Великая Белая Бездна

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Ветровое стекло покрылось пылью, когда мой номер 1 лег на курс, и мы миновали три другие машины, послушно выстроившиеся за кормой. Было бы утомительно рассказывать обо всех происшествиях следующих дней. То были дни адской жары и песка; дни мучительных страданий в вездеходах. И все же, несмотря на эти трудности — мы отправлялись на отдых лишь в девять часов вечера, совершенно измученные после целого дня, проведенного за рулем раскачивающихся, встававших на дыбы машин, — экспедиция преодолела двести километров пекла за четыре дня.

Мы все отдавали должное конструкции вездеходов, а Скарсдейл и доктор Ван Дамм были в восторге от их работы. Одна из запасных машин, пилотируемая Прескоттом, доставила нам некоторые неудобства, потребовавшие замены подшипников на главных катках, но все четыре машины к вечеру четвертого дня благополучно прибыли в Нильстрем. И пусть мои подозрения относительно Залора усилились, карлик оказался хорошим проводником и безошибочно ориентировался даже в разгар песчаных бурь, которые только усугубляли наши мучения.

Каждый вечер мы разбивали лагерь на самом ровном участке местности, какой могли найти; вездеходы ставили в углублении, защищая их от ледяного ветра, поднимавшегося с наступлением заката. Не располагая дровами, мы не могли развести костер и поэтому в первый вечер использовали две большие горелки — новый тип примуса, разработанный Скарсдейлом. Они послужили двоякой цели, то есть помогли нашей маленькой компании согреться, а также заварить чай и разогреть мелкие консервированные деликатесы. Но, какой бы приятной ни была идея светского чаепития в этот вечерний час, реявший в воздухе песок лишил нас всякого удовольствия от пикника, и после первого вечера мы стали собираться на общую трапезу в командном вездеходе Скарсдейла, прежде чем разойтись на ночь по своим койкам.

Залор, по какой-то причине, известной только ему самому, не любил ночевки в вездеходах, хотя чувствовал себя внутри достаточно комфортно, когда машины находились в движении. Завернувшись в плащ, он спал под командирской машиной, выкапывая для себя в песке что-то вроде гнезда. Это меня вполне устраивало, и в первый же вечер я запер за ним дверцу, довольный тем, что он проведет следующий день в машине Ван Дамма. Вездеход доктора пойдет впереди, а мне нужно будет только следовать за ним.

Я долго раздумывал о скрытом значении таблички, которую карлик хранил под одеждой; сам он никогда не упоминал о ней ни словом, ни жестом после того неловкого мгновения на ступеньках вездехода. Я чувствовал, что при первой же возможности должен обсудить случившееся со Скарсдейлом, но в то же время боялся, что это может внести диссонанс в нашу маленькую группу. В конце концов, могло быть какое-то вполне заурядное объяснение; скажем, профессор сам дал Залору табличку, чтобы с помощью ее тот определял направление.

И все же, удобно устроившись в койке и прислушиваясь к шуршанию песка по ветровому стеклу, сопровождаемому завываниями ветра в углах машины, я не мог заставить себя заговорить на эту тему, а днем такой возможности не представлялось. Как будто по негласному договору, профессор в ночные часы и сам прекращал всякое общение; он лежал на своей койке напротив с большой дымящейся металлической кружкой чая у локтя и углублялся в потрепанную тетрадь, испещренную пространными карандашными заметками.

Время от времени он обращался к столбикам цифр, написанных чернилами на маленькой карте, которую он днем разворачивал на навигационном столике, и порой его таинственные вычисления продолжались до самого рассвета. Настольную лампу он направлял на свою койку, и крошечный круг света очерчивал его бороду золотым ореолом, а длинные струйки пара, поднимавшиеся к лампе от нетронутого чая, создавали ощущение уюта посреди тех гиблых мест, где мы оказались.

Этот образ, последнее, что я обычно видел перед сном, врезался мне в память и все эти несчастные годы продолжает преследовать меня во время долгих ночных бдений. Скарсдейл, как правило, первым вскакивал по утрам, несмотря на все свои вычисления. Мы вставали еще до шести, чтобы воспользоваться утренней прохладой — к девяти пустыня превращалась в раскаленную печь, — и каждое утро проклинали профессора, так как около шести часов он включал клаксон на передней панели нашего вездехода, чей гудок, надо полагать, отдавался эхом на многие мили вокруг.

Мы обычно завтракали в пути, прямо из консервных банок и пакетов, и профессор на полчаса брал на себя управление, позволяя мне поесть. С благословенным чувством облегчения я проводил свободные минуты за штурманским столиком, глядя на простиравшийся впереди странный лунный пейзаж. Для меня это были уникальные впечатления, поскольку за рулем я постоянно сверялся с компасом и за неимением времени не замечал тонкие градации ландшафта.

В любом случае, заметить их было бы трудно, когда Скарсдейл бешено гнал вездеход вслед за облаком пыли, поднятым машиной Ван Дамма. И, пока мы продвигались вперед, край темных гор на горизонте медленно поднимался в небо.

Пустыня казалась необитаемой, и единственным признаком жизни были фигуры трех оборванных кочевников, представшие перед нами на далекой дюне к закату второго дня. Кочевники рассматривали нас, словно резные изображения на каком-то заброшенном саркофаге древнего Карнака. Не знаю, почему мне пришло в голову такое сравнение, но эта пустыня, хотя она и не имела ничего общего с Египтом, древним или современным, не могла не напомнить о той молодой цивилизации.

Я намеренно говорю «молодой», потому что область, куда мы так беспорядочно и безжалостно проникали, была гораздо более древней и нечестивой. Думаю, мы все почувствовали это к вечеру четвертого дня, когда наконец прибыли в Нильстрем. Кто знает, что мы ожидали увидеть; Скарсдейл, разумеется, бывал в Нильстреме и раньше, и город его не удивил. Скажу прямо, я подобрал неточное слово, ибо Нильстрем едва ли можно было назвать городом. Он представлял собой всего-навсего сбившееся в кучу нагромождение лачуг из обожженного кирпича, разделенных улицами на три или четыре прямоугольных квартала, с небольшим солоноватым озерцом и несколькими жалкими чахлыми деревьями, которые, однако, были в этой местности такой редкостью, что при взгляде издалека резко выделялись на горизонте. Контраст с великолепием Зака был настолько вопиющим, что у меня упало сердце, когда мы приблизились к этой отвратительной деревне, казавшейся скопищем отбросов у подножия гор, высившихся теперь в некотором отдалении.

Как ни странно, люди, хотя и исхудалые, с землистыми лицами и больными глазами, были куда дружелюбней и приветливей жителей Зака; они, парадоксальным образом, высоко оценили бы великолепие последнего города, в то время как миру и его замкнутому, малоприятному народцу подобало бы жить в Нильстреме, чего они вполне заслуживали. Через несколько минут после нашего прибытия я стоял у дверцы вездехода, оглядывая собравшуюся на площади толпу, и мои мысли, должно быть, ясно отражались на моем лице. Карлик Залор, протиснувшись мимо в сумерках, обернулся, бросил на меня ненавидящий взгляд через плечо и прошипел что-то на своем неразборчивом, косноязычном наречии.

Да, этот парень казался мне омерзительным, но я вынужден был признать, что он хорошо выполнил свою работу и доставил нас в Нильстрем в целости и сохранности, не теряя времени зря. Скарсдейл снова очутился на знакомой территории, и я видел его огромную фигуру, возвышавшуюся над толпой. Профессор то и дело останавливался и пожимал руки каким-то людям, с которыми встречался во время предыдущей экспедиции. Я продолжал раздумывать над каменной табличкой Залора, но прибытие в Нильстрем и впечатления следующих часов ненадолго изгнали этот инцидент из моей головы. За ужином в командном вездеходе у нас состоялось короткое совещание; Скарсдейл оповестил нас, что мы проведем в Нильстреме всего два дня, а затем совершим последний бросок через пустыню — к Черным горам.

Профессор впервые использовал корректное географическое название этой горной гряды, и мы все смотрели на него с интересом, ожидая новых откровений. Но в тот вечер это было все, чем Скарсдейл счел нужным поделиться с нами. Он сказал, однако, что вездеход № 4 останется в Нильстреме как резервный, а к Черным горам мы поедем в оставшихся трех, и это значительно облегчит нам задачу. В последних лучах заходящего солнца мы еще успели дойти до края селения и взглянуть на то, что нас ожидало. Черные горы вздымались всего в пятидесяти милях от нас, и путь обещал быть не слишком трудным.

К горам вела плоская равнина, покрытая черным, слежавшимся вулканическим пеплом — мы окрестили ее Равниной Тьмы. Пронизывающие ветры, постоянно дувшие с гор, поднимали низкое, похожее на туман облако, которое могло причинить нам определенные неприятности. Радовало то, что температура здесь была ниже — значит, нам не придется страдать от жары, как в пустыне.

На прогулке меня сопровождали Прескотт и Ван Дамм; двое других наших спутников остались с взволнованной толпой на площади. Залор куда-то исчез и, вероятно, занялся собственными делами.

Вид был одновременно странным и великолепным. Ветер на время стих, улеглась и пыльная буря; сквозь потустороннюю вуаль, которую она набросила на Равнину Тьмы, сияло карминовое великолепие солнца, окрашивая далекие ровные вершины гор, пока не стало казаться, что весь небосклон превратился в единую массу мерцающей крови. Склоны горной гряды были усеяны белыми линиями; на таком расстоянии они выглядели как замысловатая карта или, если напрячь воображение, многожильная структура паутины.

Даже обычно невозмутимый Ван Дамм, казалось, был тронут красотой пейзажа. Он издал тихое, приглушенное восклицание, суть которого я не уловил.

— Жаль, что я не захватил с собой кинокамеру, — невольно воскликнул я. — Такие кадры послужили бы прекрасным введением к эпизоду с заключительным этапом путешествия.

Доктор покачал головой.

— Вы молоды, Плоурайт, — медленно произнес он. — Но мне все это не нравится. Совсем не нравится.

И он решительно отвернулся от этой сцены задумчивого великолепия и никак не стал пояснять свои замечания, хотя я несколько раз возвращался к ним в тот вечер.

Позднее он лишь сказал:

— В моих жилах, за вычетом нескольких поколений, течет северная кровь, Плоурайт. Северные расы, как вы знаете, склонны к мистике. Черные горы, как географическая концепция и отметка на карте, великолепны. Но увиденные в реальности, они пробуждают во мне чувства, которые вы, будучи в моих глазах человеком чрезвычайно молодым, вряд ли сможете разделить. Я только молюсь, чтобы вы не переняли мой образ мысли до того, как эта экспедиция завершится.

Я отправился спать, несколько раздраженный и озадаченный словами Ван Дамма. Вся идея Большой северной экспедиции была, с точки зрения любителя, экстраординарной; когда мы отправились в путь, четверо из пяти участников даже не знали, куда мы направляемся, понимая лишь, что это будет сторона, противоположная северу. И до сих пор Скарсдейл, несмотря на многочисленные намеки и наш разговор о небесных огнях и камнях с высеченными иероглифами, на практике говорил только о резиновых лодках, вездеходах и важности участия в экспедиции физически сильных людей.

Но я обожаю загадки. Говоря откровенно, вокруг них в основном и выстраивались мои приключения. Я не знал и не заботился о том, куда приведут меня мои путешествия, при условии, что у меня будет возможность свободно фотографировать и разделить поездку с приятными спутниками. А это великое предприятие как раз и предоставило мне изобилие подобных возможностей. Размышляя об этом и о многом другом, я забылся беспокойным сном.

Я проснулся около трех часов ночи. Хотя оконные заслонки вездехода были закрыты, я знал, что еще не рассвело. Несколько минут я пролежал без сна, прежде чем проверить время по своим наручным часам с подсветкой. Меня разбудил какой-то краткий металлический звук — и вскоре этот негромкий звук повторился.

Я широко раскрыл глаза и, чуть повернув голову, смог сосредоточить взгляд на койке профессора. Его крупное тело недвижно покоилось под одеялами, отчетливо слышалось слабое дыхание. Он крепко спал. Я медленно отвернулся и боковым зрением заметил скользнувшую мимо размытую фигуру. В кабину командного вездехода, температура в которой строго регулировалась, вторгся легкий ветерок: кто-то явно открыл наружную дверцу. Мгновение спустя она закрылась со щелчком, точной копией того, что изначально разбудил меня.

Звук повторился, когда кто-то подергал ручку снаружи. К этому времени я уже встал и нащупал свои брюки; я быстро надел их поверх пижамных штанов и сунул босые ноги в тапочки. В этот момент по ветровому стеклу вездехода прошла тень. Неизвестный свернул налево; я выждал несколько секунд, затем открыл дверцу и тихо выскользнул в ночь.

Мы поставили машины в небольшом тупичке рядом с кузнечными мастерскими, неподалеку от главной площади селения, так что я знал, что моя добыча могла попасть отсюда только на площадь. Я был уверен, что догоню этого человека. Я также не сомневался в том, кем именно он был. Вряд ли кто-либо из наших коллег стал бы тайком прокрадываться ночью в командирский вездеход. При мне был крепкий хлыст верблюжьей кожи, подаренный Скарсдейлу миром Зака, и теперь я со значением расправил его, пригнувшись на миг в тени, чтобы глаза привыкли к темноте.

Добравшись до площади, я без особого труда разглядел на некотором расстоянии от себя сгорбленную фигуру карлика Залора, который пробирался по изрытой ужасными колеями земле. Я понял, куда он направлялся, и замедлил шаг, обогнув площадь по краю. Затем я стал наблюдать за карликом, прячась в своеобразной галерее, сложенной из грубо обтесанных камней и выходившей на лавки каких-то ремесленников.

Ранее тем вечером Скарсдейл решил провести полную ревизию нашего снаряжения перед последним этапом путешествия к Черным горам. Будет проще, рассудил он, если мы вечером разберем как можно больше оборудования, готовясь к работе на следующий день. Соответственно, мы извлекли из машин радиоприемники, моторные приводы и многие другие критически важные детали и поместили их в складское помещение, предоставленное нам жителями Нильстрема.

Староста, или как он там себя называл, запер помещение на деревянный засов, после чего Скарсдейл самолично навесил на дверь цепь и висячий замок из запасов экспедиции. Теперь мне стало ясно, почему Залор нанес нам визит — он охотился за ключами Скарсдейла. Склад, где обычно хранились овощи и сушеные травы, выращенные жителями Нильстрема, находился в небольшом дворике, выходящем на другую сторону площади, и мне не к чему было спешить, поскольку я был уверен, что он-то и являлся конечной целью Залора.

Поэтому я продолжал наблюдать, пока он не исчез в туманном свете луны, и спокойно последовал за ним, дав ему минуту или две, чтобы он успел снять с деревянной двери висячий замок. Я хотел убедиться в злокозненных намерениях карлика, прежде чем сообщить Скарсдейлу о его вероломстве. У ворот, за которыми исчезла моя добыча, я снова остановился и стал ждать. Ночь была прекрасная, сухая, но довольно холодная, и я слегка поежился, когда ветер пробрался сквозь тонкую материю моей пижамной куртки. Ночная темнота придавала скромным постройкам Нильстрема величие, которого им особенно не хватало днем. Вдалеке, хотя и не особенно далеко, если учесть географическую компактность городка, завыла голодная бродячая собака. Теперь я мог слышать впереди тихое позвякивание, и один раз вспыхнул маленький электрический фонарик. Я улыбнулся в темноте. Без сомнения, Залор уже поживился запасами экспедиции. Еще на площади я заметил, что с его плеча свисало что-то похожее на холщовую сумку. Я был уверен, что он собирался бежать, предварительно устроив нам какую-то пакость. В ночи ничто не двигалось, никто не шевелился ни в одном из запущенных домов поблизости, но я ощущал где-то вдалеке мрачные громады Черных гор, казавшиеся почти осязаемой реальностью даже во тьме.

Пока я медлил, раздался скрежет, а затем приглушенный звук удара. Это означало, что Залор сбросил с двери засов. Я низко пригнулся и осторожно повернул за угол, стараясь не выдать себя неосторожным движением. Я все еще хотел дать Залору последний шанс доказать свою невиновность; но если бы я преждевременно показался на виду, он мог бы придумать какое-нибудь совершенно безобидное объяснение своего присутствия в этом месте и в этот предутренний час.

Вновь послышались скрежещущие звуки, а затем неяркий луч фонаря исчез в помещении склада. Я бесшумно прокрался вперед и через несколько мгновений оказался перед зданием. Залор открыл только одну створку двери, и я спрятался за ней, хотя особой нужды в таких предосторожностях не было — там, на складе, карлик был слишком поглощен своими делами.

Теперь он действовал с безрассудным пренебрежением к шуму, и я мог слышать шуршание сгребаемой соломы. Я выглянул из-за края грубой деревянной двери. Залор поместил свой фонарик на один из наших генераторов; свет падал на пол и стены перед ним. Все наше оборудование было сложено рядом, подготовленное к завтрашней работе; пока я наблюдал, Залор закончил укладывать солому вокруг него и юркнул в дальний угол. Он вернулся с приземистым зеленым контейнером. Я узнал этот контейнер: в нем находился парафин, которого у нас было предостаточно на крайний случай или для использования в лампах, если мы работали вдали от вездеходов.

Мне больше не требовалось ждать. Спичечный коробок выпал из руки За-лора, когда я в бешенстве врезался в него, отправив карлика на пол. Однако он быстро вскочил, просипев что-то на своем отвратительном языке. Счастлив сообщить, что я нанес ему два хороших удара по плечам своим кожаным кнутом и с удовольствием услышал поросячий визг, которым он встретил мои удары. Тем не менее, он был крепким парнем, несмотря на свой маленький рост, и яростно напал на меня, выхватив из-за пояса нож с изогнутым лезвием.

Силясь удержать его руку с ножом, я выронил хлыст; тем временем он изловчился и ударил меня ногой в пах. Меня пронзила режущая боль, все вокруг потемнело, и я упал спиной на какие-то ящики. Он снова бросился на меня с ножом, но ударился коленями о какой-то низкий металлический предмет, случайно оказавшийся в том месте, и с воем рухнул на пол. Я уже поднялся на ноги, и кто знает, чем бы все закончилось, если бы я с радостью не услышал голос Скарсдейла, звавшего меня с площади.

Карлик замер, затем со сдавленным криком ненависти сунул нож обратно за пояс, выбежал за дверь и растворился в ночи. Я с трудом дотащился до двери и снова упал на пороге. Должно быть, я представлял собой жалкое зрелище: тяжело дыша, покрытый грязью и соломой, я бормотал прерывающимся голосом свою бессвязную историю, а гигантская фигура профессора вырисовывалась передо мной в тусклом свете фонарика.

Скарсдейл схватил меня за руку и стиснул зубы, оглядывая помещение. Он усадил меня на один из перевернутых ящиков и прервал мой горячечный поток слов.

— Напротив, мой дорогой Плоурайт, вы справились на редкость хорошо, — сказал он. — Если бы Зал ору удалось сжечь снаряжение, Большой северной экспедиции пришел бы конец. Это моя вина. Я должен был предвидеть нечто подобное и выставить охрану.

Случай был настолько необычным, а дружба между профессором и мною казалась в эту минуту такой тесной, что я рассказал Скарсдейлу о каменной табличке, которую давеча выронил гном. Он долго молчал.

— Это не имеет значения, Плоурайт, — наконец сказал он. — Возможно, мы оба проявили некоторую беспечность, но главная ответственность лежит на мне.

— Но что все это значит? — спросил я.

— Мне следовало выставить охрану, — тихо сказал Скарсдейл, как будто не слышал моего вопроса. — Вы в силах нормально ходить? Мы должны рассказать все остальным и убедиться, что этой ночью нас больше не ждут никакие неожиданности.

Он снова замкнулся в себе, и мы были на полпути через площадь, когда я решился повторить свой вопрос.

— Есть те, кто не хочет, чтобы мы нашли место упокоения Древних, — мрачно произнес Скарсдейл. — Залор, очевидно, был одним из них или состоял у них на службе.

К этому времени мы оказались у вездехода, и он задержался у дверцы, заставив меня оглянуться.

— По возвращении я должен буду поговорить об этом с миром, — по-прежнему мрачно сказал он.

Я зашел внутрь и заварил чай для всех, ожидая услышать топот бегущих ног и взволнованные вопросы, связанные с поднятой Скарсдейлом тревогой. В ту ночь мне больше не удалось уснуть. Мои товарищи ушли на склад, где занялись осмотром и обслуживанием оборудования при свете ламп, подсоединенных к портативному генератору. Я отнес им чайник и вышел со своей чашкой на окраину селения, глядя на Равнину Тьмы. Смотреть было не на что, но я знал, что в той стороне рано или поздно взойдет солнце.

Я спрашивал себя, ушел ли Залор куда-то туда, к горам, или же бежал обратно в направлении древнего Зака. Гадал, сумеет ли он выжить и есть ли у него друзья среди кочевников пустыни. Подумав об этом, я наградил сам себя кривой ухмылкой. Такие люди, как Залор, всегда выживают. Староста, спешно разбуженный Скарсдейлом, отправил отряд прочесывать улицу за улицей, но я предполагал, что карлик хорошо продумал свои планы и что его больше нет в Нильстреме. К рассвету выяснилось, что я был прав.

Задолго до этого я услышал шорох и обнаружил рядом с собой Ван Дамма. Он разделял мое бдение, пока далекие желтые лучи не осветили черную равнину пепла перед нами; утренний ветер гнал по ее поверхности легкие, беспокойно шевелящиеся завитки пыли. Мы тщетно высматривали какие-либо следы Залора.

Ван Дамм угрюмо посмотрел на меня. В странном свете этого древнего места его лицо казалось изможденным.

— Скверное дело, Плоурайт, — сказал он. — И, боюсь, дурное предзнаменование для всего нашего начинания.