Венера для Милосского

Глава 15

Матвей Милосский

Тьма тьмущая вокруг. Города не видно в завихрениях пурги. Как в старом фильме про мглу, в которой прятались монстры. Тут нет чудовищ. Точнее есть одно – это сам чертов город. Словно специально меня ослепляющий. Не отпускающий. Он крадет души тех, кто тут родился и вырос.

Прибавляю радио, хотя песню сейчас из него звучащую, ненавижу. Главное выбраться из власти этого сжирающего места. И тогда станет все прозрачно и просто. Все встанет на свои места.

Зуд вернулся, стал сильнее даже. Тело жжет до умопомрачения. Наверное эта зазнайка Ведьмера права, это нервное. Это просто непереносимость места и людей. Это просто…

Нестерпимо. Я лезу пальцами под ворот рубашки, до боли сдирю ногтями кожу, до крови наыверняка. И руль то из рук выпускаю лишь на миг. Рааслабился, подумал, что вырвался. Подумал. Даже не успеваю испугаться. Небо меняется с землей местами, название прокклятого места ударяет по глазам и мир с громким хлопком выстреливает мне в лицо. Боль кажется всепоглощающей. Боль занимает все пространство, вытесняя из него воздух. А потом наступает тьма. Спасительная тьма.

«Тетя Мотя дурнота. Хвост отгрызла у кота. Опа-опа, куриная жопа»

В голове стучит старая дразнилка из детства. Мерзкими молоточками, ненавистными воспоминаниями. Держит на поверхности, зудит как муха назойливая, перебивая обрывки чужой речи и противный писк.

– Давай, на раз-два-три. Легко. Твою мать, Николаич, пневмоторакс. Похоже ребром пробило. А вечер обещал быть томным.

– Откуда томный то, мля? Такая погода. Это первый за сегодня, помяни мое слово. Сука, точно свистит. И давляк падает. Ладно хоть закрытый. Едут хер знает куда в такое время, считают себя бессмертными. Давай Сема, кантуй. Ща кислород дадим, до приемного стабилизируем. Давай, руки-крюки. Во мэр то наш завтра уссытся, когда увидит, во что его стела превратилась новая. Сколько там она на нее бабла пульнул? Лучше бы нам тачек новых купил, ездим на дровах.

– Это да. А вот тачку то этого мужика жалко. Охеренная. Такой джипяра миллионы стоит.

– Теперь уже нет, – хмыкает невидимый мне Николаич.

Меня поднимает в воздух. Боль разливается по телу огненной волной.

– В Хаусова везем. Ближе всего. Погнали. Голову аккуртнее, там тоже травма не хилая. Мужик в рубашке родился. Жив и почти здоров. А голова…

– А голова предмет темный, – хмыкает тот, кого называют Семой. И я снова погружаюсь в липкий темный морок. Времени больше не существует.

Противный писк доводит до зубовного скрежета. Горло саднит, что то мешает сжать зубы. Что со мной произошло, и где я? Глаза открываю с трудом и тут же слепну от яркой белизны. Мерзкий звук становится каким-то уж совсем одуряющим. Если это рай, то он совсем не предел мечтаний. Он воняет лекарствами, дезинфектантом и… Чем-то таким притягательно сладким, до одури знакомым. Поворачиваю голову с трудом.

Ангел спит, скукожившись в неудобном кресле. Маленький ангел в медицинском костюме, дурацкой шапочке и стетоскопом перекинутым через тонкую белоснежную шею. Если это сон, то он не такой уж и дурной.

– Эй, – пытаюсь сказать я но что-то мешает. Что-то мерзкое, воткнутое мне в глотку. Писк теперь нескончаемый, вызывающий у меня оскомину, кажется что сейчас лопнут перепонки.

Ангел открывает глазща свои невозможные. Ангел или ведьма? Противная очкастая вредина, от которой я пытался унести ноги.

– Милосский, – выдыхает Ведьмера, вскакивая со своего места. Злая фурия, мечет молнии своими глазищами. – Ну и гад ты. Три дня был в коме. Три, сука, дня. Я тебе не сиделка, я врач между прочим. И Ванька… Скот ты, Мотя. Из-за тебя мы не успели подать заявление в ЗАГС. Что я вообще тут делала? Ты снова рушишь мне планы и жизнь. Вот немного очухаешься и я клянусь, я тебе вырву…

– Уыыыы, – выдыхаю я. Вот ведь блядство, не могу и слова сказать. И эта ведьма, кажется, наслаждается моей немощностью. Какое заявление? Она что дура совсем? Дергаюсь на кровати, бешено вращая глазами. Мерзкая трубка в горле, мешает мне сказать этой чертовке, что она круглая идиотина.

– Я пришлю твоего врача. И не надо мне тутприпадки изодражать. Не верю. А что ты думал? Что я буду как Ярославна на стене по тебе волосы рвать? Хер тебе, Милосский. А еще у меня скоро бкдет ребенок.

Ыыыыыы, – пытаюсь рычать, но выходит жалко и поззорно.

А ты, иди на хер, понял? Даже уехать не смог нормально. Не смог, гад такой. Я три дня… Да пошел ты… – снова превращается в колючку Венера. Очки нацепляет на нос, снова скрывается от меня за толстыми стеклами. Черт, три дня. Три гребаных дня я потерял валяясь чуркой в этой богадельне. И эта фурия, что она тут делала? Уж не переживала же за меня? Я же придурок и гад, а она вся из себя добродетельная клуша. Ребенок, у нее ребенок будет. Блядь, лучше бы я уделался насмерть что ли, чтобы не видеть и не жить в таком абсурде. Ведьма, проклятая ведьма. Которая мне… Нужна, как воздух. Дверь хлопает так громко, что кажется рядом взорвалась мина. Или это рухнула стена, которую я выстраивал долгие годы. Стена, помогающая моей душе быть каменной и никого не любить, оказалась хлипкой.