Верните ведьму, или Шахматы со Смертью

Глава 31

Зимние бураны совсем замели всю Проссию.

Аврелий натирал гранёный стакан и недовольно косился на столик с богатеями. Не любил он таких посетителей в своей маленькой ресторации. Платили много, конечно, но вот проблем приносили ещё больше. А на улице метель. Все сидят по домам или вот как квартет в углу — по заведениям.

Столица Проссии была всегда рада большим гуляньям и богатой жизни. Аврелий снова фыркнул, припомнив прошлый раз, когда барон Стрежский отдыхал в его «Белой цапле». К утру пришлось поменять половину посуды. А ведь стекло было ландийское, дорогое, хрупкое. И ничего удивительного, что вместо одной суммы Аврелий вписал число, которое покрывало три разгрома. Имеет право. У него, может быть, травма осталась. Моральная. И на кошельке.

А дома Дуняша подрастает и уже засматривается на кавалеров. Да не из простых, а чтобы как минимум баронет. А вот Аврелий не любил их не потому, что ему посуду попортили, просто все они денег зарабатывать не умеют, только тратить. И приехал на бричке третьего дня лощёный весь такой повеса и к Дуняше свататься. Аврелий и дочку свою любил безмерно и жёнушку, что скромна и добропорядочная, но вот не смог удержаться и спустил повесу с крыльца. Прямо в сугроб. Ибо не о приданом разговор вести надобной было, а о Дуняше, умнице и раскрасавице.

Из угла раздался весёлый гогот, и Аврелий на всякий случай придвинул писчее перо под столешницей поближе к себе, чтобы сразу записывать сколько разбили, а сколько попортили. Но компания не собиралась буянить, они просто запросили ещё водки и так тихонько, в усы, вон тот самый противный, который слащаво красив, баб. Бабы в ресторации «Белая цапля» водились, но всё больше при кухне и то кухарка и поломойка. Аврелий засомневался, что правильно понял щёголя.

— Кого изволите? — переспросил Аврелий, склоняясь к столешнице, чтобы лучше расслышать капризного посетителя. Тот подмигнул пьяным глазом и, опершись на стол локтем, подкрутил усы и так загадочно:

— Ну тех самых дев, что любовь продают… — и снова ус свой поправил, лукаво ухмыляясь. Аврелий чуть было не хлопнул ладонью по столу, но опомнился, что он вообще-то не дома, и витиевато произнёс:

— Наша ресторация высшего класса, а не местечковый лупанарий, поэтому не будет дев…

Щёголь коротко хохотнул и, развернувшись на каблуках, прошёл к двери, наклонился к Миколке, что в ресторации вместо посыльного был, и зашептал. Ох и не нравились Аврелию такие господа, ох и проблем от них.

Стол с квартетом повес затребовал жареных цыплят с клюквой, солёных грибочков и бочковых огурцов. Потом в ход пошла буженина, бедный осётр, которого берегли к губернаторским именинам и совсем страшное — икра!

Аврелий сам вышел подать слабосолёную красную икорку радужного лосося. Это же расточительство какое-то! Чтобы вот так, деликатес и пьяными мордами есть. Ложками!

Внутренний скряга бился в агонии, требуя проследить, а всё, что останется упрятать снова в погреб, глядишь, пригодилось бы.

Ресторацией Аврелий называл свою «Белую цаплю» в угоду веяниям современных мод, хотя больше его заведение напоминало хороший питейный кабак. Один большой зал, узкая прихожая и кухонька, что больше походила размерами на спальню при постоялом дворе. Немного, но хорошему человеку с головой и этого достаточно, чтобы заработать на маслице для утренних булок. И Аврелий любил большой любовью дело всей своей жизни, сам поднимал ещё в бытность молодым из небольшого кружечного двора. Знал каждую выбоину на деревянном полу, каждую вилку и, что примечательно, не чурался сам стоять в зале на месте разносчика. Так и на деньгах сэкономить можно и всегда под приглядом.

Квартет в углу начал нездоровые шевеления. Кто-то громко выкрикивал первые строчки разбитной песни про девицу и разбойника, а потом случилось страшное: шелест карточной колоды. Вот уж чего Аврелий не любил, так это когда из его заведения пытались сделать игорный дом. Сначала-то всё у них хорошо складывается, а потом, как только кто проигрался, так сразу и за ножи схватиться могут.

Аврелий только собирался сам пресечь такое непотребство и кликнуть погодя постового, как вдруг замер словно ушатом ледяной воды облитый. Новый посетитель. Звякнул колокольчик, и Миколка сноровисто помог скинуть мрачному мужчине шубу с добротным лисьим воротником. Незнакомец отдал ещё и толстые кожаные перчатки и треух из чёрного меха и вставок гладкой кожи. Потёр ладони друг о друга и, наклонившись к Миколке, что-то спросил. Аврелий замер за стойкой, не в силах отвести взгляда от нового гостя, потому что самое чувствительное место, которое отец нередко ремнём охаживал, так и кричало, что ничего хорошего от такого человека ждать нельзя.

По ресторации разливался какой-то неправильный и слишком чуждый холод и это, несмотря на растопленный камин и жар печей из кухоньки.

Аврелий снова схватил гранёный стакан и начал с особым тщанием натирать уже блестевшее стекло. Шаги не были слышны, поэтому Аврелий вздрогнул, когда на стойку легла аккуратная, но крепкая мужская ладонь, и голос, что пробрал до костей, произнёс с иртанийский акцентом:

— Отобедать бы… — Аврелий повторно вздрогнул, потому что квартет в углу загоготал, а новый гость, тоже обратив на это непотребство внимание, вдруг протянул. — А на ловца и зверь бежит…