Вероломство

Глава 14

В 1974 году Джеду Слоану исполнилось двадцать четыре года.

С Бостонской гавани дул порывистый ветер. За год, прожитый в Сан-Франциско, он успел забыть, как холодно бывает в Бостоне, даже в апреле. И теперь с трудом переносил перепады погоды. Отец его, напротив, не обращал внимание на колючий ветер. Они наблюдали за тем, как сносят здание, занимавшее участок, выбранный для осуществления совместного проекта Уэсли Слоана и Абигейл Вайтейкер-Рид.

— Чудесное место для пресс-конференции, — сказал Джед.

Штормовой ветер развевал стальные волосы Уэсли Слоана. Этот крепкий пятидесятилетний мужчина, всецело отдавший себя работе, лишь усмехнулся:

— Твоя тетя Абигейл — большая любительница театральных эффектов. Правда, на сей раз это может ударить по ней другим концом. Что если какого-нибудь журналиста сдует с набережной, и придется его откачивать? Хотя она утверждает, что к трем часам ветер утихнет.

— Не то ему это дорого обойдется?

— Я не удивился бы. Знаешь, я очень рад, что ты приехал.

Как будто у него был выбор. Джед служил архитектором-стажером в сан-францисской фирме отца. В проект административного здания компании «Вайтейкер и Рид» он внес очень небольшой вклад. Уэсли Слоан был не из тех, кто с легкостью делится полномочиями, даже с собственным сыном. И Джед не питал иллюзий, по какому поводу он в Бостоне: просто тетя Абигейл представляет проект как семейное дело, а он член семьи. Она даже Квентина вызвала из Сайгона, куда тот отправился в октябре, чтобы поработать в отделении «Вайтейкер и Рид», открытом более десятилетия назад, с началом американского вторжения во Вьетнам. Разумеется, Квентин прилетел. Он всегда исполнял желания матери, да и пребывание в Сайгоне его порядком утомило.

По Парижскому мирному соглашению, «Вайтейкер и Рид» сохраняла деятельность в Юго-Восточной Азии в прежнем масштабе, но Абигейл с трудом примирилась, что ее единственный двадцатидвухлетний сын добровольно поехал улаживать дела компании. Джед понимал Абигейл. Она потеряла во Вьетнаме мужа. Не хватало еще потерять сына.

Джед не раздумывая отказался бы от приглашения тети, но у него была своя причина поехать в Бостон. Родители его редко оказывались в одном городе — мать по-прежнему жила на Бикон-Хилл, и теперь он решил использовать то, что и отец тоже в Бостоне. Джед собирался рассказать им о своих планах. Пригласит их пообедать и выложит все о своей предстоящей поездке на Дальний Восток. В июне должна начаться его оплаченная стажировка в Сайгоне. Ведь пока он не был готов связать жизнь с фирмой отца, да и архитектурное образование не считал уже завершенным. В Юго-Восточной Азии у него появится возможность изучить то, что не могут предоставить ни в Сан-Франциско, ни в Бостоне. Уэсли Слоан, конечно, сочтет бегство сына из фирмы предательством. Может быть, в этом есть доля правды. Но все-таки Джед должен поехать. В студенческие годы он имел отсрочку от призыва, и теперь чувствовал: надо своими глазами посмотреть на страну, где круто повернулись — и оборвались — жизни многих его друзей. И думая о молодых парнях, своих ровесниках; о чувствительном дяде Бенджамине, который казалось, вечно попадал не в то место и в неподходящее время; о Стивене Блэкберне, добродушном как никто из Блэкбернов и отличавшемся острым умом, — Джед понимал, что он должен ехать.

— Какого дьявола ее туда понесло? — проворчал Уэсли Слоан. — Что за дура?

Джед, вслед за взглядом отца, посмотрел в сторону цепей, закрывавших доступ в зону строительных работ, где ветер взметал облака пыли и мусора. Девушка в ярко-красном свитере и красной шапочке влезла на столбик ограды, словно петух на жердь. У ней был фотоаппарат, которым она поминутно щелкала.

— Пойду посмотрю, — вызвался Джед.

Подойдя ближе, он разглядел каштановый хвост, дырявые джинсы и кроссовки. Должно быть, одна из четвертьмиллионной армии бостонского студенчества. Девушка спрыгнула со столба и приземлилась в зоне стройки. Под ветхой одеждой обнаружилась красивая фигурка.

— На вашем месте я не стоял бы здесь без шлема, — сказал Джед.

Она смерила его взглядом живых синих глаз. Ее худощавое, привлекательное лицо показалось ему странно знакомым.

— Боже мой, — прошептала она и ловко, точно обезьяна, забралась на столб, задержалась на секунду и спрыгнула рядом с Джедом. Красная шапочка слетела, и волосы разметались по лицу. — Что ты здесь делаешь?

— Собственно, я на пресс-конференции, — важно проговорил он, силясь вспомнить, где мог ее видеть. — Мое имя — Джед Слоан. Посмотрите, вход сюда воспрещен, и…

Она вскипела:

— Знаю я твое вонючее имя, а ты, видимо, мое позабыл!

— Ваше лицо кажется мне знакомым…

— Ах ты, задница! Еще бы знакомым…

Она сорвала шапочку и выпрямилась — кровь прилила к ее лицу. Джед вдруг узнал ее. Вероятно, в подсознании он вспомнил ее сразу, как только увидел… Лицо, глаза, вспыльчивость — все это он и не забывал. Но кого он не ожидал повстречать в Бостоне, так это Ребекку Блэкберн.

— Ребби, проговорил он.

Но она уже убегала по Атлантик-авеню и не слышала его.

Подъехали Вайтейкеры, и пресс-конференция должна была вот-вот начаться. Джеду полагалось занять место в кругу родни для непременного семейного фото. Он видел, что отец выискивал его взглядом. Квентин, загорелый, одетый в классический костюм, в котором ему можно было дать сорок лет, увидел его и помахал рукой. Джед сделал вид, что не заметил. Тетя Абигейл посматривала на часы. Ей теперь сорок пять, и, как полагал Джед, ей лестно что она — глава процветающей компании, хотя тетя ни за что не призналась бы в этом. Джед помнил ее скорее женщиной свободных взглядов, а не зашоренной, недоступной гранд-дамой, какую она из себя строила в эти дни. Что делает с людьми могущество. А может, вдовство и вытекающая отсюда ответственность. Во всяком случае, она не поймет его поступка.

— Ну и пусть, — пробормотал он. Обойдутся без него. Тетя Абигейл как-нибудь переживет.

Джед пустился за Ребеккой. Он догнал ее на углу широкой улицы, где она нетерпеливо ждала, когда можно будет перейти дорогу, запруженную транспортом.

— Я помню, — сказал он, подбежав к ней, — то время, когда ты не могла перейти улицу без помощи взрослых.

— Поздравляю! — съязвила она.

Он улыбнулся:

— Привет, Ребби.

— Освежил память? — с сарказмом спросила она.

— Лишь только ты назвала меня задницей.

— Но когда мы виделись в последний раз, мне было восемь, и я не употребляла ругательств.

Теперь ей, должно быть, девятнадцать.

— Да, но ты ругаешься теперь так, как я всегда себе это представлял. Хочешь, угощу тебя чашечкой кофе?

— Я и сама могу себя угостить.

Они зашли в кафе и сели напротив друг друга, сжимая в руках чашки с обжигающим, крепким кофе. Десятилетие, минувшее с того дня, когда Джед чуть не плакал, глядя на грузовик, увозивший Блэкбернов с Западной Кедровой улицы, словно улетучилось куда-то. Они поговорили о Сан-Франциско и Флориде, об ее пятерых братьях и его двух единокровных сестрах. Джед сказал что-то смешное, и в ее хохоте он услышал отголосок смеха той девочки, с которой играл, ссорился, выручал из беды и которой уступал давным-давно, но не по прошедшим годам, а по тому, как сильно они изменились. Особенно она. Джед заметил у Ребекки мягкий южный говорок.

— Как твой дед? — поинтересовался он.

— Замечательно. — Она не отвела взгляд, но Джед почувствовал, что у нее было такое искушение.

— Для того, чтобы остаться на Бикон-Хилл, ему потребовалось немало мужества.

— Выходит, ты считаешь, что моя мама струсила?

— Нет. Для того, что она сделала, тоже нужно своего рода мужество. Блэкберны прожили на Западной Кедровой улице двести лет, но все думали, что Томас продаст дом и уедет куда-нибудь подальше. Думаешь, легко ему жить по соседству с тетей?

Ребекка прищурила синие глаза:

— Томас?

Джед улыбнулся:

— Он сам просил его так называть.

— Когда?

— Я учился на первом курсе в Гарварде. Еще перед поступлением встречался с ним украдкой. Мама не возражала, но тетю Абигейл хватил бы удар, если бы она узнала. Мы подружились, а когда я поступил в Гарвард, Томас иногда приглашал меня поужинать с ним и его постояльцами. Обычно подавали что-нибудь такое, от чего в животе начинался пожар.

— Вечером, по воскресеньям?

— Обычно, да. А что такого, Ребби?

Она пожала плечами:

— Думаю, я просто ревную. Столько лет я прожила без него, по вине матери, ну и отчасти по своей. А ты общался с ним, пока меня не было.

— Мне кажется, я понимаю тебя. Я вырос, почти не видя отца, но это даже пошло на пользу. А Томасу нет еще и семидесяти. Господи, да он нас всех переживет. — Джед спохватился, вспомнив, что говорит с Ребеккой Блэкберн. — Прости…

— Не извиняйся. Время исцелило раны. Теперь я не сержусь на деда за то, что случилось с отцом и твоим дядей. Конечно, мне хотелось бы больше знать об этом, но…

— Но Томас ничего тебе не рассказывает…

— Да. И я не могу его заставить. Должно быть, ужасно жить с грузом такой вины. Неважно, что случилось, но, думаю, папа не хотел бы, чтобы все так повернулось. Смотри, ты опоздаешь на пресс-конференцию.

— Нет проблем, быстро проговорил Джед. Ему не хотелось уходить. — Кстати, что ты там делала? Ведь не могу же я тешить себя мыслью, что ты пришла из-за меня!

Ребекка засмеялась:

— Нет, я фотографировала. Занимаюсь в университете фотографией. А вообще-то пришла из-за дизайнерской студии, с которой сотрудничает твой отец. Хотелось задать им пару вопросов.

— Это можно устроить. Ты специализируешься в дизайне?

— В политических науках и истории.

— Как водится у Блэкбернов.

Она покачала головой:

— Я учусь «не на том» берегу.

— А я как раз подумал вот о чем, — сказал он ни с того, ни с сего, и соврал, потому что обдумывал эту идею с того момента, как понял, что Ребби не пошлет его к черту в ответ на его предложение. — Сегодня будет что-то вроде приема по случаю закладки нового здания. Я никого не думал приглашать. Вот если только ты не против?

Усевшись поглубже, Ребекка разглядывала его с прославленной блэкберновской беззастенчивостью.

— В качестве твоей девушки?

Он смущенно покашлял:

— Да, конечно.

— Если бы ты предложил мне нечто подобное, когда мне было восемь лет, я бы отлупила тебя. — Ребекка сдернула закрученную резинку с хвоста и встряхнула распущенными волосами. Джед приподнялся на стуле, совершенно ослепленный. — С удовольствием пойду. Надеюсь, вечеринка будет класс?

Он засмеялся.

— Как водится.

— Тогда надо раздобыть платье.

Она собралась уходить, но Джед положил ладонь на ее запястье.

— Ребби, я рад, что ты не сердишься на меня.

В ее улыбке он с удивлением обнаружил и нежность, и память о прошлом.

— Разве я могу?

У Ребекки не было вечернего платья. Короткая джинсовая юбка, да. Штаны, свитера, водолазки, кроссовки, гетры, да. А вечернего платья нет. Но Софи за час до прихода Джеда предложила решение. Решением был Алекс, студент театрального факультета. Софи заявила, что Алекс подберет ей наряд, и, несмотря на слабый протест Ребекки, Алекс уже рылся в ее шкафу.

Но недолго он этим занимался.

— Твой прикид никуда не годится, — заявил он. Одежда с плеча доярки. Удивительно, куда подевались вилы?

— Плохо копался, — огрызнулась Ребекка.

— Забавно, забавно.

И Алекс обратился к гардеробу Софи. Ребекка предупредила его, что ничего из одежды подруги не подойдет ей по размеру, но Алекс упрямо продолжал свое дело. Он вынимал плечики с блузками, юбками и платьями, и все отверг.

Софи взбеленилась:

— Чем тебе не нравится моя одежда? Половина вещей куплена в «Блумингдейле»[17]!

— Для Нью-Йорка сошло бы, но не для Бостона. Хочется чего-то элегантного, сдержанного. Чего-нибудь такого, что говорит о былом богатстве.

Ребекка засмеялась. Если он о богатстве Блэкбернов, то оно действительно былое. Оскудевшее. И она предложила:

— Тогда мне надо сходить на Бикон-Хилл и позаимствовать старое платье из груды хлама на дедушкином чердаке…

Алекс вдруг хлопнул в ладоши и воскликнул:

— Конечно!

— Я пошутила, ты что? Спасибо, но я сама что-нибудь придумаю.

— Ребекка, помолчи, пожалуйста! Мне дела нет до старья на чердаке твоего дедушки. Я знаю что нам надо.

— Что?

— Не что, а кто. Ленни.

— Ленни?

Больше Алекс ничего не сказал. Он подхватил Софи и исчез. Ребекка ждала двадцать минут, а когда они вернулись, она уже примеряла джинсовую юбку и позаимствованную у подружки кофточку с золотой нитью. Они ворвались в комнату с Ленни, старшекурсником театрального факультета. Оказалось, что Ленни — уменьшительное имя не от Элеоноры или Леонор, а от Леонарда. Росту в нем было под метр восемьдесят, сложен он был как бегун на дальние дистанции, волосы стянуты на затылке в крысиный хвостик. Он, Софи и Алекс приволокли целую коллекцию вечерних платьев.

— Ленни исполняет женские роли, потому что считает это забавным и поучительным, — объяснила Софи, явно цитируя самого Ленни. — Он уверен, что открытость эксперименту очень поможет ему стать хорошим актером и режиссером.

Ленни тщательно осмотрел Ребекку, пока та крутилась перед ним босая, в ветхом махровом халате, и немедленно забраковал три из принесенных платьев. Ребекка недовольно напомнила, что осталось совсем мало времени. Вздохнув, Ленни выставил Алекса за дверь, караулить. Когда подойдет Джед, он должен стукнуть в дверь три раза.

Наконец Ленни сказал:

— Белое, — и извлек из огромной мягкой сумки тонкое льняное платье. По подолу шли кружева, высокий воротник тоже был отделан кружевом. Ленни изрек:

— Роскошно.

— Но я в нем буду как невеста!

— И хорошо.

— Но…

— Ты и есть невеста, — вынесла свое резюме Софи, что, по мнению Ребекки, было совершенно неуместно.

Ленни деловито поинтересовался:

— И туфель у тебя, конечно, тоже нет?

— Кроссовки и сапоги.

— Бог мой. А у тебя, Софи?

— У меня тридцать второй размер, Ребекке не подойдут.

— У меня сорок первый, — сказал Ленни.

Ребекка, не веря в реальность происходящего, вставила:

— Но у меня-то тридцать восьмой!

— Надо поискать кого-нибудь, у кого тридцать восьмой, — сказала Софи. По-моему, у Эдиты.

— Только обязательно белые, — наставлял Ленни, — и желательно поизящней.

— Как для невесты, — подмигнула Софи и выскочила за дверь.

А Ленни тем временем позвал Алекса, и они стали изображать слуг, словно Ребекка была звездой их студенческого театра. Она чувствовала, что вот-вот откажется от этой затеи, так они ей надоели. Они помогли ей снять банный халат, поклявшись, что ее тело интересует их лишь с профессиональной точки зрения. Алекс не замедлил шепнуть, что Ленни неравнодушен лишь к мальчикам, но это оказалось не так.

— Не волнуйся, — заверил ее очарованный Ленни. — Если этот кретин позволит себе что-нибудь непотребное, я прочищу ему мозги.

— У меня пятеро братьев. Если он позволит себе что-нибудь непотребное, я сама прочищу ему мозги.

Они подняли ей руки и напялили на нее белое платье. По-видимому, Ленни на сцене носил накладную грудь большего размера, чем у Ребекки, но в остальном платье сидело очень ладно. Кружевная кайма доходила до середины икр. Не обращая внимания на страдальческую гримасу Ленни, Ребекка натянула свои единственные колготки.

— Макияжа у тебя, я так думаю, тоже нет? — спросил Ленни.

— Я иногда смазываю губы вазелином.

— Чушь собачья. К счастью, я захватил с собой коробку с гримом. Садись.

Она села. Он накинул на нее полотенце и с помощью Алекса накрасил ей лицо, объяснив, что употребляет только натуральную косметику и что сделает неброский, естественный макияж. Ленни похвалил ее кремовую кожу, но заметил, что это благодаря молодости и хорошей наследственности, так как, по его убеждению, она не утруждает себя должным уходом.

— Ну довольно, — сказала Ребекка. — И так хорошо. За мной придут с минуты на минуту.

— Почти готово. Не волнуйся, тебя с удовольствием подождут. Ведь это парень, я надеюсь? А если женщина, то, боюсь, она может не выпустить тебя за порог этой комнаты.

Ребекка возмутилась:

— Я ненавижу подобные стереотипы! Почему ты считаешь, что женщины вечно соперничают друг с другом? Пожалуйста, я могу отказаться от всего этого и пойти в своей джинсовой юбке!

Ленни оставался спокоен:

— Давай, давай, когда ты сердишься, у тебя розовеют щеки и блестят глаза. Правда, Алекс?

— Мне кажется, я сброшу ее ухажера в лифтовую шахту и сам приглашу ее на ужин. — Он улыбнулся. — Как ты относишься к общажной жратве?

Она не смогла удержаться от смеха:

— Вы невозможные ребята. Спасибо вам. Как я выгляжу, ничего?

— Ты выглядишь сногсшибательно, — сказал Ленни. — А где же туфли? — Он смахнул с ее плеч полотенце и, взяв ее за руку, подвел к зеркалу. — Волосы, правда, словно после смерча, но это даже хорошо. А цвет просто волшебный.

Ребекка была вынуждена признать, что за несколько минут Ленни совершенно преобразил ее, превратив из скромной студентки в женщину, способную блистать на любом приеме, не только у Вайтейкеров-Слоанов. Хотя сама она никогда не додумалась бы до белого кружевного платья.

В комнату скользнула Софи. Она протянула Ребекке белые босоножки с очень узкими ремешками.

— Это лучшее, что я смогла достать. Сегодня для них, конечно, холодновато…

Ленни схватил босоножки:

— Они божественны!

Он захотел непременно сам надеть их на ноги Ребекки. Софи умилялась:

— Ни дать, ни взять — вылитая Золушка!

— Софи!

— Шучу. Ты выглядишь потрясно. Правда-правда. Какие-нибудь ацтеки принесли бы тебя в жертву на своем алтаре.

— Ты очень меня обнадежила.

В дверь постучали. Ленни легонько пожал Ребекке ладонь.

— Желаю приятно провести время.

— Спасибо. — Ребекка обняла его. — Я не привыкла уделять столько внимания своей внешности и очень ценю то, что ты сделал. Постараюсь не испортить платье.

— Надеюсь, твой дружок раздерет его прямо на тебе.

— Ленни, — сказал Алекс, — ты вгоняешь девушку в краску.

— Конечно. Я хочу, чтобы у нее был здоровый цвет лица.

Поблагодарив их еще раз, Ребекка вышла в коридор, прежде чем кто-нибудь из них троих успел произнести напутствие. Она сразу же закрыла за собой дверь, чтобы Джед не увидел ее помощников в комнате, где всюду разбросана одежда, и не догадался, что она специально готовилась к этому вечеру.

На нем был потрясающий черный костюм.

— Извини, я опоздал. Забыл номер твоей комнаты.

— Так ты уже давно здесь?

— Несколько минут. — Он хотел сдержать улыбку, но ничего у него не вышло.

— М-м… Ты не встретил случайно мою подругу Софи?

— Это она бегала по всему этажу и спрашивала белые туфли тридцать восьмого размера?

Ну вот, подумала Ребекка, допрыгалась. Теперь нечего строить из себя искушенную даму.

Но не успев дойти до лифта, они уже весело смеялись.

— Я не хочу ее здесь видеть.

Джед застыл от гнева, услышав слова тети, и посмотрел на Квентина, ища у того поддержки, но кузен промолчал. Абигейл, кажется, едва отдавала себе отчет, что сын находится рядом. Они находились в небольшой комнате, примыкающей к элегантной гостиной, где уже собрались гости. Джед мог видеть Ребекку, которая улыбалась и пила шампанское. Красивее ее не было никого на этом приеме. Тетя, сверкая бриллиантами и шелковым черным платьем, попросила уделить ей пару минут сразу, как только они вошли в дом на Маунт-Вернон-стрит.

Это был ее вечер, она его тетя, и Джед, несмотря на обиду, старался сохранять терпение.

— Тетя Абигейл, почему вы ополчились против нее?

— Дело не в ней. Просто она из семьи Блэкбернов, и хотя в том нет ее вины, но моей тоже нет, так ведь? — Абигейл вздохнула и дотронулась до руки племянника. Взгляд ее стал мягче. — Знаю, это тебя огорчает и ставит в неловкое положение, но попытайся понять меня. Скоро прибудут репортеры. Если они обнаружат здесь Ребекку Блэкберн, такую юную, привлекательную, они от меня не отстанут. И от нее. А мне не хотелось бы ворошить прошлое. Уверена, что и ей тоже. Если не ради меня, то хотя бы ради нее отведи ее домой.

— Мама права, — вступил в разговор стоявший рядом с матерью Квентин.

Джед метнул в кузена гневный взгляд.

— Вы ведь и сами не верите в то, что сейчас наговорили. Ни один репортер и бровью не поведет, появись здесь хоть сам Томас Блэкберн. Они хотят дармовой выпивки и возможности покрутиться в кругу Вайтейкеров и Слоанов, но убей меня Бог, я их не понимаю.

Квентина задели слова Джеда, и он решил было пойти на попятную, но Абигейл подняла руку, и тот замолчал, так и не начав говорить. Джед вздохнул, ничему не удивляясь. На месте Квентина он убрался бы подальше из Бостона. Сайгон как раз то что надо, но Квентин работает там на компанию матери. Он даже не заикнулся о том, чтобы не возвращаться домой. Абигейл дала ему год сроку, и Джед был уверен, что больше Квентин не получит. До гибели мужа Абигейл относилась к материнским обязанностям с прохладцей, предоставляя сыну значительную свободу. Все переменилось, когда Бенджамин Рид погиб во Вьетнаме. Джед был не склонен думать, что Абигейл стала любить сына сильней, чем при жизни мужа. Просто она решила взять его под контроль, хотя, преуспев в этом, она разочаровалась в Квентине. Абигейл упрекала его в слабости характера. Джед несколько лет назад бросил попытки разобраться в их взаимоотношениях, но кузена искренне жалел. Квентин никак не мог угодить матери.

Абигейл сохраняла величавое спокойствие.

— Можешь злиться на меня, — сказала она племяннику, — но уведи эту девушку из моего дома.

Что он и сделал.

Надо отдать должное Ребекке — она прекрасно поняла что происходит:

— Мое присутствие здесь нежелательно?

Ребекка старалась делать вид, что ее это не трогает, но Джед видел по ее глазам и пунцовым щекам, как она возмущена и унижена.

— Прости, — промолвил он через силу.

Ребекка допила шампанское.

— Не надо извиняться.

Однако он почувствовал себя виноватым. Какой он идиот, что подумал, будто тетушка потерпит в своем доме кого-нибудь из Блэкбернов! И если Ребекка старалась вежливо обходить эту тему, то ее дед высказался без обиняков. Потерпев неудачу у Абигейл, они отправились на Западную Кедровую улицу. Томас учтиво поздоровался с Джедом, но выслушивать их жалобы не стал и без всякого сочувствия спросил:

— А чего вы еще ждали?

Ребекка стряхнула с ног босоножки и ступила на персидский ковер.

— Неужели на мне вечно будет лежать проклятие за поступок, которого я не совершала?

Ее риторический вопрос не требовал ответа, но Томас сказал:

— Вполне возможно, — и скрылся в кухне.

Джед в растерянности стоял посреди полутемной гостиной.

Огонь в камине едва смягчал прохладу сырого весеннего вечера. Джед не знал, что делать: уйти или остаться. Ведь он наполовину Вайтейкер, и его присутствие может явиться назойливым напоминанием того, что Блэкберны утратили былой престиж. На протяжении веков благодаря уму и высокой нравственности они вращались в кругу сильных мира сего. С представителями этого клана по многим вопросам советовались даже многие президенты. Они были совестью Бикон-Хилл, блестящим примером того, что значит «поступать праведно». И для сохранения своего особого могущества им не требовалось много денег. Джед помнил то время, когда имя Томаса Блэкберна вызывало уважение, а люди прислушивались к его мнению, задумывались и часто меняли свое изначальное решение.

Засада в рисовых полях в дельте Меконга все перечеркнула. И если Томас Блэкберн мог привыкнуть ко многому, Абигейл Вайтейкер-Рид не позволяла ни ему, ни другим забыть случившееся. Она и в лучшие дни не умела прощать, тем более не могла она простить смерть мужа, погибшего по вине Томаса Блэкберна. Узурпировать влияние Блэкбернов ей не удалось, но она довольствовалась тем, что и от них оно ушло навсегда.

Джед надеялся, что Ребекка поймет: он и ее дед давно все для себя решили. Их дружба говорит о том, что он не разделяет ни мстительных устремлений тетки, ни ее неусыпной ненависти к Томасу Блэкберну. Ему не хотелось уходить из старого дома на Западной Кедровой улице.

И он признался себе, что не прочь возобновить знакомство с Ребеккой. В детстве она тянулась к нему. Может быть, потому что он был на пять лет ее старше, а она общалась, в основном, с маленькими братьями. Она никогда не относилась к нему с пиететом — это не было свойственно Ребби Блэкберн. Иногда она пускала в ход кулаки, царапалась, вопила, — одним словом, вела себя как младшая сестра, утверждающая свою независимость, но часто они находили общий язык, и тогда общались совсем не по-детски зрело… Сегодня Джед вновь почувствовал это.

— Господи, задохнуться можно в этом платье, — сказала Ребекка, расстегивая воротник. Она устремила на Джеда взгляд глубоких, синих блэкберновских глаз. — А ты можешь возвращаться на вечер. За меня не беспокойся.

— Но это было бы свинством, ты не находишь? Возвратиться на вечер, откуда попросили приглашенную мной девушку. За кого ты меня принимаешь?

— Но там твоя родня.

— Я не стану ругать тетушку, — осторожно проговорил он, — но и защищать ее тоже не буду. Я не согласен с тем, как она обошлась с тобой. А иначе разве я пригласил бы тебя туда?

Повернувшись к нему спиной Ребекка крутила на каминной доске бронзовую статуэтку Будды.

— Я верю тебе.

Джед ничего не сказал. Ему не приходило в голову, что она может ему не верить.

— И Квентин тоже хотел, чтобы я ушла?

— Думаю, нет.

— Я знаю, тебе просто не хочется в этом признаться. — Она опять повернулась к нему лицом. Губы ее тронула слабая улыбка. — Я не видела его с тех пор, как мы переехали во Флориду. И даже сегодня не успела с ним поздороваться, но это, наверное, даже хорошо. — Теперь ее лицо расплылось в самой настоящей улыбке, полной энергии и задора. — Он, должно быть, красив как черт?

Джед засмеялся.

— Конечно. Дать номер его телефона? Глядишь, увезет тебя куда-нибудь, и его мать хватит удар.

— А что, правда? — Ребекка тоже засмеялась. — Нет уж, хватит мне одного Вайтейкера.

Из кухни возвратился Том с грудой маисовых лепешек на блюде и домашней паприкой, только от испарений которой у Джеда и Ребекки выступили слезы. Томасу же все было нипочем. Он заявил, что не желает слышать ни одного слова о визите к Вайтейкерам на Маунт-Вернон, и предложил сыграть «в эту твою игру, Ребекка».

Она улыбнулась, окончательно забыв об унижении, испытанном в гостях у Абигейл Вайтейкер-Рид.

— Это потому что он всегда выигрывает, — объяснила она Джеду. — Мой дедушка невероятный заумник.

Вскоре выяснилось, что и Джед не промах.

К ним присоединились иностранные студенты, жильцы Томаса Блэкберна, и они играли до полуночи, пока Томас не попросил всех закругляться. Джед подвез Ребекку до кампуса, проводил до общежития и предложил подняться с ней на ее этаж.

— Сама дойду. Уже поздно. Меня, наверное, ждут не дождутся Софи, Алекс и Ленни.

— Скажи им, — улыбнулся Джед, целуя Ребекку в щеку, — что твои белые босоножки произвели фурор.