Вернуться домой

Глава 19 ЧТО ТАКОЕ МЕД

Провожать детей до самой машины женщины не пошли. Остались стоять небольшой группкой у крыльца. Первым по тропинке шел мальчик с небольшим узелком в руке, за ним девочка. Последней шла Катерина, несла узел с вещами. Буквально через шаг-два девушка оборачивалась к оставшимся у крыльца. Носик у нее слегка припух, глаза покраснели — наплакалась, прощаясь со старушками.

А они стояли и крестили их, шепча тихо молитвы:

— Господи, спаси и сохрани… Богородица — мать заступница, помоги и защити чад своих…

Разместились на заднем сидении, и машина тронулась. Уже через несколько минут маленький домик с табличкой «Медпункт» стал уменьшаться и уменьшаться, пока не превратился в точку.

До города добрались быстро. В их направлении транспорта было не так много, а вот в сторону Ладоги машины шли нескончаемым потоком. Старший лейтенант, сидевший рядом с шофером, повернулся к девушке и, ткнув пальцем вверх, радостно пояснил:

— Погода сегодня отличная, нелетная, вот тыловики и торопятся проскочить с грузами по Ладоге в Ленинград. Дальнобойная артиллерия, правда, бьет по озеру, но чаще наугад, только лед уродуют, маршрут-то по льду постоянно меняется и…

Осекся на полуслове, заметив, как резко изменилось выражение глаз девушки. Ее зрачки резко расширились, и в них черными молниями заметался ужас. Офицер невнятно забормотал что-то вроде извинений и отвернулся. До городской окраины ехали молча.

Впереди замаячили крыши домов. Слева от машины побежала, плавно изгибаясь и теряясь вдали, нитка железной дороги. Ближе к городу железнодорожных путей стало больше. На них стояло под разгрузкой несколько эшелонов. Перед распахнутыми дверями вагонов, грузовые машины, куда и перегружались ящики, бочки, мешки — короче, все, что предназначалось для отправки в Ленинград. Несколько бригад путейцев, состоявших в основном из женщин, орудуя кирками и лопатами, ремонтировали небольшие участки поврежденных путей.

Офицер с переднего сиденья опять повернулся к Катерине.

— Сегодня рано утром, когда небо еще не затянуло облачностью, был налет. Но вроде отбились нормально. Ветку всего в двух местах бомбами побило, а в эшелоны не попали, слава Богу. Зато зенитчики одного «Юнкерса» приземлили, вон торчит.

Показал рукой в нужном направлении. Девушка вместе с детьми прильнула к стеклу машины. За железнодорожной насыпью сквозь редкие кусты хорошо просматривался силуэт немецкого бомбардировщика, наполовину зарывшегося в землю. Девочка легонько постучала пальчиком по стеклу и спросила:

— Тетя Катя, а что это за паук на нем нарисован?

Мальчишка прыснул смешком:

— Это не паук, это немецкая свастика.

Старший лейтенант, объясняя, добавил:

— На наших советских самолетах красные звезды, а немцы рисуют такие кресты — похожие на пауков.

Чуть подумав, девочка тихо сказала:

— Страшные они.

Сказала, не уточняя, но, скорее всего, имея в виду и то, и другое.

Машина остановилась в центре города у большого старого, еще дореволюционной постройки, кирпичного дома с высоким крыльцом, на котором маячила фигура часового. Козырнув в ответ на приветствие солдата, офицер распахнул массивную дверь перед детьми. Вошли в совершенно пустой большой зал. Никого. И только откуда-то со второго этажа доносятся звуки мужского голоса. Следом за старшим лейтенантом стали подниматься по широкой лестнице. Шли пустым гулким коридором на звук голоса. Дверь кабинета нараспашку. Вошли следом за офицером.

Кабинет большой, но полупустой. У стены — обычный двухтумбовый канцелярский стол с несколькими стульями и застекленный шкаф. Почти всю правую стену занимало окно с широченным подоконником и распахнутой форточкой, в которую, извиваясь причудливыми лентами и змейками, устремлялся на свободу табачный дым. Накурено было ужасно, как будто здесь курили десять человек одновременно. Но нет, курил один, его папироса еще дымила на краю массивной пепельницы.

Мужчина чуть ниже среднего роста, коренастый. Светлые волосы стрижены под короткий «ежик». Идеально отглаженная гимнастерка и надраенные до зеркального блеска хромовые сапоги «в гармошку» выдавали в нем кадрового офицера. Он резко отвечал собеседнику на том конце провода. Явно собирался матюгнуться, но, слегка развернувшись, заметил группу вошедших в кабинет, осекся. Не отрывая трубки от уха, слегка кивает им и мотает головой в противоположную сторону от окна, где у стены стоит огромный старинный кожаный диван. Махнуть, указать рукой он не может, потому что левой руки у него просто нет, и пустой рукав гимнастерки аккуратно заправлен под ремни портупеи. На гимнастерке — орден Красного Знамени еще старого образца и новенькая медаль «За отвагу». Чувствуется, как ему хочется быстрей закончить телефонный разговор, и он, все более раздражаясь, почти кричит в трубку:

— Ну сколько можно?! Что ты меня, как красну девицу, уговариваешь! Нет у меня больше людей! Часовой на крыльце да мы со старшим лейтенантом. Я с одной рукой, а он почти с одной ногой. Хочешь, приедем сейчас, нужны мы тебе такие? Нет? Так какого черта ты мне нервы мотаешь, я тебе всех людей отдал под разгрузку, всех! Не звони мне больше на эту тему.

Бросил трубку на рычаги телефона. Повернулся к Катерине, сидевшей с детьми на диване, устало сказал:

— Во денек сегодня, замордовали меня телефонными звонками. Как доехали-то, все нормально?

Катя утвердительно кивнула.

— Чего одетыми сидите? Раздевайтесь, до поезда еще времени много, пока еще состав сформируют.

Резко повернулся к помощнику:

— Сергей, что стоишь столбом? Привез гостей и чего-то еще ждешь? Надо же угощать, а ну, давай, организуй что-нибудь на стол.

— Товарищ подполковник, что же я организую? Вы даже поваров на вагоны загнали.

— Ну и что, я же приказал раздать сухой паек на весь день.

— Да паек-то есть, вон все лежит в соседнем кабинете, — протянул старший лейтенант.

— Вот и хорошо, неси все сюда на стол, чайник я где-то там тоже видел, кипяточку завари, а я тут по шкафу пошурую. Давай-давай, шевелись, я тоже чайку с удовольствием попью, целый день ни крошки во рту не было.

Помощник вышел, а комендант открыл створку шкафа и, присев на корточки, начал рыться в нижнем отделении. Там звякали пустые бутылки, что-то упало, он повернулся к девушке.

— Иди-ка сюда, дочка, помоги, а то я однорукий, сейчас все перебью. Вон, видишь стопку тарелок, вилки, ложки, давай, мечи все на стол, а я еще пороюсь.

Пока Катя с помощью детей расставляла на столе тарелки и раскладывала столовые приборы, подполковник нашел то, что искал. Удовлетворенно крякнув, выпрямился и водрузил на стол вазочку с колотым, слегка голубоватого оттенка сахаром, следом на столе появилась небольшая баночка с медом.

— Это мне одна бабулька местная подарила, я ее дедка тут как-то выручил, а она, когда узнала, что я простыл сильно в прошлом месяце, принесла мне в подарок, ну, а я спрятал ее подальше до лучших дней. Вот этот день и настал.

Детвора завороженно смотрела на горку сахара. Катерина пододвинула баночку с медом ближе к детям.

— Куда вы смотрите, сюда смотрите, такого вы еще не пробовали.

Детвора перевела взгляд на темно-желтое, незнакомое содержимое банки. Девочка тихо спросила:

— Тетя Катя, а что это? Сладкое, да?

И вот тут подполковник не выдержал, нервный тик исказил его лицо. Губы искривились, он часто заморгал и, схватив со стола папиросы, быстро отошел к открытой форточке. А Катя, пригнув голову к детям, начала тихим голосом объяснять, что такое мед, из чего и как он получается и какой он вкусный и полезный.

Из соседней комнаты появился Сергей, держа в руках котелок, почти доверху наполненный пшенной кашей с тушенкой. Запах каши с мясом моментально заполнил всю комнату. Девушка, как ни сдерживалась, непроизвольно одновременно с детьми сглотнула слюну. Парень начал раскладывать кашу по тарелкам, стараясь положить детям и девушке лучшие кусочки мяса, затем дошла очередь и до коменданта. Подполковник заглянул в котелок.

— А себе оставил, будто котенку, ты что, Сергей, дурью маешься. Быстро забери с моей тарелки половину.

— Товарищ подполковник, я же когда ребят забирал из села, меня их хозяйка щами угостила, я еще есть не хочу. Это вы тут целый день на папиросах сидите.

— Тогда другое дело. Эх, надо было мне за вами ехать, забыл уже, когда последний раз щи домашние ел.

Подмигнул улыбающейся детворе.

Пока ели, пару раз звонил телефон. Комендант мычал набитым ртом, мотал головой, и трубку брал старший лейтенант. Затем пили бледно заваренный чай из армейских кружек — это был хоть и плохонький, но чай с настоящей заваркой. Екатерина помогла Сергею собрать посуду, и они ушли в соседнюю небольшую комнатку, там было что-то вроде небольшой общей кухни для всей комендатуры. До подполковника долетали звуки льющейся воды, звон посуды, голоса и даже смех девушки.

Он сидел, подперев голову рукой и закрыв глаза. Обед, усталость и напряжение трудного дня делали свое дело, его клонило в дрему. Ему слышалось, как на их коммунальной кухне его молодая жена что-то рассказывает соседке, и они заливисто смеются. Он, молодой еще капитан, да, еще капитан, вон гимнастерка на плечиках, петлицы-то он видит. В галифе и одной майке сидит уже за пустым обеденным столом, окно нараспашку, солнце затопило всю комнату. С наслаждением потягиваясь, думает уже о вечере. Жена сегодня отпускает их с сынишкой на футбол, играет его любимая ЦДКА. Друзья-болельщики, споры, разговоры под свежее пиво, что может быть лучше?

А потом на трамвай и домой, где их будет ждать горка румяных, еще горячих пирожков с капустой и яйцом, их любимые с сыном пирожки — жена обещала сегодня напечь. И подполковник блаженно улыбается сквозь дрему. Черт, что за звон? Ведь телефон в коридоре коммуналки, и его обычно еле слышно из их комнаты, а тут прямо под ухом…

Просыпается и хватает трубку. Коротко, односложно отвечает на чьи-то вопросы, а сам смотрит на детишек — они спят прямо за столом, положив головки на руки. Закончив разговор, тихо кладет трубку на рычаги. Подходит к столу и аккуратно берет на руки девчушку, несет ее на диван. Затем мальчонку. Тот вроде бы трепыхнулся сперва, но он ему сказал, как когда-то говорил своему сыну, когда тот был маленьким: «Т-с-с, спи», — и мальчишка затих. Положил их на диван рядышком и укрыл шинелью. Закурил очередную папиросу и отошел к форточке, думая: «Вот черти, разбудили, не дали такой сон досмотреть».

В комнату вернулся помощник с Катериной. Он успел приложить палец к губам, кивая в сторону дивана. Девушка присела рядом со спящими детьми, а офицера комендант пальцем поманил к себе.

— Оденься, подмени часового, пусть парень в туалет сходит, отпусти парня на обед. Подмены ему еще долго не будет. Начальник станции звонил, сказал, что раньше девяти вечера разгрузку не окончат.

Когда офицер ушел, он повернулся к девушке, сказал:

— А ты, красавица, давай-ка тоже укладывайся с ребятами рядом, до поезда еще долго, я тебя потом разбужу.

— Вы только заранее меня разбудите, мне ребят одеть надо.

Сбросила с ног валенки и свернулась калачиком за спиной мальчишки. Подполковник вышел из комнаты, через пару минут вернулся уже с чьей-то шинелью в руках, свернул ее несколько раз и накрыл телефон, тихо бурча под нос:

— Черт трескучий, не дает людям поспать.

Когда минут через сорок вернулся помощник, на диване все уже давно спали. Раздевшись у вешалки, старлей сел к столу напротив коменданта. Впервые за несколько недель, что служили вместе, обратился к командиру не по уставу, а по-домашнему. Понизив голос почти до шепота, попросил:

— Иван Семеныч, можно я их сам провожу на вокзал?

Улыбнувшись, комендант ответил:

— Да ради Бога. Возьмешь нашу машину и отвезешь.

После паузы:

— Адресок-то их не забыл?

— Спасибо! — и, смущаясь, добавил: — Конечно, помню.

Вытянув перед собой руки, потянулся всем телом:

— Вздремнуть, что ли, тоже?

Согнул руку в локте, положил ее на стол и уронил голову. В комнате наступила тишина. Комендант смотрел на стриженый затылок парня, слушал детское сонное сопенье и думал: «Господи, как же я соскучился по такой тишине, по детскому сопенью рядом. Вроде все было недавно, а кажется, что прошла уже вечность. Что же ты, проклятая война, с нами делаешь?»