Великая Белая Бездна

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Мы мало говорили между собой о случившемся. Как будто по молчаливому соглашению, все участники Большой Северной экспедиции занялись своей работой. Скарсдейл намеревался достичь крайней доступной нам северной отметки, что являлось, как он подчеркнул, главной целью всего проекта. Древний Кротх мы сможем осмотреть на обратном пути; Скарсдейл заверил нас, что планирует потратить месяц на составление карт, фотографирование и исследование каждого здания и артефакта.

Профессор также пообещал ввести систему двухнедельных «отпусков», при которой двое из нас будут одновременно возвращаться на свежий воздух для отдыха и защиты линий связи. Мне это показалось отличной идеей, поскольку лично я находил подземную жизнь, с ее никогда не меняющимся светом и тревожной тишиной, нарушаемой только слабым биением большого пульса вдалеке, гнетущей и леденящей душу.

Слова Скарсдейла подразумевали, что по возвращении с севера мы разрешим проблему странного существа, замеченного Холденом; похоже, профессору не приходило в голову, что таких существ может быть не одно и что они каким-то образом могут помешать нашему возвращению во внешний мир. Здесь я вынужден поправить себя и выразиться точнее: я уверен, что он взвешивал такую возможность, но по собственным резонам не желал вдаваться в какие-либо подробные объяснения. Я понимал, что Большая северная экспедиция должна была увенчать дело всей жизни Скарсдейла; естественно, он отметал все, что вставало между ним и его мечтой. Он был полон решимости достичь самых дальних северных пределов, где билось странное сердце, к которому мы так долго шли, и ради этого готов был игнорировать любые опасности и трудности, что показались бы обычному человеку непреодолимыми.

С другой стороны, стремясь к своей цели, профессор подвергал опасности других участников похода. Имел ли Скарсдейл, как глава экспедиции, право рисковать таким образом жизнью своих товарищей? Поразмыслив, я рассудил, что он был в своем праве: в конце концов, профессор сделал одно и то же предложение каждому из нас в своем большом кабинете в Суррее и безопасной прогулки никому не обещал. Мы все приняли одинаковое решение, подразумевавшее абсолютное доверие к Скарсдейлу как руководителю отряда, к его честности и его решениям в качестве главы экспедиции.

Я также вспоминал о перенесенных им в предыдущем путешествии трудностях и горьком разочаровании, когда он продвинулся так далеко, но вынужден был вернуться — с большим риском для собственной жизни. Я задавал себе все эти вопросы, выдвигал доводы и контрдоводы, пока мы шли сквозь сумерки в тот день, и все время приходил к одному и тому же выводу. Если мы доверяли Скарсдейлу до сих пор — в моем случае, совершенно слепо — то были в конечном счете правы, продолжая доверять ему вплоть до грани того, что многие назвали бы в тех обстоятельствах безумием. И когда я остановился на этом выводе, на сердце у меня полегчало.

Мы не видели и не слышали ничего интересного на этом отрезке похода, за исключением того, что ветер теперь дул сильнее, временами переходя в довольно сильный бриз, а медленное ритмичное биение, похожее на удары сваебойной машины, звучало громче и более отчетливо. Мы с Ван Даммом вели тележку по довольно легкому участку, чуть поднимавшемуся в гору, что меня совсем не утомляло. В основном я шел сзади и толкал тележку, а Ван Дамм тащил ее за собой спереди и время от времени придерживал груз рукой.

Скарсдейл вышагивал впереди с обнаженным револьвером наготове; шествие замыкал Прескотт, также с заряженным и взведенным оружием. У обоих были включены фонари на касках — как на случай чрезвычайной ситуации, так и для усиления пещерного света, все еще тускло разливавшегося из какой-то невообразимой дали над нашими головами. Местность постепенно менялась; стены ровной долины, подобной той, что привела нас в Галерею мумий, мало-помалу смыкались, образуя большой туннель около сорока футов в поперечнике. В этом месте Скарсдейл решил остановиться на ночь: любому непрошеному гостю, вздумавшему напасть на нас здесь, пришлось бы пересечь большой участок открытого пространства.

Мы провели спокойную ночь, поочередно дежуря по два часа на посту часового; на этот раз мы не ставили палатки, а просто спали под открытым «небом». Ван Дамм нашел где-то в багаже масляную лампу и в ее успокаивающем золотистом свете сидел допоздна (мы все еще измеряли время земными днями и ночами), производя в записных книжках свои бесконечные алгебраические вычисления.

Одной из самых удивительных вещей в экспедиции, на мой взгляд, был тот факт, что руководители, судя по всему, знали о ее цели неизмеримо больше рядовых участников. И все же мы трое были вполне довольны тем, что следовали за ними, используя свои познания и навыки и не задаваясь серьезными вопросами, которые занимали сложные умы Скарсдейла и Ван Дамма. Я знал, что они, конечно, расскажут нам все, когда будут готовы, но это доказывало высокую степень доверия к ним со стороны таких высококвалифицированных специалистов, как Холден и Прескотт. Я провел час в подобных размышлениях после полуночного дежурства, и моим последним видением перед сном был Ван Дамм, протирающий свои очки в веселом свете лампы.

К шести утра мы позавтракали и упаковали вещи, а вскоре после этого отправились в путь. Ночью никто из часовых не видел ничего подозрительного; тем не менее, Скарсдейл велел Холдену и Прескотту, катившим тележку, установить пулемет на треногу и подготовить его к немедленному использованию. Профессор также приказал всем нам, в дополнение к имеющемуся оружию, носить с собой ракетницы. Речь шла не столько о сигнализации — в конце концов, для этого у нас была радиосвязь, — сколько об освещении объектов, которые нам понадобилось бы рассмотреть и исследовать.

Несколькими днями ранее мы уже пробовали стрелять из ракетниц в надежде оценить высоту и протяженность свода гигантской пещерной системы. Но ракеты, эффектно освещавшие облачные дали, оказались на удивление непригодными для этой цели. Выпущенные в «небо», они уходили вверх на сотни футов и после взрыва горели слабым свечением под слоями туманного пара, который скрывал от нас потолок пещеры и создавал иллюзию небосвода. Однако по мере приближения к земле их свет казался ослепительным в сравнении с тусклым освещением, ставшим для нас привычным. Для обнаружения наземных целей они были бы несравненно полезней. Я, конечно, ворчал про себя, будучи вынужден носить громоздкую и тяжелую ракетницу, но позднее осознал ее полезность, а однажды эта ракетница даже спасла мне жизнь.

Вскоре после того, как мы начали дневной переход, туннель сделался уже — теперь он был шириной около тридцати футов — а затем начал разделяться на ответвляющиеся туннели и коридоры. Когда мы впервые за все путешествие натолкнулись на развилку, Скарсдейл решил вопрос довольно просто. Он выбрал самый большой туннель, идущий на север, по которому дул теплый ветер. За главным туннелем, как назвал его Ван Дамм, стояла цель, и этим принципом мы руководствовались и в дальнейшем.

Тщательно продуманные Скарсдейлом меры предосторожности должны были облегчить нам поиск обратного пути из лабиринта, где мы сейчас пробирались. В дополнение к простым стрелкам на стенах и полу туннеля, нарисованным мелом и напоминавшим мне о детских играх, в особенно сложных и замысловатых местах пересечения туннелей с помощью присосок были закреплены маленькие металлические диски. Это были миниатюрные радиомаяки, разработанные Холденом и Прескоттом, и наши рации могли быть настроены на их частоту.

— Если только что-нибудь не поймет их предназначение и не удалит их, пока нас здесь не будет, — мрачно заметил Ван Дамм.

На меня произвел известное впечатление тот факт, что он сказал именно «что-нибудь», а не «кто-нибудь», но развивать эту мысль не стоило. Я вновь задался вопросом, было ли странное существо, замеченное Холденом, ответственно за гибель карлика Залора, убитого таким уникальным и жутким способом. И, исходя из этого, имели ли подобные существа — я не верил, что в огромном подземном комплексе могло обитать лишь одно, и предполагал, что должны быть и другие — какое-то отношение к людям, которые в глубокой древности бальзамировали в сосудах странных насекомоподобных созданий.

В течение часа мы шли немного в гору, не видя и не слыша ничего необычного; пульсации теперь стали намного отчетливее и, казалось, вибрировала сама почва, по которой мы продвигались. Затем вокруг определенно начало светлеть, что представляло собой поистине фантастическую перемену. Полагаю, первым заметил это Ван Дамм, но он по обыкновению держал свои наблюдения при себе и почти полчаса мысленно проверял их. И действительно, процесс изменений был настолько неуловимым и тонким, что пол, стены и отдаленная перспектива коридора, по которому мы шли, запечатлевались на наших сетчатках незаметно, деталь за деталью; лишь спустя долгие минуты мы осознали, что наше окружение как бы «проявляло» само себя, словно фотобумага в проявочном растворе.

В быстро усиливающемся свете я увидел, что лицо Холдена превратилось в удивленную маску; да и все мы будто возрождались после нескольких месяцев в полумраке. На самом деле я полагал, что мы пробыли под землей около двух недель; но здесь день мог показаться месяцем из-за слабого свечения искусственного неба и меняющихся узоров вечно тлеющей дымки сумерек, заменявших в этом месте солнечный свет.

Скарсдейл и Ван Дамм обменялись торжествующими взглядами, и я понял, что этого-то они и ожидали с самого начала. Центральная идея всей экспедиции, вероятно, известная только им, наконец-то оживала на их глазах, и листы пыльных пергаментов, изрядно потрепанные машинописные страницы и заполненные невразумительными вычислениями записные книжки превращались в явь.

— Тронные таблицы не обманули, профессор, — пробормотал Ван Дамм, и на худое лицо ученого лег отсвет странных мечтаний. — Позвольте мне поздравить вас, сэр.

Он порывисто шагнул вперед и начал пожимать руку Скарсдейла.

Грузный профессор заморгал в усиливающемся свечении стен туннеля. Он явно был тронут. Я отошел в сторону, предоставив им наслаждаться моментом тихой победы. Остальные почувствовали, что вот-вот произойдет нечто важное, и, словно повинуясь общему настроению, также отошли на почтительное расстояние.

Ван Дамм и профессор простояли вместе следующие десять минут, сверяясь со своими блокнотами и таблицами с пометками, прежде чем присоединиться к нам.

— Очень скоро мы все вам объясним, джентльмены, — решительно сказал Скарсдейл. — Должен сказать, вы все были терпеливы и чрезвычайно снисходительны. Я считаю — уверен, мой коллега это подтвердит — что мы приближаемся к нашей цели, к концу нашего эпического путешествия, которому, я убежден, суждено войти в историю эпохальных исследований первой половины двадцатого века. Я говорю это без самомнения или неоправданной помпезности и не ставлю это себе в заслугу. Я ничего бы не добился без неустанных усилий каждого из вас, и я хотел бы поблагодарить вас здесь и сейчас за все, что вы сделали и сделаете, прежде чем наша задача будет доведена до успешного завершения.

Для профессора это была длинная речь. Было видно, что он разволновался; на мгновение он сделал паузу, его лицо раскраснелось, и свет, падающий на его сильные черты, отбросил тени на бороду. Сейчас он больше, чем когда-либо, походил на гравированное изображение какого-то древнего бога или, возможно, воина-викинга с дальнего Севера.

— Для меня это честь и удовольствие, мой дорогой Скарсдейл, — неловко сказал Ван Дамм от имени всех нас.

— Ну что ж, — сказал профессор, возвращаясь к своей прежней манере. — Двинемся дальше. Но сначала — предосторожность, основанная на здравом смысле.

Он подошел к тележке и стал с кряхтением рыться в багаже. Вскоре он извлек запечатанный пакет из холстины, вскрыл его и раздал нам всем содержимое. Я обнаружил, что сжимаю в руках пару снегозащитных очков с толстыми тонированными стеклами и тяжелыми эластичными ремешками.

— Да, любопытный предмет, — заметил профессор. — Вы, возможно, спрашивали себя, зачем мы их захватили. Вы вот-вот узнаете. Теорий у меня много, но я не могу предугадать, насколько усилится этот свет.

При этом среди собравшихся возникло заметное волнение, и Прескотт спросил:

— Вы хотите сказать, что мы приближаемся к выходу?

Скарсдейл покачал головой.

— Свет исходит из подземного источника, в происхождении которого я не уверен. Без защитных очков нашему зрению может грозить опасность. Я хочу, чтобы все надели их, когда я отдам приказ — и не снимали под страхом самых серьезных последствий.

Разумеется, все мы обещали повиноваться, затем спрятали очки в наиболее доступные карманы и возобновили наш поход.

Холден повернулся ко мне, когда мы пошли вместе, катя тележку. Теперь я мог видеть его лицо более отчетливо и был потрясен, заметив, что под его глазами залегли темные тени, а тубы пугающе побелели. Он казался лишь тенью человека, который с таким энтузиазмом отправился с нами в путь из дома профессора в Суррее. Сейчас, когда я вспоминал тот беспокойный период, мне казалось, что все это происходило не только давным-давно, но и на другой планете — настолько чуждым и невероятным было наше нынешнее окружение. Большинство из нас потеряли всякое чувство времени, и мы могли бы поклясться, что провели здесь много недель, а не считанные и детально документированные в экспедиционных дневниках дни. Даже наше пребывание в Кротхе вспоминалось как нечто бесконечно далекое.

Я наклонился к Холдену, когда тот что-то пробормотал; в медленно разгорающемся свете его изможденные черты казались выгравированными на стали. Он говорил неуверенно, запинаясь, и мне пришлось просить его повторить.

В конце концов я разобрал отрывистые слова:

— Я — больше — не могу...

Я пристально посмотрел на него. Теперь я видел, что Холден слегка дрожал, словно в приступе лихорадки. Меня поразила произошедшая с ним перемена: за последние несколько дней его состояние заметно ухудшилось, что трудно было заметить в прежнем тусклом свете.

Я резко остановился, когда ноги моего спутника подкосились; тележка вильнула и с пронзительным скрежетом ударилась о стену туннеля. Колени Холдена подогнулись. Слабой, неуверенной рукой он попытался опереться о металлическую стойку тележки, потерпел неудачу и без чувств рухнул на землю.

Услышав мой крик, Скарсдейл и остальные подбежали ко мне. Я уже перевернул Холдена, но профессор локтем оттолкнул меня в сторону, пробормотав извинения. Я занялся тем, что откатил тележку, чтобы Скарсдейл и Ван Дамм могли как следует осмотреть нашего спутника. Больше я ничего не мог сделать. Мы с Прескоттом стояли в отдалении, пока двое ученых возились со скорчившимся на полу туннеля телом. Одна нога лежавшего застыла под гротескным углом.

Ван Дамм вскоре выпрямился, подошел к тележке и покопался в аптечке.

— Могу ли я чем-нибудь помочь? — спросил я.

Доктор покачал головой. Он выглядел озадаченным.

— Он потерял сознание, но дело не только в этом, — сказал он. — То есть не только в нервах.

Ван Дамм помолчал, как будто сказал слишком много.

— Я знаю, что он испытал сильный шок, когда мы нашли тело карлика, — сказал я. — Здесь нет никакого секрета.

Мои слова, должно быть, показались доктору немного резкими, потому что он бросил на меня острый, проницательный взгляд.

— Я имею в виду не только это, мой дорогой Плоурайт, — сказал он. — Холден был одним из самых крепких людей в нашем отряде. Не будь всего остального, я бы сказал, что он страдает какой-то формой злокачественной анемии. Он в коматозном состоянии. Видимо, он потерял сознание от чисто физического истощения. Да, его нервы были на пределе, но не в этом причина его состояния.

Он отказался отвечать на дальнейшие расспросы и вернулся к Скарсдейлу, прихватив с собой бутылку бренди. Мы с Прескоттом стояли в усиливающемся свете, льющемся из длинного туннеля перед нами, и ждали вердикта.