Веледар

Глава 5

Огонь в печи постепенно угасал, только изредка еще потрескивало что-то среди тлеющих углей. Наемник сидел за столом и при свете моей свечи, сдирал старую кожу с рукояти своего меча, ловко орудуя цепкими пальцами. Лицо его было сосредоточено, непослушные пряди волос свесились на лоб. Я разглядывала его из-под полуопущенных ресниц, лежа на полатях.

— Ты на мне дыру прожжешь, ведьма, — кинул он, не отрываясь от работы. — Спала бы лучше.

— Не спится.

— Все на меня никак не налюбуешься? Ты уж извини, девка ты красивая, спору нет. Да вот только с поклонниками твоими, — он кивнул головой на печную трубу, в которой уже с час выл и стенал дух. — Связываться охоты нет.

— Больно ты мне дался, наемник. Поумерь пыл. Слишком часто ты в моем присутствии рот открываешь, так что за твоей болтовней я уже и не вижу ничего.

— А раньше видела, значит? — он оторвался от меча и кинул на меня хитрый взгляд.

— Шел бы ты лесом., — вздохнула я, отворачивая голову и принимаясь разглядывать потолок.

В половицы что-то грохнуло так, что пыль взвилась, и из-за печи как ошпаренный вылетел Дмитрий, бешено вращая глазами. Вель как-то неуловимо глазу оказался на ногах, сжимая меч, с рукоятки которого рваными лоскутами свисала истертая кожа.

Грохот повторился. Дмитрий звонко чихнул от поднявшейся вновь пыли и через половину горницы скакнул за спину наемника, пригибаясь, хотя тот и так был его на голову выше.

— А это еще что? — жалобно спросил он, кидая на меня взгляды из-за плеча Веля. — Дух?

— Нет, — устало вздохнула я. — Там за печью, где ты спал, видать, голбец[2]. Домовой лютует.

— Чего это он? — Вель как-то сразу расслабился, опустил меч.

— Поводов у него немало.

— Так может его задобрить чем? — робко поинтересовался бугровщик.

— Не задобришь. Не твой это дом, и домовой на тебя плевать хотел.

— А как нам спать-то? — возмутился Дмитрий.

— К вою в трубе привык, и к этому привыкай, — фыркнула я, переворачиваясь на другой бок.

— Ты же ведьма, — снова встрял Вель. — Может, заговор какой есть? Выгони его.

— Экий ты добрый, — рассердилась я, плюнув окончательно на попытки уснуть, и села на полатях. — У него хозяева заслонку печную рано закрыли, угорели, а он не уследил. Потом баба чужая приходила, дите оставшееся забрала, а его, домового, не позвала с собой. Селиться здесь никто не хочет, дом ветшает. Да еще и мы сюда влезли, у хозяина не спросясь. Ты бы на его месте как себя вел?

— Откуда ты все это знаешь? — бугровщик снова выкатил глаза, на этот раз от удивления.

— Я же ведьма, — передразнила я Веля.

— Может, с ним поговорить?

— Вот ты ступай и поговори.

— Я не ведьма, я археолог.

— Так это и хорошо. Он нашего брата на дух не переносит. А тебя, глядишь, стерпит. Тем более, ты сюда первый вломился.

— Да ну, — засомневался Дмитрий.

— Боишься? — фыркнула я.

— Вот еще! — бугровщик выступил из-за спины Веля и гордо выпятил грудь, но тут же шмыгнул обратно, когда в пол снова грохнуло так, что поленья из подпечка покатились.

— Я схожу, — заявил Вель, убирая меч в ножны и доставая из сумки ломоть хлеба.

— Вперед, — фыркнула я, вновь укладываясь на полати. — Болезнь наведет на тебя, лечить не возьмусь.

— Посмотрим, — отмахнулся наемник и зашуршал за печью в поисках входа в подполье.

После того, как Вель спустился вниз, закрыв за собой дощатую крышку, Дмитрий боком придвинулся ближе ко мне и спросил проникновенно:

— Ты за него совсем не переживаешь? Вдруг домовой его сожрет?

— Подавится, — мрачно хмыкнула я. — Да и не едят они людей. Ты откуда такой темный выполз?

— Я не темный. Не верю просто во всякую бесовщину.

— Что, до сих пор? — я изогнула бровь, иронично взирая на него сверху.

— Ну… Теперь даже не знаю, — смутился Дмитрий. — Я прежде нечисти не встречал.

— Домовой не нечисть. А ты везучий, видать, слишком. Могилы копаешь, и даже на упыря ни разу не натыкался?

— Я и ведьму впервые встречаю.

— Точно везучий, — вздохнула я.

— Ты смотри, — бугровщик кивнул в пол. — Тихо стало. Видать, договорился твой мужик с домовым.

— Он не мой мужик.

— Да? А я подумал… Вы бранитесь, как старые супруги. Точь в точь, как мои матушка с батюшкой.

— Я похожа на старуху?

— Нет-нет, — он быстро замотал головой, отступая под моим взглядом к столу в центре горницы, потом задумался на миг, улыбнулся и приосанился. — Значит, у тебя мужика нет?

— Прокляну, — сквозь зубы проговорила я.

— Понял. Не дурак.

Стукнула, откидываясь, крышка подпола, и в горницу вернулся Вель, уже без хлеба, зато со старой, изрядно выщипанной метлой.

— Неужели договорился? — прищурилась я.

— Да как делать нечего, — хохотнул наемник. — Я ему хлеб, он мне метлу.

— А зачем метла-то? — жадно поинтересовался Дмитрий.

— Я ему пообещал, что с первыми лучами солнца этой самой метлой ведьму проклятую отсюда и вымету.

На мгновение воцарилась тишина, а затем они с бугровщиком неожиданно дружно заржали, и смеялись долго, хватаясь за животы и утирая выступившие на глазах слезы. А я лежала на полатях, молчала и снова, уже в который раз, перебирала в уме все известные мне проклятья и сглазы.

Едва заря занялась, окрашивая нежно-розовым бревенчатые стены избы, ведьма зашевелилась, тихо соскользнула с полатей и вышла в сени. Вель не открывал глаз, но прекрасно слышал все ее перемещения, даже не смотря на раскатистый храп Дмитрия, который, уверившись в благожелательности домового, снова забился за печь и спал там всю оставшуюся ночь. Вель выждал немного времени для надежности, а затем бесшумно покинул свою лавку, не скрипнув ни одной половицей, и отправился следом.

Туман молоком заливал округу, просыпались и запевали первые петухи, безоблачное небо обещало, что грядущий день вновь будет жарким. Вель постоял немного на крыльце дома, с удовольствием потягиваясь, разминая тело после сна на жесткой лавке, а затем спустился на траву и двинулся по ведьминому следу.

Вот она шла по мокрой траве, огибая дом. Вот свернула немного, явно подходила к коням, гладила. Здесь зачерпнула узкими ладонями росу. А здесь присаживалась, рвала зачем-то клевер.

Ведьмин след вывел Веля к низкому речному берегу, поросшему ивами. Он услышал тихий плеск воды, а затем наткнулся взглядом на платье, лежащее комом на влажном песке.

Она стояла спиной к берегу, в середине небольшой речушки, почти по пояс в воде. Мокрые и от этого потемневшие волосы облепили ее плечи. Под бледной кожей спины, сходясь и расходясь словно крылья, двигались лопатки: ведьма умывалась, плескала речной водой на лицо и грудь. Вель невольно отметил про себя, что тело у нее почти как у ребенка, с тонкими птичьими костями и нежной кожей, покрывшейся мурашками от холодной влаги утра.

Он вышел из зарослей ивы на небольшой песчаный пляж, присел у кромки воды и нарочито громко заметил:

— Надо же, хвоста нет. А народ то болтает…

Ведьма замерла, и Вель почувствовал, что и все вокруг замерло вместе с ней: умолкли птицы, стих комариный писк, исчезло переливчатое журчание реки…

А потом зубы свело болью, будто кто-то ввинтил в каждую челюсть по раскаленному пруту. Он зажмурился до слез, задержал дыхание, сжимая кулаки, а боль все нарастала, зудела и жгла, а потом отступила так же внезапно, как и началась.

Вель, наконец, выдохнул и вдохнул вновь полной грудью, открывая глаза. Взгляд его уперся в лицо ведьмы, которое было совсем близко. В нос ударил запах диких трав и влажной кожи. С ее мокрых волос вода ручьями текла вниз, заливая ему рубаху, а глаза ее, обрамленные длинными, острыми ресницами, напоминали два капкана. Зеленый омут плескался вокруг расширенных зрачков, черных, вбирающих в себя утренний свет.

Ведьма моргнула — капканы захлопнулись.

— Доходчиво? — спросила она, и от ее голоса Вель сам покрылся мурашками.

— Весьма, — ответил он, почти не разжимая челюсти: память о боли была слишком свежа.

— Отвернись, — велела она, но он не стал. Просто снова зажмурился, прикрыл лицо ладонью и тут же почувствовал, что она отошла. Зашуршал песок под босыми ступнями, зашелестело платье.

Вель с опаской приоткрыл один глаз, и увидел, что ведьма уже оделась и теперь выжимает мокрые волосы на песок.

— Не думал, что тебя смутить так легко, — осторожно начал он. — Не побоялась же ты в одной горнице с двумя мужиками ночевать…

— То, что я ночую с двумя мужиками, вовсе не означает, что от меня должно пахнуть, как от мужика, — фыркнула она, скручивая волосы в узел на затылке.

— А чего ж ты тогда взбеленилась? Из-за хвоста, да? Я не скажу никому.

— Мне повторить? — мрачно спросила ведьма.

— Нет-нет. Я тебя обидеть не хотел вовсе. Откуда мне знать, может, у вас, у ведьм, отсутствие хвоста считается уродством… Стой, стой! — Вель поспешно вскочил с песка, когда губы ее беззвучно зашевелились, явно начитывая очередной сглаз. — Не сердись, пожалуйста! Может, я не рассмотрел его просто? Если ты позволишь снова взглянуть…

Зубы опять заныли. Не так, как в прошлый раз, но все равно досадно. Боль была несильная, но тянущая и навязчивая, как жужжание осенней мухи.

— До вечера поболит, — сказала ведьма. — А там видно будет. Посмотрим на твое поведение, — и скрылась в ивовых зарослях, взметнув песок босыми ногами.

По дому по-прежнему разносился молодецкий храп. Заговор на сон Дмитрия работал исправно, и я спокойно собрала свои пожитки, вышла на улицу.

Солнце уже поднялось над горизонтом. Со всей деревни потянулись заспанные хозяюшки, ведущие свою скотину на выпас. Они вяло понукали коров, изредка переговаривались между собой и, проходя мимо, кидали в сторону нашего ночлега заинтересованные взгляды.

Особенно заинтересованными взгляды стали, когда с реки вернулся Вель и, как всегда сноровисто, занялся нашими конями: проверил каждую подкову, почистил копыта, тщательно вычесал шерсть и перешел к седловке.

Поток скотины все не иссякал, и ни одна женщина, включая древних старух, не обошла наемника вниманием, а молодые девицы и вовсе стреляли в него глазами, хихикали и кокетливо теребили свои косынки еще не загрубевшими от крестьянской работы пальчиками.

Вель закончил возиться с седлами и широко улыбнулся в сторону очередной стайки девушек, особенно ретиво его разглядывавших. Девицы дружно залились румянцем и отвернули личики, заливаясь, будто колокольчики, смехом.

— Что, зубы недостаточно сильно болят? — почти с искренней заботой спросила я.

— Ты, ведьма, никак ревнуешь?

— Озабоченный ты сверх всякой меры. Сперва за мной подглядывал, теперь с селянками заигрываешь.

— Я за тобой не подглядывал. Было бы еще, на что посмотреть.

— А у реки тогда что делал?

— Как это, что? Я проснулся, тебя нет. Откуда мне знать, может, похитил кто? Я и пошел по следу. Ты ж сама велела себя охранять.

— Вот и охраняй вместо того, чтобы деревенским девкам глазки строить. Все, нам ехать пора, а то, неровен час, бугровщик проснется.

— И что с того?

— Увяжется еще за нами.

— Почему бы и нет, веселый парень.

— Сожалею, но на ближайший срок не будет тебе ни красных девиц, ни веселых парней. Только злая ведьма. Собирай манатки и поехали.

— Что, даже не попрощаемся?

— Нет.

— Не по-людски это.

— А я и не человек, — бросила я, ставя ногу в стремя и седлая коня.

— Ах, да, — протянул наемник, и что-то в его голосе мне не понравилось. — Спасибо, что напомнила, ведьма.