Великие тайны золота, денег и драгоценностей. 100 историй о секретах мира богатства

Дверь сотрясалась от мощных ударов. Питер Пауль Рубенс лихорадочно заталкивал под кожаный переплет книги письмо, которое только что закончил писать. Его не должны найти!

Открытие Рубенса

Пальцы художника предательски дрожали. Еще бы, гвардейцы кардинала Ришелье — опасные гости, особенно если ломятся в ваш дом темной ночью. Им явно безразлично, что хозяин этого дома не только знаменитый живописец, которого пригласила в Париж сама королева-мать Мария Медичи, но и дипломат, находящийся на службе у испанского короля Филиппа IV…

Рубенс отбросил книгу под стол, мазнул лицо и руки влажной краской и распахнул дверь. В дом ввалились двое «верных слуг господина». Именно так они громогласно именовали себя с тех пор, как в прошлом, 1624 году Ришелье, ставший премьер-министром Франции, объявил гвардию своей личной охраной. Охрана ему и вправду была нужна. Кардинала не любили ни король Людовик XIII, ни высшая знать. Народ же шепотом величал этого церковника «дьяволом в пурпурной мантии». И угораздило же Рубенса ввязаться в споры с церковью!

А все его приятель — Клод Никола Фабри де Пейреск. Большой знаток и собиратель искусств, он усомнился в одной из церковных реликвий — невероятной красоты древнеримской камее I века до нашей эры. Та была изготовлена из черно-белого оникса с вкраплением багровых пятен и не могла не поражать воображение, ведь это самая большая камея в мире, размером 31 на 26 сантиметров. Церковь считала, что на ней изображен библейский Иосиф, которого чествует фараон Египта. Именно из-за почетного сюжета камея и считалась святой. До вот Пейреск усомнился в сюжете и принес камею Рубенсу, ибо художник слыл знатоком античных гемм. «Как городской советник, я взял ее под честное слово из государственного хранилища, — сообщил де Пейреск. — Как на твой взгляд, что здесь изображено?» Рубенс внимательно осмотрел камею: «Если это сюжет об Иосифе и фараоне, то почему правитель Египта изображен в одеждах римского воина, а рядом какая-то женщина в типичном одеянии патрицианки?! Нет, тут что-то не так». Вот тогда-то де Пейреск и уговорил Рубенса заняться изучением сюжета камеи. И к чему это привело — к визиту слуг кардинала?..

«Почему не открывали так долго?» — рявкнул гвардеец. Художник поднял заляпанные краской руки: «Когда я рисую, то ничего не слышу и не вижу. Особенно когда выполняю работу по заказу королевы-матери». Имя королевы произвело впечатление. Гвардейцы переглянулись, но уходить не собирались. Рубенс надменно вскинул подбородок и брезгливо протянул на манер высокопоставленного вельможи: «Так что угодно, господа?»

И тут один из незваных гостей произнес нечто неожиданное: «Мы хотим переговорить с вашим слугой Костеном!»

Рубенс чуть не присвистнул: вот, значит, в чем дело! Правда, он уже давно подозревал, что Костен шпионил за ним. Со времен кардинальства Ришелье Франция стремительно обрастала соглядатаями. Соседи следили за соседями, слуги за господами. Хорошо, что несколько дней назад он выгнал этого бесстыжего парня. Иначе письмо, которое Рубенс еще не успел отправить посольской почтой в Антверпен своему старшему сыну, наверняка оказалось бы в руках «ночных гостей». А ведь в этом письме — явная ересь, подлинная история священной камеи, которую Рубенс уже успел выяснить.

Художник смерил гвардейцев самым высокомерным взглядом: «Костен оказался нечист на руку, и я уволил его!» Гвардейцы опять переглянулись. Они явно не рассчитывали на такой поворот дела. Рубенс между тем повысил голос: «Врываться в дом королевского дипломата, чтобы поговорить с его слугой, возмутительно. О вашем визите завтра же утром узнает кардинал!» — «Вы сможете рассказать ему сами! — хмыкнул старший гвардеец. — Вот предписание вам явиться завтра в Пале-Рояль!»

Заперев дверь за непрошеными гостями, Рубенс вернулся в свой кабинет. Вынул из книжного тайника письмо сыну и перечитал его еще раз.

«Мой дорогой Альберт!

Твои познания в латыни и древнегреческом оказали мне неоценимую помощь. Сразу видно, что братья августинцы, которым я поручил твое воспитание, отличные преподаватели. Учись лучше, мой мальчик, а когда выучишься, я отдам тебе свою коллекцию античных редкостей, которую собираю всю жизнь. Жаль только, не могу присоединить к ней самую большую камею в мире, ведь она — собственность французской короны и реликвия церкви. Во Францию камея попала еще в 1239 году, когда король Людовик IX купил ее у императора Латинской империи Бал-дуина II. А тому она досталась от крестоносцев, взявших штурмом Константинополь в 1204 году. Тогда, мой мальчик, были ужасные времена. Великий город был разграблен, население перебито. Слава богу, что удалось спасти хранившиеся в городе христианские святыни. Среди этих уникальных реликвий была и «резная картина на камне, рассказывающая о жизни святого Иосифа», как назвали ее современники.

Смотри, мой мальчик, я зарисовал камею. А соотнеся латинский текст, который ты перевел, и знания, полученные мною из старинных источников, я понял, что на камее изображен вовсе не библейский Иосиф, а император Тиберий, живший в I веке нашей эры. Вот почему вокруг него изображены римские воины и красавицы в античных- одеждах. Над центральной группой парит величественный император Август, который к тому времени отошел в мир иной, оставив трон Тиберию. Внизу же, в скорбных позах, — группа пленных варваров, которые умоляют императора о прощении. Всего изображено двадцать фигур, и каждая с изумительным мастерством и тончайшими деталями, — словом, настоящая картина в камне. Неудивительно, что по распоряжению одного из византийских императоров это сокровище «одели» в золотую оправу, усыпанную драгоценными камнями и жемчугом».

Рубенс оторвался от чтения письма. Ну надо же было вляпаться в такое! Да, он помог своему другу Пейреску установить истину: на камее изображен не библейский герой, а реальный римский император. И что теперь? Получается, он, Рубенс, лишает французскую церковь ее знаменитой реликвии. Кто потерпит такое? Уж точно не кардинал Ришелье. Он уже пригрозил Пейреску церковным судом. Но даже если завтра Рубенс окажется в Бастилии, все равно нужно, чтобы мир узнал разгадку сюжета камеи. Надо только спрятать письмо. Испанский посланник обязательно заглянет в тайник и перешлет письмо сыну Рубенса.

Впрочем… Рубенс снова сел за стол и дипломатично приписал: «Надеюсь, мой мальчик, ты понимаешь, что я провел все эти изыскания по истории камеи только во благо Франции, ее короля и всемилостивейшего кардинала. Аминь!» Пусть любой, кто случайно прочтет, будет уверен — художник лоялен к французской власти.

Как ни странно, но на другой день слуги кардинала во дворце Пале-Рояль встретили Рубенса весьма корректно. Тотчас провели через залу официальных аудиенций в кабинет Ришелье. Художник был поражен, сколь торжественно обставлены парадные залы и сколь аскетично выглядит рабочий кабинет кардинала: огромный стол красного дерева, заваленный бумагами, черное кожаное кресло и стеллажи с книгами и футлярами на всех стенах от пола до потолка. Видно, на первое место Ришелье ставил не роскошь, а государственные дела. Вот и сейчас он что-то торопливо читал. Но едва слуга ввел Рубенса, Ришелье поднял голову и преувеличенно широко улыбнулся: «Я жду вас, друг мой! Вы хорошо потрудились. Тем более что провели все свои изыскания «во благо Франции», не так ли?»

У Рубенса перехватило дыхание: он выгнал лакея-шпи-она, не впустил гвардейцев, но все равно кто-то из слуг донес на него. И вот кардинал цитирует его письмо!

«Я тоже увлекаюсь историческими штудиями, — еще шире улыбнулся кардинал. — Но мои успехи скромны, не то что ваши. Это же открытие в мире искусств: выяснить, что ониксовая камея посвящена императору-языч-нику. Но что это дает? Вы лишаете нашу церковь святой реликвии!» Рубенс похолодел. «Все в руках Божьих, — произнес он. Сглотнул и добавил: — И ваших, Ваше преосвященство. Все знают, что вы истинный ценитель античных редкостей. Так неужели вам не нужна истина?»

Кардинал прищурился: «Расскажите. Но не о старинных временах — о тех, что поближе!» Рубенс осторожно проговорил: «Я установил, что камея очень понравилась королеве Екатерине Медичи. Она приказала присовокупить к золотой оправе драгоценные камни и жемчуга. Потом подарила камею старшему сыну — королю Франциску II. Потом камея переходила к другим Валуа как символ власти». Кардинал скривился: «И все сыновья Екатерины умерли насильственной смертью, кто от яда, кто от кинжала… Забавно, не правда ли?»

Рубенс стиснул тонкие пальцы: беседа принимала неприятный оборот. «За свою долгую жизнь произведения искусства всегда обрастают легендами, — тихо проговорил он. — В старинных рукописях часто упоминается, что ониксовая камея оказывает на владельцев зловещее влияние. Считается, что, поскольку на ней изображены несчастные пленники императора, камея не приветствует никаких властителей и, больше того, стремится отобрать у них власть. Но это легенды, Ваше преосвященство…».

«Конечно! — Ришелье вскинул на художника холодный взгляд. — Мы благодарны вам за изыскания, но настоятельно рекомендуем вам и вашему другу де Пейреску забыть о них».

И кардинал величественно взмахнул тонкой рукой, показывая, что аудиенция окончена. Однако едва за Рубенсом закрылась дверь, Ришелье рывком открыл ящик своего стола. Там таинственным черно-багровым светом поблескивала огромная камея.

«Я подозревал, что ты приносишь несчастья, черное чудовище! — прошептал кардинал. — Недаром твои багровые вкрапления словно пятна крови… И надо же было проклятой королеве Медичи отыскать тебя! Лежала бы себе спокойно в казне… Но я не желаю, чтобы трон опять зашатался. Хватит с бедной Франции потрясений!»

И, обернув руку пурпурным рукавом сутаны, Ришелье, подцепил черную камею, как зловредного скорпиона, и бросил ее в нижний ящик старинного комода. Пусть лежит там и никому более не попадается на глаза!

Великая камея Франции

Так и лежала в укромном ящике комода величественная «картина из камня». Давно уже отошли в мир иной и кардинал Ришелье, и король Людовик XIII. На троне вот уже которое десятилетие пребывал великий Людовик XIV, сделавший Францию не только самой мощной державой Европы, но и законодательницей моды, манер, искусства. Однако «король-солнце» неуклонно старился, хотя и упорно отказывался в этом признаваться.

…В то хмурое осеннее утро он явно хандрил. За завтраком откушал мало, не принял ни одного министра. В припадке меланхолии обругал свои роскошные покои в Версальском дворце: «Сколько можно любоваться на одно и то же? Неужели нет ничего новенького?» Вот тут кто-то из приближенных и подал королю огромную камею: «Сир, это античное сокровище нашлось в старинной мебели!»

Король оглядел ониксовую камею, но в восторг не пришел: «Какая-то она не царственная — черно-белая, и эти противные багровые пятна… Конечно, она, наверно, весьма ценная, но мне не нравится. Отдайте ее дофину Людовику. У него как раз скоро день рождения».

Приказано — выполнено. Сын Людовика XIV получил камею в подарок. Но через полгода, в апреле 1711-го, он скоропостижно умер. Наследником престола был объявлен его старший сын — герцог Бургундский, которому вместе с прочими регалиями дофина передали и черно-белую камею. Но не прошло и года, как и он скоропостижно скончался. Бедный Людовик XIV объявлял все новых своих наследников, но его дети и внуки не задерживались на этом свете. Наконец очередь дошла до двухлетнего правнука короля — герцога Анжуйского, коронованного в 1715 году под именем Людовика XV Ему, конечно, никаких регалий передавать не стали. А его опекун, блестящий и расточительный регент герцог Орлеанский, ценил только золотые луидоры. Так что камею он запер в ящике одного из своих комодов, а потом и ключ от него потерял.

Долгое время о большой античной камее никто не вспоминал. Наверно, о ней и вовсе все позабыли, если бы не страсть нового короля Людовика XVI к старинной мебели. Король даже завел у себя во дворце специальную мастерскую, где собственноручно реставрировал антиквариат. Особенно же любил он вскрывать и чинить старые замки.

Так что когда ему на глаза попался пыльный комод столетней давности, он не стал его ломать, а тщательно подобрал ключи. Наконец старинный замок глухо щелкнул и открылся. Там среди бумаг лежала огромная камея.

Людовик пришел в восторг, показал находку своей жене Марии-Антуанетте и более с камеей не расставался. Однако счастья королевской семье она не принесла — дальнейшая трагическая судьба этой венценосной четы известна всему миру.

Вскоре после революции 1789 года драгоценности французской короны (в том числе и камея Тиберия) были выставлены на всеобщее обозрение в Париже как Народное достояние. И народ довольно быстро почти все разворовал. Однако камея малограмотных воров не заинтересовала. Ее передали на хранение во вновь организованный специальный Кабинет медалей, в чьей витрине она и осела. Но видно, «черному чудовищу» там было скучно.

…Гражданин Шарлье и до революции слыл странным. Заниматься извозом, как его отец, не захотел, мечтал об учебе, но в семье не было денег. Мальчишка начал кашлять — то ли от тоски, то ли от недоедания. Родители махнули на него рукой — чего беспокоиться, все равно не жилец. Парень сбежал из дома и начал самостоятельную жизнь. Но и шайка воров, к которой он прибился, смотрела на него как на дурачка. А как иначе? Ведь он все добытые деньги тратил то на покупку книг или печатных картинок, а то и вовсе на билеты в общедоступные музеи и на выставки. Ну а уж когда революционные власти объявили свободный «осмотр бывших королевских сокровищ и ценностей, награбленных у французского народа», хилый Шарлье просто расцвел, распрямился, прикупил одежонку поприличней и все дни пропадал на «осмотрах». Золотые вазы и столовое серебро его не вдохновили. Но своеобразная красота ониксовой камеи поразила в самое сердце. Изо дня в день он бродил вокруг стенда, на котором она была прикреплена, и строил планы ее похищения. То думал взорвать стену, то прикидывал, не пробить ли водоотвод, который проходил рядом. Ведь и от взрыва, и от потока воды начнется паника, при которой можно незаметно похитить прекрасную камею. Но что, если при этом пострадает и само бесценное сокровище?

Словом, от всех экстремальных планов Шарлье отказался, решив прибегнуть к испытанному способу — украсть. И вот, добыв форму национального гвардейца (чтобы действовать, не вызывая подозрений), он ночью проник в Кабинет медалей, где и вынул камею из застекленной витрины. Но тут ему в голову пришла весьма здравая мысль — вокруг же полно украшений из золота и серебра, не прихватить ли и их?

Так что домой гражданин Шарлье явился нагруженный «экспроприированным» имуществом. А чтобы никто его не заподозрил, уже ранним утром поспешил в Кабинет медалей. Сочувствовал служителям, не уберегшим «народное добро», громко клеймил воров-негодяев. Его возмущенный монолог даже попал на страницы парижских газет. Для отвода глаз гражданин Шарлье еще два месяца ходил в Кабинет медалей. И никому не приходило в голову, что, едва вернувшись в свою каморку, он тщательно запирал двери и вынимал ЕЕ — свою возлюбленную камею.

Однако время шло. Гражданин Шарлье больше не воровал, боясь попасть в полицию, а жить надо было. Он нашел покупателей на украшения. Их, правда, пришлось спрессовать в обычные слитки, но Шарлье об этом не жалел. Полгода он жил, ни в чем не нуждаясь, но однажды на пороге его дома объявился рыжий Верзила, главарь его бывшей шайки. «Кажется, ты подработал на стороне, — заявил он, сплевывая прямо на только что помытый Шарлье пол. — Лично я не против, но половину добычи гони в общак, а то плохо будет!»

Верзила ушел, а Шарлье еще долго пытался успокоить свое бедное сердце. Денег у него уже не было, и выход намечался только один — расстаться с камеей. Она же стоит баснословную сумму. Но продать ее надо не во Франции. Только где? И вот, пораздумав, Шарлье решил ехать в столицу ювелиров — Амстердам.

Несколько недель он предлагал свое сокровище ювелирам и коллекционерам. По городу поползли слухи. И под видом покупателя к Шарлье явился сам французский посланник. Итог был прост — вор отправился в тюрьму, а камея домой — в парижский Кабинет медалей. Там она и находилась, пока не попалась на глаза первому консулу Франции — Наполеону Бонапарту.

Наполеон жаждал неограниченной власти и потому обожал все истинно королевское. Узнав, что черно-белая камея долгое время считалась в королевской семье символом будущей власти, тут же затребовал ее себе. Увиденное сокровище поразило его. В порыве восторга Бонапарт окрестил его «Великой камеей Франции», приказал вставить в большую золотую оправу стиля ампир. А при своей коронации повелел положить камею рядом с другими монаршими регалиями: Наполеону, мечтавшему о покорении мира, льстило, что на камне изображен всесильный римский император, у ног которого уже лежал завоеванный мир.

Что было дальше, знают все. Покорения мира не случилось, зато последовал крах империи и последующая ссылка Наполеона на остров Святой Елены. Великая же камея Франции стала разменной монетой в расчетах с победителями. Ее вместе с другой уникальной геммой, которую называли камеей Гонзага, предложили в качестве «сердечного дара» русскому императору Александру I. Но император не принял дара. Он предпочел взять другую камею, так называемую камею Гонзага. И был по-своему прав: Великая камея Франции должна остаться в стране, где она получила столь громкое имя.

Однако Великая камея Франции не утратила интереса к далекой России. После Октябрьской революции союзники по Антанте неоднократно обсуждали вопрос о том, где найти средства для помощи Белому движению. И нашлись-таки умники, предложившие выручить их, в том числе за счет продажи за океан Великой камеи Франции. Правда, Белое движение вскоре было разгромлено, и надобность в продаже отпала. Однако на исходе XX века в Кабинет медалей вновь поступило предложение о продаже камеи. На этот раз уже из самой России, от одного из новоиспеченных миллиардеров, пожелавшего не разглашать свое имя. Но и эта сделка не состоялась. Возможно, не сошлись в цене. Хотя, скорее всего, французы благоразумно решили не трогать свою Великую камею: лежит она спокойно на привычном месте — и пусть себе лежит. Так надежнее.