Венера для Милосского

Глава 11

Матвей Милосский

«То, что кажется вам важным, на самом деле может оказаться абсолютно пустым и ненужным. И наоборот… Вы совсем рядом с тем, чего боитесь. Может, стоит просто посмотреть своим страхам в лицо, и понять, что ваша жизнь готова к переменам? „Тельцы“, будьте внимательны. Судьба готова подкинуть вам весьма неожиданный подарок. И еще, не стоит бежать босиком по льду, это бессмысленно. Ваша участь предрешена. И скрыться вряд ли удастся. Так что расслабьтесь, и получайте удовольствие. Всегда ваша, Вангелия Светлая»

Дурь какая. Идиотские предсказания. Убавляю радио. А автомобильную печку включаю на полную мощность. Ноги превратились в две ледышки. Не самое приятное мероприятие гулять по ледяным тротуарам в одних носках. Но очень хорошо приводит в чувства, выжигает из мозга крамолу, жалость и тупое идиотское непонятное мне чувство, точнее желание. Желание сидеть в семейной столовой, рискуя получить тортом в лицо, слушать чужие истории, вдыхать запахи чужой жизни и понимать, что у меня этого всего никогда не было, но, вопреки всем моим пошатнувшимся убеждениям, возможно.

– Ведьма, – ухмыляюсь я в пустоту раскаленного салона джипа. Надо же было додуматься. Монтажная пена… Ненормальная, абсолютно психованная баба, от которой у меня напрочь сносит крышу. И это идиотизм высшей пробы. Мне не нужен никто. Я одиночка. Почему. Потому что не смогу дать никому ни любви. Ни семьи. Того, что я видел сегодня не смогу. Потому что не умею. Только деньги. Кстати многим этого бы вполне хватило. Многим, но не… Глупые мысли, ненужные фантазии. Поплыл Мотя, как пломбир на солнышке. Сейчас в гостиницу. Горячий душ, а потом…

– Лида, – рявкаю в трубку, даже не глянув на часы. Я снова колешу по городу, пытаясь привести свои мысли в подобие порядка. Сколько же времени? Темно на улице. И темнота эта проклятая, подсвеченная редкими фонарями, словно щупальца проникает в душу, давая мне иллюзию нормальности.

– Рабочее время закончилось пять часов назад, – заспанно отвечает секретарша. – У вас что-то случилось? Не понравился торт?

– Случилось, – хриплю я, паркуя машину возле крыльца… Возле…Черт, как я тут оказался? Что меня привело туда, откуда я так мечтал вырваться? Какая страшная сила? – Я передумал насчет херова завода. Пока приостанови все движения по нему. Мне нужны юристы, кризис-менеджеры и, Лида, мне нужны монстры, ты поняла?

– Совет созывать? – из голоса Лидии исчезает сон, сменяется интересом.

– Пока нет. Я еще не решил окончательно ничего. Слушай, ты не знаешь, как из ботинок выковырять пену монтажную?

– Чего?

– У вас проблемы? Может безопасников прислать все таки? Вертолет готов. Матвей Дионисович, вы где?

– У входа в ад, – черт, я смотрю на табличку, висящую над порталом в мой персональный кошмар. Детский дом номер пятьдесят два. Я не должен быть здесь, так какого хера? Вздрагиваю от тихого стука в стекло. Волосы по всему телу встают дыбом.

– Завтра позвоню, – отбрасываю на сиденье телефон. Смотрю в окно, может у меня уже галлюцинации. И город этот как в хорроре. Сжирает мою душу. Сайлент-хилл, мля. Снова стук. Маленький кулачок вижу, борюсь с желанием ударить по газам. В памяти сразу проскакивают кадры из ужастиков, до которых мы в детстве были большими охотниками. Я вырос. Я больше не несчастный сирота, я Матвей Милосский. Я сделал всех.

– Дядь, дай денег, – тихий детский голос врывается в джип, через окно, которое я наконец решаюсь приоткрыть, глядя страхам всем своим в глаза. Пацан, мелкий, одет бедно. Тянет ручку. Лицо покрыто рваными красными пятнами. Глазенки блестят решительностью. Лет десять ему, наверное. Но тощий и от того кажется младше. Могу ошибаться, конечно. Черт, на кого-то он похож, на кого-то очень знакомого.

– На сигареты стреляешь? – хмыкаю я. Детдомовец. Интересно, какого хрена шляется по ночам, и почему никто за ним не смотрит?

– Да крем хочу купить, мля, и что-нибудь чтоб не чесалось, – по-взрослому отвечает пацан, чешет щеку судорожно. – Сдохну сейчас, морда зудит аллес. А медичка куда-то свалила. К завхозу поди опять. Тут аптечка ночная в двух шагах.

Мне не нравится его голос. Воздух проталкивает с трудом, со свистом, и опухает прямо на глазах.

– Дашь?

– В машину садись, – приказываю я. Примерно подсчитываю сколько у меня есть времени, прежде чем мальчишка начнет задыхаться.

– Э, нет. Не сяду. Ты извращуга чо ли?

– Сдохнешь, еще до аптеки, – говорю равнодушно. Да что происходит то? Ну на кой черт мне нужны еще и эти проблемы? Я хочу в душ, хочу свалить из этого чертова Сайлент-хилла. И больше никогда, НИКОГДА сюда не возвращаться. И вот сейчас мне надо просто уехать.

– Не впервой, – кривит он губы. Но в лихорадочно блестящих глазенках плещется страх и сомнение.

– Ну, бывай, тогда, – закрываю медленно окно. Черт, проблем у меня будет из-за сопляка выше крыши. Нащупываю телефон. Делать то чего? Сука. Мне страшно. Скорую вызывать? Мальчишки нет, когда я оборачиваюсь в его сторону. – Эй, ты где?

Он лежит на земле, маленький, скукожившийся. Сердце пропускает удары. «Только возьми трубку. Возьми, твою мать» – умоляю я про себя. Слушая долгие гудки, несущиеся мне в ухо. Выбираюсь из машины. Мальчишка легкий. Невесомый совсем.

– Венера…

– Я тебе сказала, иди на… – слышу я хриплый голос Ведьмеры, присыпанный песком. – И где ты взял мой номер, черт тебя раздери?

– Не бросай трубку. Слышишь? Ты мне нужна. Срочно.

– Что ты там еще придумал, чтобы снова мне испортить жизнь? Слушай, Мотя, у меня был сумасшедший день, а перед ним не менее сумасшедшая ночь…

– Он умрет сейчас. Помоги.

– Кто?

– Мальчишка, твою мать. У него шок, анафилактический.

– В больницу, что не позвонил? Я тебе что, богадельня? Мне на работе хватает мозготрахов.

– Не знаю. Растерялся. Да и ехать до тебя ближе. Слушай, ты же врач. Давала клятву гиппократу. Должна всем помогать. У мальчишки шок, похоже. Анафилактический. Замерз бы, если бы… Черт.

– Мало ли кому я там чего давала. И кому должна, всем давно простила. Ладно, приезжай. Адрес помнишь? Ну, если ты снова меня решил обмануть, тогда… Поверь, ботинки полные монтажной пены покажутся тебе восторгом эйфорическим. Я тебя…

Отключаюсь. Ребенок дышит хрипло, через раз. Кладу маленькое тельце на сиденье, рядом с водительским. Если не буду его видеть охренею от ужаса. Завтра вернусь и раком выставлю всех в этой богадельне. Всех, от директора до завхоза. Он ведь мог замерзнуть. Упал бы не дойдя до аптеки. Сердце сжимается от ужаса. Я понял на кого похож пацан. Он – мое прошлое. То, от чего я так долго пытался вылечиться. Мое зеркальное отражение.

Я врываюсь в знакомый двор в состоянии близком к умопомешательству. Она уже маячит возле подъезда, в руке пакет. Маленькая, хрупкая, одета в пижаму, сверху легкая куртка. На ногах смешные тапки. Замерзла наверное. Бежит к машине, как лыжник африканский, неуклюже, но быстро.

– Пальто с него сними, – приказывает хлестко, оценив ситуацию. – Быстро. Зрачок реагирует плохо. Ну, хер ли замер, санитар, мля? Дыши его? Рот в рот дыши, твою мать. Вот почему от тебя одни проблемы, Милосский? Если пацан отдуплит тут, ты знаешь, что со мной будет? Ты пронимаешь это, вообще? По херу, что я лишусь работы, и возьмут меня потом только фельдшером на дальнюю станцию. По херу все. Я жить как буду? Я, думаешь, почему венерологом стала, а не хирургом к примеру. И не онкологом? Дыши, бля. Дыши, сказала. Грудь дави, смотри только ребра не переломай.

Ее руки летают над мальчишкой. Шприц впивается в тонкую бледную кожу. Мутная жидкость вливается в неподвижного ребенка. Пять, четыре, три, два…

Лицо пацана розовеет на глазах. Вдох. Еще один.

– Все-таки бабуля моя умная. Научила меня иметь под рукой тревожный чемодан, – всхлипывает Венера, оседая прямо на землю возле машины. – А ты сука, Мистер Твистер. За что, скажи, ты на мою голову свалился? Ну да, я грешила, но не настолько же? И мальчишку еще приволок. Вот не зря говорят беда не приходит одна. Ребенка отвези в клинику. Хотя, подожди, я с вами. Раздышали, но лучше проконтролировать, и лекарство каждые пять минут надо колоть. пока едем. Ну гормон конечно снял отек, но…

– Прям так поедешь? – хмыкаю я, глядя на маленькую округлую грудь, проглядывающую через расхристанную пижамку.

– Нет, пойду подкрашусь и надену наряд вечерний, – кривит она губы. Снова превращаясь в маленькую ведьму. – Ну, герой. Чего наелся, что тебя так растащило? Давай признавайся.

Только сейчас замечаю, что мальчик открыл мутные глазенки, смотрит на нас, как на призраков.

– Сок давали апельсиновый. У меня аллергия. Но он вкусный. И редко дают, – просипел он. Черт, да что ж такое? Иду к водительскому месту, стараясь выровнять дыхание. Сок. Сука. Апельсиновый сок. Предел мечтаний. Стакан сока, скорее всего самого дешевого. И чертовы семьи заводчан… Блядь, проклятый город. Чертов город.

– Я уеду завтра, – говорю ровным тоном. Прислушиваясь к дыханию сзади. Смотрю в зеркало заднего вида. Венера прижимает к себе дрожащего ребенка, Я уеду. Я уеду. Сбегу отсюда. Я не хочу обратно. – Я тебе обещаю.

– Ну и вали, – отвечает она хрипло. – Хоть вздохнем спокойно. Это же ты у нас вершитель судеб. Завод же ты у дяди Бори приехал отбирать? Ты, Милосский, совсем не бог. Черт, я чуть было…

– Что?

– Да иди ты на хер.

Молчу, хотя хочу ее сейчас… растерзать. Меня в жизни не посылали столько, сколько здесь эта ведьма за два неполных дня.

– Там в пакете ботинки тебе, обуйся как доедем. А то свалишься с воспаленьем легких.

– Неужели стало меня жаль?

– Нет, боюсь что загремишь к нам в клинику. А я тебя видеть не могу.