Великая Белая Бездна

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Мы провели два дня в галерее, которую Скарсдейл и Ван Дамм назвали «Галереей мумий». Как только возбуждение от нашего открытия улеглось, мы все занялись своими задачами. К моему крайнему неудовольствию, Ван Дамм и Скарсдейл настояли на том, чтобы открыть еще больше запечатанных сосудов с их отвратительным содержимым, хотя, я полагаю, человеку с научным складом ума их энтузиазм был понятен. Чувства остальных участников экспедиции были более прозаическими и притупленными. Я с некоторой неохотой согласился сфотографировать еще несколько мерзостей из сосудов; те, как и их предшественники, быстро испарились, превратившись в студенистую гниль.

Мы не имели ни малейшего представления о созданиях, которые бальзамировали «кузнечиков». В галерее мы не нашли ни изображений, ни комнаты для бальзамирования, ни инструментов, ни оборудования для трепанации. Не было и никаких надписей, кроме символов на стенах и сосудах. И все-таки я понял, что Скарсдейл и, возможно, Ван Дамм немало знали о странной древней расе инженеров и фантастических строителей, создавшей эти могучие подземные выработки тысячи лет назад.

Мы еще не продвинулись дальше Галереи мумий; ее длина составляла не менее юоо метров, и, по самым скромным оценкам, в помещении находилось более 10 000 странных сосудов. Ван Дамм и Скарсдейл открыли по меньшей мере дюжину контейнеров, и каждый вечер допоздна беседовали, обсуждая различные теории. Галерея заканчивалась портиком, похожим на тот, через который мы вошли. За ним шел еще один массивный пролет каменных ступеней, которые спускались на более низкий уровень и скрывались из виду в густом тумане. Как ни странно, в том месте все еще дул сильный ветер с севера; пар вздымался клубами, но всякий раз словно формировался заново, образуя непроницаемое облако, постоянно находящееся в движении.

Холден провел химический тест на ступенях, самой северной из достигнутых нами точек, и сообщил, что обнаружил сильную концентрацию серы, но не нашел ничего ядовитого. Мы поставили наши палатки в Четвертом лагере, рядом с обелиском со странными иероглифами, и радовались хоть какому-то укрытию от песка, летавшего по этой пыльной равнине. Странно было сознавать, что тот же песок был разбросан тут и там по поверхности этой огромной каверны (чей размер, правда, мы были не в состоянии оценить), и одни и те же крошечные песчинки устало кружились в воздухе на протяжении тысяч лет.

Мы не смогли пробить пол пещеры из-за твердости породы, и поэтому палаточные столбы были установлены в специально разработанных стальных держателях, которые Скарсдейл заказал в мастерских Суррея. Веревки закрепили с помощью более тяжелых предметов снаряжения. Не все из нас были людьми воинственными, и таких особенно раздражали крупнокалиберный пулемет, ружья для охоты на слонов и другое серьезное вооружение, которым мы запаслись по настоянию Скарсдейла. Оружие грузили на маленькую тележку с резиновыми покрышками, похожую на детскую коляску, и тот или иной из нас должен был катить ее за собой, куда бы он ни направлялся.

Мы с опасением ждали момента, когда придется подниматься по огромным ступеням с таким грузом, но Скарсдейл заявил, что это должно быть сделано, а значит, возражать не приходилось — приказание нашего руководителя должно было быть исполнено. Признаюсь, я был рад, что возглавлял нашу экспедицию он, а не кто-нибудь наподобие Ван Дамма. Последний был прекрасным ученым, но человеком слишком утонченным и склонным к спорам; Скарсдейл же был прирожденным лидером и обладал хорошим чувством юмора и большой духовной стойкостью, что было необходимо для подобного предприятия.

Холден и Прескотт погрузились в собственные исследования, а Ван Дамм и профессор заполняли блокноты своими цифрами и данными о насекомо-подобных существах. Поскольку моей основной задачей была фотографическая документация экспедиции, а моя фотолаборатория и прочее оборудование остались в вездеходах, у меня было мало практических дел, помимо обслуживания камер и фотосъемки. Поэтому я часто исполнял обязанности носильщика или секретаря при ком-либо из моих коллег.

По правде говоря, это было приятное занятие, так как я находил наше окружение крайне угнетающим, хоть и не высказывал своих опасений вслух. Моральный дух небольшой группы мог от этого пострадать, и я был достаточно опытен, чтобы скрывать от товарищей свои истинные чувства. Холден уже перенес значительное потрясение, и я знал, что его нервы все еще на пределе.

На следующий день, когда мы все были в Галерее мумий, Прескотт случайно уронил молоток. Звук поразил меня — по огромной галерее странным эхом прокатился металлический грохот — но воздействие его на Холдена было невероятным.

Он отшатнулся, зажал уши руками и буквально съежился у стены туннеля. Я подошел к нему и мягко взял его за плечо; он повернул ко мне лицо, с которого исчезли все краски. Мне это не понравилось, тем более что впереди, к сожалению, могло быть еще хуже. Профессор был полон решимости двигаться дальше, к какой бы цели в конечном итоге ни вели эти бесконечные дьявольские туннели. Нам оставалось только следовать за ним и надеяться на лучшее. Справедливости ради я должен сказать, что Скарсдейл, Ван Дамм и даже Прескотт были сделаны из более прочного материала. Их энтузиазм редко ослабевал, хотя, как я уже говорил, бывали случаи, когда и их интерес к нашему приключению временно падал.

На третий день, когда записные книжки были заполнены множеством накопившихся данных, Скарсдейл отдал приказ сворачивать лагерь. В Четвертом лагере мы оставили только ящик с тяжелыми припасами, которые профессор пометил как излишние, и маленький вымпел на металлическом флагштоке — символ экспедиции.

Все предметы потяжелее, включая пулемет, мы погрузили на тележку; тащить ее во время утреннего перехода выпало нам с Прескоттом, и ни один из нас не торопился начать подъем по длинным и крутым ступеням, ведущим в Галерею мумий. Однако задача оказалась более легкой, чем мы ожидали, поскольку вопрос в основном сводился к сноровке; вскоре мы с Прескоттом научились достаточно ловко поднимать тележку на ступени гигантской лестницы. Рюкзаки на наших спинах в определенной степени уравновешивали этот груз, и пока остальные прогуливались впереди — точный термин в данных обстоятельствах, — мы волокли и тащили тележку позади, зная, что днем настанет наша очередь отдыхать.

В конце концов мы спустились по большому лестничному пролету на другом конце галереи и нас окутали легкие клубы тумана, поднятые усилившимся ветром. Было отрадно оставить позади камеру с забальзамированными существами, пусть мы и направлялись в неизвестность, и мы с Прескоттом несколько раз рисковали опрокинуть тележку, беззаботно спускаясь по ступеням.

Ван Дамм продолжал вести свои записи и, когда мы снова оказались на ровном месте, объявил, что эта вторая лестница была математически точной копией первой; между ними не было разницы и в четверть дюйма. Сам я не мог понять значения этого открытия, но оно еще раз подчеркивало фантастическую точность неизвестных строителей этих мрачных зданий. Каждая лестница, как торжественно сообщил Ван Дамм, имела ровно сорок ступеней. Таким образом, вся Галерея мумий и два пролета лестниц занимали почти 4000 футов в длину, что, по мнению Ван Дамма, должно было стать рекордом в этой области.

Конечно, нам с Прескоттом казалось, что мы преодолели эти 4000 футов не один раз, а несколько. В полдень Скарсдейл любезно объявил привал, чтобы я и мой спутник могли отдохнуть. Сидя на своих рюкзаках и прислонившись спинами к тележке, мы пили желанный черный кофе и с благодарностью жевали энергетические бисквиты специального производства. Наш временный лагерь располагался примерно в ста футах от ступеней выхода, на теплом, сухом каменном полу. Теперь, когда мы покинули огромное каменное здание, свет снова стал ярче, но свод каверны на огромной высоте над нами был скрыт клубящимся туманом; разбрасываемый ветром в разные стороны, туман кружился и мерцал, отчего все вокруг казалось нереальным, как сон.

Действительно, мне часто казалось (уверен, мои спутники тоже иногда испытывали это чувство), что вся наша экспедиция была своего рода сном или даже кошмаром, апокрифическим видением, в котором мы двигались все дальше и дальше через пещеры самой темной ночи к какому-то ужасному подземному месту назначения на устрашающей глубине под поверхностью родной нам земли.

Ветер, все еще теплый, порывисто дул с севера, но теперь словно издавал слабый, отдающийся эхом стон, который с тихим шелестом долетал до нас по равнине и вдоль каменных стен коридоров. Клубы тумана образовывали странные узоры в потревоженном воздухе и меняли форму в головокружительном калейдоскопе; не будь у нас компасов, мы, несомненно, быстро заблудились бы.

Во второй половине дня, ориентируясь по компасу, мы двинулись строго на север. Около мили мы шли вверх и вниз по волнистой поверхности, похожей на овраг по своим очертаниям; преодолевать ее оказалось не так сложно, хотя тележка иногда доставляла нам некоторые неудобства, когда колеса застревали на неровностях склона. Туман не рассеивался, и мы почти ничего не видели вокруг, но местность настолько резко контрастировала с прежней, что мы чувствовали себя подобно покорителям Эвереста в момент, когда те выходят из тропических лесов предгорий к зоне вечных снегов.

Видимость составляла около тридцати футов, и во время двухчасового перерыва, когда мы проглотили довольно сытную еду, приготовленную химическим способом на одной из печей, Скарсдейл убедил меня сделать несколько фотографий наиболее вычурных скальных образований. Затем, осторожно нащупывая путь, мы прошли еще милю или две, причем Ван Дамм часто обращался к компасу. Однажды нам показалось, что мы слышим вдалеке плеск воды, но мы не смогли определить местонахождение источника звука, который как будто менял положение — без сомнения, звук искажался из-за окутывающего местность тумана. Ван Дамм и Скарсдейл деловито строчили в блокнотах, а раз или два Прескотт, который, как и я, был теперь освобожден от тележки, нарушил монотонность нашего марша, пытаясь отбить образцы камней своим маленьким геологическим молотком. Не могу припомнить, чтобы у него когда-либо это получилось — такими твердыми были пласты. С породой такой твердости никто из нас прежде не сталкивался.

Это было, возможно, самой удивительной вещью, с какой мы столкнулись в Большой северной экспедиции, за исключением двух великих абсолютов нашего начинания, к которым мы всегда мысленно возвращались в конце каждого долгого и утомительного дня — во-первых, все наше предприятие происходило в нескольких милях под поверхностью земли и почти в сотне миль от входа в пещерную систему; во-вторых, масштаб грандиозных артефактов, таких как врата, туннели и Галерея мумий, был поразительным в сравнении с большинством созданных человеком объектов на земле.

Я сомневался, что подобные работы могли быть выполнены современными инженерами, использующими самое передовое горное оборудование, доступное в те времена. Если мысленно перенестись всего на три тысячи лет назад, что является сравнительно скромным промежутком по сравнению с возрастом земли, степень изощренности могла показаться чуть ли не пугающей. Это был не тот случай, когда достаточно было бы использовать массовый труд; требовались технология, машины — поскольку, конечно, такие работы не могли быть выполнены вручную — и знания, чтобы сначала создать, а затем применить все это.

Моя голова полнилась подобными мыслями, пока мы шли дальше, сквозь бесконечный мрак, бесконечно тусклый свет, бесконечный туман и бесконечное дыхание ветра на наших щеках. Иногда я спотыкался либо приходил в себя от внезапного резкого замечания Скарсдейла или Ван Дамма и понимал, что едва не отстал от своих спутников и мог вот-вот заблудиться в тумане. В таких случаях я бывал близок к ужасу; больше всего, до болезненных спазмов, я боялся оказаться в одиночестве в этих пространствах подземного кошмара. И все же это место и наш переход были такими однообразными, что, несмотря на мои страхи и физический дискомфорт от впивающихся в плечи лямок рюкзака, я снова и снова ловил себя на том, что мой разум блуждает по странным тропинкам фантазий.

В такие минуты или при звуке голоса окликавшего меня спутника мне становилось стыдно — не в последнюю очередь потому, что я замечал вечную бдительность профессора. Независимо от того, помогал ли он Ван Дамму и Холдену толкать тележку или сверялся с компасом, он всегда оставлял одну руку свободной, а в ней сжимал револьвер; оружие он носил с ремешком, обмотанным вокруг запястья.

Пульсирующий шум, который мы слышали ранее и который, по-видимому, на какое-то время прекратился, теперь доносился до нас снова, но только урывками. Не изменилось ли направление ветра? Однако компас Ван Дамма показал, что ветер продолжал довольно устойчиво дуть с севера. Звук походил на слабейшее сердцебиение, очевидно, доносящееся с расстояния многих миль, но сопровождаемое эманациями или вибрациями, словно пульсирующими в самой скале под нашими ногами. В какой-то момент наша партия остановилась почти на час и Скарсдейл с Ван Даммом провели определенные измерения с помощью приборов, но на основе их ничего конкретного установить не удалось.

Вскоре после того, как мы снова двинулись в путь, туман начал редеть, и мы увидели перед собой довольно крутой подъем в гору. Это было настолько необычно, что Скарсдейл и Ван Дамм отметили точное время наряду с широтой и долготой и взяли дополнительные пеленги по приборам. Насколько мы могли видеть, склон, по которому мы шли, был рукотворным, и это само по себе было захватывающим; мои спутники с удивленными восклицаниями замечали следы чрезвычайно закаленных и сложных инструментов, некогда вырезавших дорожное полотно из твердой, как сталь, породы.

Ван Дамм и Холден все еще волокли тележку, на сей раз с помощью особой упряжи, придуманной Скарсдейлом; к счастью, склон не отличался устойчивой крутизной и угол подъема вскоре стал более приемлемым, так что они отказались от помощи нас с Прескоттом. На каком-то этапе я обнаружил, что иду во главе группы, хотя Скарсдейл не слишком отставал, размахивая револьвером в своей обычной бдительной манере. Передо мной в тусклом свете начали выстраиваться ряды продолговатых коробок, и мои возбужденные замечания вскоре привлекли внимание остальных участников экспедиции.

Теперь мы продвигались по широкому шоссе мимо обелиска, на котором было еще больше странных надписей наподобие тех, что мы уже видели. Скарсдейл ускорил шаги, едва остановившись, чтобы рассмотреть надписи — удивительное дело, ведь за последние несколько дней они с Ван Даммом потратили много часов на подобные исследования. Холдену и Ван Дамму было трудно угнаться за нами, поскольку мы трое, свободные от груза тележки, быстро продвигались вперед, а странные прямоугольники и кубы вырастали перед нами в сумерках.

То, куда мы вступали, было городом огромных и неизвестных размеров, выстроенным с неведомой целью во многих милях под поверхностью земли. По мере того, как мы шли дальше по широкому шоссе, открывались все новые кварталы, и наконец я понял, что масштабы города были такими же гигантскими, как размеры прочих построек, с которыми мы до сих пор сталкивались. Каменные блоки с их гладкими серыми очертаниями были лишены окон или каких-либо иных отверстий, за исключением огромных порталов из обработанного камня, похожих на те, что мы видели ранее. У некоторых имелись изящные перемычки с высеченными на них странными, непостижимыми иероглифами, сами очертания которых выглядели непристойными и порочными. Шоссе вывело нас на обширную площадь; обрамлявшие ее громадные здания были сгруппированы в неопределимом порядке или не поддающемся наблюдению узоре. Вся сложная ритмическая структура города была загадочна для постороннего, и я с трудом воспринимал углы и перспективы; при взгляде на то, что на поверхности земли назвали бы улицами и дорожными перекрестками, у меня и моих товарищей возникали ярко выраженные оптические иллюзии.

Площадь была вымощена огромными каменными плитами, также расходившимися под неправильными углами; казалось, ни одна плита не соединялась должным образом с другой, а образованная ими брусчатка не была ни квадратной, ни треугольной и словно не подчинялась никаким известным законам или математическим формулам; глаз постоянно резали разрывы структуры или уродливые либо дисгармоничные сочетания линий.

Мы так и не смогли привыкнуть к этим необычайным свойствам городского пространства. По мере приближения к определенному месту естественные законы как будто восстанавливались; все углы сходились правильно, квадрат соединялся с квадратом, а кривая с кривой. Но стоило отвернуться или отойти от выбранной точки, как снова возникали оптические искажения, так что в конце концов мы начали опасаться за свой рассудок. Это поразительное и тревожное место послужило предметом бесконечных дискуссий между нашими учеными. Те из моих фотографий, что пережили экспедицию, ничего не дали: можно было часами смотреть на увеличенные снимки, но на всех них город выглядел в этом смысле обычным.

Мы сложили наше снаряжение и припасы посреди гигантской площади и отдохнули, сидя на искусно изрезанном камне; высеченный из цельного черного монолита, он был украшен не только иероглифами, но и замысловатыми плоскостями; эти плоскости нарушали его ровные очертания и являли зрителю ошеломляющую многогранную структуру со множеством поверхностей. На облицовке площади мы не нашли никаких царапин или отметин, которые свидетельствовали бы, что здесь в далеком прошлом проезжали транспортные средства.

Профессор еще раз сверился со своими заметками и сильно потрепанным машинописным переводом «Этики Югора».

— Как вы, без сомнения, заметили, Ван Дамм, — сказал он с легкой торжествующей улыбкой, — мы сейчас находимся в древнем городе Кротх.

— Действительно, профессор, — с тонкой улыбкой ответил Ван Дамм. — А вот и подтверждение.

И он обвел обширные просторы города выразительным взмахом своей худой руки.

Мы отдыхали недолго. Скарсдейл быстро решил, что это место станет нашим пятым лагерем и, как было заведено в Большой северной экспедиции, мы сперва приступили к установке палаток, сортировке запасов, проверке снаряжения и приготовлению позднего обеда.

Лишь после того, как мы выставили первого часового, а на обширные пространства площади нацелилось уродливое дуло неизбежного пулемета, Скарсдейл постановил, что мы можем начать исследование местности.

Для первой экскурсии он выбрал самое массивное и любопытное из зданий, окружающих площадь. Здесь возникли известные трудности: пришлось преодолеть длинный ряд искусно спроектированных пандусов и уступов, а затем короткий, но утомительный лестничный пролет. Мы поднялись на что-то вроде террасы наверху и повернулись, чтобы посмотреть на Пятый лагерь. Искажение перспективы на уровне террасы, то есть примерно в десяти метрах над площадью, было поразительным, и наши палатки и снаряжение казались подвешенными к груде разбитой брусчатки.

Некоторые из нашей группы помахали рукой Прескотту, оставшемуся дежурить в лагере; тот отдал в ответ честь, и было удивительно видеть этот фрагмент жеста — его рука возникла в воздухе, словно полностью отделенная от тела. У меня появились некоторые опасения по поводу встречи с предполагаемым врагом в этих странных оптических условиях, и я высказал их Скарсдейлу. Профессор ничего не сказал, но в его глазах зажглась тревога.

Мы ненадолго задержались на этом балконе, любуясь причудливой и беспорядочной панорамой Кротха. Все здания города выглядели покосившимися. Естественно, на этой высоте отдаленная пульсация, долгое время сопровождавшая нас, казалась более отчетливой, но я не мог установить ее источник. Однако я заметил, что большая и широкая центральная магистраль, которая привела нас сюда, продолжалась на другой стороне площади и шла почти прямо на север. Вдоль нее в лицо нам дул вечный теплый ветер.

Туман давно исчез, но очертания города будто растворялись в янтарных сумерках, и никто из нас не мог разглядеть горизонт или даже городскую черту Кротха. Мои фотографии также не помогли пролить больше света на эту загадку. С начала и до конца точные географические границы города оставались для нас тайной. Пока я фотографировал, а остальные делали записями, Скарсдейл был занят расшифровкой надписи на огромном портике из отшлифованного камня, высившемся над нашими головами. Он с удивлением объявил, что здание, по-видимому, является городской библиотекой, и предложил продолжить наши исследования.

Внутри здания не было ни следа пыли; свет, как и в Галерее мумий, проникал внутрь через отверстия в крыше. Поначалу визит в библиотеку разочаровал меня, хотя для моих спутников этот вечер был одним из самых захватывающих с тех пор, как мы вошли в фантастический подземный мир.

Если я и надеялся увидеть папирусы, бумаги или большие листы пергамента, то горько обманулся в своих ожиданиях.

За бесконечной серией пандусов следовал ряд гигантских помещений с различными надписями на стенах. В каждой комнате стояли сотни огромных каменных скамей, расположенных перед большим каменным сооружением, похожим на кафедру; перед парапетом кафедры было установлено любопытное металлическое изделие, напоминавшее схематическую модель глаза, с выгравированными на рельефной окантовке символами. Оно казалось полым, и когда на него упал бледный отсвет фонаря Скарсдейла, мы разглядели внутри нечто вроде примитивного металлического механизма. Против кафедры, но в сотнях метров от нее, располагалась огромная, светлая и изогнутая каменная пластина, выступавшая из стены. На мой взгляд, все это напоминало не более чем доисторическую версию современного лекционного зала в одном из наших университетов, но Скарсдейл случайным и несколько причудливым образом разгадал загадку.

На миг он исчез из виду за постаментом кафедры, а в следующее мгновение мы были ослеплены хлынувшим в зал светом; боюсь, что я довольно недостойно спрятался за одной из каменных скамей, в то время как мои товарищи были почти так же поражены. На дальней стене библиотеки загорелись яркие очертания огромных, высотой около ста футов, иероглифов странного языка. Затем комната снова погрузилась в полумрак, и довольный смешок Скарсдейла сменился торжествующим смехом.

— Вот и ваша библиотека, джентльмены, — радостно объявил профессор. — Это место — не что иное, как прообраз современного кинотеатра. Информация была сохранена в виде некоего слайда и спроецирована на каменный экран. И что теперь стоят братья Люмьер?

На мгновение воцарилась ошеломленная тишина, а затем воздух наполнился изумленными вопросами.

Ван Дамм обошел вокруг кафедры вместе с профессором, который объяснил, что он случайно направил луч своего налобного фонаря вниз на странный аппарат.

— Конечно, мой источник света был слишком сильным, — добавил он. — У здешних обитателей было что-то гораздо более точное и менее мощное, в согласии с общим уровнем освещения в древнем городе Кротх. Но основная схема, несомненно, уже понятна. В аппарате оставался, скажем так, слайд. Что нам теперь нужно найти, так это источник питания и место, где они хранили свои слайды, и тогда мы начнем распутывать часть загадки города.