Венская рапсодия

Глава вторая

В коридоре раздался топот двух пар детских ног. Они остановились у двери в кабинет Йозефы в восточном крыле воспитательного дома.

— Будешь ябедничать — «получишь в нос! — пригрозил звонкий мальчишеский голос.

— Кишка тонка, — послышалось в ответ.

Последовал яростный крик, немедленно сменившийся громким ревом. Йозефа вздохнула, отодвинула стул от письменного стола, встала и направилась к двери. В коридоре к ней подкатился пыхтящий клубок.

— Немедленно прекратите драку! — Йозефа нагнулась и схватила чье-то ухо, торчавшее между вихров.

— Ай! — вскрикнул его обладатель.

Клубок рассыпался, и второй голос пожаловался:

— Госпожа надзирательница, Пауль…

— Ничего не хочу слышать! — перебила его Йозефа. — ©станьте и помиритесь.

Мальчики нехотя поднялись и уставились друг на друга, упрямо сжав губы. Лишь после слов Йозефы: «Что стоите? Пожмите друг другу руки» — они обменялись кратким рукопожатием.

Надзирательница кивнула:

— Теперь отправляйтесь в спальню и отдохните. Идет тихий час! — Она посмотрела на мальчиков, плетущихся по коридору, и тихо закрыла за собой дверь.

Вернувшись за стол, Йозефа подумала, что этот небольшой перерыв оказался как нельзя кстати. Вносить записи в дела воспитанников она не любила. Ей нравилось заниматься непосредственно детьми: их воспитанием и обеспечением. Всякий раз, когда у нее появлялось время, Йозефа играла и пела с воспитанниками или читала им вслух.

Надзирательница поправила очки и взяла из стопки следующую папку. На обложке значилось: «№ 6572».

«Фанни», — подумала Йозефа, и у нее потеплело на сердце, как и всякий раз, когда она вспоминала о девочке, родившейся в прошлом году рождественским утром.

Йозефа сама дала ребенку имя и выбрала именно Фанни, потому что назвала бы так свою дочь, подари ей дитя милостивый Господь. Родная мать не имела никаких возражений. Она отказалась даже взглянуть на младенца.

Надзирательница посмотрела в окно на стоящее напротив западное крыло приюта. Солнечный свет отражался в окнах зала для грудничков. Со двора доносился неясный гул голосов и детский плач. Как и всякий день, у ворот толпилась пара дюжин женщин, желающих забрать младенцев. Забота о ребенке оплачивалась деньгами из казны, а сверх того выдавались пеленки и подгузники. Обычно такие приемные матери были из семей мастеровых и рабочих из Вены и окрестностей. Их мужья зарабатывали немного, так что выплаты на воспитание детей были кстати и не всегда использовались по назначению. Время от времени семьям наносились контрольные визиты, но, по мнению Йозефы, слишком редко. Она бы с радостью сама растила всех питомцев приюта. Но в заведении было всего сто мест, приберегаемых для больных младенцев, которых нельзя отдать в семьи, и для детей, вернувшихся из-за плохого ухода или побоев.

Три месяца назад, после того как зажили раны от щипцов, отдали в семью и маленькую Фанни. Йозефа часто задавалась вопросом, как поживает девочка. Она сомневалась, что родная мать ребенка хоть раз об этом подумала.

«Иногда Господь дарует дитя не тем людям», — подумала Йозефа, взяла перьевую ручку и открыла дело Фанни.

В него были подшиты свидетельство о крещении и справка о прививке от оспы. Кроме них в папке имелся всего один пустой разграфленный лист. Йозефа вписала в него место и дату рождения, имя малышки и ее приемной матери, а также адрес последней. Фамилией ребенка значилось Шиндлер — как у приемной семьи. Графы сданными родителей остались пустыми, поскольку пациентка предпочла сохранить анонимность.

За долгие годы службы Йозефа неоднократно присутствовала при родах, но ни разу не видела такого равнодушия к собственной кровинушке, как в случае матери Фанни. Покидая родильный дом, та не взяла с собой даже карточку с датой рождения и порядковым номером малышки — единственное свидетельство, с помощью которого впоследствии можно было бы ее найти.

Тем не менее за стенами воспитательного дома существовал человек, кому судьба девочки была небезразлична. Йозефа вспомнила, как испугалась, когда на ее личный счет впервые поступили деньги. Это был анонимный взнос наличными с указанием цели платежа: «Ребенок № 6572».

Сумма была небольшой, но достаточной, чтобы одеть девочку, прокормить ее и обеспечить всем необходимым.

Конечно же, Йозефа бросилась с расспросами в банк. Но говоривший с ней работник клялся, что не помнит человека, сделавшего взнос.

Через месяц, первого числа, деньги поступили вновь, а недавно на счету оказалось уже третье по счету пожертвование. У Йозефы волосы шевелились на затылке, когда она думала о том, кто же мог получить доступ к номеру ее личного счета. Без сомнения, это человек влиятельный и со связями. И он знает о существовании ребенка № 6572.

«Как там дела у малышки?» — гадала Йозефа.

Она постаралась найти для Фанни надежную женщину с безупречной репутацией, уже вырастившую других детей из воспитательного дома. Надзирательница надеялась, что та хорошо позаботится о Фанни и, возможно, даже полюбит ее. И все же отдавала малышку в приемную семью с тяжелым сердцем.

Она знала, что ее чувства неправомерны. Ей следовало заботиться о благополучии всех детей, а не предпочитать одного ребенка другим. Такого не случалось с Йозефой за все тридцать лет службы.

«Но почему-то, — подумала она, закрывая дело Фанни, — эта малышка не отпускает меня с тех пор, как ухватила крошечной ручкой за палец».

Йозефа посмотрела на тощую папку, хранящую всю жизнь Фанни, и подумала о деньгах, которые неизвестный каждый месяц перечислял в пользу девочки.

Если кто-то хочет, чтобы Фанни выросла, не зная нужды, долг Йозефы — исполнить волю этого человека. Поэтому на следующий день она решила навестить приемную мать и проверить, хорошо ли та заботится о малышке. Если да, женщина получит деньги, поступившие на счет Йозефы за последние три месяца, а затем и последующие пожертвования, если они будут.

Внезапно надзирательницу перестали тревожить анонимные взносы. Ей даже захотелось, чтобы деньги поступали и впредь, причем как можно чаще: тогда у нее появится веская причина навещать Фанни.

Назавтра в первой половине дня Йозефа вышла из омнибуса на Таборштрассе в венском районе Лео-польдштадт. Царила чудесная весенняя погода. После долгой холодной зимы — снег растаял лишь незадолго до Пасхи — тепло, свет и солнце побуждали людей выйти на улицу. Домохозяйки делали покупки, няньки катили перед собой коляски, мастеровые стучали молотками и пилили во дворах, а продавцы спешили на ближайшую сельскохозяйственную биржу.

Йозефа зашла в булочную рядом с биржей и за пару геллеров[2] купила пакетик с обрезками выпечки. Кроме Фанни в семье было двое родных детей. В радостном предвкушении надзирательница поспешила дальше и через несколько минут подошла к зданию, которое занимало предприятие Иоганна Шпиринга, собирающее вагоны для венской конки. Из дела госпожи Шиндлер она знала, что ее муж работает здесь столяром, и с любопытством заглянула во двор. Из сарая доносился звук пилы. Группа рабочих устанавливала новенький пассажирский вагон на ходовую часть. Поскольку Йозефа не знала, как выглядит приемный отец, она поторопилась дальше. Через два дома от предприятия находилась синагога. Рядом с ней ютилось узкое старое здание с эркером. В нижнем этаже располагалась небольшая типография, над ней — квартира. Йозефа поискала на фасаде номер дома и удовлетворенно кивнула. Здесь и жила Фанни — во флигеле во дворе.

Через ворота в арке надзирательница вошла во двор. Внутри играли с волчком двое мальчишек и подметала землю пожилая женщина.

— Бог в помощь! Где я могу найти семью Шиндлер? — обратилась к ней Йозефа.

— Где-где! Там, где шумно, — пробурчала женщина, не прекращая мести. — Дети орут день и ночь. Спать невозможно, — добавила она ворчливо.

Йозефа озадаченно посмотрела на нее, но тут уже услышала отчетливый, хоть и негромкий плач ребенка, доносящийся из флигеля. Она поспешила через двор на звук и распахнула входную дверь двухэтажной постройки с серым облупившимся фасадом. Воздух на лестнице был затхлым и влажным. Крики младенца стали громче. Они доносились из квартиры на первом этаже. Йозефа постучала в деревянную дверь. Реакции не последовало. Она собиралась постучать еще раз, но услышала шаги. Дверь приоткрылась, и оттуда выглянула угрюмая бледная женщина с нечесаными волосами и в грязном платье.

Йозефа только что рот не открыла от удивления: «Что случилось с той опрятной здоровой женщиной, которая забрала Фанни из приюта три месяца назад?»

— Госпожа Шиндлер? — спросила она нерешительно.

— Чего надо? — Голос женщины звучал недобро.

Пока Йозефа собиралась с мыслями, мальчик лет четырех-пяти подбежал к матери и прижался к ее ногам, рассматривая незнакомку одновременно с недоверием и любопытством. Хотя в коридоре было холодно и сквозило, на ребенке не было ни ботинок, ни носков, только деревянные сабо. Колени, которых не закрывали короткие штанишки, выглядели острыми, а ноги — пугающе худыми.

— Бог в помощь, госпожа Шиндлер. — Йозефа справилась с удивлением и вежливо улыбнулась. — Вы, наверное, не узнаёте меня. Я Йозефа Пфайфер, надзирательница воспитательного дома. Хочу увидеть Фанни.

О причине визита она решила пока что не говорить и попробовала заглянуть в коридор, но в узком проходе без окон было слишком темно, чтобы разглядеть обстановку. За прикрытой дверью в конце коридора отчетливо слышался крик ребенка.

— Давайте войдем в квартиру, — предложила Йозефа. — Здесь сложно говорить.

— Сейчас никак не подходящее для этого время, — возразила хозяйка и уже начала закрывать дверь, но Йозефа ее опередила. Оттолкнув женщину и мальчика, она устремилась по коридору и ворвалась в темную маленькую кухню. Там было прохладно, пахло плесенью и человеческими миазмами. Свет едва просачивался сквозь единственное окно. На узком подоконнике стоял горшок с чахлой геранью. Под ним располагался диван, спинку которого украшало вязаное покрывало.

Однако Йозефу интересовал деревянный стол с четырьмя стульями, стоявший посреди комнаты. На столешнице лежала Фанни и орала из последних сил. Шевелиться она не могла, поскольку была туго спелената до самого горла. Рядом валялся сосательный мешочек — льняная сумочка, которую наполняли смоченной самогоном мукой или сахаром и давали ребенку. Йозефа по целому ряду причин считала эту хитрость крайне вредной. В приюте сосательный мешочек не давали никому.

Поставив на стол корзинку, Йозефа первым делом развязала ребенка. Фанни тут же успокоилась. В нос надзирательнице ударил отвратительный запах. Она высвободила девочку из пеленок, подняла ее и обнаружила, что та покрыта экскрементами. На попке виднелось несколько ссадин. Кроме того, для четырехмесячного младенца Фанни весила подозрительно мало. Йозефа сдвинула в сторону распашонку и вновь ужаснулась, увидев впалый животик и торчавшие ребра.

— Проклятье, мерзавка Шиндлер, что вы сделали с малышкой?!

В ответ на звук незнакомого гневного голоса из-под стола раздался громкий плач. Йозефа наклонилась и увидела маленькую девочку примерно года от роду, уставившуюся на чужую тетю широко распахнутыми глазами. Из носа у нее текло, а ручки и ножки были такими же худыми, как у старшего брата.

Йозефа была вне себя.

— Когда дети в последний раз ели?! — взревела она. Шиндлер замерла в дверях, одной рукой обхватив мальчика.

Подавить приступ гнева стоило Йозефе больших усилий.

— Неужели у вас нет совсем ничего съестного?

В углу она заметила чугунную плиту с чаном для воды и ведром, в каком обычно делали заготовки или кипятили белье. За плитой стоял буфет для кастрюль и прочей посуды. На протянутой через всю кухню веревке висело несколько спецовок и рубашек, а на полу высилась корзина с грязным бельем. С Фанни на руках Йозефа подошла к плите и заглянула в ведро. Там была вода. Надзирательница окунула палец: холодная. Пустой ящик для угля говорил о том, что топить семье нечем.

Йозефа распахнула узкую дверцу рядом с плитой. За ней оказалось множество встроенных полок, на которых громоздились пара корзин, банки для заготовок и миски. На полу примостились два деревянных ящика.

В одном нашлась горсть картофеля, в другом — три луковицы. Банки, как и корзины, были пустыми, и лишь в одной из мисок лежала кучка сухих хлебных корочек. Йозефа вынырнула из кладовки и с грохотом захлопнула даерцу.

— Где детское питание?!

За неимением собственного младенца Шиндлер могла кормить Фанни только смесью из кипяченого молока и овсяного отвара. Однако ни того, ни другого на кухне не наблюдалось.

Хозяйка смотрела в пол и молчала.

— Здесь и в самом деле совершенно нечего есть?! — рявкнула Йозефа. — Куда делись деньги, которые вы получаете от государства на Фанни? Почему она выглядит так, будто не первую неделю голодает? Когда вы в последний раз меняли подгузник? Вам должно быть стыдно! Это же надо — довести младенца до такого состояния! Да и ваши родные дети выглядят не лучше!

— Я собиралась перепеленать Фанни, когда вы пришли, — неуверенно пробормотала Шиндлер.

— Не надо мне врать! — перебила ее Йозефа. — Сомневаюсь, что в этом доме остался хоть один чистый подгузник.

Шиндлер покраснела и закусила губу.

— Проклятье! — снова выругалась гостья. — Найдите мне где-нибудь пару чистых тряпок. Живо!

Женщина выбежала в коридор и пропала за одной из дверей. Вернулась она с парой более-менее чистых полотенец и в слезах.

Йозефа вырвала у нее тряпки, подошла к плите и окунула одну из них в ведро. После этого она положила Фанни на стол и обмыла ее, насколько удалось. Вторым полотенцем она вытерла девочку, а третье использовала как подгузник.

— Полагаю, чистых пеленок у вас нет? — спросила надзирательница женщину.

Та помотала головой. Йозефа вздохнула, сняла с себя передник и завернула в него Фанни. После этого она повязала свою шерстяную шаль вокруг груди и уложила девочку внутрь. Малышка крякнула и прижалась к полной груди гостьи.

— О том, что здесь творится, я сделаю пометку в вашем деле, — заявила Йозефа и покрепче обхватила Фанни. — Малышку я, разумеется, забираю, и нового ребенка вы пока что не получите. — Несмотря на гнев в адрес Шиндлер, надзирательница ощущала и свою вину: приди она пораньше, Фанни была бы избавлена от голода и страданий! Конечно, о том, чтобы дать нерадивой мамаше деньги, полученные от анонимного благодетеля, и речи быть не могло. Хорошо, что Йозефа умолчала о взносах!

— Дети плачут постоянно, — тихо сказала Шиндлер. Она выглядела изможденной и потерянной. — Все трое. Но Фанни — громче остальных. Я дала ей сосательный мешочек, чтобы она наконец угомонилась, но даже он не помог.

— Эти мешочки — настоящее зло! Самогон вреден и взрослым, что уж говорить о детях, — упрекнула ее Йозефа, гнев которой еще не улегся. Она схватила мешочек, лежавший на столе рядом с пеленками, подошла к плите и бросила его в холодную топку. — Дети кричат, когда они голодные и тонкие, как тростинки!

Взгляд Йозефы упал на корзинку, в которой лежал пакет с обрезками выпечки. Она открыла его, взяла кусочек пряника и приложила к губам Фанни. Малышка начала жадно причмокивать. Затем надзирательница наклонилась к девочке под столом. Та больше не плакала, а сосала палец. Йозефа сунула ей в руку корочку от пирога и положила еще несколько кусочков на колени. Глаза девочки округлились от удивления, но личико мигом просияло, и она начала жевать. К ней тотчас же подбежал брат и полез под стол, чтобы отнять у сестры еду.

Йозефа поймала ребенка за штаны и потянула назад.

— Хочешь, чтобы я тебе уши надрала, мальчик? — Она показала ему пакет с Остатками выпечки. — Получишь его, если пообещаешь оставить сестру в покое!

Мальчик с готовностью кивнул и, как только Йозефа отдала ему пакет, вытряхнул себе в рот целую пригоршню крошек.

Надзирательница обратилась к Шиндлер:

— Теперь рассказывайте, что случилось.

— Несколько недель назад стряслась беда, — начала женщина, запинаясь. — Муж отхватил себе большой палец на правой руке. Работать он больше не может и не получает ни гроша. Я понимаю, что взять детские деньги было нехорошо, но я не знала, как выкрутиться. А средств все равно не хватило. Тяжек гнев Господень.

Йозефа начала понимать серьезность положения. Столяр без большого пальца не способен заниматься своим делом, да и в другие профессии путь ему заказан. Чтобы семья оказалась в нужде, много времени не потребовалось.

— Где ваш муж? — спросила она, надеясь, что господин Шиндлер пытается получить нехитрую поденную работу на Северо-Западном вокзале или на улице Хан-дельскаи.

Но приемная мать горько бросила:

— В кабаке. Пропивает остатки сбережений. Хотя почти все деньги и так получила больница. За квартиру мы тоже должны с того самого дня. Иногда мне перепадает кое-какая стирка, но на пару геллеров не проживешь, а работать на фабрике я не могу: за малышами некому будет присмотреть. — Шиндлер разрыдалась. — Эта нищета невыносима! Я до сих пор не утопилась только из-за детей!

— Ну-ну-ну, — пробормотала Йозефа. — Что вы такое говорите? Можно ведь перебраться к кому-то из родных, чтобы не платить за квартиру.

— Сестра с мужем готовы нас принять. Но они живут за городом, в Эрдберге, где работу найти еще труднее. А обузой я быть не хочу.

Гостья наморщила лоб. Она не могла уйти, оставив женщину в беде, и стала судорожно соображать. Наконец ей пришла на ум городская служба обеспечения бедных.

— Завтра я пошлю к вам господина Урбана, — заявила надзирательница. — Он отвечает за бедняков Леопольдштадта. Господин Урбан добрый христианин и поможет вам снова встать на ноги.

— Я согласна на все, был бы толк, — тихо произнесла Шиндлер, но Йозефа с облегчением заметила, что в глазах у нее затеплилась надежда.

Надзирательница достала из корзинки кошелек и положила на стол несколько купюр:

— Купите детям еды и свежего молока. И чтобы я больше не слышала про попытки утопиться!

— Никогда, госпожа Пфайфер. Благослови вас Господь! — отозвалась женщина.

Когда Йозефа вышла из кухни, девочка выбралась из-под стола и с любопытством посмотрела ей вслед. Мальчик тем временем ползал по полу и собирал крошки пирога.

Вечером Йозефа стояла в зале для грудничков рядом с кроваткой Фанни. Малышка была вымыта, переодета, перепелената, накормлена и мирно спала. Йозефа протянула руку и кончиками пальцев погладила ее по щеке Эту крошку она никому не отдаст.