Великая распря

Глава 13

Мефодий обитал в одном из домов недалеко от передовой. Здание это находилось в уютном переулке, оно не пострадало от обстрелов, и даже стёкла остались целы. В комнатах на первом этаже размещались два десятка дружинников, на втором — пункт связи и сам командующий тагмой. У него даже имелся собственный кабинет — с большим дубовым столом, книжным шкафом и старинной люстрой.

Судя по убранству помещений, владельцы дома были людьми не бедными, но они, как и многие другие, бежали от войны, оставив своё жилище на произвол судьбы.

Мефодий расположился за столом. На столе помимо светильника, письменных принадлежностей и кипы бумаг ютились два полевых телефона в деревянных ящиках, железная кружка и кобура с массивным длинноствольным пистолетом. У стены стояла раскладушка, а рядом — вещмешок, на вешалке пристроились армейская куртка и офицерский берет. В воздухе висела пелена сигаретного дыма.

Я сидел напротив.

— Пока меня не было, наш отряд наткнулся на штаб Священной фаланги, — сказал я. — Об этом я и хотел бы поговорить.

— И кто тебе такое сказал? — скептически хмыкнул Мефодий. — Да они даже до акрополя не добрались. Взяли какого-то наёмника, тот им наболтал невесть что. А правда это или нет — мы проверить не можем. Я, понятное дело, командованию передал. Пусть сами разбираются.

— А теперь, как я понимаю, Птолемеи отступают?

— По всему выходит, что отступают. Слышал, что у них творится? Архонта убили, сына его убили. Кажется, там свои проблемы, не до нас им внезапно стало. Вот войска и уводят.

— Да, я читал в газете. Так и думал, что они уйдут. Теперь им не до войны. Но у меня вот какой вопрос: а наши-то почему их не атакуют? Пока отступление идёт, можно же запросто их раскатать. Почему медлим?

— Так это не мы медлим, это приказ сверху. Велено не атаковать, мы и не атакуем. Никто не атакует. Слышишь ведь, как тихо стало последние дни? Война, похоже, всё, сворачивается.

— Думаешь? Что-то я сомневаюсь. Уйдут к себе, и хрен их оттуда выкуришь. Надо измотать их силы, пока есть возможность. Сейчас это сделать проще всего.

— Может быть, и так, — произнёс рассудительным тоном Мефодий. — Да только командованию виднее. Не могу их приказы обсуждать. Не моё это дело, да и не твоё — тоже.

— Только вот ты забываешь, что я — будущий предводитель, а значит, должен заботиться о собственном роде. Возможно, командованию плевать на нас, а мне — нет.

— Так ты ведь сам знаешь порядок, — развёл руками Мефодий. — Да и причём тут наш род? Наш род вообще, можно сказать, в стороне от этого всего. Мы только свой долг выполняем.

— Хорошо, я объясню, причём. Видишь ли, в чём дело, Мефодий Афигорович, Никанор Птолемей, полемарх Священной фаланги занимается всеми грязными делами своего клана. Вся преступность под его началом, все тайные убийства по его указке происходят. Но хрен бы с ним. Проблема в другом. Мне из своих источников недавно удалось выяснить, что покушение на нас с отцом было организовано знаешь кем? Никанором Птолемеем. А значит, теперь он мой личный враг.

— Вон оно что, — Мефодий поджал губы и задумчива посмотрел в окно. — Я тоже наслышан про этого Никанора Птолемея. Не знаю уж, откуда ты узнал, что он вас с отцом хотел убить, но сволочь он та ещё. Да только мы тут не местью занимаемся. У нас служба, а на службе есть субординация. Понимаю, к чему ты клонишь, но я же не могу без приказа отправить вас вражеского офицера убивать? Не могу.

— Да я понимаю. Только это не совсем месть. Никанор Птолемей знает одну важную вещь, которую я тоже хочу узнать, — я понизил голос и подался вперёд. — В нашем роду есть предатель. Предатель, который готовит нам в спину удар, и действует он по указке Никанора. Теперь понимаешь, насколько важно нам взять его?

Лицо Мефодия приняло ещё более озадаченный вид, нахмурилось.

— Коли так, это конечно… плохо. Тогда надо обратиться в ГСЭБ. Это их полномочии. А у нас тут другие задачи.

— Вот только этого кровавого упыря правительство хочет отпустить. Иначе приказали бы атаковать и взять его. Не знаю, какие у них там соображения, да только мне насрать на политику. Мне по хер, что там наверху в больших кабинетах решается, и на их договорняки по хер. Меня один раз чуть не убили и попытаются снова. И что мне, ждать, пока Птолемеи в сговоре с кем-то из моей родни не придумают новый способ прикончить меня? Я не собираюсь ждать. Я достану Никанора.

— И как же?

— Мы с нашим отрядом переоденемся в штатское, проберёмся в штаб и возьмём Никанора или убьём его. Никто не узнает, кто мы и откуда. И к тебе никаких претензий. Считай, это приказ предводителя рода. Понимаю, я пока не предводитель, но тебе Ирина то же самое скажет.

Мефодий ещё больше насупился. Он закряхтел, передвинул кружку с места на место.

— Не требуй от меня невозможно, Константин, — наконец, выдавил он. — Я говорю это тебе и скажу то же самое твоей матушке. Сейчас — военное время, и я подчиняюсь не предводителю, а старшему по званию офицеру. Да и вообще, сам подумай, как вы это сделаете? Нужны разведанные маршруты, по которым можно дойти до пункта назначения, нужно знать, где именно находится этот штаб, сколько там народу… нужна уйма информации. Да и в конце концов, почему ты решил, что десять-двенадцать человек справятся? Речь ведь не об обычных стратионах. Это Священная фаланга — элитное подразделение, сильнейшие воины. В общем, нет, Константин, извини, но я могу посоветовать тебе только одно: выброси эту идею из головы. Пусть этим вопросом займётся ГСЭБ.

— Тогда отпусти меня на два-три дня. Ты, видимо, не понимаешь, как это важно для нашего рода. Я сам сделаю всё, что нужно, но мне требуется информация — вся, какая есть.

Мефодий вздохнул и покачал головой:

— Упрямец ты. Ну да ладно. Возвращайся в расположение отряда, я подумаю, что можно сделать.

В итоге мы оба подумали, и я согласился с тем, что прорываться сейчас к Никанору Птолемею — полное безрассудство. Не было у нас возможностей сделать это. Не было нужных разведданных, не было времени, чтобы их получить и разработать план столь сложной операции, не было подготовленных должным образом людей. Священная фаланга — это не наёмники. Я уже столкнулся с одним птолемеевским офицером, и тот чуть не убил меня. Со сколькими предстояло встретиться в штабе и какой силой они будут обладать, никто не знал.

Как ни досадно было, что Никанор уйдёт у меня из-под носа, приходилось прислушиваться к голосу разума.

Спустя два дня поступило сообщение, что противник отвёл основные силы с занимаемых им территорий, и нашу тагму вместе с тагмами других родов отправили прочёсывать улицы, которые вернулись под контроль Мономахов. Бои по-прежнему шли. Где-то на окраине Алебастрового района до сих пор оказывала сопротивление небольшая вражеская группировка, но акрополь и прилегающие к нему кварталы теперь были свободны.

Никто не мог точно сказать, с чем связано решение Птолемеев закончить войну: то ли смена руководства филы повлияла, то ли тот факт, что на территорию Палеологов зашли государственные войска, о чём на днях сообщили по радио.

Я вспомнил, что недавно читал в газетах о договорённостях между архонтом Палеологов и правительством ВКП. Если басилевс отправил туда армию, значит Палеологи решили закрыть для Птолемеев проход через свою землю. Чтобы не оказаться в изоляции, Птолемеи были вынуждены отвести наступающие части из приморских районов. Скорее всего, атаковав Мономахов, они рассчитывали создать тут плацдарм, чтобы стремительно ударить по по дворцу басилевса и свергнуть верховную власть, но что-то пошло не так. Комнины не поддержали, наступление застопорилось, архонт погиб, а теперь и вовсе обрезалась главная транспортная артерия.

Что Птолемеи станут делать дальше, можно было лишь догадываться. Аналитики высказывали мнение, что восстание продолжится, но теперь фила Красного быка сделает упор на Колхиду и другие номы и города по всей Византийской Политии, а сама в это время будет удерживать собственные астиномии посредством военной силы. Однако существовало и другое предположение: новое руководство филы пойдёт на мировую и согласиться выплатить некоторую контрибуцию в обмен на восстановление прежнего статуса.

В дружине же настроения были однозначные — давить врага всеми силами, пока от мятежного клана не останется мокрое место.

Пока же враг отступал, и на оставленных им улицах работали сапёрные бригады, а отряды дружинников прочёсывали кварталы.

Наш особый штурмовой отряд, который теперь насчитывал всего двенадцать человек, высадилась из двух колёсных броневиков рядом с разрушенным кантоном. Нам была поставлена цель прочесать улицу, ведущую к главной площади акрополя.

Единой группой двинулись по улице, проверяя по пути дворы и подозрительные заколки. Шли медленно, смотрели под ноги и по сторонам. Если враг оставил диверсионные группы для отвлечения внимания или с ещё какими-то целями, нас могли обстрелять из любого окна.

Разрушений в этой части города оказалось ещё больше, чем там, где сражалась наша дружина. Кантон был превращён в груду кирпичей, над которой возвышались куски стен, вокруг стояли на спущенных шинах ржавые броневики, некоторые на вид целые, другие — развороченные попаданиями крупнокалиберных снарядов.

Дома вокруг так же превратились в руины. Где-то уцелели стены, где-то, наоборот остались одни перекрытия. Сквозь пустые окна на нас смотрели коричневые завалы и серое небо. Дороги и тротуары зияли ямами воронок. Среди развалин ржавели помятые сгоревшие машины.

Тут и там попадались трупы. Семеро военных валялись на широком перекрёстке. Погибли в стычке, но тела их так и не убрали. Теперь они гнили тут, распространяя вонь на всю округу. Были и мирные жители. На пути нам попадались мёртвые мужчины и женщины, ставшие случайными жертвами перестрелок или артиллерийских ударов. Серые лица, облезшая кожа, гниющее мясо, белеющие кости. Всё это я уже видел и раньше много раз. Что в том мире, что в этом — смерть везде выглядела одинаково.

Уже месяц они тут лежали — трупы тех, кого война застала врасплох. Остальные бежали или попрятались в подвалах. Возможно, под завалами тоже было много погибших, но они не мозолили глаза, а уединённо гнили под грудами камней.

На углу застрял прошитый пулями трамвай с рваной дырой в боку. В салоне — мёртвый пассажир. Чуть дальше — броневик «Пантера». Краска обгорела, и теперь невозможно было понять, чей он — наш или птолемеевский. Почти на каждом углу попадались либо «Гектор», либо «Пантера», либо военно-транспортная машина. Все они остались там же, где их накрыло огнём. За месяц противник так и не нашёл времени оттащить их, как и не нашёл времени похоронить погибших.

Ближе к акрополю наткнулись на колонну целёхоньких зелёных грузовиков. Шесть машин мирно стояли на улице, у некоторых были открыты двери. В кабинах — пусто. Мы обошли их стороной, и Шмель сообщил командованию, что требуются сапёры. Очень уж походило на ловушку.

А стрельба продолжалась. Над пустыми кварталами разносился эхом треск пулемётных и автоматных очередей, гремели редкие взрывы. Относительно недалеко до сих пор шли бои.

Не пощадила война и акрополь. Скверик на въезде был распахан снарядами, беседки и фонтаны стояли побитыми, а среди зелени торчал коричневой каракатицей сгоревший танк с оборванной гусеницей. Судя по тому, что орудие было направлено в сторону акрополя, танк принадлежал врагу. Видно, наши аристократы отчаянно сопротивлялись вторжению чужаков.

Об этом же говорила и вилла неподалёку. Судя по внешнему виду, оборону там держали долго. На стенах виднелись следы попаданий снарядов, внутри лежали трупы защитников. Несколько молодых парней и девушек в военной форме погибли от пуль и осколков. Их тела так и не убрали — где воевали, там и остались. Эти были относительно свежими — только начали разлагаться.

Но гораздо больше меня шокировало зрелище, которое предстало перед нами в большой гостиной. Она выходила окнами во двор и потому пострадала не так сильно, как прочие комнаты.

Более десятка трупов наполняли помещение нестерпимой вонью. Среди них были и женщины в костюмах служанок и даже дети. Самому младшему мальчику на вид было лет пять. Он валялся на полу раскинув ручки и ножки, а вокруг головы засохло кровавое пятно. Женщина и мужчина, одетые лучше остальных — видимо, хозяева дома — лежали возле дивана с перерезанными глотками.

Шедшие со мной бойцы поморщились. Феофил выругался. Одного парня чуть не стошнило, и он побежал на улицу.

Подошёл Шмель и осмотрел комнату.

— Похоже, семья долго сопротивлялась, — сделал он вывод. — Священная фаланга поработала.

— Вот же выродки, — процедил Феофил. — Как их земля носит. Никакой чести нет.

— Меня больше интересует, почему их отпустили, — я обвёл взглядом полную трупами комнату. — Они тут творили пёс знает что, а им позволили просто так уйти. Даже не попытались уничтожить.

— Да уж… — согласился Шмель. — Если басилевс такую гниль отпускает с миром после того, во что они город превратили, встаёт вопрос, на чьей он стороне. Ладно, парни. Все комнаты проверили? Чисто?

— Чисто, — ответил я.

— Хорошо. Дальше пусть сапёры работают. Не удивлюсь, если птолемеевские мрази нам тут ещё подарочки оставили.

Мне так и представилась картина. Семейство с остатками дружины обороняет дом, сдерживая превосходящие силы противника. Защитники гибнут один за другим под массированным обстрелом, и вот в доме почти никого не остаётся из умеющих держать в руках оружие, и тогда отец семейства принимает решение сдаться, надеясь, что противники поступят, как подобает благородным людям, и его с женой и детьми просто возьмут в плен до окончания боевых действий.

Но противник оказывается не очень-то и благородным. Выродки из Священной фаланги собирают всех, кто был в доме, включая слуг, в самой большой комнате и жестоко, хладнокровно убивают одного за другим. Скорее всего, глава семейство находился под блокирующими устройствами и не мог ничего сделать, кроме как наблюдать за бойней, ожидая своей участи и понимая, какую ошибку совершил, доверившись этим подонкам.

Я же просто кипел от возмущения. Как можно было отпустить с миром тех, кто сделал это? Наверняка руководство клана Красного быка и басилевс заключили какое-то договор. Но разве не является преступлением договариваться с теми, кто творит подобные вещи?

А с другой стороны, стоило ли удивляться? Не бывает хороших политиков, у каждого руки в крови, каждый замешан в таком дерьме, какое обычному наёмнику даже не снилось. Один политик может переплюнуть роту наёмников по количеству убитых им людей. Вся разница лишь в том, что политик остаётся с чистыми ручками, а пачкаться приходится наёмнику.

Мы целый день осматривали улицы оставленных Птолемеями районов. Думали, что будем этим заниматься дольше, но на следующее утро поступил приказ снова двигаться на передовую. В городе до сих пор шли бои, и правительственным войскам требовалась помощь, поэтому тагмы Златоустовых, Северовых и Солунских отправились к линии соприкосновения, которая теперь проходила южнее акрополя по окраине Алебастрового района.

Здесь застройка оказалась уже не столь плотной, как прежде, повсюду торчали жилые многоэтажки и офисные здания, а вокруг зеленели скверы и дворики. Местность была холмистая.

Когда высаживались из броневиков, на противоположной стороне широкой улицы я увидел отряд с эмблемами в виде двуглавого золотого орла на чёрном фоне — гербом ВКП. Тут находилась минимум полусотня бойцов вместе с бронетехникой. Я подошёл к ним, расспросил, что происходит и с кем воюют.

Десятник их сказал, что во время отступления правительственные войска прижали часть птолемеевской шайки к каналу и взяли в окружение.

— А кто там? — спросил я. — Какие подразделения?

— Разные, — ответил десятник. — Похоже, элита. Держатся стойко. Уже который день их долбим. Говорят, кто-то видел эмблемы Священной фаланги. И предатели, говорят, тоже есть. Они последними отступали.

— Предатели?

— Ну да. Те, кто переметнулись. Они тоже свалить хотели, да не вышло, — десятник злорадно усмехнулся. — Всех прижали, сволочей.

Получается, в правительстве на такие уж и дураки сидят, сделал я вывод. Поняли, что нельзя дать врагу уйти полным составом, вот и защемили хвост отступающим. Возможно, цель была в том, чтобы поймать предателей, а может быть, и Священную фалангу хотели покромсать — поквитаться за всё хорошее.

Наш отряд разместили на первом этаже восьмиэтажной «свечки» на возвышенности. Слева громоздилась крутая каменистая гора, справа находилось ещё одно такое же здание, где заняли позиции две или три десятки из нашей же тагмы.

Отсюда открывался вид на склон, застроенный многоквартирными дамами, между которыми простирались дворы и зеленели улицы. Далеко внизу виднелась ровная полоска воды, и там же, примерно в полуверсте от нас находилось крупное здание, часть которого занимал торговый, часть — деловой центры. Говорили, что именно там, возле канала и засел противник.

Предполагалось, что вражеская группировка насчитывает три-четыре тысячи человек. Получается, что прижали мы весьма значительные силы противника. Не мудрено, что их несколько дней не могли вынудить сдаться.

Артиллерии у противника не было, да и нашей я почти не слышал. Кроме миномётов. Миномётов оказалось полно. Здание бизнес и торгового центров утюжили непрерывно. То и дело раздавались взрывы, и над строением поднималось серое облачко пыли. Вряд ли было много проку от таких обстрелов, но они по крайней мере не давали противнику расслабиться.

Птолемеи отвечали тем же. Когда мы подходили к назначенной нам позиции, ниже по склону начали рваться мины калибра примерно сто двадцать миллиметров. Несколько даже попали в дома. Наш отряд добрался до высотки, а мины ещё шуршали в воздухе и падали вокруг смертельным градом. Застучал крупнокалиберный пулемёт где-то снизу, ему ответили несколько орудий с нашей стороны. Видеть их не видел, зато слышал отчётливо. Потом всё резко стихло.

Феофил занял позицию о окна на первом этаже, из которой хорошо простреливались дворы ниже по склону в промежутках между многоэтажками. Дмитрий со своим карабином устроился на крыше. Карабин в связи с ограниченностью дальности эффективного огня не мог заменить полноценную снайперскую винтовку, но на безрыбье, как говорится, и жопа соловей. Остальные бойцы тоже разместились возле окон внизу, каждому распределили сектора обстрела. Я, Прохор и ещё двое парней из моей пятёрки устроились на третьем этаже.

Вскоре подъехали два «Гектора» нашей дружины. Они спрятались за домом. То один, то другой высовывался из-за укрытия и бил из пулемёта куда-то в сторону водного канала.

Ближе к ночи Шмель получил указания сверху. Он собрал нас и поставил задачу. Оказалось, командование полагало, что противник в темноте попытается прорваться из окружения. Он уже делал такие поползновения на южном направлении, но они закончились неудачей. Считалось, что в ближайшие дни Птолемеи будут пробиваться на восточном и северном (нашем) направлениях, возможно, даже на обоих одновременно.

И вот наступила ночь. Шмель велел выставить двух часовых, но я всё равно почти не спал. Меня беспокоили вовсе не автоматная перекличка и редкие взрывы мин, и вовсе не ожидание атаки тревожило меня. В мозгу крепко засела мысль, что где-то рядом находится руководство Священной фаланги. Казалось, до него рукой подать, и в то же время нет никакой возможности дотянуться. Я всё размышлял о том, как это осуществить, как добраться до своего врага, который даст ответы на все вопросы, но ничего в голову не приходило. И эти мысли лишали меня сна.

Уснул я лишь под утро, но меня разбудила близкая стрельба. Я вскочил, подбежал к окну, и стал пристально вглядываться в ночь. Все остальные тоже заняли позиции. Думали, противник идёт на прорыв, но вскоре стрельба стихла — кажется, Птолемеи пока просто прощупывали нашу оборону.

Следующую ночь спалось лучше. Всё-таки усталость взяла своё. Но меня снова разбудила стрельба.

Я с тремя бойцами устроились возле окон на третьем этаже. Уперев карабин о подоконник, я стал внимательно наблюдать за тёмными дворами, где не горело ни одного фонаря. Внизу заколотили пулемёты Феофила и второго пулемётчика. В ночи заметались трассеры. Одни летели от нас, другие — к нам. Заметив дульные вспышки ниже по склону шагах в двухстах от нашей позиции, я произвёл несколько выстрелов. О результативности их было сложно судить. В такой темноте и в пяти шагах ничего не увидишь. Фонари мы не включали принципиально, не жалея себя демаскировать.

Здание наполнял нескончаемый грохот, который гулко разносился по пустым помещениям. Стреляли все. Стреляли во тьму, накрывая противника плотным огнём.

В кромешной тьме я заметил смутные силуэты, что чёрными тенями пробирались между кустами и деревьями совсем близко от дома. Я перенёс огонь на них, тени метнулись в разные стороны, слившись с местностью. Кто-то закричал. И тут до моих ушей донёсся рёв моторов бронемашин. Звук приближался — несложно было понять, что сюда едет вражеская техника.

В гарнитуре раздался голос Шмеля:

— Враг идёт на прорыв. Он справа. Удерживай правый фланг. И там броня у них идёт. Броня идёт, как понял? Я к тебе Феофила отправлю с «Шилами».

Я крикнул своим парням, чтобы шли за мной и побежал через холл в другую квартиру, окна которой вели на правую сторону. Прохора и ещё двоих я отправил в соседнюю комнату. А вскоре явился Феофил. Подсвечивая себе дорогу нагрудным фонарём, он забежал в тесную квартиру. В одной руке он тащил пулемёт, в другой — два короба к нему. На плечах его висели аж пять «Шил».

Не успел Феофил разгрузиться и установить пулемёт на подоконнике, как среди кустов прилегающей к многоэтажке территории показался силуэт бронеавтомобиля, который спокойно проезжал между двумя домами, занятыми нашими дружинниками.