленным сыном" — последним Плантагенетом Ричардом II Английским. Условием сохранения "доброго мира" объявлялся брак 29-летнего овдовевшего Ричарда с 9-летней принцессой Изабеллой — дочерью Карла VI. В том же году близ Кале состоялась торжественная встреча королей и венчание Ричарда с Изабеллой.

Обстановка встречи была пронизана демонстративным дружелюбием: состоялся торжественный обед, во время которого герцоги Ланкастерский и Глостерский прислуживали французскому королю, а герцоги Бургундский и Беррийский — английскому; Ричард II и Карл VI обменялись ценнейшими подарками и принесли совместные обеты.

Этот "французский брак" закончился в 1399 г. трагедией низложения Ричарда II. После этого переворота, смерти Ричарда и коронации Генриха IV Ланкастерского произошло явное охлаждение англо-французских отношений. Лидер французской "партии войны" герцог Орлеанский направил Генриху IV письменный вызов на поединок. Составленное в вызывающем тоне письмо было откровенно рассчитано на обострение отношений с Англией. Герцог, посмевший вызвать на поединок короля, давал тем самым понять, что он не признает его власть законной. Сторонники войны при французском дворе использовали переворот 1399 г. для разжигания антианглийских настроений. Они шумно возмущались "узурпацией" Генриха, демонстративно жалели свергнутого Ричарда, сетовали по поводу неясной судьбы малолетней вдовствующей королевы Изабеллы и т. п. После проникновения во Францию слухов о насильственной смерти Ричарда II, которого в заточении уморили голодом, придворный хронист Карла VI назвал англичан "вероломными иностранцами", действовавшими "по наущению дьявола". Все эти события содействовали возобновлению войны между королевствами в 1415 г.

Однако этот "французский брак" не стал последним в истории попыток англо-французского сближения в эпоху, достаточно далекую от событий Варфоломеевской ночи. В 1420 г. был подписан знаменитый договор в Труа, который на закате средневековья поставил под вопрос дальнейшее существование самостоятельного французского королевства. Одним из его условий вновь был "французский брак": дочь французского короля Карла VI Екатерина была выдана замуж за Генриха V Английского. И эта династическая акция не принесла не только мира, но даже сближения между королевствами. Ожесточение англо-французской борьбы в Северной Франции в 20–40-е годы XV в. достигло апогея, как и возрастающая рознь уже не только королей, но и народов.

Эти штрихи к отражению Варфоломеевской ночи в "английском зеркале", на мой взгляд, ярко демонстрируют очевидный, но не ставший от этого незначительным тезис о глубокой связанности политических событий и судеб людей во все исторические эпохи.