Ведьмин подарок

Глава 13

Похмелье — ужасная вещь, особенно когда это случается в первый раз с человеком, который никогда не увлекался алкоголем, — я имею в виду себя. А если к этому добавить, что, проснувшись с чугунной головой, с трудом разлепив склеенные веки, чувствуя во рту нечто гадкое, я обнаружила в постели рядом с собой спящего обнаженного мужчину и с трудом вспомнила его имя и то, что он мой сосед, то станет понятно, что я пережила шок. Когда в памяти начали всплывать отдельные фрагменты бурной, страстной ночи, я вскочила с постели и, не обнаружив халат на обычном месте, как была, голышом (чего уж там стесняться после всего, что произошло!) бросилась в ванную. Закрыв двери изнутри на защелку, словно ожидая, что их будут штурмовать, я присела на краешек ванны, включила воду и, горестно вздохнув, стала перебирать в памяти события прошлой ночи. В меня будто черт вселился, это он заставил заняться поисками Инги, хотя я не имела понятия, как это делается. Все, то со мной произошло ночью, лишь подтвердило, что я безмозглая дура и с легкостью вляпываюсь в неприятные истории. Мне вчера еще повезло, что готы оказались не такими кровожадными, как их описывала Мила, что Федор показал себя порядочным человеком и не устроил тарарам из-за разбитого стекла и незаконного вторжения в его дом. Хотя то, что он напоил меня допьяна, говорит не в его пользу. Мне вспомнилось, какой я пережила ужас, увидев в соседней комнате старушку в гробу, в окружении множества горящих свечей, и очень удивилась, как это меня на месте не хватила кондрашка.

Разбить окно и влезть в чужой дом — от себя я такого не ожидала.

Мне вспомнилось, как меня, пьяную, на руках нес к автомобилю Валентин, а Федор, пьяно хихикая, совал в руки мои трусики. «Что же Валентин мог обо мне тогда подумать?!» Внутри у меня все сжалось, и я опрокинулась с громким плеском в ванну, мгновенно устроив там шторм.

— Иванна, с тобой все в порядке? — послышался из-за двери встревоженный голос Валентина.

— Не совсем — похоже, что-то с головой! — со злостью ответила я, имея в виду свое вчерашнее поведение.

— Тебе плохо? По телику идет реклама таблеток от похмелья — пойду схожу за ними в аптеку, — проявил он инициативу — посыпал солью мои душевные раны.

— Это класс! То, что мне нужно! — наигранно обрадовалась я, злясь на саму себя. — Сходи в аптеку за таблетками и сюда не возвращайся! — Подумав, что это было слишком грубо, я пояснила, что имела в виду: — Я приведу себя в порядок и тогда тебе перезвоню. А пока — извини. Когда будешь выходить, защелкни дверь на верхний замок.

— Как скажешь, — покорно согласился Валентин и добавил: — Мне с тобой было очень хорошо!

Лучше бы он этого не говорил. Мужчины в восьмидесяти процентах случаев точно так и говорят, даже когда знают, что больше не вернутся. Мне сразу захотелось ответить: «А я не помню. Вспомню — скажу. Скорее всего, ничего особенного, раз не помню».

Но я сдержалась, так как мужчины весьма болезненно воспринимают критику своих «потенциальных» возможностей и склонны их преувеличивать. Я отделалась неопределенным:

— До встречи. Я позвоню.

Когда я услышала, что дверь захлопнулась, чуть не заревела от нахлынувшей тоски. В голове мелькнуло: «Пусть лучше тоска — лишь бы не пустота!»

Но вскоре вода согрела мое тело, душа оттаяла, а окружающий мир уже не казался таким мрачным. Обошлось без таблеток от похмелья. Я постепенно обрела свою обычную оптимистично-деятельную форму и поняла, что из-за вчерашних событии, нелепых и курьезных, глупо переживать.

То, что я переспала с Валентином, меня не сильно расстраивало; смущало лишь то, что это произошло при таких обстоятельствах. Для моего организма это было даже полезно — последний раз мы с Егором были близки более двух месяцев назад.

После ванны я почувствовала прилив сил, по заняться захотелось чем-нибудь, не имеющим отношения к бытовым заботам, уборке в квартире или стряпне. Да и глупо Готовить особые блюда, когда живешь одна.

«А Валик? — мелькнула предательская мысль. — Он Теперь стал тебе ближе?» «Глупая! — возразила я сама себе. — Мужчину выбирают не спьяну, и к тому же я его пока совершенно не знаю. Бывает, соединяет постель, но разъединяют дела и мысли».

Что ни говори, мысли материальны. Только подумала О Валентине — тут он позвонил и пригласил к себе на завтрак, заинтриговав, что приготовил нечто исключительное. Я стала собираться, краситься, сочиняя небольшую речь о произошедшем вчера ночью. Новый телефонный звонок — на этот раз Марта.

— Есть новости и не совсем хорошие, — встревоженно произнесла она. — Вчера пропала еще одна девочка из класса Инги — Мила, ее близкая подружка.

— Мила?! — воскликнула я, не веря своим ушам. — Как она могла пропасть?!

Я чуть не проговорилась о событиях прошлой ночи. Ведь я прекрасно помнила, что Милы среди плененных готами эмо не было; выходит, она благополучно избежала экзекуции, и единственное, что можно было предположить, — она заблудилась в лесу. Но, вспомнив, как она уверенно ориентировалась, когда мы шли по лесу, я решила, что это маловероятно.

— Вчера группа молодежи, в том числе и Мила, праздновала ночью Хэллоуин, и там на них напали какие-то сатанисты. Избивали и издевались над ними. Уже несколько сатанистов задержаны. Возможно, исчезновение Инги также связано с ними. — Голос Марты задрожал.

— Там было все не так печально, как ты рассказываешь, и думаю, что исчезновение Милы и Инги вряд ли связано с ними. Это были не сатанисты, а готы. Я там тоже была и все видела — Мила благополучно избежала издевательств. Если с ней что-то и случилось, то уже после этого — когда она возвращалась лесом. Я вчера сама в темноте заплутала и еле выбралась, уже глубокой ночью.

— Ты была там?!

— Да, так как вначале думала, что Инга находится у готов, а сейчас в этом не уверена.

«А почему? — въедливо поинтересовался внутренний голос. — Только из-за того, что тебе так сказал гот с перепачканным черной краской лицом? А вдруг он обманул и Мила тоже у них находится, только ты этого не знаешь, наивная дурочка!»

«Эй, ты! Полегче с выражениями!» — сделала я внушение внутреннему голосу.

— Я уже ничего не понимаю, — простонала Марта. — Для меня одинаково, что сатанисты, что готы — все они на одно лицо, все в черном, с перевернутыми крестами на груди. Только бы моя девочка нашлась!

— Может, ты и права, — согласилась я. — Пусть милиция разберется, кто прав, а кто виноват. Не знаешь, Виноградова вышла на работу?

— Это она мне все рассказала. Сейчас она на работе, хотя в трубке слышно, что сильно кашляет. Позвони ей, раз ты там была, — может, чем поможешь.

Но Виноградова позвонила сама, прежде чем я собралась это сделать, и вместо завтрака с Валиком мне пришлось срочно отправиться на встречу с ней.

Нормального разговора у меня с ней не получилось — видно, ей не понравилось, что я влезла не в свое дело. Да, я дилетантка, но ведь я первая вышла на готов, а она со своим профессионализмом и опытом до сих пор топчется на месте. Сейчас она пыталась что-то выжать из предводителя готов. Дома, случайно подвернувшегося ей под руку. Его вид внушал подозрение, но, на мой взгляд, это скорее всего ложный след. Когда я попыталась это ей растолковать, она сразу оборвала меня казенным: «Разберемся» — и выставила за дверь.

Этим она меня лишь разозлила, можно сказать, вынудила отказаться от первоначальною решения «больше не совать свой нос в это дело». На обратном пути я позвонила Стасу, но лучше бы этого не делала: узнав, что я «на колесах», он подозрительно быстро согласился встретиться со мной.

Садясь в мою машину, он ехидно посочувствовал мне как человеку безработному, для которого время тянется чрезвычайно долго из-за того, что трудно себя занять чем-нибудь полезным. Затем он бесцеремонно потребовал, чтобы я его свозила в пару мест — «ведь долг платежом красен». Я так и не поняла, что особенного он для меня сделал и откуда возник этот долг, но решила не портить с ним отношения. В итоге часа четыре колесила с ним по городу, нервничая в пробках, а еще больше, когда он, отлучаясь «всего на пять минут», задерживался на невообразимо долгое время. Похоже, он считал, что приобрел в моем лице водителя, готового расходовать на него собственный бензин. Когда я демонстративно свернула на заправку и красноречиво посмотрела на Стаса, мол, давай, напои моего коня бензином, он, не краснея, сообщил, что, торопясь на свидание со мной, забыл портмоне на работе, но за эту поездку рассчитается талонами на бензин, которые ему пообещал дать один бизнесмен; правда, не было ясно, когда это произойдет. И этот человек хотел, чтобы наши деловые отношения переросли в более близкие!

Словом, когда я отделалась от Стаса, была усталой, раздраженной и испытывала непреодолимое желание спать. Я не стала оставлять машину на стоянке, а поехала прямо во двор и благодаря крошечным габаритам своего авто втиснулась между каким-то «японцем» и старым «опелем». Из последних сил поднялась к себе, отключила все телефоны и рухнула на кровать.

«Тик-так! Тик-так! Тик-так!» — громкий отчетливый звук настенных часов ворвался в мой сон и изгнал его. Я легко соскочила с кровати и, не раздумывая, поспешила в другую комнату к двери, открывающейся в иной мир.

На этот раз я сразу поняла, где оказалась, хотя улица с тех пор очень изменилась. Я знала, даже не глядя на табличку, какое название она в те времена носила, — Фундуклсевская. Серое здание театра, как и в нынешнее время, только название у него совсем другое — Бергонье. А напротив него я увидела незнакомое мне двухэтажное пышное здание и с трудом узнала в нем нынешнее обиталище «Нефтсгаза». Из его входной двери вырвася поток щебечущих, весело болтающих, непрерывно смеющихся гимназисток в одинаковых темных шляпках, но в разнообразных пальто, накидках, дождевиках, плащах, из-под которых виднелись одинаковые серо-синие форменные платья. Боясь разминуться с Ларисой, я обосновалась у самого входа, где виднелась табличка «Киево-Фундуклеевская женская гимназия». Заметив девочку, как всегда, более серьезную, чем другие гимназистки, я помахала ей рукой и мысленно прокричала: «Респект, Лора! Рада тебя видеть! Хорошо выглядишь, подруга. Не знаю, как ты в таком длинном форменном балахоне ходишь и нигде не цепляешься? Вот я больше люблю „мини“. А твой белоснежный гипюровый воротничок на платье — просто класс! Какими порошками пользуешься при его стирке?»

Я увидела, как Ларису сзади осторожно взяла за локоток полная, на вид добродушная гимназистка, заставив се резко обернуться. Из роившихся в голове Ларисы мыслей я узнала, что эту девушку зовут Поли, а Софи, острая на язычок, еще в первом классе прозвала ее «купчихой», что вызвало между ними вражду, не прекращающуюся до сих нор. При этом обе считали Ларису самой близкой подругой.

— Лора, не желаешь ли присоединиться к нам? Мы собираемся в синематограф на «Тэсс из страны бурь» с участием Мэри Пикфорд — она такая душка! — предложила Поли, не отпуская руку Ларисы. — А перед этим навестим кондитерскую Семадени.

— Мерси, Поли, к сожалению, сегодня никак не могу. Обещалась маменьке вернуться домой вовремя.

— Очень жаль. Лора. Завтра обязательно поделюсь впечатлениями о фильме. Ведь там играет божественная Мэри! Как я ей завидую! — И Поли от восторга закатила зеленые, похожие на виноградины глаза.

В конце улицы показался желто-красный трамвай. Перекрывая обычный шум своим скрипом, скрежетом и предупреждающими звонками для зазевавшихся на путях, он медленно подползал к остановке. Поли присоединилась к стайке спешащих к трамваю гимназисток.

Лариса, дождавшись, когда тронется трамвай, направилась вниз, к Крещатику. Я узнала, что на душе у нее было тревожно; разложенный вчера пасьянс предрекал, что над знакомыми ей людьми нависла смертельная опасность, а старинные карты, как она неоднократно убеждалась, никогда не ошибались. Лариса считала себя мудрой, поскольку обладала магическими знаниями и силой, которые получила от бабушки. Раскладывая пасьянсные карты, она обретала дар предвидения, возможность заглянуть в будущее.

Магические пасьянсы, которым ее научила бабушка, были необычны уже тем, что их нужно было уметь составить самому. И хотя в наследство от бабушки она получила тетрадь с готовыми пасьянсами, это были скорее примеры, подсказывающие, как и что делать, так что нельзя было слепо им следовать. Важны были не столько определенные правила, сколько умение пропустить через свое «я» чувства и судьбы других людей. Обычно за помощью обращались люди с тяжкими проблемами, и, восприняв их сердцем, пропустив через себя, она впадала в болезненное состояние. Наутро она чувствовала себя разбитой, опустошенной, словно рассчитывалась за приобщение к тайнам будущего своей жизненной энергией. Порой составление пасьянса ее вымучивало до изнеможения, чуть ли не до обморока, и тогда на помощь во сне приходила покойная бабушка. События, предугадываемые Ларисой с помощью пасьянса, исполнялись с удивительной точностью, словно духи иного мира это гарантировали. Поэтому она соглашалась на составление магического пасьянса лишь в исключительных случаях.

Ларису пугало то, что магия имеет в своей основе активное начало, а не пассивное, как обычные гадания, и, узнав с ее помощью будущее, она тем самым предопределяла его исполнение. В неизвестности всегда есть надежда, и мы больше склонны верить обещаниям благополучного исхода, чем горькой реальности. Жестокие властители древности нередко казнили гонца, а порой и посла другой страны, принесшего дурную весть.

Составленный по просьбе Софии пасьянс на судьбу Эмилии показал, что она жива, но находится в смертельной опасности. Лариса так и не набралась мужества его закончить, чтобы узнать, увенчаются ли успехом поиски несчастной девушки, удастся ли найти ее живой и невредимой? Прошлой ночью Ларисе приснилась комната в кроваво-красных тонах, что уже было само по себе плохим предзнаменованием. За круглым темным столом из мореного дуба покойная бабушка раскладывала пасьянс, называя каждую карту, перед тем как положить ее в ряд.

— Возьмем из одной колоды четыре дамы, — бабушка, страдающая при жизии тугоухостью, очень громко и четко выговаривала слова. — Червовая дама — Эмилия, бубновая — София, трефовая — Христина, пиковая — ты сама. — Тут она улыбнулась, но ее улыбка Ларисе не понравилась, к тому же впервые бабушка вводила ее в пасьянс. — Дамы требуют кавалеров; возьмем из колоды четырех королей: червовый — Адам, бубновый — Жорж, трефовый — Овсей, пиковый — Феликс, и выложим их как продолжение ряда. Выкладываем поверх них восемь карт рубашками вниз. Затем под королями и дамами еще восемь рубашками вниз. Посмотри, внученька; ряд вновь заканчивается трефовой семеркой. — Старуха зловеще улыбнулась. — Нижний ряд наполовину покрываем новым рядом рубашками вверх. Оставшиеся карты от колоды пока сложим в «лавку» — они будут нашим резервом. Берем вторую колоду…

— Открой карты нижнего ряда, — попросила Лариса, чувствуя, что у нее сильно колотится сердце.

— Это не по правилам, — возразила старуха и вдруг смягчилась: — Ну разве я могу отказать любимой внученьке? Начнем с последней.

Она открыла карту, и это оказался трефовый валет. Вдруг в голове у Ларисы все смешалось в какофонию цвета и звука, и она проснулась.

Многое в сновидении было необычным — новый пасьянс, который возник во сне помимо ее воли, из которого, несмотря на свою великолепную память, она запомнила лишь основные картинки — дам, королей. Червовый король, Адам, в окружении трефовых карт — это предзнаменование для него тяжких событий, вплоть до смерти. Но как она ни напрягала память, никак не могла вспомнить карты, окружавшие другие картинки. Особенно ее интересовала червовая дама — пропавшая Эмилия. А больше всего ее поразило то, что в пасьянсе была задействована она сама. Из этого следовало, что, как бы она ни поступила, судьбы Эмилии, Софии, Адама и ее сейчас тесно связаны между собой. Были и незнакомые ей имена, к примеру Жорж. Может, это тот долговязый гимназист, к которому неравнодушна Софи? Овсей — неужели это становой пристав? А имена Христина и Феликс были совершенно незнакомы. Все эти размышления звали ее в Белую Церковь; похоже, чтобы разобраться в этих хитросплетениях, придется вновь туда съездить.

Погруженная в размышления, Лариса отправилась домой более длинным путем, рассчитывая пешком дойти до Европейской площади, а там на трамвае по Николаевской спуститься на Подол. Мне такой вариант понравился: интересно было прогуляться, увидеть своими глазами, как выглядел город почти сто лет тому назад. Солнечные лучи весело играли в лужах, оставленных недавним дождем, а если добавить к этому хорошо прогретый воздух, то казалось, что сейчас весна, а не осень. Чудесная погода изгнала все волнения и тревоги, придав мыслям Ларисы другую направленность. Ей захотелось оказаться в парке, подальше от людей, шума трамваев, экипажей, побыть в одиночестве, насладиться запахами природы. Для этого лучше всего подходил заброшенный куреневский парк «Кинь грусть», где ей довелось побывать всего один раз. Ей вспомнились узкие тропинки, петляющие среди старых деревьев, густо поросшие ряской нечищеные пруды, очаровывающие своей девственностью и сиротливостью, спасшиеся здесь от людской суетливости и прагматичности. Но парк находится на окраине города, и туда без извозчика не добраться, да и девице одной не пристало гулять в столь отдаленном, глухом месте. Проще пешком пройтись до сквера Владимирской горки, до Купеческого парка или прогуляться по тополиной аллее на Бибиковском бульваре. Так и не определившись, Лариса свернула в сторону Думской площади.

Я жадно рассматривала людей, дома, находя что-то знакомое, но чаще все было не таким, как в наше время. Здания, украшенные фризами, лепниной, декоративными элементами, портиками, колоннами, при схожести стилей отличались друг от друга, и я не скучала по архитектурной моде XXI века, помешанной на стекле и металле. Люди прогуливались по улицам не спеша, с достоинством — не было сутолоки, лихорадочной гонки и небрежности в отношениях. Обмениваясь приветствиями, мужчины приподымали шляпы, целовали ручки дамам, причем с явным удовольствием, и это было для меня как бальзам на рану. А вот мне за мои двадцать семь лет никто и никогда не целовал руку. Было жаль, что я не имею возможности заснять все это фотоаппаратом. Приходилось рассчитывать лишь на свою память. Горько вздохнув, я прилепилась к Ларисе, став с ней единым целым, прислушиваясь к ее мыслям, улавливая чувства.

Погода была непривычно теплой для октября, и Лариса готова была поверить в чудо повторения лета. Ей не хотелось признавать правоту календаря, извещающего о скором наступлении холодов. Позднюю осень и зиму она не любила, прежде всего из-за того, что увеличивались расходы, так что и без того скудный семейный бюджет трещал по швам. Снова придется закупать дрова, топить, чистить печь, ловить презрительные взгляды гимназисток, задерживающиеся на ее стареньком пальто с мерлушковым воротником, и придумывать, по какой причине она не пойдет на Рождественский бал в Купеческом собрании, хотя истинной причиной было отсутствие подходящего платья. В такие минуты Лариса ощущала себя Золушкой, не встретившей добрую фею, которая могла бы помочь ей попасть на бал. Тут Лариса подумала, что, поскольку Мария уехала на фронт, где стала сестрой милосердия в госпитале, можно будет подобрать для бала какое-нибудь из ее платьев. Хотя бы взять то сиреневое, только потребуется его немного ушить по фигуре. Ларисе стало стыдно из-за своего желания самовольно распорядиться гардеробом сестры в ее отсутствие, и она пожелала ей скорого и благополучного возвращения домой, решив платья ее не трогать.

Известие об отъезде Марии на фронт вызвало рыдания у маменьки, лишь немного успокоившейся, когда Лариса сообщила, что говорят карты: все будет хорошо, сестра найдет там свое счастье. Анна Ивановна боялась пророческого дара, который унаследовала младшая дочь от ее мамы Ефросиньи Фоминичны, и не раз хотела уничтожить старинные пасьянсные карты, считая их злом, так как негоже человеку знать свое будущее, но всякий раз останавливалась, не в силах перебороть охватывающий ее страх. Неоднократные чудесные свидетельства, подтверждающие пророчества Ларисы, успокоили материнское сердце, и она с легкой душой отпустила Марию в самостоятельную жизнь.

Лариса обратила внимание на торопливо шагающую приземистую фигуру в длинном темном макинтоше и котелке, неуклюже манипулирующую при ходьбе тростью-зонтиком и смешно закидывающую ноги. Личность показалась ей весьма знакомой, однако этот человек никак не мог в это время находиться здесь. К своему удивлению, Лариса поняла, что именно его она подсознательно хотела увидеть сегодня и что ее волнения и страхи были связаны с ним. Заметив, что мужчина свернул в сторону Прорезной и зашел в известную кофейню «Жорж», она последовала за ним. Войдя в зал, напоенный чудесным ароматом кофе, Лариса увидела, что мужчина уже успел сделать и получить заказ — разноцветные шарики мороженого в хрустальной вазочке и небольшое блюдо, полное пирожных «эклер».

Увидев Ларису, Адам смутился, покраснел и, подхватив лежащую на столике газет)*, мгновенно ее развернул, словно хотел прикрыть ею кондитерское изобилие. От этого он почувствовал себя еще более неловко, сложил газету, привстал и, указав на стул напротив, произнес.

— Присаживайтесь, пожалуйста, Лора. Я обожаю сладкое и, раз уже здесь, не устоял перед искушением. Кофе с пирожными не отведаете ли?

— Благодарю вас, но не имею такою желания.

В подтверждение своих слов Лариса отрицательно помотала головой, но Адам, заметив, с каким удовольствием девушка вдыхает воздух, насыщенный дразнящими ароматами, несмотря на ее возражения, заказал ей кофе по-венски и пирожные. Это ему прибавило уверенности в себе, и он вновь вознамерился приступить к пиршеству, заметив вскользь, что погода стоит чудесная, предполагая этим задать тему предстоящего разговора, однако Лариса поспешила направить беседу в интересующее ее русло.

— Вы не ответили, Адам, есть ли что-нибудь новое о розыске Эмилии? Так хочется, чтобы ее в самом скором времени нашли, и непременно живою и невредимою.

— Все, что в моих силах, я делаю, но, несмотря на мои усилия, пока результатами похвастаться не могу, — вздохнул Адам, и, заметив, что девушка не притрагивается к угощению, понял, что расспросов не избежать, и отодвинул от себя вазочку с мороженым.

«Хотелось бы верить, что он усердно этим занимается». Лариса изучающе посмотрела на молодого человека, а тот сразу отвел взгляд в сторону и подумал: «В этой барышне есть нечто такое, что поневоле внушает страх».

— Думаю, Адам, вы что-то утаиваете.

— Так, пустяки, и, по-моему, никак не связано с исчезновением барышни Эмилии.

— Все же извольте рассказать об этих пустяках, — настойчиво попросила Лариса.

— Право, это такие мелочи… — Адам снова вздохнул. — Только попрошу, барышня Лора, не рассказывать об этом Карпу Никифоровичу — тот может посчитать, что я за его деньги занимаюсь не тем, чем требуется. И барышне Софии не говорите, а то она невзначай…

— Хорошо, я никому не буду об этом рассказывать! — не выдержав, прервала его Лариса.

— Мне кое-что удалось выяснить о Сосницком — помните, я вам рассказывал легенду о нем?

— И что же? Сосницкий оказался упырем, встающим из гроба через полстолетия, чтобы напиться человеческой крови?

— Видите, и вы сразу насмешничаете, даже не дослушав, — горько произнес Адам.

— Простите меня за неуместную шутку на столь грустную тему, — повинилась Лариса. — Рассказывайте, Адам, я больше не буду вас прерывать и внимательно выслушаю.

— В прошлый свой приезд, Лора, вы своими действиями полностью развеяли мои подозрения в отношении секты скопцов и даже соизволили пошутить, что проще поверить в легенду о шляхтиче Сосницком, чем в то, что скопцы замешаны в похищении девочек. Я самым серьезным образом отнесся к вашим словам и даже разыскал очевидцев событий полувековой давности. Мне стало известно о любовном романе помещика Феликса Сосницкого и дочери мелкопоместного шляхтича Зиновия Яблонского Ангелины. Это помогло мне сделать некоторые предположения, но вот подтверждения им я никак не мог отыскать. Недавно я узнал, что Яблонские были людьми православными, а не католиками, как ранее думал, и решил ознакомиться с метрической книгой, хранящейся в церкви Марии Магдалины. В этой книге я нашел запись о рождении и крещении в 1864 году младенца мужского пола, родителями которого были: мать — Ангелина Яблонская, отец — Феликс Сосницкий, к тому времени уже мертвый. А свидетелем был записан Зиновий Яблонский. Не желаете знать, каким именем нарекли младенца?

— Судя по вашему мрачному тону, Адам, не составляет труда догадаться — Феликсом. — Лариса усмехнулась.

— Вы правы, Лариса, именно Феликсом, — разочарованно протянул Адам, желавший поразить девушку.

— Что было дальше, Адам, я могу прочитать по вашему лицу. Феликс Сосницкий — Яблонский, выждав, пока ему исполнится ровно пятьдесят лет, продолжил кровавое дело своего отца. Вот только мы не знаем, чем на самом деле занимался его отец и за что с ним расправились крестьяне. Не кажется ли вам, что все это полная чушь? Простите, что у меня вырвалось это слово, но так оно и есть.

Порой Адама поражала недетская рассудительность юной барышни; она частенько ставила его в трудное положение, вынуждая соглашаться со своими умозаключениями, но только не в этот раз.

— Может быть, чушь, а может, и нет. По моей просьбе пристав Леопардов съездил в Киев и просмотрел хранящиеся в архиве уголовные дела за 1864 год. Представьте себе, он нашел уголовное дело, возбужденное по причине похищения и изуверского умерщвления трех юных девиц из крестьян, а расследование проводил судебный следователь Куропатов. — Адам торжествующе посмотрел на Ларису, но та не дала ему насладиться триумфом.

— Не томите, Адам, чем все закончилось?

— Уголовное дело, заведенное на основании свидетельских показаний о страшных находках останков несчастных девочек, обнаруженных в подвале дома, было прекращено в связи со смертью подозреваемого — Феликса Сосницкого. Фигурирует в этом деле и дневник Сосницкого.

— Этот дневник у вас, Адам?

— Нет, мне пришлось довольствоваться лишь выписками из него — получить дневник из архива не представляется возможным. Но даже от того, что я прочитал, кровь стынет в жилах. А вам, милая барышня, даже эти краткие заметки я не рекомендую читать.

— Мне становится дурно, когда я представляю, что могло произойти с Эмилией, попавшей в руки подобного зверя. Выходит, вам следует искать Феликса Яблонского-Сосницкого? Вы о нем уже сообщили полиции? Впрочем, что я говорю — ведь пристав Леопардов об этом знает и, наверное, предпринимает необходимые действия.

— Да, пристав Леопардов принимает меры, — многозначительно произнес Адам. — Но я предполагаю, что здесь не только злодейский умысел, так как это дело неразрывно связано с поисками сокровищ.

— Бы о чем, Адам? — поразилась Лариса, — Как могут быть связаны похищение девочек и какие-то мифические сокровища?

— Белая Церковь несколько столетий назад частенько оказывалась в центре смут, восстаний, первым из которых было восстание казака-шляхтича Косинского. Казацко-крестьянское войско сжигало и грабило имения, расправлялось с помещиками и ксендзами. Огромные богатства — золото, серебро и драгоценности — оседали в войсковой казне, хранившейся именно в этом городке. Поражение при Пятках, а вскоре и внезапная смерть Косинского вынудили повстанцев поспешно оставить городок, и предполагается, что часть сокровищ они спрятали в Белой Церкви или в ее окрестностях. И после этого казацко-крестьянские восстания не раз прокатывались по нашим местам. Последним было восстание казачьего полковника Семена Палия, захватившего Белую Церковь и крепко засевшего там, пока его хитростью не выманил гетман Иван Мазепа, передав затем в руки русского царя Петра I, а тот сослал вожака повстанцев в Сибирь. Получив хорошо укрепленную крепость, каковой была Белая Церковь, Мазепа, уроженец здешних мест, сделал ее второй по значению, после Батурина, резиденцией и перевез сюда свою казну.

— К чему вы клоните, Адам? — не выдержала Лариса. — Похоже, вы не ту профессию избрали — вам следовало стать учителем истории, — а мысленно добавила: «Так и безопаснее было бы».

— Дело в том, что после поспешного бегства Мазепы вместе с остатками шведского войска его казна так и осталась в Белой Церкви. Однако царские войска смогли здесь обнаружить лишь несколько пудов медных денег, а золото и серебро так и не нашли.

— Я не понимаю, при чем здесь Косинский, восстания, Палий, Мазепа и все прочие? — Лариса недоуменно уставилась на него.

— Вернемся к Косинскому. Есть легенда, что его казаками был захвачен чернокнижник, которого собирались вздернуть на ближайшем дереве как колдуна, но он упросил их, чтобы его отвели к атаману, заявив, что только тому откроет важную тайну.

А тайна заключалась в следующем: он пообещал Косинскому сотворить магическое заклинание, которое убережет его казну от посягательств.

— Что это за тайна, если она известна всем? — улыбнулась Лариса.

— Косинский приказал замуровать чернокнижника живьем в подвале белоцерковского замка, чтобы он, став призраком, охранял сокровища лучше, чем его заклинания. Перед казнью чернокнижник проклял Косинского. С тех пор к каждому новому властителю замка ночью являлся призрак и предлагал свои услуги, обещая надежно хранить сокровища. Кто на это соглашался, в скором времени погибал, но сокровищ в самом деле никто не смог обнаружить. Считается, что для этого надо знать не только колдовское заклинание, но и использовать человеческую кровь. За несколько столетий смутного времени в подземных ходах замка накопилось множество сокровищ, но их обнаружить невозможно. Сам же Косинский повторил участь чернокнижника: во время осады Умани его хитростью захватили шляхтичи Потоцкого и замуровали живьем в подвале замка.

— Из уроков истории мне известно, что Косинский погиб в пьяной драке во время осады Умани, — возразила Лариса.

— Это слишком далекое время от нас, и никто не может знать, как было на самом деле. — Адам пожал плечами.

— Адам, ну вы и сказочник! — Лариса звонко рассмеялась. — Такого наговорили! Вы правы лишь в том, что если эти разговоры дойдут до уважаемого Карпа Никифоровича, то он в тот же час откажется от ваших услуг и наймет другого сыщика.

— Лично я не верю в существование призрака, охраняющего сокровища, но на основании выписок из дневника Сосницкого можно сделать вывод, что он верил в эту легенду, а в последних записях даже говорится, что ему стало известно заклинание, необходимое для того, чтобы разрушить колдовские чары и завладеть сокровищами.

— Если вернуться из мира сказок и легенд к нашему делу, что вы собираетесь предпринять, Адам? По-моему, вы слишком увлекаетесь тем, что уводит вас в сторону.

— Бывшая горничная Сосницких, несмотря на свой преклонный возраст, прекрасно помнит Феликса. По ее рассказам, он был милым, очень красивым, добрым юношей, пока его не отправили учиться в Варшавский университет. Вернулся Феликс через два года, во время польского восстания. Он сильно изменился, но был все таким же красавцем. Раздражительный, легко впадающий в гнев, с циничной улыбкой, он все время выискивал повод, чтобы придраться и унизить прислугу, нередко доводя служанок до слез своими выходками.

— Как я понимаю, розыск сына Сосницкого, Феликса-младшего, пока ничего не дал?

— К большому сожалению. В Васильковском, Киевском уездах в регистрационных списках нет ни Феликса Яблонского, ни Феликса Сосницкого, хотя эти фамилии весьма распространены. Возможно, мы вновь идем по ложному следу или же он изменил фамилию.

— Успехи ваши невелики, — вслух отмстила Лариса и подумала: «Карты говорят, что Адаму угрожает смертельная опасность, но я вижу, что он совсем не продвинулся в расследовании. Может, эта опасность не связана с розысками пропавшей Эмилии? Тогда с чем? Или его поджидает нелепая, трагическая случайность?»

— Хотела вас, Адам, предостеречь. Карты говорят, вам угрожает смертельная опасность.

— Во время войны всем мужчинам государства угрожает опасность — их могут призвать в армию, отправить на фронт, а там пуля-дура либо штык-молодец могут поставить точку на их жизненном пути. — Адам приосанился; похоже, образ будущего мученика, героя войны его вдохновил, в глазах горели отвага и жажда воинских подвигов, по Лариса постаралась вернуть его на землю.

— Выходит, подозреваемый Феликс неизвестно где находится и не исключено, что никакого отношения к этому делу не имеет? Не кажется ли вам, сударь, что вы в очередной раз стали па ложный путь?

— Смею напомнить — Адам, барышня Лора. Ошибаюсь иль нет, скоро узнаю, для этого я сюда приехал. Я не знаю, где находится Феликс, но мне известно место проживания его матери.

— Где же теперь проживает сударыня Яблонская?

— В доме призрения в Сулимовке. В самом скором времени я отправлюсь к ней и разузнаю, где в настоящее время пребывает ее сынок.

— Прекрасно. Я желаю посетить с вами мадам Яблонскую и присутствовать при вашем разговоре, — заявила Лариса, и Адаму после некоторого сопротивления пришлось уступить.

Настроение у него было испорчено, и он без особого удовольствия стал поглощать сладости, до которых был весьма охоч.

По просьбе Ларисы Адам не стал брать извозчика, и они начали подниматься по протяженному, крутому серпантину Круглоуниверситетской. Лариса шла легко, изящно, словно скользя, не замечая крутого подъема, в отличие от полного Адама, поднимавшегося с большим трудом. Самым пренеприятным для него было то, что уже через несколько минут восхождения он весь взмок от пота, хоть рубаху выжимай. По недовольному выражению его лица я поняла, что он в мыслях ругает себя за то, что согласился на предложение Ларисы, утверждавшей, что здесь совсем недалеко — «рукой подать».

А я в пути забавлялась: то делала крутые виражи вокруг моих спутников, то заглядывала в окна домов и даже ненадолго составила компанию вороне, отдыхавшей на газовом фонаре. Так вот, эта неразумная птица, не видя меня, все же что-то почувствовала и сразу улетела, недовольно каркая.

Сулимовское благотворительное заведение представляло собой комплекс зданий. По словам Адама, здесь нашли приют более чем две сотни обездоленных. В комплекс входили спальные и бытовые корпуса, столовая, ремесленная мастерская, пекарня, церковь Александра Невского. Одной стороной этот город в городе выходил на Лютеранскую, другой — на Круглоуниверситетскую улицы.

Служитель богоугодного заведения, тщедушный человечек с насмешливыми глазами, лузгающий семечки, недоуменно пожал плечами, когда Адам поинтересовался у него, где найти мадам Яблонскую, и отправил нас в центральный корпус к надзирателю. Пришлось дойти до самого верха Круглоуниверситетской, где она соединялась с Лютеранской, и уже по той улице спуститься, пройдя мимо лютеранской кирхи. Трехэтажное светло-зеленое здание, построенное в стиле классицизма, с массивными колоннами при входе и шарообразным куполом, было больше похоже на дворец, чем на дом для бедных. Собственно, от него и пошло название этого места — Сулимовка[18]. Здание резко отличалось от одно- и двухэтажных скромных строений, в большинстве своем серого казенного цвета, теснившихся за ним, как солдаты за генералом.

Надзиратель Дома для бедных — краснолицый полный мужчина в мундире коллежского регистратора, с огромными бакенбардами, напоминающий то ли баснописца Крылова, то ли швейцара, бессменно дежурящего возле входа в гостиницу «Националь», — рубль у Адама взял и долго морщил лоб в раздумьях, пока не изрек:

— Совершено верно, сударь. Мадам Яблонская проживает здесь, во флигеле. Не знаю только, зачем она вам нужна, ибо старуха не совсем в своем уме. Я уже обращался в попечительский совет с нижайшей просьбой перевести ее в богадельню при Кирилловской больнице, где ей самое место, но получил отказ. Она тихая, спокойная, иногда даже говорит разумные вещи, но стоит посмотреть ей в глаза, сразу понимаешь: сумасшедшая.

Надзиратель посмотрел на нее с неудовольствием: «Чего лезешь в разговор взрослых, малявка?» — но все же ответил:

— Была она богатой, богатство ее, как говорится, было да сплыло. Сын у нее заядлый игрок — он и спустил все, долговых векселей понадавал, обманом всю ее недвижимость заложил, деньги со счетов снял — и был таков. Из-за него она чуть в тюрьму не угодила. От этого и тронулась маленько: то и дело заговаривается, а иногда просто ересь несет — все ей черти видятся.

— Где же сейчас ее сынок? — оживился Адам.

— А кто его знает? Долгов наделал и сбег неизвестно куда. — Пятый год она здесь, а он сюда ни разу и носа не показал. Известно почему — боится в каталажку угодить за свои подвиги. Явись он сюда — не буду его покрывать, немедленно околоточному сообщу.

Эта преамбула к предстоящему разговору моим спутникам явно не понравилась; все говорило о том, что их затея пустая, но они все же проследовали за надзирателем к мадам Яблонской.

Это была длинная, нелепая комната, где вдоль стены стояло не менее десятка кроватей, аккуратно застеленных. Несколько жилиц, в одинаковых серых одеяниях, с белыми чепчиками на головах, сидели возле окна за столом и вели неторопливый разговор. При появлении надзирателя они сразу, как по команде, поднялись, встревоженно вытягивая морщинистые старушечьи шеи, напоминая при этом любопытных черепах.

Надзиратель провел Адама и Лору в конец комнаты, где только сейчас они заметили маленькую, словно высохшую старушку, в таком же одеянии, как и остальные. Она одиноко сидела на табуретке и, похоже, не реагировала ни на что.

— Благодарствуем за помощь, у вас полно дел — не смеем задерживать, — сказал Адам, рассчитывая, что надзиратель поймет намек и оставит их наедине со старушкой.

— Дела на то и дела, что никогда не заканчиваются, — хохотнув, произнес явную бессмыслицу надзиратель и взялся рукой за ближайший стул, собираясь на нем устроиться.

— Не соблаговолите ли оставить нас одних, сударь? — жестко произнесла Лариса, поняв, что по-иному с этим человеком говорить нельзя.

Тот собрался было произнести что-то язвительное в адрес этой пигалицы, возомнившей себя в его вотчине невесть кем, но, встретившись с ней взглядом, поперхнулся, закашлялся и покраснел так, словно его вот-вот мог хватить удар. Наконец он молча вышел из комнаты. Старушка, продолжая сидеть на табуретке, безучастно смотрела перед собой.

— Здравствуйте, мадам Яблонская! Как вы себя чувствуете? — Адам решил начать разговоре общих фраз, но старушка никак не реагировала, словно находилась в комнате одна.

— Вероятно, она глухая, — предположил Адам и громко крикнул ей почти в самое ухо:

— Мадам Яблонская, вы могли бы ответить на несколько вопросов?!

— Не кричите так, сударь, я не глухая, — не меняя выражения лица, ответила старуха. — Вы из полиции?

— Никак нет — я частный сыщик, сударыня, — произнес Адам не без гордости.

— Хрен редьки не слаще, — равнодушно отозвалась старуха.

— У меня несколько вопросов к вашему сыну, и только.

— Вы их не сможете ему задать — Феликс умер.

— Как давно?

— После его смерти я нахожусь здесь.

— А я слышал, что он скрывается с тех пор, как отправил вас сюда.

— Бедный Феликс мертв! Зря вы не верите мне. — Старушка заплакала. — Он всегда был добрым мальчиком и обязательно навестил бы меня, если бы был жив. Почему вы не верите мне, сударь?

— Обстоятельства дела, которым я занимаюсь, вынуждают меня думать иначе.

— Что это за дело, сударь? И как вас может интересовать Феликс, если он мертв?

— Пропали две девочки-гимназистки, проживающие в Белой Церкви. Представьте себе горе родителей, уже почти месяц находящихся в неведении относительно их участи. Я предполагаю, что сведениями об их местопребывании распологает ваш сын Феликс, и поэтому хотел бы с ним встретиться.

— Пропали девочки?! — голос у старухи дрогнул. — И уже давно ничего не известно об их судьбе?

— Совершенно верно, сударыня, — кивнул Адам.

— И вы решили, что мой бедный Феликс пошел по стопам своего отца?!

— Я лишь хочу задать ему несколько вопросов, — уклонился от ответа Адам. — Не будете ли вы так любезны подсказать, где его можно найти?

— Известно где — на кладбище. Вот только я не знаю, на каком. — И слезы с новой силой покатились из ее глаз. Вдруг она истерично выкрикнула: — Заберите меня отсюда — я не хочу жить здесь, на кладбище! Каждую ночь ко мне приходят покойники и мучают меня! Заберите меня отсюда, прошу вас! — Она схватила Адама за руку и умоляюще заглянула ему в глаза. — Если вы освободите меня от призраков, я вам кое-что дам — это вам пригодится! Ох как пригодится, сударь! — С неожиданной для нее живостью старушка вскочила со стула и бросилась к тумбочке, стоявшей у кровати. У нее в руках оказалась большая тетрадь. — Это мои записи о событиях полувековой давности. Кровь Феликса получила новое воплощение, и оно начало новую ужасную жатву смерти! Заберите меня отсюда, и я отдам это вам! Еще одной ночи здесь я не переживу!

Адам встал и направился к старушке, но та спрятала тетрадь за спину.

— Вы ее получите, только если увезете меня отсюда!

— Мы заберем вас отсюда, если вы скажете, где Феликс, — соврал Адам.

— Феликс мертв! Не порочьте доброе имя моего сына!

— Но вы же сами сказали, что кровь Феликса Сосницкого получила новое воплощение! — не выдержала Лариса.

— Это не Феликс а его сын Колек! Он воплощение своего деда — Сосницкого! Колек и его мать — исчадия ада. Они погубили моею Феликса и меня! — Старушка упала на спину и забилась в судорогах, из ее рта показалась пена.

Лариса знала, что в таких случаях надо придержать голову беснующегося и проследить, чтобы не запал язык, не перекрыл дыхательное горло. Взяв ложку со стола, превозмогая отвращение, Лариса открыла старушке рот и, запустив туда пальцы, вытащила скользкий, с синими прожилками язык. Через несколько минут старушка успокоилась, и Адам переложил ее на кровать. Лариса открыла двери и позвала жиличек, неприкаянно бродивших по коридору, и те, зайдя в комнату и увидев, в чем дело, заохали, запричитали и стали возиться с больной. Адам и Лариса, убедившись, что с той все в порядке, покинули комнату. На обратном пути они вновь зашли к надзирателю.

— Мадам Яблонская сказала, что у нее есть внук Колек. Вы что-нибудь можете сообщить о нем? — поинтересовался Адам.

— Вскоре после того, как мадам Яблонская оказалась в нашем богоугодном заведении, приезжал судебный следователь — он занимался делом о мошенничестве Феликса Яблонского. Он не поверил рассказам старухи, будто тот невиновен, а истинный виновник всего — ее внук. Я и сам атому не верю. Старуха, несмотря на все то горе, которое ей принес Феликс, старается его выгородить, уберечь от ареста. Насколько мне известно, Феликс не был женат, выходит, и детей не мог иметь. Скорее всего, внука выдумала старуха. А из слов следователя я могу судить, что все махинации провел именно Феликс, а не какая-то мифическая особа.

— А если предположить, что мадам Яблонская все же говорит правду и у Феликса имеется сын, только незаконнорожденный? — перебила Лариса надзирателя, выжидающе глядя на него.

— Это не более чем выдумки полоумной старухи! — Надзиратель пожал плечами, неприязненно взглянув на девушку. — Прошу меня простить великодушно, но у меня дела. Да-с!

Покинув Дом для бедных, Лариса и Адам стали спускаться, и Лариса заметила, что, несмотря на постигшую их неудачу, Адам находится в отличном настроении и даже пытается напевать какую-то веселую мелодию. Это ей было непонятно, и только она собралась выяснить у него причину такого настроения, как все само прояснилось, точнее, выпало у него из-под макинтоша, когда он поскользнулся на булыжной мостовой.

— Ч-черт! — непроизвольно вырвалось у Адама, и, чтобы устоять на ногах, он энергично замахал руками, а на мокрую мостовую шлепнулся дневник мадам Яблонской.

— Сударь, вы украли его! — возмущенно воскликнула Лариса.

— Нет, лишь одолжил на время. — Сыщик покраснел, как вареный рак. — Ничего особенного не произойдет, если он один день побудет у меня, а завтра я его верну.

— Это бесчестно! — продолжала возмущаться Лариса, но уже не так энергично — ей тоже было любопытно узнать, какие тайны скрывались в этой тетради.

— Пообещайте мне, что обязательно вернете дневник несчастной старушке!

— Непременно верну, можете не сомневаться, барышня Лора.

— Ну что ж… — Лариса замялась. — Надеюсь, вы со мной поделитесь тем, что узнаете из дневника?

— Непременно, Лора. — Адаму не терпелось поскорее распрощаться с надоедливой гимназисткой и приступить к чтению.

— Адам, вы же здесь останетесь до завтра? Я могу вам порекомендовать меблированные комнаты «Лион» на Фундуклеевской. Говорят, берут там недорого и приличное обслуживание.

— Благодарю, барышня. Я знаю, где находится «Лион», и воспользуюсь вашим советом.

— Тогда завтра в полдень я буду вас ожидать у входа. Вновь составлю вам компанию, вместе пойдем к мадам Яблонской.

Мне хотелось последовать за Адамом и выяснить, чем может мужчина заниматься вечером, когда нет телевизора, футбола, а в городе объявлен сухой закон, но я устояла перед искушением. Пришлось целый вечер проскучать в квартире у Ларисы, так как она занялась уборкой, после чего стала выполнять домашние задания по древнегреческому и латыни, а мертвые языки я не уважаю. Мне не терпелось вновь оказаться в своем времени, но это никак не происходило. Я разволновалась и даже испугалась. Ужасно захотелось вернуться назад и обрести телесность! Возможность летать, читать Ларисины мысли меня больше не забавляла. Издерганная и расстроенная, я провела бесконечную бессонную ночь — мне не требовался сон. Утром я окончательно поверила в то, что произошел какой-то сбой, и теперь буду пребывать в этом состоянии веки вечные.

На следующий день Лариса задержалась в гимназии и вышла поздно, так что могла опоздать на встречу. Она спешила на условленное место, переживая, что Адам отправится в Сулимовку один, не дождавшись ее. Я же была в отчаянии из-за того, что не могла вернуться в привычный мир. Теперь окружающее для меня потускнело, все стало неинтересным. В голове засела лишь одна мысль: «Неужели я здесь навсегда? Без тела, без общения — постоянно в одиночестве? За что мне такая кара?» Опасения Ларисы оказались напрасными — Адам торжественно ожидал ее у входа в гостиницу, поглядывая на часы-луковицу.

Мне-то было все равно, будут они передвигаться в экипаже или пешком. Чтобы хоть немного себя развлечь, я устроилась на коленях у Адама и стала то и дело проводить невидимой рукой по его лицу. Было бы здорово увидеть его реакцию, если бы я вдруг стала видимой и обрела плоть. Но увы!

Как только экипаж тронулся, Лариса, уже изнемогшая от любопытства, поинтересовалась:

— Вы прочитали дневник мадам Яблонской? Есть что-нибудь полезное для вашего расследования?

— К сожалению, похвастаться практически нечем — вновь ложный след. В дневнике отбываются переживания влюбленной до беспамятства молодой девицы, какой была мадам Яблонская полвека тому назад. Правда, есть в нем и любопытная история о том, как Феликс Сосницкий привел ее в какое-то подземелье под своим домом и показал нечто ужасное, о чем она даже побоялась написать. Сосницкий был явным безумцем, во время учебы в Варшавском университете он вступил в секту какой-то Княгини, вроде бы живущей невообразимо долго, подобно Агасферу[19], и умеющей время от времени омолаживаться до юного возраста. Так он силой вынудил эту Княгиню раскрыть тайну вечной молодости, и я думаю, что кровавые жертвы требовались ему для проведения магического ритуала.

— Почему же вы так скептически относитесь к событиям, описанным в дневнике? — заметила Лариса, недоуменно уставившись на сыщика. «Почему он не замечает очевидного?» — А что, если подземелье, о котором там говорится, существует и в наше время, и там следует искать пропавших девочек? Не исключено, что внук Сосницкого решил идти по стопам своего деда — захотел обрести вечную жизнь с помощью кровавых ритуалов. Тогда становится понятен мотив преступления. Господи, спаси и сохрани несчастную Эмилию! — Лариса занервничала, заметив снисходительную улыбку на лице сыщика. — Я не права, Адам?

— Почему же, барышня? Все правильно, вот только вы не имели терпения, не дослушали меня до конца. После казни Сосницкого мадам Яблонская отправляется в Варшаву, надеясь разыскать Княгиню. Она уверовала в ее необыкновенную силу. Может быть, она надеялась упросить ее воскресить Сосницкого. Но в Варшаве ее ожидало глубокое разочарование — Княгиню арестовала полиция, точнее, обеих княгинь: старую и молодую, мать и дочь. С целью наживы они демонстрировали ловкий фокус омоложения, во время которою менялись местами — юная дочь незаметно занимала место своей матери, старой княгини. И не княгиня это была, а самозванка и обманщица. Внук мадам Яблонской, прочитав этот дневник, сразу бы понял: его дед стал жертвой мистификации, и вечную жизнь кровавые ритуалы не обеспечат Из этого следует, что внук мадам Яблонской вряд ли замешан в этом преступлении.

— И все же, Адам, надо найти этого внука и поговорить с ним, а уже потом делать окончательные выводы.

— Непременно, Лора, я так и поступлю, — иронично улыбнулся Адам.

Возле главного входа в Дом для бездомных собралась толпа, люди что-то энергично обсуждали. У Ларисы екнуло сердце, да и Адам переполошился.

Когда Лариса и Адам вошли в здание, их остановила сгорбленная старушка в белом платочке: — Вы вчера приходили к Ангелине — я вас видела… Она ждала, что вы заберете ее с собой, но дьявол успел раньше! Прости меня, Господи!

— Какой дьявол?! — воскликнул Адам, спеша отделаться от безумной.

— Феликс Проклятый — ее муж!

— Сударыня, если вы имеете в виду Феликса Сосницкого, то он уже полстолетия как мертв.

— Он вернулся! Феликс Проклятый! Ангелина знала об этом все эти годы и боялась этого. Он каждую ночь приходил к ней и пил кровь.

— Мало ли чего покажется во сне! — Адам не скрывал иронии.

— Да я сама его видела — черного и огромного, он сидел на ее кровати и что-то говорил! Я от страха с головой накрылась одеялом, чтобы не слышать и не видеть его!

— Это было этой ночью? — поспешно спросила Лариса, но старушка заметила идущего к ним надзирателя и ловко юркнула в сторону, растворившись среди многочисленной группы таких же старух, в белых платочках и словно на одно лицо.

— Снова вы! — Надзиратель недовольно поморщился. — Не к добру вчера вы приходили. Яблонская нынче ночью, удавилась странным способом — в коленопреклоненной позе, привязав веревку к спинке кровати. Теперь мне объяснения придется давать попечительскому совету, как это могло произойти. А это весьма непросто — понять, в чем причина. Она была богобоязненной, а взяла смертный грех на свою душу и удавилась сама!

— Нам тут рассказали, что к ней по ночам кто-то приходил и с ней разговаривал. Боялась она его очень, будто и не человек это был. — Адам растерял свою иронию и теперь скользил взглядом по сторонам, пытаясь отыскать старушку, с которой мы разговаривали.

— Этого не может быть: в десять часов дворни к закрывает входную дверь на ключ, и до утра ни один смертный зайти не сможет, — возразил надзиратель. — А что касается духов, то это у нас бывало. Ведь дом построен на скверном месте — раньше тут лютеранское кладбище было, вот духов и потревожили. Местные обитатели пожаловались на шумы разные, завывания и даже виденья призраков ужасных. Батюшку мы позвали, он святой водой по углам покропил, кадилом помахал, молитву прочитал — помогло, давно никто не жа ловался. Раз нечистая сила вновь распоясалась, то и мы меры примем. Обязательно! — С этими словами надзира тель поспешно вышел из здания, пояснив, что ожидает комиссию, направленную попечительским советом.

— Ужасное совпадение! — Голос у Ларисы дрогнул. — После пропажи дневника мадам Яблонская свела счеты с жизнью. Возможно, здесь есть связь, а может, это и правда совпадение. А эта странная старушка с ее безумным рас сказом о воскресшем Феликсе Сосницком?! Хотя мадам Яблонская тоже что-то упоминала о мучивших ее по ночам мертвецах, но больше негодовала по поводу своего внука — Колека. Я хотела бы ознакомиться с се дневником, вы не бу дете против, Адам?

— А если он мне понадобится? Ведь я собираюсь как можно скорее вернуться в Белую Церковь и смею напом нить, что мне он необходим не для утоления любопытства, а для расследования. Притом не далее как вчера вы меня укоряли тем, что я взял дневник.

— Вчера вы поступили крайне неосмотрительно, но раз мадам Яблонская умерла, то дневник пока некому возвращать. Если обьявятся ее родственники, его следует вернуть им. Через неделю я приеду в Белую Церковь и привезу вам дневник. Я вас очень прошу, дайте мне его!

Адам с недовольным видом отдал дневник Ларисе и кликнул извозчика. Я по привычке увязалась за Ларисой, решив из ее мыслей более детально узнать, что она об этом думает, но только к ней подлетела, как вокруг меня все завертелось с невероятной скоростью. Перед моими глазами замелькала разноцветная мозаика, от чего у меня закружилась голова, и я закрыла глаза.