Великие рогоносцы

Кровожадные рогоносцы

у здесь, дорогой читатель, без крови и убийств не обходится! Муж убивает вероломную жену, реже — жена мужа! Муж придумывает наказание вероломной жене почище смерти. Да боже мой, сколько различных вариаций может быть на тему измен супругов! Ревнивые мужья — настоящие звери, злобные и коварные! Их не всегда устраивало убийство жены, им надо как-то более пикантнее, чем смерть супруги, свою месть за ношение рогов сатисфакционировать. Их фантазии нет предела.

Поучительную историю о ревнивом супруге нам рассказывает Брантом. Одного абиссинца присудили к смертной казни. Перед смертью он попросил судей, чтобы позволили ему проститься со своей супругой. Судьи ему разрешили. И вот в последний раз перед своим смертным часом, целуя жену, нежно причем, абиссинец вдруг ухватил ее за нос и откусил к черту полноса.

Когда судьи спросили его, зачем он таким гнусным способом изувечил лицо супруги, он ответил: «Чтобы приятели мои не лакомились ею после моей смерти. Пусть горюет обо мне из-за собственного уродства». Ну что за собака на сене, не правда ли? Сама не ест и другим не дает. И не только на приятелей его месть распространялась. Он что, не знал, что во времена Людовика Святого проституткам отрезали носы? И как теперь его женушка, пардон, вдовушка, будет по магазинам ходить? Ведь ни один товар ей все шесть дней в неделю не продадут, ибо проституткам можно было выходить в город только в понедельники. Словом, здорово утруднил жизнь своей жены сей ревнивец, еще даже не зная, будет ли он «рогоносцем».

Мужчины откусывали носы своим возлюбленным не только из-за ревнивой мести, но от избытка сладострастия тоже. И нам сексопатолог восемнадцатого века Крафт Эбинг совсем уж страшную историю рассказал: «Очень сильный физически мужчина во время совокупления откусил нос у своей возлюбленной и проглотил этот кусочек носа».

Вот до чего страсть доводит! И в этом отношении высшее существо — человек — ничем от низших не отличается, ну хотя бы от такого насекомого, как модлишка. Там самец совокупляется со своей супругой, а она ему в это время голову откусывает. И что вы думаете? Прерывает он сие приятное занятие? Нет, он и с откусанной головой продолжает совокупляться и доводит себя до оргазма.

Морозящую в жилах историю о изощренных, прямо-таки садистических методах мести неверным женам, при которых смерть милосердным актом становится, рассказала нам сама Маргарита Наваррская, сестра французского короля Франциска I, известная писательница, в своем «Гептамероне».

Муж не стал убивать неверную жену, но он каждый день заставлял ее пить воду из сосуда, сделанного из черепа ее любовника. Заметим мимоходом, дорогой читатель, что новеллы. Маргариты Наваррской имеют одну важную особенность — они не выдуманные, они из реальной жизни того времени взяты. Это исследователями совершенно ясно доказано.

Словом, французский король Карл VII посылает своего придворного Беранжа с каким-то важным государственным поручением в какое-то там герцогство. И тот однажды ночует в прекрасном замке у одного достойного герцога подданного французского короля. Герцог — сама любезность и учтивость. По прекрасному парку Беранжа водит, вслед тихая музыка раздается, аромат тубероз и прочих роз, по обеим сторонам аллеи белоснежные прекрасные дамы низким реверансом кланяются. Сели ужинать за прекрасный стол, уставленный великолепными яствами на серебряной и хрустальной посуде. И вдруг входит странная и поразительной красоты женщина. Ну красота — это понятно, но вот определить, блондинка она или брюнетка, совершенно невозможно, поскольку была дама «на голо», как говорится, обрита. И без малейшего намека на чепчик, скрывавший бы этот срам. В этом-то и ее странность проявлялась. С одной стороны, великолепное, богатое, расшитое бриллиантами и прочими драгоценностями платье, с другой стороны — голая голова. Немножко, конечно, несоответственно, а? У Филиппа Красивого, когда он своим неверным невесткам Маргарите и Бланке тупой бритвой наголо головы обривал, больше соответствия было: была тюрьма и власяница колючая. А здесь? Недоумение, конечно, Беранжа полное. А дама ничего! Дама без смущения низко и с большим достоинством поклонилась и занимает почетное место за столом. И начинает кушать из серебряной посуды, но вот разбавленное вино ей почему-то наливают не в хрустальный бокал, а в странной формы кубок, напоминающий человеческий череп с залепленными оловом отверстиями глаз.

Кончили кушать, дама опять молча поклонилась и удалилась. Удивлению Беранжа конца нет, но герцог, прочтя все немые вопросы у него на лице, предупредил их и сказал: «Эта дама — моя жена. Несколько лет тому назад она изменила мне, но раскаялась. Я принял ее обратно. Но в наказание она должна ходить с голой головой и пить из сосуда, сделанного из черепа ее любовника, которого я, конечно же, вынужден был убить». Коротко и ясно! Впрочем, коротко — да, но не совсем ясно. Для Маргариты Наваррской, конечно, ясность полная. Она вполне оправдывает поступок супруга и даже между строк его к благородным причисляет. А вот мы не согласны. Мы считаем, что издевательство это и садизм. Ежедневно, ежечасно так унижать свою супругу? Уж лучше или раз убить или раз простить, но не эта изощренная, даже изысканная пытка, что хуже смерти, но конечно же вполне наслаждает месть «рогатого» супруга.

Нота бене, дорогой читатель, на протяжении столетий было почему-то модно пить вино вот из таких кубков сомнительного происхождения. Вспомним, что с таким кубком во время путешествий не расставался Байрон и из него пил вино. Великий английский поэт, который жил как с женой со своей родной сестрой и имеющий многочисленных любовниц, был ревнив как Отелло. Во время своего путешествия по Востоку он убил какую-то изменившую ему восточную рабыню и сделал из ее черепа кубок. Но в основном «изысканные рогоносцы» своих жен за измены не убивали, но доводили их до смерти. Поучительной в этом отношении история, случившаяся в шестнадцатом веке в Италии. Некто делла Пьетра получил в жены красивейшую и богатейшую невесту мадонну Пиа, чья красота вызывала удивление всей Тоскании. Но была большая разница в летах: супруга на двадцать лет была моложе своего мужа. И у того на почве своей «неполноценности», что ли, разгорается дикая ревность и он везде подозревает измену. А надо вам сказать, дорогой читатель, что Пия хотя была моложе мужа, но его любила и никогда ему не изменяла. И вот дамы завистливые сделали ложный донос супругу Пьетру, как-то там подстроили, вроде как это сделал Яго с Дездемонной, и супруг поверил, что это правда. Но гордость, дикая итальянская гордость не позволяет ему в этом признаться и он молча увозит свою супругу высоко в горы в отдаленный замок, там помещает ее одинокую в башню и сам живет вместе с ней, не произнося ни одного слова. На все вопросы, плач, истерики жены в ответ — одно молчание. Молчание мужа, который никогда даже пальцем жену не тронул, довела ее до чахотки и она через три года умерла. Вот вам месть «изысканного рогоносца».

Римский мудрый император Марк Аврелий, имеющий неверную жену Фаустину, никогда не верил в ее измены. То есть он знал об этом, но страдал молча и ни одного плохого слова или оскорбления там жене не допускал. А она распоясалась до такой степени, что начала с гладиаторами, как говорится, любовь крутить. И от одного гладиатора не только сына, жесточайшего Коммода, родила, но и влюбилась безумно. И свои любовные практики с ним не оставляет. Марк Аврелий кровожадным не был, но сенаторы заставили его гладиатора того убить, а его кровь вылили в кубок и заставили Фаустину выпить, дабы у нее навсегда пропала охота делить ложе не с мужем.

Но и обратные явления тоже нередко случались.

Историк Марк Тулий нам сообщает, что жена короля Карии Артемзия так любила своего мужа, что, когда он умер, его кости перемолола в порошок, влила их в воду и выпила. А какая-то дама эпохи Брантома, о чем он нам сообщает в своем бессмертном творении «Галантные дамы», решила не кубок из черепа любимого мужа сделать, а реликвию из его гениталий. После его смерти она обрезала ему орган со всеми положенными мужчине приложениями, забальзамировала, натерла маслами и каждый вечер брала к себе в постель, испытывая при том оргазм.

Возвращаясь, однако, к нашим «рогоносцам», скажем, что «изысканные рогоносцы» жен не убивают. Это для них и просто и примитивно. Нет, они заставляли своих супруг пройти через стыд, ужас и страх и только таким образом доводили их до смерти. Расскажем вам, дорогой читатель, еще одну историю о таком «рогоносце-садисте».

Жена одного герцога полюбила молодого поэта де Куси. И со взаимностью. Кавалер, может, даже больше даму любил, поскольку, когда на поле битвы его сразили, он просит, чтобы из него вынули сердце и послали в подарок и на память его возлюбленной. О боже, сердце! Сердце, дорогой читатель, было очень даже хорошим подарком и дорогой памятью. Вы ведь уже знаете, что королева Марго носила на поясе засушенные сердца своих любовников.

Но когда посланец хотел вручить этой даме сердце погибшего возлюбленного де Куси, муж подкупил его и забрал это сердце. Потом приказал повару приготовить из него изысканное блюдо и подать на ужин. Жене он так сказал: «Милочка, сегодня я угощу вас необыкновенно изысканным и вкусным блюдом, которое вы никогда еще не кушали». Ну жена от нетерпения сгорает, блюдо попробовала и оно ей очень понравилось. «Ну как тебе блюдо?» — спрашивает муж. «Необыкновенно вкусное. Я никогда такого вкусного еще не кушала». И тут только муж сказал, какое это блюдо она скушала. Жена в ужасе. И решила никогда больше ни к каким кушаньям не прикасаться и с голоду умерла. По другой версии, некоторыми писателями переиначенными, она сразу же подошла к башне и рухнула вниз, разбившись. Не важно, как было на самом деле. Важно, что муж-«рогоносец» таким изысканным и изощренным методом месть свою санкционировал.

Таким мужьям-«рогоносцам» с садистическими наклонностями мало убить жену обыкновенным способом. Это их не устраивает, им непременно надо их мучить изощренными пытками и только таким путем доводить до смерти. Знаете, дорогой читатель, как один супруг из Дальмации своей жене за свои «рога» отомстил? Он убил любовника и в течение долгого времени заставлял свою жену спать рядом возле его разложившегося трупа. Окровавленное мертвое тело издавало такое страшное зловоние, что бедная жена через несколько дней задохнулась в этих испарениях.

Даже наш великодушный Великий Петр I был объят местью «рогоносца». Ведь он, убедившись, что его жена Екатерина I изменяет ему со смазливым придворным Монсом, приказал не только тому голову отрубить, но заспиртовал эту голову и сосуд поставил на ночной столик своей неверной супруги. Милуйся теперь с головкой возлюбленного! А английский Джон Безземельный! Это ведь он вытаскивал из кровати любовников своей жены Изабеллы, а потом подвешивал их у ее изголовья! Да мало ли примеров в мировой истории, когда мужья-«рогоносцы» не довольствовались простым убийством, а придумывали изощренные наказания своим неверным супругам. О Ричарде III тоже много разных садистических историй рассказывают. Правда, только те историки, которые не являются сторонниками Йорков, а сторонниками Ланкастеров. Ибо, как мы знаем, долгая и кровавая война «Алой и Белой розы» была именно между этими фамилиями. Ланкастеры Ричарда III дьяволом-злодеем представляют, к ним и великий Шекспир относится. Они не только его злодеяния описывают, но и дикие измывательства над его женой Анной Невиль. Он будто одному ее любовнику отрубил голову, положил в кожаный мешок да и высыпал его у ног любимой жены. И будто поэтому его единственный сын Эдуард, который умрет в одиннадцатилетнем возрасте, таким хилым родился.

Жестокое наказание своему неверному любовнику придумала шведская королева Кристина.

Вы ее, дорогой читатель, в старом кино в исполнении Греты Гарбо несравненной видели? Высокая, стройная, поразительной красоты, с затуманенным взором и в мужском костюме, излучает ни с чем не сравнимое женское обаяние. Королева Кристина в мужском костюме в окружении свиты мужчин (женщин не признавала) скачет на коне, а публика из кинозала свои восторги шлет, ибо не влюбиться в такую обольстительную красавицу было просто невозможно. Но это Грета Гарбо ее такой представляла. А на самом деле? На самом деле она была некрасива, а даже уродлива, с квадратной фигурой и коротенькими толстыми ножками и представленная в этой книжке ее фотография полностью нашему описанию соответствует. Это же скорее запорожец в шароварах, чем королева в платье! Однако это удивительная и необыкновенная королева озадачила весь мир своим странным решением — в цвете лет и процветания Швеции добровольно отказалась от престола в пользу своего племянника. Если представленная фотография вас, дорогой читатель, не очень убеждает, обратимся к высказываниям современников. А очевидцы ее так описывают: «Королева Кристина была на редкость некрасива: маленького роста, худая, плохо сложенная, с очень смуглым, рябым от перенесенной оспы лицом и большим носом. Голос у нее грубый, низкий, неприятный». Больше на мужчину, чем на женщину, смахивала. Недаром ее отец, немного свихнувшийся из-за желания иметь сына, решил воспитывать ее как мальчика. Словом, внешне королева не имела физических достоинств любовников привлекать. А вот привлекала чем-то мужчин, если было их у нее великое множество, но наиболее любимый некто Мональдески — придворный ее свиты. Впрочем, риторический это вопрос: чем привлекала. Была королевой, а этого вполне достаточно для любовного чувства мужчин, а кроме того, очень образованной, очень остроумной, с прекрасной живой речью, всегда уместным словом, нескучная, словом, особа. И вот эта странная, на наш взгляд, королева, в один прекрасный день вдруг ни с того ни с сего отказывается от трона, передает его своему родственнику, а сама в окружении мужской свиты разъезжает по монаршьим дворам Европы, требуя себе истинно королевских почестей и внимания, словно она не низложенная королева, а вполне царствующая. Ну римский папа ее хорошо принял, пышную встречу, увеселения в честь ее устроил, а вот подданные не очень. Видят, неуважительно она к католической религии относится, хотя наскоро ее приняла. Плоть свою постами не изнуряет, за грехи себя не бичует, в костеле громко разговаривает, а даже смеется и по сторонам глазеет, словно она в цирке, не в храме божьем, и ксендзу литургию вести мешает. Но и высокомерна не в меру. Будто не низложенная она королева, а вполне действующая. Уже королева в отставке, а ведет себя, будто трон — это постоянное ее местопребывание. Словом, не полюбили ее римляне. Тогда она во Францию подалась к юному Людовику XIV. Он был галантным и вежливым мужчиной и королем, он шведскую королеву экс принял, как говорится, с распростертыми объятьями. Балы и празднества, маскарады и балеты, в которых король первой фигурой выступает, не прерываются ни на минуту. Ну разве для изысканных охот с убийством эдак с пятьсот оленей! А самое главное, он еще и денежную субсидию низложенной королеве назначил. Отстегнул из казны немалую толику, да еще и прекрасный дворец Фонтэнбло в ее распоряжение предоставил. Ну и отблагодарила она гостеприимство французского короля, нечего сказать! В замечательном, солнечном королевстве, прекраснее «Города Солнце» Компанеллы, гнусную кровавую расправу устроила на почве личной ревности, которую совсем неуклюже под государственную измену замаскировала. Не верьте, дорогой читатель, измышлениям историков, будто казни королевами своих возлюбленных происходили не на почве ревности, а на почве измен государству. Не погиб бы никогда двадцатишестилетний — или тридцатилетний Эссекс, любовник почти семидесятилетней Елизаветы Великой Английской, если бы не имел любовницу и не женился бы без разрешения королевы, а также, если, бы не ворвавшись случайно утром к ней в спальню, не обнаружил бы седую старую уродину с высохшей шеей воблы, с сероватыми главами и сморщенным, как у яблочка без влаги, личиком. Но Эссекс имел неосторожность ворваться к королеве, когда она была без своего спасительного рыжего парика, без всеоружия косметики и без великолепного, с большим воротником платья, скрывающим старческую шею. За это поплатился голубчик своей головой. Каждую измену можно было ему приписать и каждую измену по воле королевы можно было ему простить! Но могущественные королевы, даже в семьдесят лет обладающие темпераментом юной девицы, не прощают своим возлюбленным «заставанием себя врасплох».

Королева Кристина очень любила Мональдески и покончила с ним жесточайшим образом без суда и следствия ввиду его измены ей как женщине, а не за измену государственную. Но какому же монарху хочется признаваться в изменах своих возлюбленных? Нет, носить «рога» и простым смертном нелестно, королям и вовсе не престижно. Ведь и Монса судили не за связь с Екатериной I, а за… «взяточничество». Ну и вошла королева Кристина в историю благодаря своей кровавой расправе над любовником не как образованная и просвещенная королева, переписывающаяся с самим Декартом, даже учившаяся у него, а только как тиран жестокий типа «Кровавой Мери Тюдор».

А все на почве этой самой ревности. А коварства сколько в ней было, дорогой читатель! Призывает своего любовника Мональдески, обнимает его, целует, все как любовнице полагается, ласковые слова ему говорит, а в кармане уже имеет явное доказательство того ей измены: его письма к тайной любовнице. И вот между упоительными объятьями бросает своему любовничку такие вот слова: «Что, по его мнению, заслуживает человек, изменивший ей»? «Разумеется, смерти», — отвечает Мональдески, не подозревая, что сам себе смертный приговор подписал. «Помните это», — в ответ угрожающе сказала ему Кристина и, сверкнув голубыми глазами, приказала позвать трех палачей с длинными шпагами и духовника. Духовник, принимая от Мональдески отпущение грехов, потом описал это дикое убийство. Любовника кололи тупыми шпагами и кинжалами, словно курицу хозяйка плохо отточенным ножом. Гадка, страшна и унизительна такая смерть. Трое партачей-палачей никак не могли Мональдески убить. Он все выскакивал из их рук, так что им удавалось его только несколько раз проткнуть кинжалом. Вот уже лицо его все исполосовано, кровь ручьями брызжет на одежду убийц и ковры комнаты, уже какие-то куски тела висят лохмотьями, уже отрублена кисть руки, а у него еще есть силы, чтобы умолять Кристину о пощаде. Не пожелала ни простить, ни выслушать горячая королева Кристина, ни суду предать, на худой конец, смерть быструю задать своему любовнику. Вот он уже с кусками отрубленных кистей, оторванным и разрубленным глазом, полуотрезанной шеей, проткнутой несколько раз грудью, вьется в страшных мучениях по полу, умоляя знаками (говорить уже не мог) палачей прикончить его и прекратить невыносимые мучения. А палачи или от излишних эмоций, или от тупости своих орудий убийства, или вообще от того, что профессионалами в своем деле не были, никак не могут задать всему тому, что от Мональдески осталось, смертный удар. И целых сорок пять минут мучился, истекая кровью, маркиз Мональдески, пока наконец дух не испустил. Королева Кристина, игнорируя ужас короля Франции Людовика XIV, узнавшего о страшном злодеянии, совершенном в его дворце, приказала богатые, пышные похороны своему любовнику устроить и сто тысяч ливров дала духовнику за помин его души.

Вот ведь какие дикие страсти ревность вызывает. Нет, наша матушка-государыня никогда себе не позволяла, чтобы такие низменные чувства верх над рассудком брали. Конечно, она тоже ревновала, когда ее любовники ей изменяли, а это довольно часто случалось, но Екатерина Великая, как царица, была выше женщины. И когда она самолично увидела в своей собственной постели Ванюшку Корсакова, который тогда по должности был ее фаворитом, то есть попросту любовником, со своей придворной дамой Брюс, она голов им отрубать не стала, просто закрыла дверь в свою спальню с той стороны и все.

Жестокую пытку, дорогой читатель, придумал английский король Эдуард III любовнику своей матери Монтимору, который его на трон посадил. Не по этой причине, конечно, а из-за того, что, убив его короля-отца, Изабелла Французская — «волчица Франции» — свои прелюбодейные дела не оставляла и, когда сыну было уже двадцать лет, беременеет в который там раз от любовника Мортимора. Король Эдуард III за Англию обиделся: так с этикетом и нравственностью не считаться! В свои сорок пять лет мать Изабелла с брюхом ходит, насмешливые улыбки Европы вызывая. И вот Мортимора, как отъявленного преступника и негодяя-соблазнителя ведут на казнь. «Не рой яму другому», — хотелось бы нам воскликнуть, да уж больно жестокая смерть сопернику погибшего «рогача» Эдуарда II уготована. Собственно, Мортимора не ведут на казнь, а волокут. Его раздели догола, оставив лишь набедренную повязку, привязали в это холодное ноябрьское утро к деревянной доске, а затем к лошади и в таком виде тянут по всему Лондону, к центру города, Тайберн. И это место да конца века будет местом постоянных казней.

По дороге, пока Мортимора волокли, народу разрешалось бросать в него камни. Только не очень большие, чтобы жизни его не лишить. Прелюбодей должен испытать всю меру пыток. И вот его полуживого приволокли на место казни и сначала ему руки и ноги отрубят, потом кастрируют, а только потом уже голову отсекут, которую выставят на колу на публичное обозрение. Свою мать, Изабеллу, Эдуард III тоже не пожалел. Позволив ей родить мертвого от Мортимора ребенка, он заточит ее в крепость и раз в году, перед Рождеством, будет навещать ее. Тюремщик войдет перед этим в камеру к Изабелле и скажет: «Ваше величество, к вам на праздники ваш сынок-король пожаловал. Он желает со своей матушкой Рождество Христово провести».

Не знаем, чего здесь больше — садизма или милосердия. Наверное, милосерднее были все-таки татары, которые за прелюбодеяние строго наказывали, но вполне гуманно. «Виновного зажимали в деревянную колоду, руку выставляли в отверстие и давали нож, чтобы он мог сам ее отрезать, иначе умрет с голоду, так как есть ему не давали».

Да, часто, дорогой читатель, мы встречаем в истории факты, когда ревнивые мужья или жены лишали своих половин чуть ли половину (за тавтологию пардон) частей их тела. Вот оскоромленный и вполне «с рогами» муж — (второй) Марии Стюарт лорд Дэрнслей готовит автору своих «рогов» уродцу итальянцу Давиду Риччо ужасное наказание. И то, имел основание ревнивой местью загореться. Мария Стюарт его, своего законного мужа в альков не пускала. А если в апартаменты пустит, то в постель нет. У нее вечная и постоянная мигрень. А для Давида Риччо мигрени нет. То музицируют вдвоем, то обеды вкушают, то государственными бумагами заняты, а то и своей любовью. Ну терпел-терпел лорд Дэрнслей нечеловеческие муки, поскольку имел несчастье хотеть физически только свою жену — не выдержал. Как-то к беременной Марии Стюарт, которая в это время ужинала с Давидом, ворвался с вооруженным отрядом и приказал стражникам схватить любовника. Когда Давид Риччо, понявший, зачем это волокут его в соседнюю комнату, начал не только дико вопить, но и схватился за ручку кресла — ему, чах, и отрубили полкисти, на глазах беременной английским королем Яковом I Марии Стюарт. Как только от этого ужаса у нее выкидыш не произошел? Приволокнув Риччо в соседнюю комнату, его зверски изрубили на куски, а куски мяса за окно выбросили. А кто, вы думаете, вылетел из окна королевского дворца в эпоху королевы Марго? Ее бывший любовник Бюсси, и жизни его лишил ревнивый муж. А дело так было. Королева Марго, как вы уже знаете, имела неограниченное число любовников. И какое-то время им был один красивый придворный Бюсси д’Амбауз. Но или она ему скоро надоела, или наоборот, подробностей не знаем, но вскоре он становится любовником придворной дамы при дворе Екатерины Медичи Франсуазы — жены графа Монсоро. Большой человек — этот самый граф. Он — главный ловчий графства Анжу, королю Генриху III принадлежащему. А поскольку его должность требовала частых отлучек из дома, то супружеское место в алькове его жены в это время Бюсси занимал. И не дошло бы никогда до кровавой трагедии, если бы кавалер умел язык за зубами держать. Ну сделал свое любовное дело, слез с тела и «молчи себе в тряпочку», громко не радуйся, кругом завистников полно. Словом, плохо сделал Бюсси, трубя вокруг о своей сексуальной победе над графиней Монсоро. «Но язык мой — враг мой» не только до Киева, но и до смерти довести может. И вот однажды, согласно своему обычаю, этот самый Бюсси давай во время пирушки хвастаться перед приятелями, какую он, значит, крупную дичь заманил в свои сети — самого королевского ловчего, и тот сейчас наравне со своими оленями с большими ветвистыми «рогами» по лесу бегает. И совсем уж от радости победы ошалел этот Бюсси. Он не только устно, но в порыве эмоции еще и письменно это своему другу в письме изложил. А друг, как друг, особенно своей подлостью не мучившийся, взял письмо подмышку и принес к королю Генриху III, который пикантные вещи очень любил и пуще сальных анекдотов они его устраивали. Генрих III письмо сие прочитал и недолга думая, поскольку большую страсть к интригам имел, показал это письмо «рогатому» супругу. А «рогатый» супруг не долго думая пришел домой и избил неверную супругу. Но бил он ее довольно осторожно, нарушая только невидимые части ее тела, лицо не трогая. А потом под дулом пистолета заставил избитую и заплаканную супругу усесться за письменный стол и написать своему любовнику пламенное послание. И она, размазывая слезы и изрядно тем письмо запачкав, передала его супругу. А тот слезы в письме вполне допустил (это ведь может сойти или за печаль в разлуке или за радость ожидания, неважно), послал нарочного сие послание вручить Бюсси. Ну тот вне себя от радости, летит как на крыльях в особняк графства Монсоро, стучит условленным сигналом, его тут же пускают в дом, камердинер ведет его наверх в уже знакомую ему спальню графини. А там вместо объятий графини, он попадает в объятья здоровых молодцов, которые, вооружившись дротиками и кинжалами, попеременно колют его тем и другим с явным намерением его жизни лишить. Де Бюсси видит, плохи его дела, вопли свои о спасении и пощаде оставил, и начинает разглядываться, как бы сподручнее ноги свои из опасного места унести. И начинает разбегаться, чтобы в окно прыгнуть и все живое, что от тела еще осталось, унести. Но пока он разбегался, вслед ему молодцы нанесли в спину такой оглушительный удар кинжалом, что из окна выскочил вместе с обломками стекла не полуживой, истекающий кровью человек, а истекающий кровью его труп.

Король Генрих III, который сам был инициатором этой интриги, не пожелал «интимное супружеское дело» на публичное судебное обозрение выносить. Замял его для ясности, а супругам приказал, что поскольку прелюбодеяние раскрыто и наказано, впредь жить дружно и согласно, а теперь примириться и в присутствии короля поцеловаться. Ну и супруги приказание короля точно исполнили и с новой силой полюбили друг друга и у них начали, как в хорошей сказке, рождаться дети, которые тоже по лесам с ловчим, уже «безрогим», отцом бегали.

Ну в этом случае, дорогой читатель, перед нами хотя и был «кровожадный рогоносец», но с вполне благополучным финалом. Здесь, как говорится, цель оправдала средства и помог гуманный король — гомосексуалист. Этот король вообще часто своих «миньонов» прощал. Один его любовник, впоследствии женившийся, зарезал в порыве ревности свою, на последних месяцах тягости беременную жену. И ничего ему за это не было.

Король так и сказал своим министрам: «Сделайте так, чтобы дела никогда не было».

Но и «дела» не было, а любопытным, доискивающимся причин смерти беременной супруги, можно было сказать: «Извините, простите, но она сама себя…» Ведь высекла же сама себя унтер-офицерская жена, почему бы и жене миньона Генриха III не проткнуть себе живот?

Удивительно прямо, дорогой читатель, как гомосексуалисты-короли защищают своих «миньонов», прикрывая тех кровавые преступления. Яков I, английский король, сын Марии Стюарт, узнав, что его бывший любовник Роберт Карр вмешан в кровавую драму по убийству супруга графини Эссекс, очень его в парламенте защищал, но суд все же присудил Карра и его любовницу графиню Эссекс к смертной казни. Так Яков I, пользуясь своим правом «вето», заменил казнь на тюремный приговор и после уплыва некоторого количества времени вообще приказал их выпустить из тюрьмы и даже особняк для будущей совместной жизни подарил. Уж очень гуманны короли-гомосексуалисты к своим любовникам. А вот жены-королевы к мужьям гомосексуалистам — не очень-то либеральны. Они своих мужей не только жизни лишали, но и на жестокие муки обрекали. Помните, как «волчица Франции» Изабелла Французская, дочь Филиппа Красивого от своего мужа, английского короля-гомосексуалиста Эдуарда II отделалась? Она войной на Эдуарда II пошла, его любовника Деспенсера живьем кастрировала, а мужа посадила в Тауэр и воткнула ему в задний проход разогретый докрасна железный прут, и только после этого убила.

А Антония, дочь Клавдия Тиберия в Римской империи? Она, узнав, что ее супруг день и ночь занят любовью с дорогим рабом, пришла к императору-отцу и сказала: «Папочка, отомстите за меня. Мой супруг мою спальню жены игнорирует, а со своим рабом не только на людях целуется, но еще и в спальне запирается». Клавдий без судебного разбора приказал страже подняться наверх и приколоть влюбленную парочку. Что и было немедленно исполнено.

В Китае муж, заставший свою жену за прелюбодеянием, мог без суда и следствия убить и ее и ее любовника. Такой же закон существовал во Франции в XIV–XV веках. Потом все несколько усложнилось. И очень большую проблему имел французский король Людовик XI, как поступить со своим подданным, который в припадке ревности убил жену и ее любовника. Этот король, дорогой читатель, уморивший свою первую жену ревнивым подозрением, второй жене жизнь невыносимую устроил. Держал ее отдельно в замке, на крепость или тюрьму смахивающую, почти голодом морил, не то чтобы когда какой бриллиантишко подарить, а в супружескую спальню через пятнадцать лет на одну неделю пришел, морщась от отвращения, только за тем, чтобы жена быстрехонько, в срочном порядке зачала ребенка и обязательно мужского пола. Ну жена Маргарита поднатужилась, хотя за пятнадцать лет от деторождения и от секса вполне отвыкла, и родила королю сына Карла XIII. Но пока еще Людовик XI сам Францией правит и теперь вынужден важный вопрос решить: что делать с убийцей-«рогачом», убившим и жену Шарлотту и ее любовника — пажа. А Шарлотта была знаете кем? Она была внебрачной дочерью его, Людовика XI отца Карла VII и его метрессы Агнесс Сорель. В былые времена молодой Людовик XI как-то в пылу гнева здорово любимой отца метрессе в ухо врезал, то есть пощечину закатил, чем гнев отца вызвал и целых шестнадцать лет вынужден был по чужим королевским задворкам скрываться, пока отец его не умер и Людовик XI не стал королем. Ему сейчас, справедливому французскому королю, надо со всей строгостью закона и без лишних эмоций суд над сенешалем вершить. А дало так было. Шарлотта, внебрачная дочь Агнесс Сорель и Карла VII, была выдана замуж за пожилого сенешаля. Ну молодой красивой даме не очень-то было приятно с ним в постель укладываться и она решила любовные утехи делить со своим пажем, ибо, как сказал справедливо писатель шестнадцатого века Брантом: «В давние времена дамы влюблялись в пажей даже, если те бывали щуплы, как куропатки». Брадобрей сенешаля донес ему, с кем это в ложе его супруга пребывает, и посоветовал захватить прелюбодейную парочку на месте преступления. «Вы, ваше сиятельство, притворитесь спящим, а я как только замечу, что паж в спальню вашей супруги проскользнул, доложу вам». Сказано — сделано. Сенешаль притворился спящим, но от усталости или от старости, не знаем, не выясняли, но только взаправду заснул. Храпит вовсю. Брадобрей его будит, разбудить не может. «Скорее просыпайтесь ваша светлость, время приспело прелюбодеяние раскрывать». А сенешаль не отвечает. Брадобрей тормошит его, от испуга холодея, не дал ли дуба сенешаль, но шпагу подает. Сенешаль проснулся, наконец, сладко потянулся, шпагу на острие пробует. Тупа. Другую требует. Начали вторую искать. Брадобрей торопит: «Быстрее, ваша светлость, а то не успеем. Они там быстро управляются». Успели, однако. Как только сенешаль открыл дверь в спальню, то его взору предстала такая сладостная картина, что убивать неверных расхотелось. Словно Амур и Психея, разложились влюбленные во всей своей нагой красе. Картина ну прямо кисти Ватто. Но потом спохватился, яростью засопел и не найдя нужных для такого случая слов, молча вонзил шпагу в грудь слуги. Заколол, словом, беднягу. А потом схватил кинжал и так же молча вонзил его в грудь визжащей Шарлотты. И ее заколол, бедняжку.

И вот теперь справедливый король Людовик XI, когда-то бивавший под горячую руку мать Шарлотты, должен по справедливости суд над убийцей свершить. Людовик XI эмоциями, конечно, не руководствовался никогда ни в личных делах, ни в государственных. В государственных он скорее лестью, подкупом и страхом действовал, а в личной жизни без всяких там эмоций жил. Словом, король по натуре прагматист был. И он задумался над поступком «рогоносца» сенешаля. Это вам не четырнадцатый век, когда вероломных жен убивать мужьям разрешалось. Сейчас порядки другие. Король ответил сначала на вопрос: велика ли вина сенешаля, убившего жену и ее любовника? И мудро решил: вина невелика, поскольку у «рогоносца» были весьма веские причины для плохого настроения и действий в состоянии аффекта. У него стресс был. А стресс, как вы сами знаете, дорогой читатель, по мнению современных ученых-медиков, на человеческие органы здорово влияет. Мы так и прочли в одной московской газете: «Стресс влияет на гениталии». А от гениталий до мозга, это — как от великого до смешного — всего один шаг. И этот трагический шаг сенешаль сделал, вынужден был делать, поскольку не захотел «смешным» ходить. Так примерно рассуждал прагматичный Людовик XI и приговорил сенешаля всего к пяти годам в довольно комфортабельной тюрьме, на санаторий нашего времени смахивающий. Пустяшное наказание по тем временам, когда, как сказал один остроумный историк, «головы рубили, как капусту».

Часто мужья-«рогоносцы», убивая своих жен, сами тоже своей головы лишались. И достойный пример в этом отношении — случай с римским жестоким императором Коммодом.

Слов наших и таланта не хватает, дорогой читатель, чтобы описать все злодеяния этого римского императора, превосходившего по жестокости и самодурству и Калигулу, и Нерона, и Тиберия вместе взятых. Кстати, родился он в один день с Калигулой. Этот бисексуальный гомосексуалист своих любовников-мальчиков вздумал называть частями человеческого тела. И, как нас информирует древний историк Светоний, — «срамными частями». «„Эдакий хорошенький мальчик, задница, поди сюда“, а ты, х…ек, иди, и позови своего друга». Надо же до какой эротически пикантной словесности додумался, этот гладиатор-император, вечно пребывающий с гладиаторами и канатоходцами и сам умеющий бороться не хуже их, а кривляньем шута всех клоунов цирка превзошедший. Все его заинтересования и увлечения «низкого» рода, больше какому-нибудь плебею отвечающему, а не «высоко» рожденному властелину Римской империи. Сам лепил чаши из глины, сам их обжигал и заставлял всех, чтобы хвалили эти «произведения искусства». Конечно, яблоко от яблони недалеко падает. Ведь Коммод был зачат гладиатором, о чем его отец официальный, Марк Плиний Старший хорошо знал. Его жена Фаустина проспалась с гладиатором Луцием Вером и вот результат. Ну Марк Аврелий — великий философ, по-философски подошел к своим «рогам». Он неверную жену свою Фаустину унизил безграничной покорностью и терпением. Мы еще, дорогой читатель, не встречались с такой местью «рогоносцев». Всегда жене ручку целует, ни одного грубого слова не скажет, а в глазах тоска и печаль невыносимая.

Известный писатель-декадент Дмитрий Мережковский, муж Зинаиды Гиппиус, так об этом необыкновенном характере Марка Аврелия писал: «Отец Коммода умертвил в себе личную жизнь, все желания, но достиг ли он покоя? В личной жизни он был мучеником. Фаустина — его жена — его не понимала. Любовь прошла, а философия наскучила молодой, красивой женщине. Спокойствие и кротость мужа раздражали ее и казались оскорбительными. Ренан такой характер мужчины называет „неумолимой кротостью“». Таким людям, дорогой читатель, очень тяжело жить на свете: они болеют за весь мир. За его никчемность, ничтожество, пустоту и суету сует. На войну Марк Аврелий ходил неохотно, ибо его философия не признавала войн. Но когда оказывался на поле битвы, никогда не трусил и был достойным воином. Телесные утехи его не интересовали, он считал их преступными и несовместимыми с человеческим достоинством. Он охотно «одел» бы весь мир в философскую тогу, ибо, по его мнению, только эта наука могла спасти и человечество и человека от низменных страстей. Вечная печаль была у него так огромна, что ежедневно он призывал бога послать ему смерть. Как другие истово молятся о спасении души и о здоровье, так Марк Аврелий молился о смерти: «Господи, дай мне это утешение, эту единственную радость, пошли мне смерть», — таковы были его молитвы.

Мудрый философ Марк Аврелий, конечно, рано разгадал порочную натуру своего сына. Но он знал, что передать империю другому — это значит навлечь на Рим долгую и кровопролитную войну, ибо Коммод никогда не уступит законного права на наследство. И он отступил во имя меньшего зла. Но меньшее зло стало большим. И кого в императоры дал Марк Аврелий Плиний Старший? О, римская история краснеет, когда произносит имя Коммода. Что там Нероны, Тиберии и Калигулы вместе взятые? Поучиться бы им изощренным пыткам, необузданному сладостарастию, самодурству, граничащему с безумием у гения патологии и великого в этом отношении Коммода.

Его мать Фаустина тоже с самого рождения сына знала о того порочных наклонностях. Боги ей давали знаки. Родив двух близнецов — мальчиков (один умер), ей приснился сон, что она родила ядовитую змею. И этим гадким змеенышем был ее сын. Да, плохую сексуальную услугу оказал Фаустине римский кровожадный гладиатор Луций Вера.

В двенадцать лет у Коммода стали обнаруживаться кровожадные инстинкты. Однажды, когда его в этом возрасте купали, ему показалась слишком горячей вода и он приказал тут же бросить банщика в топившуюся печь. Приказания молодого наследника императора невозможно было не исполнить, но жечь ни в чем не повинного банщика казалось верхом садизма. И слуги пошли на хитрость. Сожгли в печи баранью шкуру, дав банщику возможность убежать. Со временем развлечения Коммода приобретают дикие формы садизма. Ничто из пороков не было ему чуждо. Троих своих сестер он изнасиловал, одну; Луциллу, сослал на Капри, а там, подослав наемного убийцу, приказал убить. Не избежала его объятий и двоюродная сестра его отца, намного старше Коммода. Своим наложницам он зачастую давал имя своей матери — Фаустина. В своем Палатинском дворце он устраивал попойки и кутежи. Дворец наводнили красивые женщины — шлюхи и молодые слуги. Всех старых слуг со времен его отца он повыгонял. Своего любовника Саотера он, обнаженный, целовал на виду у всех, а вечерами забирал его в близлежащие кабаки и бордели. Во всех борделях Рима хорошо знали Коммода как клиента, требовавшего «изысканных» нетрадиционных развлечений. Свою жену он обвинил в прелюбодеянии и за это прогнал ее от себя, по истечении какого-то времени приказал ее убить. Сколько невинных убийств на совести Коммода — невозможно подсчитать! Но простые убийства не устраивали Коммода. Его извращенной натуре нужны были извращенные, садистические удовольствия, сопряженные с мучениями и унижением человека. Не считаясь с возрастом уважаемых патрициев, когда всем народом старость уважалась, он одному сенатору, имеющему нити белых волос седины, среди черных, приказал посадить на голову грача и тот, думая, что это белые червячки, до крови исклевал его голову. Знаете, дорогой читатель, есть такой крокодил, называемый Коммод. Этот аллигатор пожирает людей. Так вот Коммод так же открывал свою пасть с острыми зубами и ел человеческое мясо под разным «соусом»: убивать, смеяться, иронизировать, унижать!

Сколько изощренного ума надо было вложить, чтобы каждое действие, каждый поступок имел садистическую значимость и подтекст патологии? Вот Коммод с улыбкой угощает неугодных себе патрициев отравленными фигами и с наслаждением наблюдает, как они умирают у его ног. Вот он словно невзначай роняет глиняную табличку с именами всех, приговоренных к смерти. Вот он с наивным простодушием упрекает жрецов в лености служения богам (якобы не слишком усердно бичуют себя) и приказывает в своем присутствии бить себя в грудь сосновыми шишками. Не смея прервать без разрешения Коммода этого занятия, жрецы избили себя до смерти. Всех недовольных он бросал на растерзание диким зверям. Сам был настолько силен, что вступал в единоборство с ними, и для этой цели держал в своем дворце львов и тигров в огромном количестве. За борьбу Коммода с дикими зверями его прозвали «римским Геркулесом».

Тогда он приказал настоящему Геркулесу-статуе оторвать голову, приставить свою и эти медные статуи со своим изображением выставил по всем уголкам Рима. Но публичные зрелища с дикими бестиями не всегда устраивали Коммода. Требовался контраст. Тогда он приказал десяткам людей выломать правую ногу, другим десяткам выколоть правый глаз, потом выстроил этих калек напротив себя на арене и приказал: «Хромые, а ну в атаку на кривых!»

Одному толстяку он распорол острым ножичком самолично живот, так что все внутренности вылезли наружу только потому, что полюбопытствовал, сколько пива у того в брюхе находится.

Его пиры — тоже носили вкус патологии. Никто из гостей не знал, в какое время и после какого вкусного кушанья он найдет на тарелке кусок жареного человеческого мяса. Давнее развлечение королей — запекание в пирогах карликов, которые потом на столе танцевали менуэт, он заменил более реалистическим: у него на золотом блюде вносилось двое карликов, обильно смазанных горчицей. Триста наложниц из матрон и шлюх были у него постоянно во дворце, которые предавались телесным сношениям по его приказу с тремястами молодцов из рабов. Государством он перестал править. Всю власть правления передал своим постельничьим: сначала Перенею, а когда того недовольный народ убил, то Клеандру.

Клеандр позволял себе бесчинства не хуже Коммода. Он не только раскрадывал казну, он придумывал для Коммода новые формы разврата. И для этой цели бесплатно пользовался наложницами императора, с которыми имел множество детей. Возмущение народа было так велико, что императору Коммоду, чтобы отвлечь его гнев от себя, пришлось выдать своего постельничьего. Народ с ним, с этим ненавистным Клеандром жестоко расправился, растерзал на куски, и эти куски выбросил в Тибр, а всех его метресс, с которыми имел детей, — убил вместе с детьми. Вывел «проклятое семя», но ядро в образе безумного императора оставил. А Коммод бесчинствует и возмущает народ и дальше. Его уже почти не видели трезвым. Полупьяный, с еле ворочавшимся языков, с растрепанными волосами, в которые налеплены кусочки золотых блесток, сидит он полуголый или в женской одежде или в шкуре дикого зверя рядом в лектике со своим любовником Саотером и открыто с упоением целует его. Саотер теперь правит Римской империей. Сенат в своем возмущении дошел до предела. Саотера выманивают из дворца и убивают. Уже третий любовник, а фактически правитель Рима убит. Коммод жестоко мстит. Посыпались казни на достойных сенаторов. Нить натянута уже до предела. Сколько можно терпеть от самодурства, произвола и безумия римского императора? Правосудие своей рукой нанесет самая любимая наложница Коммода.

Не стало в Риме человеческого достоинства. Человек стал ничтожеством, существом без гордости и чести в этой империи вседозволенности и безнаказуемости. Тиранам нельзя давать власти! История нас давно этому учит. Тирания титанов — что может быть для народа хуже? Тирания титана без чести и совести — трагедия народа. Для Коммода чем человек подлее, тем лучше. Чудовищное распутство и оргии, в которых мало что есть от человека, а даже от животных — вот стихия Коммода. Это какое-то истинное исступление, какая-то вечная жажда низменных наслаждений, затирающая все границы дозволенного и приличного. Насекомое модлишка, мы вам об этом уже сообщали, дорогой читатель, поедает во время копуляции голову самца. Коммод — модлишка-самка, в свою копуляцию внесший элемент преступлений и крови. Без этих «гредиентов» его эротическое блюдо было для него невкусно. Эстетика, красота — исчезли. На смену пришло безумие. Все идет на поводу грубой чувственности. И, чтобы хоть немного оправдать эротические злодеяния Коммода, расскажем вам, дорогой читатель, как вообще развлекались римские императоры. И не воспринял и не усовершенствовал ли до абсурда Коммод их наследство? «Не ходите детки в Африку гулять, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы», — наставлял малышей большой детский писатель Корней Чуковский!

Не читайте, дорогой читатель, древнюю римскую историю! Она нас пугает страшными гориллами и крокодилами в лице разных императоров, от Тиберия до Калигулы, от Коммода до Нерона. Их кровожадность, жестокость, самодурство и тирания такие, что людьми их назвать трудно. Они злы и садистичны. Они — тираны-самодуры. Убивали своих жен, подданных, слуг, забирали у мужей жен, насиловали девственниц, мучили любовниц. Они жить не могли без крови и жестоких наслаждений.

Внешний вид этих императоров отвратителен. Историки не поскупились на красочные эпитеты в описании их внешности. «Нерон на лице имел неприятные зеленые глаза, очень сильные веснушки, ясные волосы, был толстым и имел очень тонкие ноги». «Тиберий — весь в прыщах, худой как скелет, сутулый. Обладал удивительной способностью, как кошка, видеть в темноте».

Неизвестно по какой причине, но у Тиберия развился гомосексуализм. Впрочем, догадаться можно: у него насильно отобрали любимую жену, с которой у него было двое детей и женили на ненавистной распутнице Юлии, дочери императора Октавиана Августа. Вот на почве этой самой ненависти к Юлии и развился у Тиберия гомосексуализм и склонность к кровожадным развлечениям. Он удалился на два острова: сначала на Родос, потом на Капри и здесь в тиши и уединении предавался порочным удовольствиям с мальчиками. Называл их «своими рыбками» и забавлялся не только в постели: в прекрасно оборудованном озере заставлял их проплывать у себя между ног и ласкать промежность. Кто дольше продержится в воде и насытит императора этой лаской, тот выигрывал. Мальчикам было по четырнадцать-тринадцать лет. В своем парке устроил уютные гроты, которые называл «венериными местечками».

И оттуда то и дело выскакивали мальчики и девочки, переодетые сатирами и нимфами. А надоело Тиберию веселое детское зрелище, мог насладиться более «серьезным»: на его глазах убивали осужденных и трупы сбрасывали в море. Со временем приближения старости — шестьдесят восемь лет — его сладострастие приобретает форму какого-то эротического помешательства. Для своего сексуального возбуждения он без малейшего стыда или угрызений совести приказывал приносить себе младенцев, в целях использования ими своего органа вместо соски. Мы много слышали, дорогой читатель, как сладострастные римские папы и кардиналы укладывали с двух сторон молоденьких девушек с целью передачи ими целебной живительной энергии, но чтобы такое страшное безобразие творить, какое творил Тиберий! На Капри, в уединении, он завел постельные комнаты — гнезда потаенного разврата. Сюда пригонялись отовсюду с острова мальчики и девочки, предварительно обученные сексуальному искусству (вспомним Олений парк Людовика XV), и они по трое должны были совокупляться на глазах Тиберия. Он даже имя таким группкам придумал. Он их называл «спинтриями». И если слуги приводили очередную партию малышек для разврата, вслух говорилось вполне прилично: «организуйте спинтрии». Ну прямо Япония современных времен, как культурно разврат преподносится. Там ведь японка в кимоно без всякого стыда может зайти в специальный магазин и культурно сказать: дайте мне РИ-НА-Таму. И продавец будет знать, что дамочке требуется искусственный мужской орган. Он только поинтересуется — какого размера. «Один любит арбуз, другой свиной хрящик». Одной достаточно и маленького, аккуратненького при прикосновении от человеческой кожи и не отличишь, у другой анатомическое строение такое, что обух гладиатора требуется. Кстати, о фаллосах! Коммод держал у себя мужчину, имеющего очень большой мужской орган. Он им очень дорожил. А Гелиобал вообще коллекционировал мужчин с большим фаллосом.

Как нас информирует древнеримский историк Светоний, все стены замка Тиберия были оклеены непристойными картинками, а в «спальне он поставил большую картину, изображающую совокупление Мелеагра и Атланты».

Его внук Калигула посчитал, что дед слишком долго живет, и придушил его подушкою. Произнеся торжественную надгробную речь, восхваляющую великого императора, Калигула сам становится императором римским, и оргии в несколько обновленной форме начинаются с новой силой.

Начал он с того, что в юношеском возрасте изнасиловал три свои сестры. Секс со средней Друзиллой так ему понравился, что, став императором, он открыто стал с ней жить, как с женой. И тут на сцене появляется «покорный рогоносец», а сам Калигула выступает как кровожадный мститель. А дело так было. Две другие сестры, Агриппина, которая потом будет четвертой женой Клавдия Тиберия, и Ливилла не очень сексуально устраивали Калигулу, если он потом их обвинит в заговоре и сошлет на необитаемый остров, где они вынуждены были зарабатывать себе на хлеб, ныряя за губками. Солнце и морской воздух так иссушили их кожу и исчернили их лица, что, когда они по повелению нового императора Клавдия Тиберия вернулись в Рим, им пришлось в срочном порядке устанавливать новую моду на загорелые лица. И римские матроны начали свои лица вместо белил красить ореховым маслом, чтобы оно черным становилось. Ну это так, к слову.

Вернемся к Калигуле и Друзилле. Когда брату исполнилось двенадцать лет, а сестре и того меньше, бабка Антония застала их в постели, занимающихся взрослой сексуальной любовью. Бабка оторопела, конечно, от таких далеко не братских чувств своего внука, как-то там его наказала, но порок выбить из головы и еще там из чего-то не смогла. И когда Калигула стал императором, он начал открыто жить с Друзиллой. Свобода императору полная. Две другие сестры на необитаемом острове ныряньем за губками заняты, имения у них отобраны в пользу империи, сплетничать и козни «строчить» тоже некому. Раздолье Калигуле. Но народ, как народ, вечно о нравственности своих монархов печется, не очень дружелюбно встретил известие, что Калигула свою сестру сделал своей женой. Не понравилось это народу. Когда император коня своего Инуитата произвел в звание консула — народ не возражал. Когда ему дворец построил и стены украсил картинами знаменитых художников — народ молчал. Когда поил своего коня из золотого ведра, а кормил из корыта слоновой кости — народ ничего. А вот когда с Друзиллой стал как с женой жить, народ свое недовольство выразил. Египетская империя им не указка. Там Клеопатра, прежде чем от Юлия Цезаря сына родить, а от Марка Антония троих детей, жила со всеми тремя своими братьями — мужьями их называя.

Тогда решил Калигула упорядочить свою сексуальную связь. Конечно, уже известным нам способом. Как короли с куртизанками приличные отношения налаживали? Они выдавали их замуж за «покорных рогоносцев». И Калигула выдает Друзиллу замуж за некоего Лепидуса, который раньше чуть ли не рабом был, а теперь знатным патрицием. А знатным он стал потому, что был любовником Калигулы. Свою роль «покорного рогоносца» Лепидус выучил наизусть: Друзилла будет носить только его имя, до всего остального и до частей ее тела мужу дела нет. Да и видеть ее часто необязательно. Лепидус, конечно, отвечает Калигуле: «Какие могут быть разговоры, ваше императорское величество! Конечно, с большой радостью я окажу вам услугу, а жену даже на свадьбе могу не видеть». На свадьбе и на похоронах ему все-таки позволили Друзиллу лицезреть. На свадьбе его роль ограничилась поцелуем, да и то один раз, когда гости «горько» кричали. Но вообще-то такого излишества Калигула мужьям не позволял, а когда один из его друзей на своей собственной свадьбе слишком часто с молодой женой целовался, Калигула ему замечание сделал: «Что это ты, браток, слишком часто мою жену целуешь»? — намекая, что, следуя своему обычаю, он эту супругу скоро себе заберет, что позднее и сделал.

А во второй раз привели мужа Друзиллы Лепидуса произнести надгробную речь на ее могиле. Он, конечно, как хороший супруг, по бумажке речь прочитал, какой это замечательной супругой Друзилла была, как чтила мужа, почитала и как он будет ее горько оплакивать. Но оплакивал по-настоящему ее только сам Калигула и чуть последнего ума не лишился от этой потери. Так любил Друзиллу. Он любил ее такой необыкновенной любовью, какая на земле редко встречается: подумайте только, дорогой читатель, какие чувства тут смешались: жены, сестры и любовницы вместе!

Такое даже великому старичку Льву Толстому в его «Крейцеровой сонате» не снилось. Там только две функции жены определены: жена или любовница. Одна с другой несовместимы и это его супруга Софья Андреевна явно доказала, устраивая в Ясной поляне, где супруги жили, страшные скандалы и даже с малым рукоприкладством, пока очень поздно, в глубокой старости, уставший от семейных неурядиц, Лев Толстой не плюнул на этот ад и не убрался восвояси, так свободой и не насладившись, простудившись и на станции Осипово умерший.

А Друзилла, гениальная женщина, так смотала тирана-братца, что все три функции — жены, сестры и любовницы на своих плечах достойно снесла. Но малость надтрудилась, видно. Силенки не выдержали безнравственность в нравственность возводить и великой любовью прикрываться. Калигула объявил государственный траур. Потом поставил ей святыню и объявил божеством. А с мужем, этим «покорным рогоносцем», решил разделаться. Несколько недель, пока траур был, он Лепидуса не трогал. Сам сидит на каком-то островке и роняет горючие слезы, а Лепидус, не подозревая о своей участи, его утешает. Ну прямо наша Екатерина Великая и госпожа Кушелева, сестра умершего любовника царицы Ланского. Екатерина тогда денно и нощно слезы проливала, государством не правила, никого к себе не допуская и запершись с госпожей Кушелевой, которой с трудом, чтобы вторить царице, слезы доставались. Ее скорбь по умершем братце была значительно меньше.

Ну Лепидус, конечно, тирана утешает, как может, а тот уже вынашивает планы, чтобы уничтожить этого «рогатого» муженька своей сестры. «Ишь, злодей, не смог жену сохранить для императора, да еще какими-то там интригами занимается, на заговоры смахивающие». И Калигула приказывает Лепидуса умертвить. Для него ведь рубить головы и правым и виноватым — одно удовольствие. Недаром он, целуя женщину, гладя ей шею, говорил: «Ох, какая хорошенькая шейка, так и хочется ее срезать». И вот Лепидуса по всем римским правилам обвиняют в государственной измене и «добровольный рогоносец» со сложной генеалогической структурой последовал за супругой в могилу, которую он видел-то всего два раза: на свадьбе и на похоронах. Вот как иногда нефортунно жизнь «добровольных рогоносцев» кончается, особенно когда они имеют дело с тиранами-императорами, вздумавшими любить неземной плотской любовью собственных сестричек. Написать, что Калигула скоро оправился от своей потери и принялся за развеселительные оргии с новой силой, — будет только половина правды. Да, оргии были, но Друзиллу он помнил и начал выбирать себе любовниц и жен только по одному признаку: если они были похожи на Друзиллу. Двух насильственно у мужей отобранных жен он выгнал: одну за то, что вздумала иметь телесные сношения со своим первым мужем, а другую без всякой причины — попросту был не в настроении.

А вот с третьей, развратной Цезонией, вдовушкой по пекарю с тремя от него детьми, жил дружно и любил, кажется, сам недоумевая почему и говорил: «Я все-таки добьюсь от тебя признания, каким ты, стерва, меня любовным напитком напоила, что я так влюблен в тебя». В самом деле, «ни кожи, ни рожи», как говорится, да еще потрепанная почти многодетная мать с истасканными половыми органами. Странно. Не правда ли? Римские граждане, как боевой клич, подхватили это сомнение императора, и когда его убили, то без всякого зазрения совести полоснули Цезонию мечом, а родившуюся девочку, дочь Калигулы, треснули о римские стены: только мозги ее прыснули. Но приворот или нет, не знаем, но Калигула не оставляет со времени женитьбы на Цезонии свои эротические удовольствия. Развлечения его, впрочем, довольно однообразные — он изобретательностью Нерона не отличался: мучить, убивать, бросать диким зверям ни в чем не повинных людей, но и наблюдать бои гладиаторов!

О, бои гладиаторов! Неправилен лозунг римских императоров: «Хлеба и зрелищ»! Он есть другим: «Без хлеба, но зрелищ!» Для голодного народа, не имеющего куска хлеба, устраивались великолепнейшие зрелища — бои гладиаторов и это было для них и хлебом, и зрелищем, и эротическим удовольствием! Но это тема для другой книги, а пока оставим ее в покое.