Великие рогоносцы

у и чем же он отличается от «добровольного»? Почти ничем, почти ничем, дорогой читатель, но все же, как говорят французы, маленькая разница есть, и да здравствует эта маленькая разница, потому что у этого «снисходительного рогоносца» в отличие от «добровольного» не так меркантилизм «вылазит» и не так базарная торговля видна. Словом, при «добровольном» рогоношении существует гласный, даже иногда письменный, договор между женой, мужем и любовником.

Муж — это только «ширма», призванная честь жены охранять от внешних сплетней и напложенных любовником детишек принимать в свою «вотчину» как своих, своей фамилией их отцовство легализируя. Со «снисходительным рогоносцем» все обстоит несколько иначе. Тут никакого договора нет. «Любовные треугольники» базарного торга не устраивали, а просто муж, зная об измене жены, закрывает на эту измену глаза. Конечно, во имя высших, как говорится, интересов. Ну например, обнаружение измены жены грозит мужу потерей карьеры, как это с графом Валевским было, внебрачным сыном Наполеона Бонапарта, или князем Шеврез в эпоху Людовика XIII. Или попросту измена жены ему выгодна, поскольку тогда муж беспрепятственно и без лишнего наблюдения супруги заниматься своими альковными делами может, как со многими бывало.

Причина не важна, дорогой читатель, важно, что муж, зная об измене жены, «молчит, как нанятый» и своего возмущения ни открыто, ни косвенно не выражает. Здесь все, конечно, более пристойно происходит, чем у «добровольных рогоносцев». Обычно никакие кровавые трагедии не разыгрываются в таком алькове, там все мирно и внешне благополучно и все довольны.

И в качестве первого примера такого, «добровольного рогоносца» нам послужит граф Шеврез, жена которого в большой дружбе с Анной Австрийской и даже считает себя близкой подругой королевы, а поскольку тенденция к интриганству у нее с молоком матери развилась, то она без него жить не может и бедную целомудренную королеву в эти интриги вовлекает. И весьма успешно. Королева Анна Австрийская, как вы уже знаете, была очень несчастна в личной жизни. Ее муж, французский король Людовик XIII, как вы тоже уже знаете, этот холодный чурбан с рубашечными манерами, не мог, конечно, «успокоить» романтическое сердце королевы, ни ее темперамент, и королева, как женщина, очень страдала. Ей секс был нужен, как и каждой женщине. Но найти любовника королеве гораздо труднее, чем простой женщине. За ней тысячи глаз следят, тысячи ушей подслушивают, тысячи ног ступают за каждым ее шагом и, вообще, попробуйте у бока хотя и не любящего, но ревнивого мужа, хотя бы на часок удалиться от придворной толпы. Это королеве не удавалось. А сердце страдает, сердце ноет, по ночам спать не дает, а если дает, то снятся какие-то красавцы-рыцари или далекие принцы из детских сказок. А наяву? Явь беспощадна — принцев нет. И вот княгиня Шеврез, ее придворная дама, бывшая княжна Лотарингская, решила облегчить положение своей закадычной подружки. Так королевам страдать без любви! И за что? И она энергично принимается за интригу. Подняла свои неотразимые глаза (у нее были такие глаза, что ни один мужчина не мог без дрожи ее взгляд выдержать, даже кардинал Ришелье, даже понурый Людовик XIII, который сколько-то там месяцев был безнадежно в нее влюблен), посмотрела на лорда Бэкингэма, приехавшего из Англии во Францию в качестве свата, то есть сватать сына английского короля Якова I, Карла I, за сестру Людовика XIII Генриетту, и этим взглядом дала ему понять, что одинокая королева Анна Австрийская не прочь бы на него свой милостивый взор обратить. О боже, ну что еще может быть лучшего? О такой чести Бэкингем даже и не мечтал. Он мгновенно оставляет всех своих любовниц и мгновенно влюбляется в Анну Австрийскую.

Эту романтическую любовь, полную приключений и опасностей, насыщенную подвигами рыцарей в образе трех мушкетеров и д'Артаньяна, спасших честь королевы, со свойственным себе красочным романтизмом Александр Дюма-отец прекрасно описал и навеки обессмертил. И Анна и Бэкингем предстают перед читателем в таком романтическом ореоле несчастных любовников, нам даже как-то совестно, дорогой читатель, вам эту прозаическую правду-матку излагать. Ибо в действительности все было, ну, мягко скажем, — довольно грязновато, если не пошло. Королева попросту дико завопила, когда ее Бэкингем на зеленой травке в парке замка Амэ захотел наземь кинуть и, как парфянскую кобылицу, взять. Прибежали придворные, которых предусмотрительная подружка княгиня Шеврез несколько задержала сзади, чтобы дать уединиться королеве и Бэкингему. Сама обстановка ведь располагала к романтике и романтической любви: берег моря, парк, поздний вечер, яркая луна, придворные где-то сзади и даже ни их голосов, ни шагов не слышно. Становись Бэкингем на колени, поцелуй ручку Анне Австрийской, залейся слезами, вымаливая ее любовь, как истинному рыцарю пристало, а он, как Дон Жуан (кстати им был), как извращенец (кстати, им был — гомосексуалистом), вдруг грубо кидает королеву на траву и пытается силой задрать ей юбки. Стыдно, господин лорд! Эдак каждый начнет на королеву бросаться и свой темперамент показывать. Что тогда будет? Примерно такие вопросы задал себе и Людовик XIII, когда ему сообщили о случившимся. Он, конечно, подружку Шеврез слушать не стал, заведомо известно, все врать начнет. Нет, он призвал более авторитетную свидетельницу той памятной ночи, когда его жена Анна Австрийская в обществе Бэкингэма сопровождала свою своячницу, новобрачную Генриетту на английский двор, княжну де Конти. И она сказала королю такие вот успокаивающиеся слова (за их достоверность мы абсолютно ручаемся, дорогой читатель, из хорошего источника они происходят): «Я гарантирую вам, ваше высочество, целомудрие королевы от пояса до ног, за прочее я не ручаюсь».

Король, который готов был заточить королеву в замок, если бы та позволила себе изменить ему, несколько свой гнев умерил, раз шашни его жены только поцелуями ограничились, но нахмурился, конечно. Не каждому королю приятно, когда их жены с другими мужчинами целуются. А Бэкингем не только целовал королеву, он также целовал краешек ее ночной сорочки, когда она принимала его в своем будуаре и в присутствии (от греха подальше) свиты придворных дам, предварительно испросив об этом разрешения у своей свекрови. Мария Медичи согласилась: «Принять Бэкингэма в постели и дезабилье? Конечно, можно. Я же принимаю». Словом, только всего два раза и видел Бэкингем свою возлюбленную Анну Австрийскую, а романтики уже трогательными душещипательными любовными историями эту связь напичкали, еще раз подтверждая известную истину: была бы тема, а фантазия всегда найдется.

Авантюризм и интриги были в крови госпожи Шеврез. Такова уж ее натура. Без этого жить не может. А муж, «покорный рогоносец», абсолютно все терпел и всегда ее из разных перипетий вызволял. Когда король решил заточить ее в тюрьму, кто ее выручил? Муж. На ее многочисленных любовников с болью в сердце, конечно, смотрел, но терпел и молчал, надеясь, что возраст и житейские бури возьмут свое, и его жена хоть когда-то, но утихомирится. Он не ошибся. Где-то, то ли в Нормандии, то ли в Голландии, где Шеврез приютилась, спасаясь от преследований за свои интриги, муж робко попросил, чтобы в конце концов наступила и его очередь — право входа в альков жены. Поскольку подходящих любовников не было, Шеврез на эту уступку пошла. И наконец-то «покорный рогоносец» дождался своего звездного часа. У них скоро рождается дочь и Шеврез, обнаружив в себе материнские чувства, утихомирилась и после смерти своего злейшего врага Людовика XIII вполне благочинной дамой, обремененной мужем и дитятей, в Париж возвращалась.

Покладистым, «снисходительным рогоносцем» оказался и муж Бесси Блаунт, лорд Тэйльбоз. Это было при английском короле Генрихе VIII.

Бесси Блаунт — это фрейлина его первой жены Екатерины Арагонской. Красавица-раскрасавица. Екатерина Арагонская, к своему несчастью, вынуждена была себя красавицами-фрейлинами окружать. Такое условие поставил ее свекор Генрих VII, когда она в первый раз за его сына Артура замуж выходила.

Ну значит, матушка Изабелла и батюшка Фердинанд — короли испанские, идя навстречу желанию Генриха VII, нагрузили на пароход вместе с прекрасными кожаными чемоданами с королевскими монограммами, полными разных там простыней и платьев, целую когорту красавиц-фрейлин, которых быстро в Испании нашли, по принципу: «Все красавицы на королевский английский двор». А поскольку сама-то Екатерина Арагонская не ахти какая красотка, как говорится, «молода была, красива нет», то она не очень смотрелась на фоне своих красавиц-фрейлин. Но когда ее первый муж Артур умер и на ней женился его младший брат Генрих VIII, она своих статс-дам в Испанию не отправила, поскольку они пришлись «ко двору» теперь уже английскому, конечно. И вот в одну из таких дам влюбился муж Екатерины Арагонской английский король Генрих VIII. Он тогда еще не знал Анны Болейн, по которой потом ну прямо умирать будет от страсти, а первая жена, родив ему, к его сожалению, дочь, потом все время «выкидывала» и от этого растолстела, даже разжирела, а лицо ее сделалось желтое, как египетский пергамент, так что Генриху VIII уже неохота к ней в постель ложиться. Тут рядом такие розочки цветут, что не влюбиться в них просто невозможно. Ну он и влюбился в эту самую Бесси Блаунт и сделал ее своей постоянной любовницей, и сильно надеялся, что она какое-то время будет его любовными утехами услаждать, пока он по-настоящему в кого-нибудь не влюбится. Ну, конечно, Екатерина Арагонская делает мину «в плохой игре», будто она ни о чем не знает. Что ей оставалось еще делать? Но не долго «понаслаждался» король любовными утехами своей любовницы. Вскоре у нее, к великой радости короля, рождается сын, и она, ради Бога, просит приличия ради выдать ее замуж, чтобы, значит, все честь по чести было, никто бы ее шлюхой не имел права обозвать, а у сына был бы законный отец, что значит, что он далеко не бастард). Генрих VIII не против, конечно, надо только подходящего кандидата найти, «покорного рогоносца». И на радостях, что у него сын, хотя и незаконный, но родился, так разбежался со своей щедростью сыночку, что просто не знает, чем его наградить. Титул, конечно маркиза, он сразу получит, поместье там какое-то, майорат, но все это кажется Генриху VIII мало. И он решает наградить малютку самым почетным в Англии орденом — «Подвязки». Вручался этот орден с большой помпой и за особые заслуги и лауреатов этого ордена было относительно немного, а в их числе малютка Генрих, незаконнорожденный сын Генриха VIII. Представляете, дорогой читатель, как затруднительно было нянькам возиться с этим орденом во время смены пеленок ребенку. Ведь носили его ниже левого колена, как дамы раньше носили подвязки (собственно, и его происхождение от дамских подвязок). И это был единственный в мире малютка, который еще в пеленки мочился и соску сосал, но орденоносец. Потом Генрих VIII этого своего хилого сынка захочет на своей дочери Марии Тюдор женить, да маркиз рано умер, не выдержав казни Анны Болейн. Многие склонны думать, что собственно Анна во время своей казни на него порчу наслала. С этого времени незаконнорожденный сын Генриха начинает сохнуть и умирает. Но возвращаемся к нашей Бесси Блаунт. Она, значит, настаивает, чтобы ее выдали замуж, а то перед историей как-то неловко.

И мужем Бесси согласился стать уродливый, но зато лорд, — Тэйлбоз. Конечно, не даром. Он там поместье получил, пенсию ему вдвое увеличили, и он был так доволен жизнью и красивой молодой женой, что никогда впоследствии ни одного упрека ей не сделал по поводу аморального ее поведения с королем и шлюхой ни разу не назвал. Это был хороший, добрый «снисходительный рогоносец».

Приближается к «снисходительным рогоносцам» еще одна специфическая их группа, которую мы назовем «рогоносцы-невидимки». Почему невидимки? Что у них волшебная шапочка есть — наденут и станут невидимыми? Ну нет, такой волшебной шапочки у них, правда, нет, но они и без нее стали невидимыми. Растворились в общей массе царедворцев и свою, на каждом шагу изменяющую им жену почти не видят. Кажется, живут вместе, чаще в Лувре или в Версале, кажется, с законными женами, но с ними почти не встречаются, не видятся попросту, потому как жена вечно или на балах или в постели с любовниками, а муж государственными делами занимается. Встречаются с женами они ну разве что на балах, да и то мужья тогда стараются нос и глаза воротить от того места, где их жены с очередными любовниками комплиментами обмениваются, даже веером свой флирт не прикрывая. Роль таких мужей сводится к одному — служить верой и правдой отечеству и забыть, что в этот момент поделывает его жена. Никакой личной жизни (по крайней мере с женами) у такого государственного «рогоносца» нет. День и половину ночи проводят они в королевских кабинетах, уткнув свой нос, в пенсне или без оного, в терпеливую бумагу, и не интересует их абсолютно положение жен на альковном фронте. Ну, может, исподволь они и знают об очередных изменах жен, «да имеющий уши, да слышит», а тут еще и глаза есть, но внешне эти знания ничем не обнаруживают. Таких «невидимых рогачей», дорогой читатель, расплодилось на королевских дворах, как грибов в дождливую осень, но все они так однообразны, так, что опиши мы одного, другого, вы бы отлично поняли, что это за фрукты и с чем их едят. И вот таких два фрукта мы вам и представляем — это министр иностранных дел при императоре Наполеоне III Александр Валевский и государственный секретарь при Карле IX де Сов.

Вот кто, дорогой читатель, свое звание «рогач-невидимка» полностью оправдывает. Он, как остроумно сказал Брантом, принадлежал к разряду тех мужей, о которых вообще не слышно и многие во дворце думают, что дама — вдова. Она никогда и ни за что на свете с мужем в обществе не покажется, а если он случайно на бал забредет, где его супруга блистает, то он вообще на нее ноль внимания, но без фунта презрения, конечно, потому что таким мужьям льстило все-таки, что их жены бешеный успех при дворе имеют.

И вот эта баронесса де Сов стала шпионкой Екатерины Медичи. У нее, у этой королевы, подобно Людовику XIV, везде были свои шпионы, которые доносили ей обо всем, и не только что в Европе делается, но и что в собственном дворце. Она была хорошим политиком в отличие от тех, которые, занятые высокими идеями спасения Неаполя от наводнения, не знают, какие грязные воды протекают в собственной Думе.

Де Сов королеве верой и правдой служила, а главное — своим прелестным телом, а это было занятием нелегким, потому что ей надо было удовлетворять сразу трех именитых любовников и одного придворного дворянина. Что для такой хрупкой женщины, как Шарлотта де Сов, было во истину усилием. Не каждая женщина обладает способностью Мессалины принимать за ночь двадцать пять любовников и потом еще и в пляски пускаться. Любовниками Шарлотты были: младший сын Екатерины Медичи герцог Алансонский, Генрих IV, герцог де Гиз и придворный Бельгард. Бельгард, правда, недолго любовным утехам мадам де Сов служил. Он влюбился в любовницу Генриха IV Габриэль и все восемь лет у короля сон отбирал, так бедный король ревностью мучился. Потом этот ловкий царедворец будет служить у сына Генриха IV, Людовика XIII и очень его раздражать своим старческим недугом: у него беспрестанно текло из носа. Никакие платки не спасали. Кстати, кружевные, дорогие, шелковые с золотом шитыми монограммами платки были исключительно для вытирания пота. Вытирание ими носа считалось высшим нетактом. Ну и у Бельгарда вечно торчала маленькая «сосулька» из носа, не всегда прозрачного цвета, непомерно раздражая Людовика XIII. На замечание короля придворный беспечно отвечал: «А что я сделаю, если господу богу было угодно наградить меня сиим недугом?» Жалко, Габриэль рано умерла, увидела бы она, во что превратился ее пламенный когда-то любовник!

Сопливыми, дорогой читатель, были не только подданные, но и некоторые монархи тоже. Чего, например, стоит вечно слюнявый рот и мокрый нос английского короля Якова I? Но отличался, конечно, Клавдий Тиберий, римский император. Он никак не мог отделаться от мокроты в своем носу, которая, часто там не задерживаясь, выползала наружу. Жене Мессалине стало невмоготу, противно, словом, с сопливым мужем в постель ложиться. И наспех родив ему сына и дочь, она строит себе новый дворец и поселяется в нем одна, оставив императора, как говорится, «с носом», сопливым притом. Сей недуг стал серьезной угрозой авторитету римского императора. Вы уважали бы своего начальника, дорогой читатель, если бы все время что-то светилось бы из его носа? Тогда врач Ксенофонт, который потом поможет «дотравить» императора отравленным гусиным пером, сейчас садится писать медицинскую брошюрку о вреде вытирания носа платком во время насморка, ибо портятся слизистые его оболочки. Брошюра имела успех, и Клавдий Тиберий мог беспрепятственно и не рискуя своим авторитетом ходить теперь с мокрым носом. Но у него, к сожалению, еще один неприятный недуг был. Как бы нам поделикатнее выразиться? Он все время п… пукал, словом. Тогда философ Сенека садится писать трактат о вреде задерженных газов в организме. Человек даже умереть может от их удержания. Словом, разрешалось пукать везде и всегда, даже во время обеда. Сенаторы начали свои горячие речи подкреплять дружными «салютами» из нижней части туловища. Загремела Римская империя, запукала на весь мир! Но возвратимся к мадам де Сов.

Тремя другими любовниками Шарлотта де Сов играла, как своим веером. Умело и кокетливо. Старалась, чтобы любовники не часто в дверях сталкивались, и таких вот казусов, которые происходили между Потемкиным и Григорием Орловым, любовниками Екатерины Великой, не было. Григорий Потемкин и Григорий Орлов встретились на лестнице Екатерининского дворца, когда фавор Орлова уже закатывался, а фавор Потемкина только начинался. Потемкин, несколько растерявшись, спросил спускающегося по лестнице Орлова: «Ну и что слыхать при дворе!» Орлов ответил: «Ничего особенного, с той только разницей, что я ухожу, а вы входите». У мадам де Сов был полный ажур с любовными свиданиями. Она назначала всем троим разное время и у нее всегда оставалось эдак с пятнадцать минут, чтобы быстро гигиенический туалет совершить, простыни поменять и вообще достойно принять очередного любовника. А после всего этого ей надо было еще в срочном порядке тайны, выманенные между альковными делами, Екатерине Медичи передавать. Словом, «хлопот полон рот», и Шарлотта де Сов иногда терялась и не те сведения королеве передавала, и та ее нередко за это журила.

Ей ведь непременно надо было рассорить всех троих: герцога де Гиза, своего сына герцога Алансонского и Генриха IV. Но делать это надо было умело: разжигать через Шарлотту их ревность. И та, мобилизовав весь свой актерский талант, энергично принялась за дело. И вот уже герцог Алансонский, когда-то бывший в большой дружбе с Генрихом IV, со шпагой на него лезет, герцог де Гиз меч точит — на Генриха IV наступать. У Шарлоты де Сов в любовном деле опыт большой. Она еще Карлу IX своим телом служила, и возбудить ревность трех молодцов ей ничего не стоило. И нас, дорогой читатель, признаемся вам, прямо злость берет, как это некоторые романтические писатели эту де Сов разрисовали. Она у них добродетельна, скромна и Генриха IV безумно любит, а Екатерине Медичи не только шпионкой не была, но вообще всегда и во всем вредила. Совсем наоборот, словом, чем в реальности было. Но это для нас отнюдь не новость, сейчас многие историки начинают историю «перелицовывать»: то горб Ричарду III выпрямляют, то из тирана Нерона покорную овечку делают. А если по совести разобраться, то единственным добродетельным человеком оказывался муж этой самой Шарлотты де Сов. Этот престарелый государственный секретарь вечно над бумагами торчит, пенсне напялив, и, как сказал Оноре де Бальзак, «ему даже жить некогда». Конечно, большая трагедия разыгралась бы в Луврском дворце на почве соперничества уважаемых мужчин за честь быть допущенными в постель мадам де Сов, да, к счастью, Генрих IV вынужден был из Лувра в свою Наварру бежать, герцог Алансонский от произвола братца Генриха III тоже, а герцог де Гиз занят проблемами с собственной супругой.

Его женили, дорогой читатель, по политическим соображениям и по настоянию другой его любовницы, королевы Марго, чтобы свою страсть к нему затушевать, на нелюбимой Екатерине Клевской. Но постепенно Екатерина начинает возбуждать чувства супруга, поскольку начала нравиться другим мужчинам. На некоторых супругов это, дорогой читатель, действует, как ушат горячей воды. Отнесясь совершенно равнодушно к прелестям своей супруги, они вспыхивают вдруг любовным пламенем, коль скоро узнают, что она кому-то нравится. И та жена, которая страдает от холодности своего супруга, неумно делает, устраивая ему скандалы и плача в подушку. Рецепт только один — плюнь на мужа и заведи себе любовника. Моментально супруг к тебе повернется. Словом, герцог де Гиз, которого потом убьет Генрих III из-за боязни усиливающего его влияния, узнал, что его собственная супруга имеет любовника. Реакция — как красная тряпочка на быка: вскипел ревностью. Приходит к супруге и заставляет ее умереть. В одной руке держит кинжал, сзади лакей на подносе держит кубок.

«Вы опозорили меня, — сказал герцог де Гиз. — Выбирайте между железом и ядом», — и он берет с подноса лакея кубок и вместе с кинжалом подает жене. Екатерина Клевская, гордая женщина, плакать и вопить по поводу своей насильственной смерти не стала. Ведь все равно муж ее потом изведет и выбрала кубок. И выпила на глазах у мужа все, что там находилось. После чего удалилась в свою часовню, богу перед смертью помолиться: не умирать же без покаяния. И ровно через час муж зашел в часовню и застал супругу, стоящей на коленях и шепчущей горячую молитву.

Но вид далеко не «Кающейся Магдалины». Ведь она была гордой женщиной и каяться и просить прощения у мужа не стала. Она только печально сказала ему: «Вы видите, яд еще не произвел своего действия. Вы что, пришли убить меня более быстрым способом — кинжалом? Так вот вам мое сердце!» С этими словами она обнажает свою грудь, при виде которой сердце герцога де Гиза заныло и забилось чаще, и он подумал: «Зачем это я на стороне любовь ищу, когда моя жена — такая обольстительная женщина? И он сказал жене: „Сударыня, в этом кубке не яд. Я просто испытывал вас“». Мы не знаем, дорогой читатель, была ли у них после этого «опыта» счастливая семейная жизнь, но королева Марго начала ревновать герцога де Гиза к жене, а мадам де Сов и к жене, и к королеве Марго. Сделав свое благородное дело, то есть отнесясь с полной индифферентностью к изменам своей жены, «рогоносец-невидимка» барон де Сов благополучно умирает. Шарлотта вторично выходит замуж и до шестидесяти шести лет, то есть до своей смерти в 1617 году, продолжает с большим или меньшим успехом соблазнять мужчин.

А на горизонте появляется новый «снисходительный рогоносец» — герцог Людовик Орлеанский, будущий король Людовик XII.

Прекрасный-распрекрасный юноша, в которого сама Анна Боже, дочь Людовика XI была влюблена.

Ну этого «рогоносца» к одной определенной группе не причислишь. Нет такой нашей возможности, поскольку он за свою долгую жизнь пребывал в разных роялях: от «снисходительного рогоносца» — в молодости, до «вынужденного» в старости. И мы, дорогой читатель, решили вам его показать вместе с его отцом в разных ролях, но в большей степени они, конечно, подходят к тем рогоносцам, у которых жены молоды, а они стары. «Среди таких вот одержимых и бесноватых злодеев частенько попадаются старики, которые, разуверясь в собственных силах и супружеской пылкости, но зная ретивость молоденьких и пригожих жен своих, на коих имели глупость жениться в преклонных летах, неуместно ревнуют их и места себе не находят от беспокойства». Это не мы — это Брантом сказал. Но сказал верно. Ну пусть бы они от беспокойства только по комнатам бегали по ночам за невозможностью ничего лучшего или слезы в подушку лили — это еще ничего, допустимо. Но ведь часто такие «рогачи»-старики под тяжестью своих рогов, старых и ветвистых, так свирепели, что жен своих жизней лишали. Любовников не всегда. С любовниками часто трудности были. Любовники, будучи мужей намного моложе и здоровее, а следовательно, сильнее и ловчее, часто от возмездия мужей ускользали. И часто муж, прикончив свою жену ядом или каким другим способом (об этом речь ниже), до любовника не мог добраться. Только захотел его прикончить, а того уже и след простыл, испарился! Как камфара!

Вот и приходилось бедным неверным женам самим ответ держать за прелюбодеяние, в котором всегда минимум двое участвуют. И опять-таки, дорогой читатель, в связи с этим нам хочется спросить словами того же Брантома таких мужей: «А по какому такому праву муж почитает себя столь могущественным, что может убить свою жену, не имея на то позволения Господа нашего, ни святого Евангелия, ни закона?»

Конечно, большой грех такие мужья на свою душу брали. Но что там для них Ад! Им своя месть дороже была. Но были, дорогой читатель, и такие короли, которые свои старческие рога носили с достоинством, проблемы из них не делали, их тяжесть сносили легко, а к неверной супруге всегда с почтением и уважением. Ручку, скажем, ей на ночь поцелуют или лобик, «спокойной ночи» скажут и спокойно шаркают своей старческой походкой в спальню, не очень интересуясь, с кем остаток ночи его жена проведет. И к таким достойным представителям «старых снисходительных рогоносцев» относятся отец и сын Орлеанские. Только не путайте, пожалуйста, дорогой читатель, с другими Орлеанскими, времен Людовиков XIV и XV (Орлеанских пропасть как много в мировой истории — запутаться можно!) Нет, наши Орлеанские к более ранней эпохе принадлежали. Словом, речь здесь об отце Карле Орлеанском и о его сыне Людовике, будущем короле Людовике XII. По какой-то иронии судьбы ли, истории ли, но биографии и отца и сына очень схожи, хотя мало кто об этом знает, а историки и вовсе этого вопроса не касались. А их судьбы весьма интересны! Подумать только, и отец и сын дважды были вдовцами, в третий раз оба женились на молоденьких девушках, когда сами были уже в зело преклонном возрасте. Так, Карл Орлеанский, отец Людовика XII, был старше своей жены, стыдно прямо сказать, — на сорок один год! И умерли оба раньше своих молоденьких жен, которые, поостыв маленько в своих тщеславных желаниях быть королевами, вышли замуж за своих подданных, а жена Карла Орлеанского так деградировала в своем желании личного счастья, что вышла замуж за своего слугу-пажа!

Людовик XII был хороший французский король! Хотя знаменитый историк 127 года нашей эры Светоний никаких монархов к «хорошим» не относит. У него — или плохой монарх или очень плохой. Он так и пишет: «Были и менее хорошие императоры и совсем дурные». Ну, стало быть, в свете интерпретации Светония Людовик XII был не очень дурным королем, недаром его прозвали «Отцом народов». А заслужить такое звание народа нелегко. Он там величием королей не очень разбрасывается. И отсюда так мало в истории «Великих» и так много разных там «Лысых», «Толстых», «Безумных», «Хромоногих», «Ленивых», «Сварливых», «Безземельных» и прочих.

Но, хотя Людовик XII был в сумме неплохой король, в личной жизни очень был большим неудачником. Его кузин, тиран и деспот Людовик XI насильно женил его на королеве, которую народ за ее уродство прозвал «Жанной Безобразной». Видали такое! Есть Василиса Прекрасная, а тут…

Ну, конечно, с такой хромоногой, полугорбатой и с печальными глазами, как у коровы, женой герцогу Орлеанскому (он тогда еще королем не был) неохота в постель ложиться. И герцог Людовик Орлеанский давай отлынивать от супружеских обязанностей. Но ее отец, имеющий вообще-то тенденцию не любить в мире никого, почему-то Жанну любил. Жалость что ли вызывала у него эта дочь-хромоножка? И он решил ей нормальную семейную жизнь устроить и даже чтобы с сексуальными удовольствиями. «Я не могу с ней жить!» — кричал разъяренный Людовик Орлеанский. «Не можешь — заставим», — хладнокровно отвечал тесть и приказал следить за парочкой и насильно супруга в постель к Жанне водить. Ни в коем случае Людовик XI не желал допустить, чтобы супруг его дочери отлынивал от постельных удовольствий с его дочерью. Целую программу выработал. Во-первых, приказал поварам подсыпать в кушанья герцогу шпанских мушек, во-вторых, заставлять его подолгу играть в мяч — кровь возбуждает. Ну Людовик Орлеанский шпанских мушек покушает, в мяч поиграет и бежит разгоряченный, только не в спальню к жене, а в спальни придворных дам. Шпионы донесли королю, что герцог продолжает отлынивать от супружеских обязанностей. «Ах он такой-рассякой», — закричал король и приказал брать герцога, извините, «за шкирку» и приводить насильно в постель к Жанне. Играет, скажем, герцог в мяч, разгорячится, весь потный, вот-вот к какой-нибудь дворцовой даме побежит, а придворные в самом интересном месте игру прерывают и говорят: «Ваша светлость, кончайте игру, вам пора в постель с женой ложиться. Ваш тесть король Людовик XI так приказал». Людовик Орлеанский от злости громы и молнии метает, но против могущественного тестя не больно-то попрешь, плелся с неохотой в покои жены. А там, сидя на стуле, спокойно себе подремывал и напрасно Жанна и кричала, и плакала, и с ласками лезла. «Не пойду и все с тобой спать, не мила ты мне». И что молодой уродливой супруге, влюбленной, как кошка, в своего мужа, делать прикажете? Только одно — терпеть. Терпела она, терпела, аж отец обратил внимание на ее еще более печальный вид и узнал, что муж продолжает, несмотря на крайние меры предостережения, отлынивать от супружеских обязанностей. Ну тогда рассвирепевший король отругал герцога и приказал четырем вельможам стоять за портьерой и наблюдать за дефлорацией Жанны в супружеском ложе с Людовиком Орлеанским. Ну что тому оставалось делать? Ему так много дали шпанских мушек и облегчили этим его задачу. Конечно, трудно при многочисленных свидетелях любовью насильственным путем заниматься. Секс интимность любит. И не верьте, дорогой читатель разным там картинкам из разных там журналов, как это распрекрасно втроем или вчетвером в ложе улечься. Четыре гражданина донесли, что «супружество испробовано». Пусть еще поблагодарит Людовик Орлеанский, что только четыре гражданина дефлорацию супруги наблюдали, вот у его предшественника (кстати, у них будет одна и та же жена Анна Бретанская) Карла VIII, шесть граждан эту процедуру наблюдало. А все потому, чтобы вражеские державы не придрались и не обвинили бы французского короля, что его супружество «не испробовано». Но никакой жизни, конечно, Жанна Безобразная с супругом, чувствующим к ней непреодолимое отвращение, не имела. Терпела она, терпела, ну и в конце концов, по усиленной просьбе супруга, согласилась на развод. Жанна пошла в монастырь и начала свою любовь на Бога изливать. Она без любви жить не могла. Такая уж это была впечатлительная и деликатная натура, с большой душой и глубоким чувством. Но кто это оценит? Какой смертный? Едино Господь Бог. И Жанна так хорошо Господу Богу служила, что ее канонизировали и сделали святой. И вы, дорогой читатель, можете в церкви помолиться за упокой хорошей души Жанны Безобразной с красивым и добрым сердцем!

А Людовик Орлеанский, став французским королем Людовиком XII, женился на вдове Карла VIII и четырнадцать лет с ней хорошо жил. Но почему-то дочь родилась тоже калекой и будет ею Клод, будущая жена французского короля Франциска I. К старости Людовик XII еще раз женится на молоденькой сестре английского короля Генриха VIII и будет играть жалкую роль «снисходительного» старого рогоносца. Но об этом позже. Не все же о грустном рассуждать. Давайте перейдем к тому моменту, когда Людовик XII, еще молодой и красивый юноша, и смертельно влюблен в девицу Амазию.

Его роль «снисходительного рогоносца» доходила до такой степени, что он вынужден был закрывать глаза и просто не замечать всех любовников Амазии. Амазия — дорогая и известная куртизанка, а на свое несчастье герцог безумно в нее влюбился. Ну прямо света белого кроме Амазии не видит, день и ночь в ногах ее просиживает и дорогими подарками одаривает и мучается, как простой смертный. Слезы горючие льет и на коленях умоляет свою Амазию не изменять ему и хоть немножечко полюбить. Ну прямо сцена времен Карла II и его любовницы Люси. Ну Амазия ничего, она в такт согласия головкой послушно кивает, дорогие подарки охотно принимает, а только герцог за дверь, она схватит ну там повара или какого-нибудь поваренка и в свою спальню для любовных утех тащит.

Совсем измотался от ревности и от небеспочвенных подозрений Людовик Орлеанский. Мучился, мучился, не выдержал: всех слуг из своего особняка повыгонял, а сам место повара и кухарки занял. Утречком, как хорошая кухарка, на базар с корзиной тащится, с купцами торгуется, рыбку или устриц каких для Амазии выбирая, домой вернется, поварскую книгу откроет и обеды ей готовит. И вот однажды корпит он над плитой, жареных голубей для Амазии приготавливая, как в дверь громко постучали. Амазия быстро вскочила и невинно так говорит: «Пойду взгляну, наверное торт ореховый принесли», — и быстро за дверь шмыгнула, успев еще на ходу бросить герцогу: «Смотри, голубей не проворонь и не пережарь. Чаще соусом поливай!» И что-то очень уж долго эта его Амазия торт в прихожей рассматривает. Герцог мечется, то к голубям кинется, быстро соусом их поливая, то к дверям мотнется, наконец, бросив голубей на произвол судьбы, решительно направился в прихожую. А там, а там… Ну нет, это не картина Ватто! Это скорее рисуночки Аретино, порнографические притом. Там прозаически, в неудобной позиции, на твердом сундуке Амазия предавалась копуляции, задрав юбки, с огромным мужланом. Когда мужлан увидел герцога, он манипулировать над Амазией перестал, конечно, быстро с ее тела слез, быстро за дверь шмыгнул, а любовница соскочила с сундука, юбки встряхнула, как курочка после трепки петуха, и как ни в чем ни бывало произнесла: «Торт немного несвеж, но надеюсь, ваши голуби будут отменны», — и бабочкой впорхнула в гостиную. Ну что прикажете бедному «рогоносцу» делать? Не убивать же неверную любовницу: до такой степени месть герцога не доросла, но и расстаться он с ней не в силах, поскольку его горячие чувства к ней заглохнуть не могут, даже если кругом мужчины ее ласками пользуются. Мы заметили, дорогой читатель, что вообще мужчины очень привязываются к развратным проституткам и предпочитают их своим добродетельные женам, доказывая на деле истину сексопатологов о величии и даже безумстве половой любви. У шлюхи, как говорят ученые (впрочем, не все), это распутство в генах, что ли, заложено и очень мужской пол привлекает. «Шлюха есть шлюха», — как глубокомысленно заместил один философ, делящий женщин на шлюх и матерей. И по мнению такой яркой представительницы ученых-сексопатологов, как Терновская, искоренить распутство, если оно в генах заложено, невозможно. Так что не будем плакаться над участью бедной Сони Мармеладовой, вынужденной из-за бедности продавать свое тело. Тут ведь, как говорится, «бабка надвое гадала», бедность ли женщину на путь распутства толкает или она выходит на панель из-за своей генетической наследственности. А распутство женщины — это мед для мужчины. Невинность не очень и не каждого устраивала.

Шлюхи — великая сила

орошая шлюха — великая сила. И недаром были в каждой стране знаменитые куртизанки, прославившие историю и вошедшие в нее наравне с полководцами и великими монархами! Кто не знает Аспазию, Фрину, Марион Делорм, Нинон Ланкло, Агнесс Сорель, Розамунду! Они велики только тем, что ХОРОШО СЛУЖИЛИ МОНАРХАМ СВОИМ ТЕЛОМ! Но иногда и умом! Не каждого монарха удовлетворяло только тело. Нередко ему нужен был ум и интеллект женщины. Наполеон Бонапарт терпеть не мог умной женщины и вечно издевался над мадам де Сталь, а вот его министр Талейран не терпел глупых женщин. Ему обязательно была в постели нужна интеллектуалка. Нужно отметить, дорогие читатели, одну закономерность. Великие куртизанки, те, которые в историю вошли и имя себе составили, — были умны. Талейран мог бы иметь самых красивых женщин, но он предпочел одноглазую сорокалетнюю пани Тышкевич. Возможно, не было бы ни Жанны д’Арк, ни освобождения Франции от долголетнего ига Англии, если бы любовница французского короля Агнесс Сорель не уговорила его стать на защиту интересов своей страны, и прославилась она не только тем, что ввела в моду изумруды, исключительно идущие к ее зеленым глазам, и нашивные бриллианты на платья, но прежде всего как великая муза слабого монарха, вдохновившая его на подвиги. Может, не было бы великих ратных подвигов Перикла, если бы не было его Аспазии, с которой дружил сам Сократ. Флора, древнегреческая гетера, славившаяся своей красотой и умом, все свое огромное богатство, полученное за продажу своего тела, то есть за платную любовь, завещала государству. То-то каждый год в Греции к ее чести отмечается праздник цветов, фактически являющийся не чем иным, только эротической вседозволенностью. Один день в году разрешается ходить женщинам голыми и в таком виде плясать. Олимпия Мазарини, племянница кардинала Мазарини, которая фактически во время правления римского папы Иннокентия X была «хозяйкой Рима», не только снисходительно относилась к дамам, продающим любовь, но восстановила их права. Если им до сих пор не разрешалось разъезжать в каретах — она разрешила, а также напяливать на себя сколько угодно драгоценностей и мехов, кроме горностая, конечно. Горностай был зверьком высшего сорта — для монархов и их любовниц.

Неплохо было жить проституткам и в пятнадцатом веке, особенно при правлении римского папы Сиктуса VI. Он то и дело открывал публичные дома. Почему, думаете, дорогой читатель? Низменный секс любил? Ничего подобного. Это был довольно добродетельный папа, но он действовал по принципу: «Живи сам и дай жить другим». Одними индульгенциями ватиканскую кассу не пополнишь. Нужны дополнительные доходы. И римский папа совершенно справедливо рассудил — пусть проститутки платят налоги. Восемьдесят тысяч золотых дукатов «выжимал» ежегодно папа из этих жриц любви. То-то было им раздолье! А что? Каждая сегодняшняя проститутка, вынужденная промышлять где-то на задворках грязного двора, с радостью бы такое условие приняла: занимайся своим процедером открыто, но плати налоги. Не правда ли, честно и справедливо. Вот и получилось, что в пятнадцатом веке при папе Сиктусе VI на сто тысяч жителей Рима было свыше семи тысяч проституток. А вот другой римский папа, живший в шестнадцатом веке Пиюс V совершенно не понял значения этой институции в общественной жизни народа. Он их топил, этих бедных проституток, как котят, в реке Тибре. Но потом, когда народ возроптал, лишившись доступных сексуальных удовольствий, римский папа вынужден был уступку проституткам сделать. Он отвел для них специальные кварталы Рима, а если какая, разбежавшись со своими услугами, выглянет из-за угла в престижной части города, не на задворках, где ей место отведено, то ее наказывали плетьми. «Знай сверчок свой шесток». Конечно, позднее дома терпимости стали возникать и в престижных местах Европейского города, даже в центре, но ведь это были так называемые дорогие фешенебельные бордели, для богатых. Для бедных домишки с полуразрушенными крышами и скособоченными оконцами ютились на окраинах города и предназначались для народной проституции. Все правильно. Все по закону: «Похлебка для народа, устрицы для богачей». Проститутка богатого борделя, что тебе королева. Вы послушайте только, дорогой читатель, как этот бордель, полный неги и изысканной роскоши описывает знаток этого дела и постоянный их посетитель Жюль Жанен: «В хорошем доме терпимости проститутка чувствует себя прекрасно. Она там почти королева. У нее есть кружева, шелк и золото. Ее ноги касаются расшитых цветами ковров. Она улыбается в блестящие зеркала, скользит небрежным взглядом по шедеврам искусства, всем этим порхающим амурам, пастухам, пастушкам, улегшимся на краю лужайки, выставив из-под юбок крошечную ножку. Весь мир послал в этот дом свои трофеи: Китай старинные лаки, Англия изделия из серебра, Север благородный фарфор. У нее есть лакеи и старуха, чтобы открывать двери, чтобы стоять на запятках ее кареты, имелся красивый крестьянин. Кухня у нее так и пылает, гостиная тиха и прохладна, спальня благоухает жасминами и розами». Жить — не умирать проституткам! Но умирать все же им приходилось, а даже великие муки и стыд испытывать, потому что во многих странах началась «охота на ведьм», пардон, охота на проституток, но не с меньшей жестокостью и энергией, чем во времена инквизиции.

Австрийская Мария-Тереза — эта поборница нравственности, которая сама шестнадцать человек детей своему мужу родила, — проституток из Вены не только повыгоняла, а даже жестоко их преследовала. Полицию нравов ввела такую строгую, что хуже КГБ, — замаскированных под швей и парикмахерш проституток выискивала.

Моет, скажем, своему клиенту такая парикмахерша-проститутка голову и, не успев еще ее высушить, только уляжется с ним любовными утехами заняться, как врывается страж порядка — инспектор нравов и с мокрой головой тянет клиента и ее, проститутку, в участок. А там сами знаете что будет. Там проститутку-парикмахершу обреют, в позорное платье оденут, на баржу посадят и в работный дом далеко за Веной вышлют. Странная эта Мария-Тереза. Сама чуть ли не каждый день за любовными утехами к бедному и натруженному мужу ходит, а бедным девушкам заняться ими не позволяет. Решила институцию любви затолкать в супружеские альковы! То же самое проделала королева Виктория, которая своему Альберту тоже девять человек детишек родила. Англия будет моральной и все! И нельзя было почтенному буржуа при королеве Виктории без стыда с черного ход даже в бордели заглядывать. Занимайся сексом только со своей супругой! Да разве они искусны в любви? Они, жены, на клавесинах играют, по латыни любовные стишки декламируют, а в постели? В постели они даже пупок перед мужем не откроют. А разве может насладиться мужчина телом женщины, если он, собственно, не знает, как оно устроено? Сам Господь Бог или господин дьявол, не знаем, не выясняли, приказывали — быть проституткам. «Проститутка, что клоака, — сказал Августин. Убери клоаку, и нечистоты зальют город». Правильно! Ибо в человеке дух не всегда плоть побеждает. А короли вроде Людовика IX «Святого» или Карла Великого желали, чтобы было наоборот.

Ведь плоть грешна. А человек должен стремиться к чистоте и нравственному совершенству. Монахов, от избытка плоти не сумевших с Господом Богом ужиться, заставляли пороть себя бичами. А вот Карл Великий не очень поверил, что народ добросовестно бичевал себя. Он делал это насильственно и публично. И кто, вы думаете, его жертвами были? Ну конечно же бедные проститутки. Их с позором везли голых через весь город на осле, причем для большего унижения, лицом к хвосту осла и подвергали публичной порке. Когда у нее, у проститутки, вся спина и нижняя ее часть была до крови исполосована, а она сама от боли и мучений в обмороке лежала, ее гуманно приводили в порядок, водицей поливали и глоток водицы испить давали, ибо ей надо было набрать силы для дальнейшей процедуры: ей будут отрезать нос. Ходи теперь безносая, гнусавя вслед клиентам, не больно-то вскочат в твое ложе. Но если какая упорная и уже безносая проститутка на рецидивизме попадалась — тут ей пощады не было: ей уготована смертная казнь. Ну и что, вывел Карл Великий этими жестокими методами проституцию? Не вывел.

Не менее жестоко со жрицами свободной любви поступал Людовик IX «Святой». Ну он, известно, во все святость вводил. Никакого наслаждения не должно быть в жизни — таков его был девиз. И если ему мясо покажется вкусным, он его тут же нищим раздавал. А пиво пил только кислое, такое, какое его слуги пить не хотели, чтобы истребить в себе вкус к вину. Наплодив с женой одиннадцать детишек, в спальню входил только по разрешению своей матушки Бланки Кастильской и исключительно для деторождения. Как только матушка почувствует, что сынок что-то слишком долго в спальне у жены пребывает и явно на любовные утехи это смахивает, она бесцеремонно вваливалась в спальню, сына с постели поднимала: «Нечего тут прохлаждаться, государственные дела ждут». О боже, сколько бедная супруга Маргарита перестрадала от тиранства свекрови — описать трудно! Так вот этот король, поскольку сам не получал сексуальных наслаждений, решил и народ к ним не приучать и жестоко проституток наказывал. Их секли, конечно, это уже традиционно, но также клеймили раскаленным железом и конфисковали имущество. Накопила, скажем, бедная проститутка каких-то там пару платьев и пару перстеньков, отдавай государству. А у нее, может, так униженной, поротой, клейменной, и клиентов-то больше не будет. Значит, превращайся проститутка в нищую!

Ну, более поздние короли таких экстремальных метод к проституткам не применяли. Они просто поставили их на свое место. И если ты проститутка, то в баню ходи только в понедельники, на базар тоже. Живи в специальном районе города, чаще у городских стен, свой домик освещай красным фонариком, а вздумаешь в церковь идти, богу помолиться, грехи немного снять, напяливай на правое плечо красный шнур и даже если ты будешь в шелковом платье и в соболях (иной мех не разрешался, а горностаи упаси боже!), все равно дамы, почтенные жены будут на тебя с презрением смотреть. Проститутки, видя такую человеческую и социальную несправедливость, бросили клич — «Проституция в опасности!» И давай свои ордена и клубы организовывать. И так возник во Франции орден Магдалины, где каждая проститутка могла прийти в свой клуб и немного за чашкой кофе отдохнуть от трудов. А то как она ни старайся в любовных усладах клиентов, все равно какой-нибудь Казанова ее нелестно увековечит. А Казанова так писал о французских проститутках: «Французские девки, служительницы Венеры, сметливые и обхождению наученные, без страстей, без темперамента и потому любить не способны. Они умеют угождать и действуют по раз заведенному порядку. Мастерицы своего дела, они с одинаковой легкостью, шутя, заводят и прерывают связи».

Но нигде, дорогой читатель, не чувствовали себя проститутки «людьми», как в Греции. Вот где процветал культ проституток! Они могли свободно посещать храмы вместе с порядочными женщинами. И так было на Кипре, в Милете, Лесбосе, Абидосе, Аигде. В Афинах проституция стала чуть ли не государственным учреждением. Они даже получили название богини Афродиты Гетеры — стали гетерами. Определение ее однозначно — «дающая наслаждение». Однако не думайте, что в Греции все проститутки одинаково трактовались. Там тоже существовала социальная иерархия.

Проститутка, принадлежащая к низшему классу, называлась «порна» и принадлежала к сословию рабынь. Они содержались в так называемых «женских домах» и их роль мало чем отличалась от роли простых служанок. Ну разве тем, что кроме домашних работ ей еще вменялось в обязанность и телом своим клиентов обслуживать. Гетера — это проститутка высшего класса. Гетер образованных, утонченных, ученых, обладающих всевозможными талантами, а особенно талантом искусства любви, любили поэты и властелины. Их воспевали в поэмах, им ставили памятники, как знаменитой Флоре. Государственный праздник — торжество Посейдона — бога моря. Кто входил в пенящиеся волны Эгейского моря, открывая праздник? Проститутка Фрина, конечно. Кого безумно обожествлял Александр Македонский? Конечно, свою наложницу Тайс, приказавшую великому императору поджечь королевский дворец. А Аспазия — гетера из Милета? Ведь это ее охотно посещали Сократ и Перикл. А император Перикл даже сделал ее своей гражданской женой. И вот, наследуя Римскую и Греческую империю, Франция тоже принялась культивировать проститутку. Это было в эпоху Ренессанса. Порядочный буржуа наряду с особняком и конюшней с породистыми арабскими скакунами содержал красивую куртизанку. Это было престижно и ни один уважающий себя буржуа не будет жить без постоянной любовницы. О его авторитете и социальном положении свидетельствовал факт — кто у него куртизанка. Они, эти куртизанки, как хорошие французские актрисы типа Жорж или Рашель или Дузе, имели свои имена. И часто какой-нибудь престарелый «рогоносец», не умеющий уже отдавна поладить с постелью жены, брал себе куртизанку «для видимости». Нам Казанова сообщает, как он знал таких «мужей», имеющих девушек только для видимости. Одну такую случайно Казанова дефлорировал, ибо не подозревал, что многолетнее сожительство с ней князя ограничилось только до «подглядывания».

Проститутка настоящей любви мужчине дать не могла. Во-первых, потому что ее любовные чувства притупились, во-вторых, в силу своего ремесла, она к любви относилась чисто механически, как правильно заметил Казанова.

Эту истину хорошо усвоила английская королева, жена Георга II — Каролина, принимающая институцию метресс как государственную необходимость. Она считала, что фаворитка — это публичная обязанность, существо нечто вроде комнатной собачки, а настоящее сексуальное удовольствие может дать королю только супруга. Когда она умирала, просила на ложе смерти своего мужа, чтобы он никогда не женился, а имел бы только метресс. «Да, да, я буду иметь только метресс», — успокаивал умирающую и ревнивую жену, с совершенным безразличием относящуюся к фавориткам, но кипящую негодованием при мысли, что муж-король мог бы жениться второй раз и забрать у нее монополь любить его даже из гроба. Слово свое король Георг II сдержал.

Не наблюдаете ли вы, дорогой читатель, в нашем рассказе некую нелогичность? С одной стороны, мы хвалим любовь метресс, дающих королям огромное физическое наслаждение, с другой стороны, заявляем, что проститутка по-настоящему любить не способна. Никакой нелогичности здесь нет. Надо только отличать королевскую куртизанку от уличной проститутки. Эти, последние, изношенные, потрепанные, мало уважаемые, давно превратились в социальный низший класс, особенно в посмертную эпоху королевы Виктории. Это после ее смерти институция проституток так распространилась, как долго сдерживаемый ливень, что в Лондоне в 1841 году при общем количестве населения в два миллиона двести тридцать пять тысяч человек было восемьдесят тысяч проституток. Эта своеобразная каста возникла из бедных фабричных работниц, получающих жалкие гроши за свою тяжелую работу. Это вынужденная каста проституток. Такая каста процветает сейчас и в бывших республиках Союза и в самой России. Безработица, недостаток социального обеспечения, отсутствие заботы государства о народе рождает касту дешевых, обездоленных проституток. Буржуазные проститутки сняли шелка и бриллианты и облачились в потрепанные джинсы. Вышли из комфортабельных домов терпимости на придворные задворки, на лестничные площадки, на привокзальные улочки возле мусорных ящиков. Дешевые обездоленные проститутки j эпохи Генри еще больше обездолились в нашу эпоху.

Давно неконформистскими учеными доказано, что институция проституции нужна. Зачем же унижать ее нелегальным существованием. Веками разными репрессиями старались избавиться от «жриц любви». Это никому не удалось и не удастся. Зачем же унижать человека жалким подобием любвей на задворках? Во времена мудрого Аристофана проститутки и дома терпимости должны были платить государству налог. Умное государство не закрывало бы глаза на существующее явление проституции, но постаралось бы облечь, подобно японцам, в красивую тогу эротической, комфортабельной любви. Но не наше, конечно, это дело, дорогой читатель, проливать слезы по поводу бедственного положения сегодняшней проститутки.

В свое время много слез над ними пролили и монархи, ибо проститутки часто вызывали у монархов необыкновенно глубокие чувства и становились даже королевами, а уж совсем часто — «будуарными царицами».

Но бог с ними, с проститутками, возвратимся к нашей основной теме о «снисходительных рогоносцах».

Вам, «снисходительные рогоносцы», надо бы памятник поставить, отлив ваши «рога» из чистого золота, такие вы замечательные мужья. Вы своих жен счастливыми делаете своей снисходительностью. Вы умны и проницательны и умеете свои ревностные чувства прятать от посторонних глаз. Если ваша жена наслаждается любовными утехами с другим, вы по-философски это принимаете лаконичным: «так надо». Кому надо? Часто вам, чаще государству, которому вы служите, еще чаще монарху, у которого вы служите. Ласк жены и вам немного перепадет. Жить можно, и жизнь проста, если из нее проблемы не делать. Как вы уже убедились, дорогой читатель, «снисходительный рогоносец» по внешнему виду мало чем отличается от «добровольного» и можно тоже создать легко его стереотип. Обыкновенно, это пожилые или в среднем возрасте мужчины, уравновешенные, со спокойным характером, часто они намного старше своих супруг. Они умны и великодушны. Они хорошо спят, хорошо едят, урывают и для себя «кусок любовного пирога» на стороне, любят щипать за ягодицы горничных и почти не делать внебрачных детишек.

Хорошими «снисходительными рогоносцами» были Валеские: отец и сын. Фамилия эта хорошо в истории известна, главным образом благодаря сыну Александру Валевскому и его матери Марии. Полька Мария довольно длительное время была любовницей Наполеона Бонапарта, причем такой, к которой великий император питал нежные чувства, вообще-то нескорый на эти чувства. Сынок, Александр Валевский, очень похож на великого отца Наполеона Бонапарта, даже в большей степени, чем его законнорожденный сын от второго брака с австриячкой Марией-Луизой. Наполеон сына незаконнорожденного очень любил, и довольно часто мать привозила его на свидание с отцом. Мария Валевская, в отличие от законной супруги Наполеона Марии-Луизы, императора в беде не оставляла и они с сыном даже на острове Эльбе побывали. И несмотря на то, что сыну было только четыре года, он воспоминание об отце сохранил явственное. Отец-император постарался дать сыну хорошее образование, чтобы тот в будущем мог себе хорошую карьеру составить, что и случилось: он у императора — родственника Наполеона III — будет министром иностранных дел.

Когда Наполеон Бонапарт умер на острове Святой Елены, сын учился в швейцарской школе, и деньги на его образование дал, конечно, отец. Но вот фамилию Валевский он принял от мужа своей матери, который любезно согласился ребенку жизнь не портить титулом бастарда и согласился дать свою фамилию.

Мария Валевская была за это своему старому мужу, старше ее в четыре раза, очень благодарна.

Начнем, однако, не опережая событий, по порядку. Наполеон Бонапарт после многих завоевательских походов находится сейчас в Варшаве, столице Польши, и очень скучает в этой «варварской» стране. Хотя конечно, балы и маскарады на королевском дворе устраивали довольно часто, но Наполеон на них скучал по той простой причине, что польки не очень ему нравились: слишком умны, чопорны и остроумны. А Наполеон Бонапарт умных женщин, как мы знаем, не только не любил, он их ненавидел. Недаром он так докучал мадам де Сталь — известной писательнице — такими вот разговорами. Она, обмахиваясь веером, в огромном декольте, из-под которого грудь едва что не вылазит, усиленно кокетничает и старается обольстить императора, а он ее комплименты в свой адрес прерывает и, смотря на ее открытую, полную грудь, осведомляется: «Вы сами кормите своих внебрачных детей?» Ну что за мужлан, извините за выражение! С дамами совершенно бесцеремонен. Он подошел к одной даме, имеющей неосторожность облачиться в платье смелого фасона и сказал следующее: «Как вам не стыдно носить такие платья молоденькой девушки. Ведь вы уже старуха». Муж «этой старухи» чуть со стыда не сгорел и здорово потом журил свою молодящуюся супругу. Дамы у Наполеона Бонапарта служили конкретным целям: не болтать о политике, а если тебя приведут во дворец, быстро раздевайся и жди в постели, пока император с бумагами дело кончит. Иногда он даже приветствия даме не выражал. Кивнет головой в сторону спальни, иди, мол, раздевайся и дожидайся, а сам тут же в бумаги углубляется. Дама в ужасе от манер императора, а камердинер Констан, который всегда участвовал во всех альковных делах императора, даму утешает, император, дескать, очень занятой человек и дамам надо с этим считаться! Афоризм Наполеона Бонапарта: «Стыдливость для женщины то же, что для мужчины храбрость. Я презираю одинаково как труса, так и бесстыдную женщину». Своей жене Жозефине в 1806 году писал в письме: «Я ненавижу женщин-интриганок. Я привык к добрым и кротким женщинам и только таких люблю». И вот такую скромную «и чистую» женщину он увидел на одном из балов в Варшаве. Ею была Мария Валевская. Личная жизнь этой женщины счастливой не была. В возрасте шестнадцати лет ее выдали чуть ли не насильно замуж за семидесятилетнего дважды вдовца, обремененного детьми и внуками, шамбелана Валевского. Он старик и еле ходит. У него подагра и боли в почках. Да, хорошенького мужа, нечего сказать, подыскали шестнадцатилетней польской красавице! Она, как увидела своего будущего супруга, в обморок от ужаса упала. Но шамбелан Валевский вполне философски воспринял отвращение супруги. Он решил быть снисходительным, если понадобится, «рогоносцем». Поговаривали, что не так уж и «чиста» Мария Валевская: будто она тайно брала себе любовников из русских офицеров и польских поручиков. Так во всяком случае, опираясь на архивные документы, утверждает польский писатель С. Василевский.

Внешность Марии Валевской поражает: это удивительная красавица. Мы не нашли ни одного документа, который оспаривал бы ее красоту. «Она удивительно красивая. Ее глаза, рот, зубы были восхитительны. Смех был так свеж, взгляд нежен, все в ее лице очаровывало и никто никогда бы не подумал, что лицу не хватает классичности».

Наполеон, не умеющий танцевать, во всяком случае танцующий, как слон, до такой степени был очарован пани Валевской, что подошел к ней и сказал неуклюжий комплимент: «Роза, которую вы имеете в ваших прелестных волосах, не белее вашей шейки».

Когда Наполеон с нею познакомился, ей было уже двадцать два года, она уже шесть лет замужем. Констан, камердинер Наполеона, в своих воспоминаниях очень лестно отзывается о Марии Валевской. Хвалит ее золотистые волосы, прекрасные голубые открытые глаза, белую кожу лица, а главное, ту кротость во взгляде, которая так очаровала Наполеона. Констан рассказывает, что, проведя весь вечер с пани Валевской, Наполеон на другой день был задумчив и неспокоен, вставал, садился, ходил по зале. Наконец, он решает выслать посланца с письмом к пани Валевской, в котором без лишних слов предлагает стать его любовницей. Великий полководец, привыкший брать штурмом города и страны, и на женщин эту военную привычку перенес: он ненавидел долгой осады. Но посланец вернулся смущенным: Валевская во встрече отказала, хотя ей льстило внимание великого человека, но она не хотела прослыть «легкой» женщиной. Пришлось Наполеону Бонапарту менять свою тактику и садиться за писание писем и посылания дорогих подарков. Подарки Мария Валевская возвращает, на письма отвечает очень сдержанно и официально и намека там нет на увлечение ею императором. А он вот какие ей письма шлет: «Мария, сладкая Мария! Ты одна занимаешь все мои мысли, моим первым желанием есть увидеть тебя. Придешь, правда? А если нет, то орел прилетит сам к тебе!»

«Думаю только о пани, вижу только пани, восхищаюсь только пани, желаю только пани. Пусть же скорый ответ успокоит жар моего сердца».

Но совершенно неожиданно эта скромная мещаночка оказалась упорной на все улещения императора. В чем дело? Муж — дряхлый старик, вполне могущий быть ее прадедушкой, и первого сына Мария явно не от него родила, в личной жизни — несчастнее хуже некуда, а отказывается от великой чести стать любовницей великого императора? Конечно, более развитая женщина без промедления поддалась бы желаниям Наполеона. Но в том то и дело, что Мария слишком ограничена, слишком объята пуританским воспитанием и все великое ее пугает. Одно дело быть любовницей русских и польских офицеров, другое — великого человека. Ведь это уже становится огромной обязанностью, ответственностью, да и потом, заслуживает ли она, такая ограниченная мещаночка столь великой чести. Вот, примерно, те мысли, которые роились тогда в голове Марии, когда она долго отказывалась от чести быть любовницей императора. Наполеон приедет и уедет, а ей жить в Польше с «подмоченной репутацией» легкой особы не очень-то хочется. О том, чтобы возбудить в Наполеоне большие любовные чувства, как потом оказалось, она даже не мечтала. Наполеон рвет и мечет и в ярости разбивает китайские вазы, как капризный ребенок, не получивший любимой игрушки, а Мария все медлит улечься в постель с императором и совсем его извела. Тогда в дело вмешались польские магнаты, пришли к Марии и прямо ее спросили: «патриотка она своей родины или нет? А если патриотка, то она должна послужить своей отчизне». «А муж?» — спросила наивно Мария. Муж? Муж патриот и он вполне понимает, что его молчание может хорошую службу стране сослужить. Бедная Польша, раздираемая со всех сторон на куски, пережившая разные там разборы и никогда не бывшая самостоятельной, очень нуждается в своей Жанне д’Арк. Почему бы пани Валевской, которую очень желает император, не исполнить важную историческую миссию и не стать любовницей великого монарха? Магнаты, которые свое благосостояние и благосостояние своего государства ставили, например, в зависимость от того, понравилась ли Александру I кислая капуста, называемая блюдом бигос, очень рассчитывали на помощь Марыси. Марысю эти аргументы вполне убедили, и она даже не подозревала, что сама влюбится в Наполеона Бонапарта глубоко, искренно, пламенно, а главное, бескорыстно.

И вот Марыся — любовница Наполеона. Жозефина, узнав об этом, вдруг дико приревновала своего супруга и грозится в Варшаву приехать. Наполеон, как может, уговаривает ее не «делать неразумного шага». Действительно, «неразумного», ибо он сейчас по-настоящему увлечен Марией Валевской. Вот именно такой нежной, кроткой, покорной и без всяких претензий на тщеславие женщины ему не хватало. Он, оставив свои государственные дела, держит моток шерстяных ниток, которые разматывает Мария для вязания, и слушает ее польские национальные песни. Что за пастушья идиллия! И как же она была нужна измотанному войнами, победами и поражениями французскому императору. Он догадывался, конечно, какими побуждениями сначала руководствовалась Мария. Ведь магнаты ей прямо сказали: «Ты уж того, пани Марысенька, не оплошай. И когда император захочет с тобой ложе делить, ты о Польше его спытай. Будет ей самостоятельность или нет»? И Марысенька, умишко которой все принимал в буквальном смысле слова, не забывала перед тем, как в постель с императором лечь, поднять на него свои глубокие голубые глаза и спросить: «А Польша?»

Но постепенно, как это часто бывает со славянскими натурами, сама влюбилась в императора и родила от него сына, Александра Валевского. Но это будет уже во втором этапе их встречи, в Австрии и Германии. И вот Наполеон Бонапарт почти через два года после первой встречи с Марией Валевской призывает ее к себе в Германию. Она готова ехать и угрозы супруга, поставившего ей ультиматум, — ей не помеха. Муж посчитал, что его роль «рогоносца добровольного» закончилась, Польша что-то там немного урвала от Наполеона Бонапарта, пора бы Марысе в дом, к супругу и детям и правнукам возвращаться, быть им хорошей мачехой и неродной прабабушкой, а она, неблагодарная, о Наполеоне думает, как будто ее миссия давно уже не окончена! И муж без обиняков своей супруге говорит: «Или я, или Наполеон Бонапарт. Иначе я тебя в дом не пущу». Что там старый дряхлый муж, что там дом, в котором роится от тараканов и престарелых тетушек! Мария быстро собирается, и вот она уже в Германии. Три недели длилась пастушья идиллия в комнатке, смежной с апартаментами императора. Он все больше и больше очаровывается Марией, а главное ее изумительным характером! Сколько нежности, домашнего тепла, уюта, кротости внесла эта женщина в жизнь императора. Многим великим мира сего не хватало элементарной обыденности в женщинах! Недаром великий Владимир Маяковский так жаждал уткнуться «в теплое, мягкое, женское». К сожалению, его великая любовь — Лиля Брик — не дала ему этой теплоты.

Мария Валевская дала Наполеону Бонапарту то, в чем он больше всего нуждался: обыденность и теплоту. Но сказка жизни в Германии и совместные обеды с анекдотами, беганием по комнатам кончились, император возвращается в Париж. А Мария? Куда же? Муж запретил ей показываться в его имении. Она едет к своим родным. И ждет, ждет, иногда со слезами на глазах, иногда без оных, когда же император призовет ее снова, ибо не только сама влюбилась в великого монарха, но полюбила ровной, горячей самоотверженной любовью этого необыкновенного человека. И вот, будучи в Австрии, император снова приглашает Марию к себе. О, теперь он так быстро с ней не расстанется. Он устал от шумных блестящих любовниц, от капризной и ревнивой Жозефины, ему нужна ласковая женщина Мария. В Вене у Марии Валевской свой особняк, который взял в аренду для нее император. В Вене она забеременела. Но рожать сына поехала в Польшу. Муж, не такой уж он и злой, этот восьмидесятилетний с гаком шамбелан: он соглашается дать ребенку имя и признать своим, Александр Валевский не будет бастардом, он станет графом и с огромным майоратом, который подарил ему настоящий отец Наполеон Бонапарт. Наполеон уже не может без Марии. Он приглашает ее в Париж. О, здесь она окопается надолго. У нее будет свой собственный особняк, подаренный ей Наполеоном. Она открыто говорит о Наполеоне: «Он — мое добро, мое будущее, моя жизнь». Констан, когда у императора нет времени навестить Марию, привозит ее в Тюильри. И по словам Талейрана, была там тайная комнатка, о которой даже Жозефина не подозревала. Констан, верный Констан, так дико предавший императора, не захотевший разделить с ним участь на Святой Елене, каждый вечер везет Марию во дворец, иногда вместе с ее сыном. Сын очень похож на Наполеона Бонапарта. Наполеон поднимает мальчика высоко в воздух и кричит: «Ты граф!» Будущее ребенка обеспечено! Мария Валевская, чья романтическая славянская натура без конца дает о себе знать, режет пук своих золотистых волос, приказывает сделать из них перстень и, выгравировав внутри: «Если ты перестанешь меня любить, не забывай, что я всегда тебя люблю», — дарит Наполеону. Но мина у императора кислая, однако. Ему неудобно перед любовницей признаваться, что он намеревается, разведшись с бесплодной Жозефиной (после двоих детей с первым мужем), жениться во второй раз. У Наполеона уже двое внебрачных сыновей, Мария Валевская окончательно развеяла сомнения Бонапарта относительно его потенции. Он убежден, что сможет родить для Франции законного наследника, а для этого нужна законная супруга! Вытри Марыся свои слезы, скромная мещаночка из-под Варшавы! Император на несколько лет глубоко влюбится в свою вторую жену, дочь Австрийского императора Франца I Габсбургского, недалекую Марию-Луизу, которая будет после каждого поцелуя императора вытирать тщательно платком то место, где он ее поцеловал, но родит императору законного наследника. А за это честь ей и хвала и огромная благодарность от императора. Он сейчас обожает свою Марию-Луизу, и Валевские уже, или пока, ему не нужны!

Мария будет лавировать между Варшавой и Парижем. Будет беситься и негодовать. Всегда кроткая, она вдруг загорается гневом, ибо ее любовь слишком серьезна, слишком искренна и она не может посчитать ее легким флиртом и успокоиться в объятьях молодых и красивых, благо Наполеон обеспечил ее будущее, заплатил ей очень много и она в деньгах не нуждается! Но сердце, сердце деньгами не усмиришь! И она соглашается на жалкую роль временной любовницы! Когда император не в духе, когда ему понадобилось увидеть сына, когда он пожелал взять Марию физически — она, как солдат на своем посту, — всегда к его услугам. Во время ссылки императора на остров Эльбу, когда он принял яд, кто был у его изголовья? Мария, конечно. Она готова следовать за своим кумиром хоть на край света, а не только на Святую Елену. Но императору не она уже нужна. Ему очень нужна его жена Мария-Луиза, которую он вдруг неожиданно для себя полюбил страстью великого человека. Но пустышка недалекая Мария-Луиза не может оценить любви опального экс-императора. Ей нужна слава победителя, а не поражение неудачника. Она все оттягивает свой приезд на Эльбу, флиртует со своим секретарем, выходит за него замуж, рожает двоих детей, потом в третий раз выходит замуж за ничтожного человека, потом, став королевой Пармы, пускается во все тяжкие со своим поваром, потом, лишившись единственного сына, с горя толстеет, стареет и в этой грузной, злой матроне вы уже не узнаете прежней Марии-Луизы.

Мария Валевская с сыном приезжает к Наполеону на остров Эльба. Он не рад ее приезду. Он ждет приезда Марии-Луизы. Принимает Валевскую в полуразрушенном рыбацком домике, дрожа от страха — лишь бы Мария-Луиза не узнала о приезде любовницы. Четырехлетний Александр Валевский в последний раз целует своего родного отца, Мария Валевская — в предпоследний.

Наконец-то старый, уже почти совсем выживший из ума шамбелан, муж Марии Валевской умирает. Мария свободна и она выходит замуж. Наполеон Бонапарт на своем острове Святая Елена сажает грядки с морковью, пишет военные трактаты, как маньяк, все надеется на приезд своей супруги Марии-Луизы и почти уже не помнит о Марии Валевской. Князь Орсини, ставший мужем Марии Валевской, умоляет свою жену не кормить родившегося ребенка самой: врачи запретили. Мария не слушает и… умирает. Александру Валевскому, сыну Наполеона Бонапарта, семь лет. Позже он напишет в своих воспоминаниях:

«Моя мать была самая прекрасная, самая лучшая женщина, которую я когда-либо знал».

Польша увековечила память своей соотечественницы выпуском великолепных духов в синем оригинальном флаконе «Пани Валевская». Эти духи очень любят русские женщины. Духи хороши и не очень дороги. Французские духи «Пуассон», выпущенные в честь маркизы Помпадур, стоят безумно дорого и не доступны средней женщине. «Пани Валевская» доступна каждой женщине. Душитесь, дорогие женщины, и помните о той, которая в угоду своему любовнику Наполеону Бонапарту, не переносящего запахи духов, сама никогда не душилась.

Сын Марии Валевской и Наполеона Бонапарта выплыл на широкие воды. Он — министр иностранных дел при Наполеоне III. И вот кроме государственной службы ему надо еще нести ярмо «снисходительного рогоносца». Он должен скрывать свои адские ревностные муки, поскольку его жена Мария Анна де Риччи почти открыто живет с императором. И точно так же, как его мать трудилась на любовном фронте во имя благополучия отчизны, точно так же граф Валевский своей честью для Франции поступается. Ибо, если он, не дай боже, выкажет недовольство связью своей супруги с Наполеоном III, не быть ему министром иностранных дел, что может весьма пагубно и даже катастрофически на Франции отразиться.

Правда, еще другие аргументы в расчет принимались. Графу Валевскому надо было жить с женой дружно, поскольку он намеревался просить ее… воспитывать его внебрачного ребенка, рожденного знаменитой французской трагический актрисой Рашель. Жена согласится, но поставит жестокое условие: мать никогда не будет видеть своего ребенка. Рашель не может на такие условия согласиться. Но, когда будет умирать, примет эти условия, ибо смерть и так разлучит ее с сыном навсегда.

Вы, конечно, дорогой читатель, больше, чем о графе Валевском, слышали об этой гениальной французской актрисе. После смерти этой красавицы-еврейки в течение нескольких лет в Париже не играли трагедии, не потому, что траур по умершей соблюдали, а потому что ни одна из актрис не решалась повторить ее ролей. Это было какое-то необъяснимое явление, своего рода революция в театральном искусстве. Где это было видано, чтобы в начале девятнадцатого века, вдруг на сцене перестали с пафосом декламировать, размахивать ручками, принимать театральные позы, а просто говорить и жить без всякой аффектации. Внешняя аффектация ушла внутрь. Ее заменяло молчание и горящие глаза. Стоит небольшого роста, худая Рашель посередине освещенной рампы и… молчит. За нее «говорят» ее ярко горящие черные глаза. Публика от такого молчания с ума сходит: дамы чуть в обморок не падают, юнцы дрожат, как в лихорадке, а ловеласы «прячут в карман» свои сальные анекдоты. Рашель гипнотизировала своей игрой всех, от мала до велика, никого не оставляя равнодушным. Со спектаклей Рашель люди уходили молча, сосредоточенные, наполненные каким-то внутренним содержанием, как будто актриса внесла в душу каждого зрителя что-то значительное и важное, в чем они и сами разобраться не могут. «Браво» и осыпание цветами было позже, когда ее несли на руках до кареты, а публика устраивала бешеные овации. По Рашель сначала начал с ума сходить весь Париж, а потом и вся Европа. Известная куртизанка Анаис, подружившись с Рашель, писала ей: «Когда есть толпа женщин, все смотрят только на вас, все видят только вас, обожествляют только вас — элегантную, гордую, природой щедро одаренную».

Для Рашель писали свои пьесы Расин, Корнель и Вольтер. Дюма и Мюссе не только писали, но были в нее влюблены. Виктор Гюго создавал свои пьесы, учитывая, что главным действующим лицом в них будет Рашель. Скромная, бродячая комедиантка-еврейка превратилась в гениальную трагическую актрису. В десятилетнем возрасте дочь бедных еврейских «коробейников», торгующих разным мелким товаром, а одновременно дающим уличные представления, в которых Рашель декламировала стихи, она обратила внимание известного музыканта Хорона. Он с согласия родителей взял ее в Париж, «на учение», с самого начала усмотрев в маленькой грязной девчушке необыкновенный актерский талант и редкие голосовые данные. И вот Рашель в Париже учится дикции и театральному искусству, а когда в шестнадцатилетнем возрасте ее в 1838 году «выпустили» на сцену, Париж ошалел. Иного слова не скажешь. Все здесь было не так, как раньше было принято, и все намного лучше и сильнее. Театральное искусство сразу сделало с приходом Рашель на сцену огромный прыжок. Ушли внешние эффекты, пришло внутренне содержание. Каждая роль Рашель стала глубоко психологичной. Несчастья великих героинь стали несчастьем каждого человека. Конечно, на нее сразу же обратил внимание блестящий денди своей эпохи Александр Валевский, друживший с Дюма и запросто посещавший дом Шопена. Он познакомился с Рашель в самой зените ее славы, когда Мюссе писал, что на протяжении столетий не было такой величайшей трагической актрисы.

После смерти Рашель пресса писала, что вместе с ней умерло настоящее трагическое, божественное искусство, ибо никто и никогда не будет в состоянии повторить Рашель. Но, как часто бывает с писателями и актерами, когда их творчество намного выше их самих, так случилось и с Рашель. В своей личной жизни она была очень неразборчива, проявляла низменность желаний и многого от своих многочисленных любовников не требовала. Несмотря на то, что была мала ростом и даже некрасива, имела так много любовников, что говорили: «Ползала Французской комедии напичкано ее любовниками». Сначала Александр Валевский был одним из многих. Но он так не считал. Искусство Рашель задело самые глубокие струны его души. У него к этому времени умерла первая жена, любовницей была известная парижская куртизанка Анаис, с которой он без сожаления расстался. Она, к ее чести будь сказано, тоже из этого проблемы не делала, «навек» подружившись с Рашель. Александр Валевский успел уже побывать за короля Луи Филиппа, умершего в семьдесят семь лет, послом Франции в Англии и представителем Франции в Тосканой. Блестящий красавец с элегантными безукоризненными манерами, сын великого Наполеона, человек таинственный, в жилах которого смешалась кровь славян и французов, не мог не заинтересовать Рашель. Она становится его любовницей и будет это величайшая любовь Александра Валевского. Романтическая душа его матери Марии Валевской перешла к нему. Он любит, как и его мать Наполеона, страстно самую роковую женщину — Рашель. Она — любовница Наполеона III. Не очень долгая и не очень сильная любовь этого эротомана, имеющего многочисленные связи. Его жена Евгения скажет о муже: «Скоро вся Франция будет набита вашими незаконными детьми».

Наполеон III пригласил Рашель в свой дворец, но эта когда-то бедная еврейка, хорошо обученная актерской игре, но совершенный профан в искусстве дворцового этикета, допустила бестактность. На комплименты императора, она отвечала: «Ах, сударь, вы очень добры ко мне». Когда же ей сделали замечание, что к королям следует обращаться «ваше высочество», она с огромной непосредственностью ответила: «Это потому, что я все время общаюсь с театральными „картонными“ королями».

«Театральные, картонные» короли должны были быть в восторге — она их посредственную игру так заслоняла своей личностью, что они становились просто незаметны. Публика их никогда не освистывала, даже если они играли из рук вон плохо, если рядом была Рашель.

И вот случайно узрев Рашель на сцене театра, граф Валевский понял: это та, по которой страдала и тосковала его душа. Никто, ни его первая жена; рано умершая после трех лет супружества, ни графиня Браницкая, дочь племянницы Потемкина, в которую когда-то граф был влюблен, ни актуальная жена, занимающаяся сейчас шашнями с Наполеоном III, не способны дать ему такого глубокого и сильного чувства, которое возбудила в нем Рашель. Романтический идеал трагической женственности перенесен был в жизнь. Первые годы их жизни — это идеал влюбленных. Гуляние по паркам, ночи, наполненные упоительной любовью, внимание и неиссякаемая нежность. Но не для Рашель постоянство. Афоризм Франциска I, что все женщины непостоянны, здесь налицо. Рашель хочется новых побед. К несчастью для Валевского, «подоспел», то есть вырос в рослого красавца кузен Рашель Юлий Самсон. Валевский записывает в своем дневнике: «Избави нас, боже, ото всех кузенов на свете», правильно подозревая, что он — элементарно «рогоносец». Рашель все чаще скучает в обществе Валевского и все веселее становится в обществе своего кузена. Когда однажды она появилась с новым медальоном на шее и не позволила Валевскому его открыть и прочитать, что там написано и чей там портрет, он решил со своей возлюбленной расстаться. Слишком велики были его чувства к Рашель, чтобы можно было их унижать подозрениями. Но перед тем как окончательно уйти от Рашель, будут еще страшные ревностные скандалы с таким буянством Валевского, что его пригласили в полицейский участок.

Плохо, когда в любовь влилась ревность. Еще хуже, когда для такой ревности есть все основания. В 1846 году Валевский пишет последнюю записку Рашель: «Выезжаю. Когда будешь читать это письмо, я уже буду далеко». Сцена из «Мадам Бовари» Флобера повторяется в жизни. Только, в отличие от мадам Бовари, Рашель не очень будет страдать от ухода любовника. Культивируя огромные любовные чувства на сцене, заставляя публику поверить в величие любви, она была в жизни не способна на такую любовь. Она слишком земна и прозаична в жизни и ничто не оставалось от великой Рашель, если ее не освещал блеск рамп и театральный костюм. От Александра Валевского у Рашель родился сын Антоний. Отец, зная, как непостоянна Рашель в любви, подозревает, что она не способна быть хорошей матерью. Требует ребенка к себе. Рашель отказывает. У нее чувства матери намного сильнее развиты, чем чувства любовницы. У нее уже новый любовник, сын генерала Бертранда, и новый от него сын. Вскоре Рашель узнает от своей подруги Анапе, что Александр Валевский женился на Марии Риччо. Счастлив ли он в семейной жизни? Отнюдь нет. Он не может забыть свою Рашель. С женой у него уже трое детей, две дочери и сын. Казалось, что семейная жизнь начинает стабилизироваться, но опять в его жизнь вмешивается Наполеон III. Это он сделал жену Александра Валевского своей любовницей. Александру пришлось принять покорно роль «снисходительного рогоносца». Жена, нарожав мужу троих детей, вдруг воспылала желанием нравиться и блистать. Она начинает посещать дворцовые балы, а с королевой Евгенией на короткой ноге и та даже не подозревает, что пригрела в своем дворце «змею».

Здоровье Рашель окончательно подорвано. Неиссякаемая энергия, какой она наполняла все свои роли, требующие огромного внутреннего напряжения, беспорядочная жизнь с многочисленными любовниками иссушила ее здоровье. У нее, подобно «Даме с камелиями» или маркизе Помпадур, развивается туберкулез. Туберкулез был неизлечимой болезнью в то время. И вот теперь Рашель, чувствуя приближение смерти, решает отдать сына Антония Александру Валевскому. Муж, конечно, обратился за советом к жене: захочет ли она, при своих троих детях, воспитывать сына его и Рашель. Жена была доброй женщиной, она согласилась. Но поставила жестокое условие: сын никогда не увидит больше матери. Антонию Валевскому не позволили присутствовать даже на похоронах своей матери.

Конец Рашель — это тоже театральная игра высокого класса. Помните, как великая Грета Гарбо исполняла роль в «Даме с камелиями»? Прототип для своей героини Александр Дюма взял, конечно, с Рашель.

Умирала Рашель точно так же, как Грета Гарбо играла эту роль: то же море цветов, тот же кашель, то же тихое угасание в объятьях своего любовника, но уже не графа Валевского. Рашели долго верными любовницами быть не могут. Не Бартранд, отец ее второго ребенка, сейчас у ее изголовья. Любовь Рашель требует все новой и новой пищи. И какой-то красивенький юнец, годившийся актрисе в сыновья, принял ее последний вздох и стал ее великой любовью.

Граф Валевский переживет свою любовницу на десять лет и будет неплохим министром иностранных дел при дворе Наполеона III, своего кузена. Недаром Наполеон III хвалился, что они с Александром очень похожи, намекая на свое отцовство от Наполеона Бонапарта. До правды сейчас не доберешься, историки все больше и больше склоняются к убеждению, что Наполеон III, сын Гортензии, падчерицы Наполеона I, дочери его первой жены Жозефины, и есть отец. Ходит в народе такой вот анекдот: «Учитель спрашивает ученика: кто был отцом Наполеона III? Ученик отвечает: не знаю». Учитель: «Очень хорошо. Правильно. Ставлю тебе отлично».

Александр Валевский спокойно принимает свою роль «снисходительного рогоносца». И он знает, что чем дольше будет закрывать глаза на связь его жены с Наполеоном III, тем дольше продержится его карьера. Придворные смеялись: как только граф увидит императора на прогулке со своей женой, он тут же поворачивает обратно и что есть духу пускается наутек. Но раз ему недвузначной ситуации избежать не удалось. Он как-то отворил дверь в кабинет императора и застал свою жену в объятьях Наполеона III. Поскольку исчезнуть незамеченным было уже поздно, пускаться наутек и подавно, граф Валевский сделал вид, что ничего перед собой не видит и направился к портьерам, чтобы их одернуть, а заодно дать время своей жене спрятать свои огромные груди, которые сейчас с наслаждением ощупывал император. А тот застыл от неожиданности, словно окаменелый божок, с рукой в корсаже женщины. Жена быстро засунула свою обнаженную грудь на место, где ей быть полагается, быстро выскользнула из покоев императора, а министр с великой невозмутимостью начал излагать императору важное государственное дело. Два года длилась эта связь ко взаимному удовлетворению всей тройки. Муж свой государственный пост сохранил, жена свое «голодное» тщеславие удовлетворила, к тому же получая богатые подарки, а император… Император целых два года наслаждался любовью одной из красивейших и развратнейших женщин своего королевства. А разве это мало? Потерпевшей оказалась только жена императора Евгения, которая к количеству внебрачных детей императора могла бы прибавить: «Все дамы моего двора — ваши любовницы».

«Рогоносец» Грабовский

ам, конечно, известен, дорогой читатель, любовник Екатерины Великой, поляк Станислав Август Понятовский, которого русская царица посадила на польский трон. Но мало кто знает, что он, боясь Екатерину Великую, двадцать лет имея метрессу, женился тайно на ней только тогда, когда Екатерина умерла.

Грабовская ее фамилия, а имя Елизавета. Происходила из хорошей семьи польских магнатов, отец был судьей. Станислав Август Понятовский еще даже не мечтал о польской короне, когда познакомился с обаятельным тринадцатилетним подростком — Елизаветой Грабовской. Молодая девушка слегка флиртовала с красавцем Понятовским, но, конечно, ни о каком чувстве и речи быть не могло, тем более что очень скоро ее выдают замуж за вдовца — генерала Грабовского, близкого приятеля Станислава Понятовского. За свою деятельность в пользу России получил генерал Грабовский из рук русской царицы Екатерины Великой орден Александра Невского и сто тысяч рублей награды. Пригласил, конечно, своего приятеля Станислава Понятовского на свадьбу, но не больше. Станислав в это время по уши был влюблен в Екатерину Великую, стал ее любовником и потом в своих воспоминаниях напишет: «Я отдал ей все мое существо в гораздо более широком понятии, чем обычно принято понимать эти слова. А особенно, я дал ей то, хотя мне было всего двадцать два года, чего не каждый подданный может дать».

Неуклюже, конечно, проинформировал читателей о своем физическом контакте с русской царицей, да что поделаешь. Станислав Понятовский особым интеллектом не отличался. Екатерина Великая, всегда щедро вознаграждавшая своих даже бывших фаворитов, с истинно королевским размахом одарила Станислава Понятовского — польской короной. И вот Понятовский — король и в Варшаве. С Елизаветой Грабовской почти не встречается и ничто не предвещало такой горячей и долгосрочной их любви. Попросту у Елизаветы имеется подарок от Станислава Понятовского — маленькая коробочка для мушек с портретом Станислава на фасаде и с такой вот надписью на обратной стороне: «Пусть мушка, которую из своих ручек берешь, напоминает тебе верного приятеля Станислава».

Елизавета Грабовская скучает в своем имении, оставшись соломенной вдовой: муж где-то там далеко воюет. Но особенно скучать ей, конечно, не приходится: в 1771 году она рожает первенца — дочь Александру. Польский король, конечно, ее поздравляет, но письменно. Ему даже думать о пани Грабовской не приходится. У молодого, физически очень привлекательного короля много любовниц, их список очень большой. Кого только здесь не было! Женщины всех сословий — княжны и авантюристки, светские дамы и служанки, польки и иностранки, замужние матроны и их юные дочки. Да в отношении любовных приключений польский король разве только с Генрихом Французским может сравняться. Австрийский историк Отто Форет пишет: «Сотни женщин нашли дорогу в королевскую спальню, а несколько их дюжин оставили след в истории Польши». Среди них, конечно, известные аристократки — авантюристки Изабелла Чарторысская, Любомирская и Елизавета Браницкая. Всех их победит и пошлет в отставку Елизавета Грабовская, некрасивая, но очень умная женщина, гениальная тем, что сумела навсегда обуздать этого неуемного красавца, великого дон Жуана и стала в течение двадцати с лишним лет единственной, неповторимой для него женщиной. Это ли не гениальность женщины? Заставить Станислава Понятовского из почти ничего, из посредственности сотворить себе кумира. В этом феномене и загадка истории. Почему великие мира сего влюбляются в совершенно посредственных женщин и наделяют их любовью, достойной королев? Почему была такая великая страсть Петра I к совершенно ограниченной Марте Скавронской, дешевой шлюшке, ложившейся не под одного драгуна, и сделавшего ее русской царицей? Почему умирал от любви (и умер) польский король Зигмунт Август к сифилитичке Барбаре Радзивил, наделившей короля этой болезнью и навсегда перечеркнувшей его способность к деторождению? Почему умирал от великой любви Ян Собесский к жадной, ограниченной деспотке Марысеньке? Это — загадка истории, а скорее, загадка человеческой личности. Некоторые ученые восемнадцатого века объясняют это вульгарно и просто: каждая женщина выделяет какой-то специфический запах. И если ее аромат соответствует аромату мужчины — никто и ничто не в силах погасить его страсть к такой женщине. Калигула, выгнавший двух своих жен, женившись на четвертой (первая жена умерла во время родов), вульгарной, циничной вдове пекаря с тремя детьми, престарелой Цезонии, любил ее так, что сам удивлялся и восклицал: «Я все-таки даже пытками добьюсь от тебя ответа: каким ты меня зельем отравила, если я так тебя обожаю». С нашей точки зрения трезвых наблюдателей и наблюдателей патрициев, ограниченная, некрасивая, с бесформенным телом Цезония была объектом меньше всего достойным хоть какой-то любви. А ее любил могущественный император и каждая красавица была к его услугам, помани он только пальцем. Калигула считал, что виновато любовное зелье. Тогда многие считали, что можно опоить человека любовным зельем и приворожить его навсегда к себе. Любовные зелья в своей колдовской кухне, а точнее в кухне колдуньи Вуазьен, стряпала долголетняя метресса французского короля Людовика XIV Монтеспан. Рецепт приготовления этого зелья привел в ужас Людовика XIV, а у нас вызывает омерзение. Что-то там стряпала в своей колдовской кухне и Клеопатра, сумевшая, будучи на девять лет старше Марка Антония, внушить ему горячую и беззаветную любовь к себе. Дело ли здесь в любовных зельях, в специфических ли ароматах, эманируемых от женщины, — не знаем и, наверное, еще долго не узнаем. Нам придется просто констатировать любопытный факт: часто короли горячо влюблялись в очень непривлекательных ни телесно, ни духовно женщин и наделяли их горячим чувством.

В 1780 году ко дню рождения Станислава Понятовского в Варшаве был устроен бал. На нем появилась давняя знакомая Станислава Понятовского Елизавета Грабовская. Король после долгих лет увидел ее, сидящую на белой софе, держащей в руках букет роз. Король подошел к Елизавете и сказал довольно банальный комплимент, но гораздо более изящный, чем в подобной ситуации это сделал Наполеон Бонапарт по отношению к Марии Валевской. Если французский император сравнил белизну розы в волосах Марии с белизной ее шейки, то Станислав Понятовский галантно произнес строчки стихотворения:

И началось. Елизавета Грабовская во всеоружии своей некрасивости, но полная соблазнительной грации и лукавства, изящества и аристократических манер, постаралась соблазнить короля. Если лицо ее некрасиво, что же — выставим то, что наиболее красиво: маленькую ножку. И дешевые приемы деревенской кокетки и сложные приемы соблазнения светскими дамами — все было пущено в ход предприимчивой Елизаветой Грабовской с одной целью: только бы не упустить момент, такая оказия может и не повториться, оставить память о себе в сердце короля. Ей это великолепно удалось. Находящемуся на этом балу мужу Елизаветы, генералу Грабовскому не понравилось, конечно, это явное кокетство его жены с королем, но…

«Покорный рогоносец» всегда предпочитает развитие своей карьеры ее утрате. И уж лучше пожертвовать своей женой, чем лишиться блестящей карьеры. Словом, генерал Грабовский вынужден был прикрыть глаза на явный флирт короля с его женой и даже на их тайные свидания, о которых ему было хорошо известно. Его роль «покорного рогоносца» даже несколько расширилась: ему надо было со стойким спокойствием переносить истерики своей жены, когда она узнавала о новых любовницах Станислава Понятовского, включая прекрасную маркизу Люлию, с которой особенно долго боролась. Но как тайфун, как смерч сметает с пути Станислава Понятовского Елизавета Грабовская всех женщин, чтобы стать для него единственной и неповторимой. Когда две воли — сильная и слабая — сталкиваются друг с другом, неизменно побеждает сильная. Станислав Понятовский был человеком со слабой волей. Недаром его называли «теленком», на слабого короля обрушился шквалом деспотизм, энергия, сила воли и целеустремленность Елизаветы Грабовской. Она, словно с идеей фикс, носилась с мыслью навсегда завоевать короля. Это стало ее жизненным кредо: все подчинить этому желанию. Постепенно она так стала влиять на короля, что иностранные дипломаты, прежде чем являться к королю, предварительно шли к Елизавете Грабовской, неся богатые подарки, комиссионные, как красиво сейчас принято говорить.

Даже известная княжна Бирон (из того семейства Биронов, который был любовником русской царицы Анны Иоанновны. Екатерина Великая курляндскую княжну в своих воспоминаниях представляет как горбатую уродину, вероятно, ревнуя ее к мужу Петру III, который был ею увлечен, а в действительности эта была замечательная красавица и Станислав Понятовский был в нее влюблен), прежде чем пойти на аудиенцию к польскому королю, понесла свои бесценные жемчуга в подарок Елизавете Грабовской.

Вы конечно, дорогой читатель, слышали об огромном влиянии на французского короля Людовика XV его метрессы маркизы Помпадур, с которой считались и наша Екатерина Великая, и австрийская императрица Мария-Тереза, в письмах называя ее «моя дорогая сестра». Так вот влияние Елизаветы Грабовской на польского короля Станислава Понятовского было не меньше, чем Помпадур или Ментенон в эпоху Людовика XIV. Муж все с большей и большей снисходительностью смотрел на любовь короля и своей жены.

В награду… В награду росла его карьера. Станислав Август, кроме различных поместий, буквально осыпает генерала орденами и тот получает даже самый высокий орден в Польше — Белого Орла. Случилось это, когда Грабовская родила королю сына, Станислава, конечно. Видя такое огромное добродушие своего мужа, циничная Елизавета Грабовская делает еще один смелый шаг в своем цинизме: она, имея мужа, заставляет польского короля тайно жениться на ней. Морганистический брак — так это называлось. Муж — ничего. Муж не против. Он все больше и больше хапает поместий и совесть его спокойна: долг платежом красен. Что такое непотизм, вам известно, дорогой читатель? Это когда пришедшие к власти могущественные люди тащат свою семейку высоко наверх, наделяя их и должностями, и материальным богатством. Черту непотизма имели почти все римские императоры, а из французских особенно ею отличался Наполеон Бонапарт, за уши притягивающий свою семейку к власти и давая им титулы королей разных королевств. Короли иногда даже толком читать и писать не умели, но… правили. Непотизм широко развит в наше время, когда… Впрочем, оставим без внимания эту скользкую тему. Скажем одно: редко какой человек, дорвавшийся до корыта, не даст полакомиться из него своим ближним. Генерал Грабовский из своего «рогачества» постарался выжать в максимальной степени. Не только для себя, но и для семейки своего сына от первого супружества. Тот уже генерал-лейтенант и староста большого города… Четырем своим сыновьям от первой женя были даны большие должности и состояния. «Выжав» почти все из своего положения, генерал Грабовский и сам сил лишился, и в 1789 году он умирает. К великой печали Елизаветы: Грабовский — такой прекрасный муж-«рогоносец» был. Никаким любовным утехам жены с королем не мешал, деликатно отводя глаза прочь, всех детей своих и короля хорошо обеспечил да и жену без наследия не оставил.

Властная, как Екатерина Великая, но без ее вежливости и доброжелательства, Елизавета Грабовская становится тираном и деспотом по отношению к своей дочери Александре; родившейся от мужа. История таинственная и до сих пор невыясненная, как до сих пор не выяснена история, почему французский король, женившись на сестре датского короля, на другой день после брачной ночи выгнал ее из дворца и никогда больше в альков к ней не вернулся. И двадцать с лишним лет королева боролась за свои права, выиграла, но в постель к себе король ее больше не пустил. Подобная история случилась и с дочерью Елизаветы Грабовской.

Влюбившись в красавца князя Красицкого, Александра выходит за него замуж. Неизвестно, по какой причине мать не только не позволяет мужу «испробовать» супружество, но, взяв ее тут же из церквей, привезла к себе домой и к мужу не пустила. Он, конечно, ничего не понимая, начал осаждать дом, домогаться возвращения законной жены. Жену не возвратили. Она, покорная воле матери и совершенно утратившая свою волю, такому неслыханному террору подчинилась беспрекословно. Кому мужу жаловаться? Королю? Король — любовник этой женщины и находится, как говорится, у нее «под башмаком» J И вот молодая жена, начавшая уже сохнуть из-за деспотизма матери, просит супруга выкрасть ее. Он схватил ее на руки в один прекрасный момент в салоне матери почти на глазах многочисленных свидетелей и увез к себе. Тогда Грабовская, зная, что закон не на ее стороне и тут даже король не поможет, полиция откажется возвратить законную супругу матери, идет на хитрость. Она тоже выкрала дочь и настолько ее загипнотизировал что ли, что та начала заявлять, что по своей воле живет у матери и к супругу не вернется.

Ничего, дорогой читатель, непонятно и обидно, конечно, что, как мы ни старались, но, как и в случае с Филиппом Августом, не можем дать никакое сколько-нибудь правдивого объяснения дикого поступка матери, кроме одного — самодурка!

Но Александра впадает в черную меланхолию и желает смерти себе. И настолько сильно было у нее это желание, как и в случае с Изабеллой, женой Иосифа II, что природа сжалилась над несчастной дочерью и женой. Не позволила ей умереть греховной смертью самоубийцы. Она стояла на крыльце во время бала, даваемого ее матерью, на котором присутствовал и ее муж, которому разрешалось, изредка навещать жену, как вдруг какой-то странный и необыкновенной силы вихрь подхватил ее и чуть не унес, если бы она тут же не упала, сраженная как молнией, и мгновенно умерла. Случается же такое! Всю жизнь несчастливый муж, супружество которого даже не было «испробовано», оплакивал горячо любимую супругу.

Справедливый господь бог должен же наказать тиранку-мать, если влюбленный в нее король не может. Но он наказал супруга — смертью. Не выдержав утраты любимой жены, с которой так чудовищно жестоко поступила ее мать, он не только не женился, но от тоски и печали заболевает и вскоре умирает. А Грабовская, эта вампир эпохи леди Макбет? Как она чувствует себя, умертвив свою восемнадцатилетнюю дочь?

Она поставила ей хороший надгробный памятник с лестной эпитафией о послушной и великолепной дочери, умершей в столь молодом возрасте, и безутешной матери, что глубоко печалится этой утратой.

Мелодрама, достойная фантазии хорошего писателя, не правда ли, дорогой читатель? Только эту мелодраму продиктовала сама жизнь, своими причудами далеко превосходящая самую изощренную фантазию писателя-романиста. Об Александре Краситской и ее смерти писали мало. Это не Рудольф, знаменитый сын австрийского императора Франца Иосифа, чтобы о ней расписывать. Подумаешь, мать — любовница какого-то марионеточного польского короля, не пользовавшегося ни уважением, ни любовью своих подданных! А какой благодарный материал на хороший сентиментальный роман!

Любовник-«подбашмачник» — польский король Станислав Август — любил всех детей, рожденных Елизаветой Грабовской. Всем им обеспечил хорошее состояние, особенно щедро он оделил богатствами и титулами своего сына Станислава, который, конечно, как всегда в таких случаях бывает, принял фамилию отца, законного мужа своей матери Грабовского. Чем сильнее становится влияние Грабовской на Станислава Понятовского, тем крепче ненавидит ее народ. Мы уже писали, дорогой читатель, что народ всегда ненавидит куртизанок королей, исключением была Нель Гвин, любовница английского короля Карла II. А Грабовская уже вмешивается в международную политику. Ее патриотизм — это прежде всего ее богатство. И иностранные дипломаты тащат богатые подарки метрессе короля.

Русский посол Булгаков подарил ей неслыханной ценности бриллианты. Народ ропщет и не собирается молчать. Народ не молчит. Он действует: тяжело ранен сын короля от Грабовской Михаил, повешен другой сын Стефан. Положение в Варшаве становится опасным для короля и его метрессы. Они решают бежать за границу, а перед этим переправить туда драгоценности. Запрягают несколько коней, а в дуги, полые внутри, сыпят горстями драгоценности, сколько поместится. Потом снаряжают двух дам, достают им паспорта и, несмотря на протесты начальника комиссии паспортов, донесшем о вывозе королем Понятовским несметных богатств за границу, дам пустили за границу вместе с их возами, наполненными драгоценностями.

Начальник стал буквально на голову, чтобы не пропустить такое неслыханное богатство за границу. Он ринулся вслед. Возы вытрясли, а из платьев дам посыпались бриллианты на шесть миллионов рублей. Ну и что с ними сделали? Собрали и опять вручили королю. Король, боясь за жизнь своей метрессы, высылает ее в Галицию. Восстание Костюшко она пересидела далеко от Варшавы. В 1795 году Станислав Август вынужден был отказаться от польского трона.

Король выезжает за границу. Верная метресса не оставляет низложенного короля, дети путешествуют по Италии, пасынки от законного мужа, к которым Грабовская очень хорошо относилась, и они почти считали ее матерью, — тоже. Вскоре вся семейка во главе с низложенным королем оказывается в Гродно, где непобедимая Грабовская начинает «вести двор». У нее сто восемьдесят людей, чтобы охранять ее и экс-короля, три секретаря (она не намерена оставлять политики), четыре пажа, четыре конюших, два маршала для дворцовых церемоний, доктора и поэты.

Часто их посещает посол в Польше Репнин. Умерла Екатерина Великая.

Станислав Август боится за свое будущее, мерещится ему страшное настоящее — не марионеточное изгнание. Но вот получает приветливое письмо от царя Павла. Станиславу Понятовскому не только ничего не грозит, но даже увеличивают ему пенсию. Живи не умирай польский низложенный король в объятьях своей метрессы! Но жить Станиславу Августу придется не в Гродно. Царь Павел приглашает его в Петербург, приглашение равняется приказу. «Двор» в количестве ста восьмидесяти человек, включая двоих сыновей Понятовского — Михаила и Станислава, — находится в Мраморном дворце, который царь отдал в его пользование. Время от времени царь приходит запросто «на суп» к Понятовскому. Приветствуют его два сына и конечно же, пани Грабовская. Недолго «поцарствовал» в своем Мраморном дворце Понятовский. В 1798 году он умирает от апоплексии. Грабовская с сыновьями возвращается в Варшаву. Не бедная, конечно.

Станислав Понятовский постарался хорошо обеспечить свою семейку. Законный муж тоже. Все его наследство перешло к сыновьям Станислава Понятовского. У Грабовской в Варшаве прекрасный особняк с бесценными картинами, собранными польским королем, и она устраивает «приемы», не особенно печалясь о смерти своего многолетнего любовника. Во время оккупации Наполеоном Польши Грабовская становится одной из самых значительных аристократических фигур. Балы и маскарады в честь французского императора сменяют один другой, но это уже последнее веселье пани Грабовской. В 1810 году она умирает, пережив своего любовника на двенадцать лет. Газета поместила такой вот некролог: «Умерла необыкновенная женщина, нежная, кроткая, искренняя, открытая для приятелей, доступная для низших, добрая и милосердная». Сыновья тоже постарались написать на могиле Грабовской лестную эпитафию, похоронив мать рядом с ее дочерью Александрой, к смерти которой она была причастна.

Муж Грабовской Ян Грабовский — этот вечный «рогоносец», не играющий никакой роли ни в жизни, ни в постели своей жены, ушел из жизни еще при жизни Понятовского, оставив своим незаконнорожденным сыновьям огромное состояние. Елизавета Грабовская не пожелала ходить в метрессах, она заставила Станислава Понятовского взять с ней морганистический брак и уже выступала перед гостями и царем Павлом как законная жена польского экс-короля.

Резюме наше будет коротким, дорогой читатель: если так восхваляет пресса и эпитафные таблицы эту женщину, полную коварства, жестокости и тиранства, пусть не будет ей спокойствия на том свете. Не пухом земля тебе, Елизавета Грабовская!

«Добродушный рогоносец» Адам Чарторысский

изнь этой семейки, дорогой читатель, тоже связана с тем же польским королем, любовником Екатерины Великой, Станиславом Понятовским. Женили богатого магната Адама Чарторысского на пятнадцатилетней Изабелле, тоже богатой шляхтянке и из хорошей семьи. Да вот беда — Изабелла уродина уродиной. Сестра Адама Елизавета Любомирская как увидела Изабеллу, закричала в ужасе: «Ни за что! На таком гадком утенке женить моего любимого брата!» Напрасно отец увещевал Елизавету, дескать, гадкий утенок может вскоре превратиться в прекрасного лебедя. Когда следы после оспы на лице и шее исчезнут, красные пятна тоже, лысая голова обрастет волосами, сутулая фигура разовьется, отсутствующие груди наполнятся своим естественным содержанием. Словом, словом, надо немного подождать, с выводами не спешить.

В точку попал папаша ее мужа. Изабелла Чарторысская станет одной из самых соблазнительных, самых очаровательных женщин своего времени, соблазняющих буквально всех, на кого имела «охотку», держащая всех мужчин под башмаком, издевающаяся над ними, когда они по ней сходили с ума, и вертевшая ими как своим веером — умело и кокетливо. Но сейчас это действительно «гадкий утенок», и Адам Чарторысский только из-за уважения к отцу и по каким-то там финансовым расчетам женился на ней. Он не только много, но вообще никакого времени ей не уделял. Она вечно одна, вечно в одиночестве, вечно печальна и вот-вот заболеет от невнимания и безразличия супруга черной меланхолией, весьма модной в то время болезнью несчастливых женщин.

Муж, чувствуя свое огромное интеллектуальное и физическое превосходство над женой — некрасивым подростком, все время ее поучал, читал нотации в те редкие часы, когда проводил время в ее алькове. Но не знал этот человек характера своей жены. Ее гениальное упорство в достижении цели, ее целеустремленность, ее тщеславие, в конце концов ее огромную гордость. Изабелла решила стать одной из самых соблазнительных женщин не только в Польше, а даже в Европе, и даже свое пощербленное оспой лицо обратить в свою пользу. Вельможа того времени, пишущий мемуары, напишет об Изабелле: «Боже, у нее даже из оспенных ямочек на лице вылезает очарование».

Трудная задача, не правда ли, дорогой читатель? Заставить себя, некрасивую, не только превратиться в красавицу, но в нечто гораздо большее: стать очаровательной. Во многом помогла она себе сама. Долгие часы училась грациозно ходить, сверкать своим природным умом и полученным хорошим образованием, избавиться от вечной робости и несмелости, от чувства неполноценности, которое даже красивую женщину делает уродиной. Но помогла ей и природа. Она рожает первого ребенка от своего мужа, дочь Терезу и…. Как же некоторые женщины могут расцвесть после родов! Не все, конечно. Иные, наоборот, становятся страшными. У них исчезает грудь, они буквально высыхают, словно ребенок «выпил» все соки матери, или наоборот, толстеют, у них бесформенной становится фигура, и из изящной молодой девушки они превращаются в дородную матрону. Природа с Изабеллой после родов сотворила чудеса! Разгладила ее лицо, осветила желтую ужасную кожу, заиграл румянец, заблестели черные, великолепные глаза, чудесные волосы разрослись на лысой голове, маленькая ножка не выросла больше, а некрасивые руки она умело прикрывала перчатками. А этот ее смех, лукавый, таинственный и обещающий, а этот мелодичный голос серебряного колокольчика, а это умение обольщать каждого мужчину и давать ему надежду как на единственный объект в ее сердце. Изабелла со злостью, с несгибаемой волей наново «делала» себя, во многом чтобы насолить сестре своего мужа Елизавете Любомирской за такую плохую оценку Изабеллы, за ее презрение к ней, плохое отношение, за вечное унижение «гадкого утенка». Сейчас это уже не утенок, это гладкий и опасный лебедь, хорошо оперившийся, сознающий всю силу своего обаяния. У Изабеллы цель. Соблазнить любовника Елизаветы Любомирской — польского короля Станислава Августа Понятовского. Этого польского Дон Жуана, любовниц которого вообще-то в отличие от любвеобильного Генриха IV даже пересчитать невозможно.

Нелегкая задача. Понятовский помнил некрасивую тринадцатилетнюю Изабеллу как угловатого и очень невзрачного подростка. И вдруг в театре он увидел ее и обомлел. «Кто эта дама, в малиновом берете с послом испанским говорит?» — Евгений Онегин не узнал Татьяну Ларину, король Станислав Понятовский не узнал Изабеллу. Перед ним была очаровательная, прекрасная, соблазнительная, умная, даже остроумная, доброжелательная и лукавая пани в полном значении этого слова. И Изабелла добилась, что Понятовский оставляет Любомирскую и делает своей любовницей Изабеллу Чарторысскую. Муж не мешал. Покорному «рогоносцу» Адаму было выгодно видеть свою супругу любовницей короля. Во-первых, как вы уже знаете, дорогой читатель, эти рогоносцы черпали огромные корысти из связей их жен с королями, во-вторых, увлеченная Станиславом Понятовским Изабелла избавится от своей меланхолии и даст свободу в любовных действиях мужу. Станислав Понятовский, всю жизнь писавший обширные дневники, так и записывает в нем — почему это муж Изабеллы самолично подвозит свою жену в арендованный ими замок, подолгу оставляя ее там наедине с королем: ему выгодно — вот его вывод.

Интимные свидания с королем окончились беременностью Изабеллы. В 1768 году она рожает второго ребенка, дочь Марию. Отцом, конечно, и бесспорным, является Станислав Понятовский. Муж Изабеллы вот уже больше года пребывает за границей и никак не может быть причастным к рождению ребенка. По каким-то там политическим соображениям, но польскому королю нужна поддержка русского посла Екатерины Великой в Варшаве Репнина, и Станислав Понятовский обращается за помощью к…. Изабелле. Ну что ей стоит во имя пользы для отечества соблазнить русского посла? Сам Понятовский уже готов отказаться от своей роли любовника. Он не любил долго оставаться в одном алькове. Исключение составлял альков только пани Грабовской. Ну что же, раз надо… История с Марией Валевской с Наполеоном повторяется. Изабелла мобилизовывает все свои человеческие и женские чары и этого человека, твердого, как орех, и гордого, как все татары, соблазняет. Неизвестно, как ей это удалось. У Репнина, несмотря на то, что была жена — племянница Панина, первого министра, а потом и воспитателя Павла, было очень много любовниц. Этот человек пользовался, как и Потемкин, неизменным успехом у женщин и даже его недостатки — излишнюю рубашечность, любовь к соленым словцам, пьянство — они воспринимали как мужское достоинство. Такова была необъяснимая сила обаяния этого человека.

Но Изабелла не была бы собой, если бы ограничилась только легким флиртом. Нет, ей надо «насмерть» увлечь русского посла. Чтобы он света божьего кроме Изабеллы не видел, чтобы он страдал всеми ревностными муками, умирал от неуверенности и всего себя посвящал Изабелле. Она женщина, живущая по принципу — максимум. Всего ей надо сверх меры. Иначе она не умеет. Загадка, конечно, для психологов ли, патологов ли, сексопатологов ли, или просто для нас, простых людей, какой силой какими любовными флюидами обладают некоторые женщины. Мы уже говорили, дорогой читатель, на тему особого «аромата» микрочастиц, действовавших безотказно. Какие «ароматы» были у Изабеллы, если все влюблялись в нее так сильно, что готовы отдать не только свои жизни для любимой, но нечто большее: пожертвовать своей карьерой. Репнин пожертвовал ради Изабеллы всем. Из-за нее поссорился с Екатериной Великой, которая не любила этих шляхтичей Чарторысских, стремящихся к слишком большой своей независимости. Поручила Репнину приструнить их несколько, а он выступил в интересах этой семьи и сейчас, не имея возможности вернуться в Россию, покорной собачкой везде следует за юбками Изабеллы. Она в Европу, и он за нею следом.

Изабелла рожает от Репнина сына Адама. Отцовство Репнина бесспорно: у сына те же узкие татарские глаза (бабка Репнина была татаркой), темное лицо, густые черные брови, это не сын блондина Адама Чарторысского, кроме того, он уже несколько лет за границей и живет отдельно от Изабеллы. Как только родился ребенок, генерал Адам Чарторысский приехал в свое имение в Повонзки, недалеко от Варшавы, и первое что сделал, это послал законному отцу князю Репнину младенца-сына в роскошной колыбели в окружении гирлянды роз. Стало быть, дорогой читатель, суммируя, можем сказать, что у Изабеллы уже трое детей — семилетняя Тереза от мужа и двое детей — четырехлетняя дочь Мария от Понятовского и родившийся сын Адам от Репнина.

Дружная семейка, оставив рожденного сына на попечении нянек в Варшаве, вместе с дочерьми, любовником и мужем уезжает за границу.

Муж, покорный «рогоносец», прикрывает глаза на роман Изабеллы с Репниным, а когда надо, удаляется в далекие путешествия, оставляя влюбленных тет-а-тет. Но на горизонте появляется новый любовник Изабеллы, который будет отцом следующего ее ребенка. У дамочки, стало быть, уже четверо детей и трое не от мужа. Лозен, французский франт, генерал Бирон, сидевший милым мальчиком на коленях маркизы Помпадур, воспитывавшийся в Версале вместе с детьми короля, великий Дон Жуан, красавец с прекрасными манерами в отличие от Дон Жуана, циничного и холодного, умел загораться «соломенной» страстью к женщинам. Словом, опасный Лозен появился в Лондоне. Помните, как в «Волшебной горе» Томаса Манна? Вошла женщина, хлопнувшая дверью. И все! Хлопанье дверью внесло живую струю в мертвый дом туберкулезников, изолированных от света и его проблем. Как та женщина в «Волшебной горе», Изабелла Чарторысская непринужденно впорхнула в дом одной аристократки, где был прием, и ее увидел Лозен. «Кто эта женщина?» — он оторопел. Потом напишет в своих воспоминаниях: «Одета лучше всех, причесана лучше всех, манеры лучше всех, некрасива, но с бездной обаяния».

«Я красивой не была, но я была обаятельна», — напишет Изабелла о себе. И это была правда. Обаяние сильнее красоты. Это сеть, в которую ловятся сердца. И надолго. Лозен дико, до потери сознания влюбился в Изабеллу. Она еще ропщет, еще не хочет расставаться с Репниным, еще чувствует какие-то угрызения совести по отношению к человеку, который для нее оставил родину, царицу и жену, но…. Ее любовь к Лозену тоже слишком сильна. Двое необыкновенных людей с непонятным обаянием неизменно должны соединиться. Напрасно Репнин переживает жесточайшие муки ревности, нет уже такой силы, чтобы их разлучить. Изабелла отдается Лозену, но ночь оказалась страшной. Было совсем не то, что ей грезилось в мечтах и о чем она думала в бессонные ночи. Проза физиологического акта, без поволоки романтики, была пошла и грязна. Изабелла в слезах и истерике выгнала Лозена прочь, а на другой день пыталась покончить с собой. Когда он пришел к ней, он нашел свою любовницу полуживой и со струйкой крови, текущей изо рта. Она отравилась. Спасли, конечно. Наполненный стыдом и горем, Лозен решает тоже покончить с собой. Написанная жизнью мелодрама продолжается. Его спасает его собственная жена. Как мать, как подруга, как хорошая сиделка лечит сердечные раны своего мужа и искореняет из него желание умереть. Психологом, кухаркой, нянькой, приятелем стала для него, чтобы, когда он немного пришел в себя, отпустить его к Изабелле, без которой он уже жить не мог. Изабелла решает все рассказать Репнину и с готовностью ожидает своего наказания. Репнин, бледный как полотно, выслушал признание Изабеллы и, сказав только одну фразу: «Будьте счастливы, а я на ваше счастье смотреть не могу», — повернулся и вышел. Навсегда. Гордый татарин не простил вероломства Изабелле. Правда, и потом будет защищать ее интересы, заботиться о своем сыне, устраивать ему карьеру, но Изабелла как женщина умерла для него навсегда. Люди, подобные Потемкину или князю Репнину, вероломства не прощают. Они слишком любят, слишком обожают любимую, чтобы их любовь можно было награждать «рогами».

Изабелла опять беременна. И не знает, что ей делать, вроде надо бы и стыд-то иметь, третий ребенок не от мужа! Мечется: то ли говорить мужу и просить у него прощения, то ли нет. Потихоньку родить и отдать ребенка на воспитание Лозену? Лозен, мягкий как воск, готов на все. Он и ребенка может взять и с Изабеллой, если она того желает, расстаться. Мягкотелый, нерешительный человек знает только одно: он безумно любит Изабеллу и поступит, как она этого пожелает. Она пожелала родить ребенка в своем имении, в Польше, мужу обо всем рассказать, он так умеет снисходительно относиться к чувствам Изабеллы! Не ее ведь вина, что она хочет любить, быть безумно не только любимой, но обожаемой, чего муж ей дать не в состоянии — он жену не любит, он ценит в ней друга и приятеля, может, поймет? Он понял. Но запретил показываться на глаза Лозену. Ребенка муж, конечно, и на этот раз усыновит. Ему не привыкать. Только одна дочь и растет его отцовства. Но Изабелла не может расстаться с Лозеном. Она приказывает ему приехать в имение неподалеку от Варшавы и ждать от нее дальнейших приказов. Она на последних днях беременности. Вскоре приезжает нарочный и сообщает, что Изабелла рожает и призывает его к себе. Он вскакивает на коня — и, послушный рыцарь, является в дом с черного хода, чтобы его не увидел муж Изабеллы. Служанка через черный ход вводит его в… шкаф. Да, да, вы не ослышались, дорогой читатель, это был огромный шкаф, весь пропахший лавандой, с платьями Изабеллы. Лозена спрятали в этом шкафу ровно на тридцать шесть часов — столько длились очень трудные и сложные роды. Когда Изабелла дико вопила от боли, Лозен в шкафу грыз ее платья. Родился сын Константин, блондин, как две капли воды похожий на Лозена. Ему, отцу, разрешили уехать. Он, весь в слезах, предчувствуя самое худшее, уезжает в Париж, король не разрешил ему остаться в Варшаве, как он ни настаивал, чтобы быть поближе к Изабелле.

Начинается переписка, полная скрытых упреков, как всегда бывает с разлученными любовниками. Лозен пишет страстные письма, в ответ получает довольно сухие, а потом и вообще ничего. Он узнает, что у Изабеллы новый любовник, некто Браницкий. От него ли будут следующие две дочери? История умалчивает. Рождается пятый ребенок — дочь Софья, потом дочь Габриэль, шестой ребенок, который умирает. У Изабеллы все новые любовники. Оставлен Браницкий, взят Ржевуцкий. Лозен рвет и мечет и пишет обидное письмо Изабелле. «Она обиделась и не ответила, — резюмирует он в своих воспоминаниях. — Наша связь закончилась». Вот ведь как прозаично и нелепо закончилась и эта любовь Изабеллы. Муж то приезжает, то уезжает, то спит с женой, то нет. И в конце концов он счет потерял, какие дети его, какие нет. Представим себе такую вот картину: идет генерал Адам Чарторысский с детьми разных возрастов. Люди спрашивают: «Это ваши дети?» Что остается ответить Адаму? «Немножко моих, немножко нет». Но он их всех признал своими. Благородный, снисходительный «рогоносец».

Сыновья, черный азиат от Репнина Адам и изящный блондин от Лозена Константин в Петербурге, при дворе царя Павла. Адам и Константин адъютанты детей Павла, Александра и Константина. Царь не очень любит Адама, мрачного и замкнутого в себе, но обожает веселого Константина. Александр без ума от Адама и тот становится близким приятелем будущего царя. Жена Павла Мария ненавидит обоих сыновей «полячки», не отвечает на их поклоны и строит свои козни. Константин влюблен в царевну Анну, дочь Павла, жену царевича Константина. Адам влюблен в Елизавету Алексеевну, жену царевича Александра. Начинается новый этап покорных «рогоносцев» и их героями будут новые лица, но близко связанные с семьей Чарторысских. Молодая княжна Луиза де Баде тринадцатилетней девушкой вышла замуж за будущего русского царя Александра I, которому в это время было четырнадцать лет. Она была очень красивой и в светских хрониках фигурирует как «светловолосая Психея». Огромные голубые глаза, белокурые волосы, томный взгляд. Ну и что, что красавица, если Александр I ее не любил и сам в этом признавался и давал это почувствовать в своих к ней отношениях. Он почему-то не только не препятствовал флирту Адама со своей женой, но даже способствовал ему, открыто призывая Адама не стесняться, даже если связь с его женой у того будет сугубо интимной. Адаму два раза повторять не надо. Он давно влюблен в красавицу Елизавету Алексеевну, тем более что она всегда грустна и чувствует себя очень одинокой. Словом, разгорелась пламенная любовь на петербургском дворе: адъютант Александра, Адам Чарторысский имеет связь с его женой. Павел ни о чем не догадывался. Открыла ему глаза на эту преступную связь жена Павла Мария. У Елизаветы Алексеевны рождается дочь, как две капли воды похожая на Адама. Те же узковатые азиатские глаза, та же смуглая кожа, тот же хитровато-мрачный взгляд, если вообще грудной ребенок имеет хоть какой-то взгляд. Мария схватила ребенка своей невестки и пошла показывать мужу, царю Павлу. «Видишь, какая узкоглазая смуглянка! В кого, если Александр блондин, Елизавета тоже? Я тебе скажу — в кого». Услышав ужасную новость, Павел впал в бешенство. «Заковать его в кандалы! В Сибирь его!» Сибирь было любимое место ссылки для всех, кем царь был недоволен. Из-за не по-прусски заплетенных косичек он скомандовал полку: «Направо, в Сибирь шагом марш».

Советники объяснили царю, что удаление в Сибирь Адама Чарторысского вызовет дикий скандал и будут прежде всего скомпрометированы Александр и его жена Елизавета. Успокоившись, царь приказал Адаму срочно оставить Петербург и удалиться… куда бы послом? Ладно, пусть в Сардинию. С тяжелым сердцем уезжал Адам. Во-первых, приходилось расставаться с любимой Елизаветой, которая его тоже любила, во-вторых, он предчувствовал, что может случиться несчастье с ребенком. Не ошибся. «Арабку» с черными волосами и косящими глазами недолго держали на царском дворе. Умерла при таинственных обстоятельствах. Много лет прошло, лет двадцать, когда Адам в Вене опять встретит Елизавету. Какой горькой печалью звучат в его дневнике слова, что он по-прежнему любит ее, а она уже давно забыла его. «Никогда в жизни я не был так несчастен», — сообщает Адам своему дневнику. А Елизавета? Жена Александра? Она, не умея не любить и не находя ни малейшего признака любви к себе в своем муже, у которого с Нарышкиной, любимой причем, растет сын, влюбляется в двадцатипятилетнего красавца дворянина Охотникова и беременеет от него. И потом рожает дочь. И эта дочь, как и дочь Адама Чарторысского, исчезла, то есть умерла при весьма таинственных обстоятельствах.

Русскому царю (Александр уже царь) чужие, незаконные дети не нужны. Ему нужны свои законные сыновья. И лучше бы было для Елизаветы в конце концов понять эту элементарную истину: королевы не для любви. Они для деторождения. Александр приказывает «убрать» Охотникова. На него нападают сзади и на глазах Елизаветы вонзают в спину нож. Все было устроено так, что это убийство, совершаемое публично, никогда не было раскрыто. Убийца беспрепятственно скрылся среди огромной толпы народа. Возможно ли это? Да, когда покушение хорошо организовано. Три месяца лежит со смертельной раной Охотников. Елизавета почти каждый день до самой его смерти приходит к нему в госпиталь, а когда он умрет, поставит огромный памятник со скульптурой, представляющей ее саму, склоненную в печали над могилой своего возлюбленного. Опять мелодрама, написанная не рукой романиста, но самой жизнью. И, честное слово, дорогой читатель, мы в этом не виноваты. И не конец еще этой мелодрамы и опять ее героями будут неугомонные Чарторысские.

Павла убили. Конечно, не руками Александра, но с его полного согласия. Дочь Изабеллы Мария пишет восторженное письмо брату Адаму: «Ура! Наш дорогой, любимый великий князь — Царь. С ума схожу от радости и хочу ею поделиться с тобой». Конечно, Адам и Константин рады. Александр их друг. Он лично пишет письмо Адаму, призывая его к себе, заканчивая так: «С нетерпением ожидаю твоего приезда». Потом назначает его заместителем министра иностранных дел к великой скорби русских дворян и особенно старичка Льва Толстого, который словами своего героя Андрея Болконского говорит об Адаме Чарторысском: «И такие люди решали судьбы истории»? Константин находится с матерью в имении Пулавах. Он не хочет ехать в Петербург. У него великая любовь к замечательной девушке Сесиль, воспитаннице его матери, которая долгое время пребывала в Париже. Конечно, он знает, что девушка не очень богата, не очень знатна, но у них любовь и она должна победить все возражения Изабеллы, рассчитывающей на лучшую партию для своего сына. Сын знал, что мать будет возражать, но такого яростного, даже неистового сопротивления его намерению жениться на Сесиль не ожидал. Мать прямо рвет я мечет и почти умирает от такого «несчастья».

В чем дело? Она, познавшая великую любовь, любившая и будучи любима великими мира сего, не может так протестовать против любви сына. Если, конечно, не вмешались в это дело какие-нибудь таинственные обстоятельства. Конечно, вмешались. Сесиль не воспитанница Изабеллы, а родная ее дочь, прижитая с ее долголетним любовником Ржевуцким. О боже, и этот ребенок — бастард! Сколько же у тебя, Изабелла, внебрачных детей? По нашим расчетам, семеро. И из них только один — первенец — дочь от мужа. Но ее уже нет в живых. Четырнадцатилетняя дочь Тереза погибла страшной смертью. Она, будучи в белом легком муслиновом платье, в своем родном дворце «Голубом», в котором жили Чарторысские, прикоснулась случайно к камину и загорелась моментально. Комнаты были полны народа. Требовалось элементарное присутствие духа: моментально накрыть Терезу хоть какой-нибудь скатертью, что ли, и погасить пламя. Но все служанки попадали в обморок, дамы от ужаса в еще более глубокий, и бедная Тереза бежит из комнаты в комнату, дико крича и представляя собой живой костер, и никто не догадался его потушить. Догадался учитель рисования, когда она вбежала почти в последнюю комнату и была достаточно уже обугленной. Он схватил плащ и накинул на девочку. Огонь моментально уступил. Но было уже поздно. Через три дня в страшных мучениях Тереза умерла. Единственный законный ребенок мужа погиб страшной смертью! За что тебе такое наказание, покорный «рогоносец» Адам Чарторысский. Не ты ли был добросовестным супругом, сквозь пальцы смотревшим на все любовные шалости своей супруга, даже если они оканчивались шестикратным рождением детей? С каким вниманием и заботой ты относился к своей супруге! Ее слово для тебя закон. Не захотела она жить в Париже в тяжелые для Польши времена — ты уступил. Захотела она, чтобы большая часть богатства была передана ей, — уступил. Всем детям дал образование, всех любил, как собственных, ну, может, немного меньше Адама — сына татарина. Всех обеспечил, женил, выдал замуж. Никогда и ни чем не попрекнул свою супругу. И что? Судьба забирает у тебя единственную законнорожденную дочь? А может, это предостережение судьбы — стоит ли быть аж так покорным «рогоносцем» и, заботясь о собственной гордости, не приструнить ли загалопировавшуюся в любовных утехах супругу? Он этого не сделал.

Изабелла дожила до девяноста лет. Всеми уважаемая, всеми почитаемая, обожаемая детьми. Дети всегда (всегда ли?) снисходительны к ошибкам молодости матери. В конце концов не было бы этих «ошибок», не было бы их.