Венера для Милосского

Глава 8

Венера

Розы. Огромный букет бордовых, почти черных, роз, распространяющих удушливый солоноватый аромат. Это первое, что я вижу ввалившись в кабинет за три минуты до начала приема. Летучку утреннюю я пропустила. Автобус сломался, не доехав до больницы имени Григория Хаусова почти три остановки. Короче, «шикарно» начавшийся день, не мог не продолжиться еще более «восхитительно». А впереди еще…

– Венера Карловна, вас Вазген Арменакович искал, – докладывает мне Наташа, пока я, пыхтя, натягиваю на себя униформу.

– Я вижу, – черт, на столе перетянутая атласной лентой коробка дорогих духов. Аромат не мой – восточный, слишком тяжелый. Я это знаю, потому что совсем недавно приобретала парфюм, и для себя отметила никогда не покупать именно эту композицию. Васятка решил зайти с козырей. И как всегда не угадал. – Запускай первого страдальца.

– Но Вазген…

– Наташа, пациенты у нас первостепенны, – очень хочется кофе. Не того жидкого дерьма, которым я угощала сегодня утром в своей кухне заплутавшего олигарха. А крепкого, черного, как мои мечты о собственной семье, горького эспрессо. – И еще, у меня к тебе просьба, вот это вот, – киваю на пафосный букет, раздражающий меня до зубовного скрежета, – убери.

– Но…

– Да откуда я знаю куда? В помойку. Хотя…

– Венера Карловна, красоту такую? Жалко, – вздыхает Наташа. Да, она права. Цветы не виноваты. Они просто цветы. Хотя я и не люблю розы, особенно такого траурного колора. А человек, подаривший мне их, не любит меня. Все просто.

– Жалко. Ладно, я их потом… – «сломаю об пучеглазую рожу прелюбодея». Ну, такие мысли бродят в моей похмельной голове. И еще мысли о бесштанном красавце… Тьфу ты. Надо отвлечься. – Зови. Кто там у нас первый.

– Буханкин опять, – морщит лоб медсестра. Я нервно хихикнув, начинаю натягивать вторую пару перчаток. Буханкин у нас постоянный клиент. Цвет венерологической элиты. Золотой медалист.

– Что, Буханкин, марджоб? Отгадай загадку, – хмыкаю я, глядя на просачивающегося в кабинет, хлипкого мужика. Не дает никто нормальный бедолаге. А особы, которые соглашаются на акт страсти, чаще дамы с не высокой социальной ответственностью и соответствующим ценником.

– Это, ну, эт самое… Венера Карловна, может сначала осмотр и укольчик?

– Э нет, Дон Жуан. Загадка сначала. «У какого молодца, лихо капает с конца?» – что там его осматривать то? Все и так ясно, даже без мазка и крови. Достаточно посмотреть на коньюктивитную физиономию сластолюбца, и руку, засунутую в брючный карман, постоянно живущую жизнью карманного бильярдиста.

– У меня? – уныло выдыхает Буханкин, снова начиная чесаться.

– У чайника, Буханкин. А у тебя когда-нибудь конец отсохнет и отвалится, ну или нос, как повезет. Если ты, конечно, не хватанешь от своей обоже, что-то посерьезнее триппера, гонореи по-научному, запомни, Буханкин. У тебя форма в этот раз торпидная. Придется класть тебя в стационар. Снимай штаны…

– Розы у вас красивые, – заискивающе хрипит совсем не испугавшийся дурак. – Если их ободрать, можно романтик устроить. Ванную например, или кровать лепестками украсить.

– Да ты романтик, – меня душит смех. Но идея гонорее носителя вполне себе ничего. Рабочая идея.

Осмотр занимает не много времени. Диагноз не подлежит сомнению, можно было даже не брать мазок. Но… Буханкину полезно помучиться немного. Я выдыхаю, когда он кланяясь в пояс выползает из моего кабинета.

– Полис и личные вещи не забудь, – кричит ему вслед Наталья. Зря. Не ляжет в больницу Буханкин.

Смотрю на часы. До казни осталось всего ничего. Всего шесть часов. А у меня ни торта, ни любимых бабулиных астр. Дожить бы до обеда, хотя бы.

Лепестки с роз обдираются легко, даже эффект антистресс присутствует в этом действе. Наташа молча заполняет истории болезней, никак не комментируя моего безумия. Сто роз. Да уж, не поскупился «недожених», и количество четное, блеск.

– Коробка есть у нас какая-нибудь? – прерываю я затянувшееся молчание.

– Есть, от уретральных зондов, – класс. Лучше не придумаешь.

– Самое оно, – улыбаюсь я людоедски. – Тащи. И молоток.

– Молоток то вам зачем? – испуганно спрашивает Наташа, смотрит на меня подозрительно. – Слушайте. Я не знаю, что у вас с Вазгеном произошло, но убивать его молотком…

– Окстись, Наташа. Если бы я хотела его убить, я бы ему приготовила лазанью. Молоток не эстетично и грязно. А после моей стряпни он в гробу бы выглядел просто уснувшим. Ну, может язык бы вправлять пришлось. Но это фигня. Романтик я устраивать буду, как Буханкин завещал, – сваливаю лепестки в коробку, туда же кладу хрустальный флакон, воняющий амброй, тяжелыми специями и корицей. Тошнота становится невыносимой, да, прокапаться бы не мешало. Хотя, какой смысл? Жить мне осталось, от силы часа четыре. А вот кабинет придется проветривать месяц, но это уже не моя забота будет. Я то паду смертью храбрых. Меня до смерти залюбят и задушат жалостью и заботой родственники на сегодняшнем суаре.

Тонкий хрусталь рассыпается моментально, с одного удара.

– Ой, – тонко выдыхает Наталья, когда я закрываю коробку, налюбовавшись вдосталь делом своих обветренных рук. На столе разрывается телефон.

– Венера, зайди ко мне, – голос Вазгена меня бесит сегодня даже больше чем вчера. – Срочно.

– Я за кофе собиралась. У меня еще три пациента по записи, две кожных пробы и обеденный перерыв. Потом загляну. Я не соскучилась.

– Я сказал, что это срочно, – рычит женишок. Да что он там возомнил себе? Думал, купил меня подарками, и я спелой грушей к его копытам свалюсь? Ну ладно, срочно, так срочно. Сам напросился.

– Может не надо? – бедная Наташа. У нее все в жизни размерено и спокойно: дом, семья, работа. Она не просыпается голой в кровати с пациентом венеролога, не застает жениха в кровати со шлюшкой, не лазит по пожарным лестницам. Ей скучно. И я ей до чертиков завидую.

До кабинета зав. отделения всего пол коридора. Но это расстояние кажется мне «Зеленой милей». Пустой живот урчит зло, как голодный цепной пес, его не обманула чашка кофе. Да я и сама скоро начну бросаться на людей. Вот почему так? Почему именно мне всегда попадаются подонки и мудаки? Почему все мои подруги давно перестали мне быть подругами. У нас нет с ними общих тем, точек соприкосновения. Все их разговоры вертятся вокруг того, как покакал их малыш, и как «обкакался» в очередной раз их муж, подарив не сумку от Луи Вуитон на восьмое марта, а соковыжималку. Муж. У них он хотя бы есть. И я, черт возьми себя жалею сейчас. Потому что мне всего этого не светит, ни в ближайшей перспективе, ни в долгосрочной.

Толкаю знакомую дверь, не постучав.

– Вызывали? – Вазген поднимается мне навстречу. Как всегда, брутален и собран. – Только быстро, Вазген Арменакович. Если вы по поводу вчерашнего, то мне плевать.

– Венера Карловна… – ого, какой официоз. Надо же. Только глаза у него странно бегают. И щека дергается. А я ничего вокруг не вижу, кроме его блудливой морды. И даже не злость во мне кипит, а лава из ярости и обиды. – Наши с вами личные взаимоотношения мы выясним вне стен лечебного учреждения.

– Правда? И ты поэтому мне сегодня приволок веник и вонючку в кабинет? Не пришел сам, не извинился. Не умолял меня простить. А просто решил откупиться. Козел ты, Вася…

– Венера, угомонись, – рычит начальник. Куда там, меня несет по кочкам, как горячую абиссинскую кобылу цвета «изабелла». – На тебя жалоба поступила. Я тебя вызвал.

– Ах ты… Мстишь? Мелко так? За свой косяк? Знаешь на чем я вертела жалобу какого то хмыря с капелью и тебя?

– Ты… Ах ты. Ты понимаешь, что я тебя… по статье… Пробкой, – довела таки красавца. Только дым не идет у него из ноздрей. Господи, я чуть было не согласилась выйти за него замуж.

– Руки, – рычу я, коробка в руках становится неподъемной. Выворачиваюсь из захвата сильных рук и со всей силы бросаю чертов «романтик» в голову этого наглого бабуина.

– Браво. Вот это я понимаю. Теплые дружеские отношения в коллективе, – слышу я насмешливый голос несущийся из недр кабинета зав. отделения, куда я даже не посмотрела, увлекшись местью. Голос и злопки. Он рукоплещет, что ли? Милосский, какого… – Класс. Не зря я приехал. Так жэто ваш жених, Венера Карловна? Вы рассказали ему уже, что сегодня ночью…

– Ты… Ты… – аж задыхаюсь от ярости. Жаль, что большую часть я выплеснула на Вазгена, который вертится на месте сейчас, по новой традиции, трет глаза. Черт, духи… Похож мой женишок теперь на купидона, весь в подвявших розовых лепестках, в шевелюре осколок флакона, балахон белый, как крылья развевается. Лук бы ему в лапу, и сходство было бы полным.

– Да, тот самый хмырь. На чем ты меня вертела, кстати? Я же обещал, что накатаю телегу, – хмыкает чертов мерзавец., глядя мне прямо в глаза. – И еще, я не люблю, когда меня заставляют ждать. Я сидел у подъезда сорок минут. Потом имел разговор с бабкой. Которая сказала, что вы ведьма и улетели на «пулесосе». Жаль я не видел.

– Чего тебе от меня надо?

– Справедливости. Ты мне должна. Я очень не люблю, когда меня кидают, – морщится мой чертов пациент. Кривит свои чертовы губы. Смотрит своими чертовыми глазами. Ненавижу. Я его ненавижу. А еще у меня от чего-то слабнут ноги. Наверное, похмелье все еще ломает организм. А этот хмырь свеж и похож на модель из журнала. – А из-за тебя я опоздал на важную сделку.

– Мы все еще на вы, – хриплю я.

– Правда? Об этом ты ночью не вспоминала, – ухмыляется он и идет к выходу. – Глаза промой жениху, коновалша. Ты же его очень любишь. И вас ждет семейный ужин. Хотя, наверное, лучше ослепнуть, чем жить с тобой, Ведьмера. Рычт он конечно, страшно. Если в койке так же, сочувствую. Хотя, вы стоите друг друга.

– Да пошел ты, чтоб я тебя не видела больше никогда. Провались пропадом, – выдыхаю я в захлопнувшуюся дверь.