Вероломство

Глава 28

Абигейл со стаканом бренди в руке бродила по комнатам своего огромного, пустого дома, избегая заходить лишь в ту часть в полуподвале, что она отвела Киму. Она сшибала углы, сердилась, разговаривала сама с собой, думая, что так, наверное, сходят с ума старые одинокие женщины. Но это у нее было не в первый раз, ведь Жан-Поль настигал ее сначала в 1963 году, потом в 1974, в 75-м и вот сейчас опять.

Будь ты проклят, ненавистный Жан-Поль Жерар! У меня нет твоих Камней Юпитера!

И она не позволит ему разрушить свою жизнь из-за того, что она когда-то совершила в качестве самозащиты.

Прошлое ушло.

Она уже не та, что была тридцать лет назад. Неужто он не заметил? И Томас не замечает? Люди взрослеют, подумала она. У каждого своя жизнь. Они забывают о совершенных ошибках и о зле, которое им причинили. Никто не копит ненависть вечно.

Сама она прожила ну просто образцово. Она не заслуживает подобного отношения.

И ты будь проклят, Томас Блэкберн! Я уже довольно настрадалась!

Всякий раз, когда она вспоминала мягкого, доброго, немного скучного Бенджамина… Нет, это просто невыносимо. После его смерти у нее не было ни одного любовника. Двадцать шесть лет безбрачия — это дань, какую она отдала в память о муже. Так она наказала себя за просчет, приведший к гибели Бенджамина, хотя на самом деле это вина Томаса. Он знал, что Бенджамину не место в дельте Меконга. Он должен был отговорить его от поездки.

Томас виноват. Не она. Последние слова Бенджамина, обращенные к ней, навсегда застряли у нее в голове: «Ты всегда добиваешься чего хочешь, Аб. Мы с тобой как бы уравновешиваем друг друга».

Да, именно так оно и было. Теперь она ясно понимает это.

Может быть, не стоило давать обет воздержания? Она не испытывала никакой вины за краткую связь с Жаном-Полем и Томасом. Если и были ошибки в плане моральном, то их не было в сексуальном. Оба оказались невероятными любовниками. Бенджамин ничуть не пострадал по этой причине, ибо понятия не имел, что жена ему неверна.

Ночь за ночью, в течение двадцати шести лет, она просыпалась и рыдала, вспоминая не о Бенджамине и интимных минутах с ним, но о Жане-Поле и Томасе Блэкберне.

Абигейл налила еще бренди и скинула туфли. Босиком она чувствовала себя раскованней, легче.

После незадачливой связи с Томасом и гибели мужа она, гордая, безутешная вдова, с головой ушла в работу в компании «Вайтейкер и Рид». Родители и друзья простили ей ее нескрываемые амбиции, когда она с мукой в голосе объяснила им, что решила брать одну вершину в бизнесе за другой в память о погибшем муже.

И поскольку американское военное присутствие в Индокитае возрастало, «Вайтейкер и Рид» действовала с большой прибылью, а Абигейл параллельно вкладывала капитал в Соединенных Штатах. После 1963 года она не бывала в Сайгоне, даже по делам. Там у нее работал доверенный, опытный персонал из американцев, была налажена сеть контактов с вьетнамцами.

После достижения парижских мирных соглашений она начала сворачивать дела компании «Вайтейкер и Рид» в обреченном, по ее убеждению, Южном Вьетнаме. Продолжать инвестиции в стране, которой скоро не станет, — это рискованный бизнес. У нее не было никакого желания оставлять свое имущество коммунистам.

Когда Квентин решил поехать в Сайгон, а это случилось в октябре 1973 года, она долго отговаривала его от этого шага. Конечно, она могла ему просто запретить, но от Жана-Поля десять лет ничего не было слышно, американское военное присутствие сворачивалось, поэтому она решила — и поступила очень неумно — что бояться нечего. Абигейл предположила, что Жан-Поль, должно быть, сгнил в лагере для военнопленных.

Она даже представить себе не могла, что любимая дочь Куанг Тая Там станет для нее проблемой.

Весной 1974 года Квентин с ней сошелся, и Абигейл начала беспокоиться. Когда он приехал домой, всего на несколько дней, чтобы участвовать в церемонии закладки нового здания компании «Вайтейкер и Рид», она предупредила сына, чтобы он не связывался надолго с вьетнамкой.

«Но это Там», — возразил Квентин.

Да, в самом деле: это Там. Его подруга детства, с которой он играл на Ривьере и отец которой погиб в тот же день, в том же месте, что и Бенджамин Рид. Хватит того, что Абигейл приходится сносить присутствие в Бостоне Ребекки Блэкберн и очевидный интерес к ней ее племянника Джеда Слоана. Но их-то она не может держать под контролем. А Квентин — ее сын. Она не потерпит, чтобы он продолжал отношения с дочерью Куанг Тая.

Однако наступила осень, а Там и Квентин по-прежнему были вместе. Абигейл обдумывала возможные формы ультиматума, который она предъявит сыну, чтобы заставить его бросить Там.

И тут объявился Жан-Поль Жерар.

Он раскрыл участие Квентина в нелегальной переправке героина. Квентин отправился к матери, чтобы та заставила француза держать язык за зубами.

Непрестанно облизывая губы, нервный и жалкий, Квентин обрисовал ситуацию.

«Он велел мне передать: ты знаешь, что ему нужно».

Она знала. Камни Юпитера.

Единственное, что ее утешило во время этого испытания — то, как описывал сын изможденный вид осунувшегося, изъеденного паразитами Жана-Поля. Волосы его совершенно поседели, он перестал быть тем лихим французом, который свел ее с ума пятнадцать лет назад на Ривьере. Она узнала, что Жерар бежал из затерянного в джунглях лагеря для военнопленных. Это произошло в 1968 году, чему предшествовало пять томительных лет заключения. Очевидно, он остался во Вьетнаме, но за эти годы не сумел или не захотел вылечить болезни, полученные во время заточения.

Может быть, он сам собой сдохнет, подумала Абигейл.

Однако, она была не из тех, кто ждет помощи провидения. Всяческими околичностями Абигейл дала понять самым отъявленным своим знакомым во Вьетнаме, что весть о смерти Жана-Поля Жерара придется ей как нельзя кстати. Ким собственноручно пытался дважды его убить, но оба раза потерпел неудачу.

Тем временем Абигейл изобрела способ, как выманить сына из Сайгона, из лап Там и Жерара.

«Я помогу тебе, — сказала она, — но с одним условием».

Он не спросил, что это за условие. Знал.

Но она все равно уточнила:

«Ты не должен возвращаться в Сайгон».

Абигейл вышла в прохладный, сыроватый сад, потягивая дорогое бренди. Она как наяву видела выражение боли на красивом лице Квентина во время того страшного обеда, за которым она разрушила его мальчишеские фантазии о том, как он вернется домой вместе с Там.

«Но что будет с Там?» — спросил он.

«Последние одиннадцать лет она жила сиротой в истерзанной войной стране. С ней ничего не случится. Верь мне, Квентин. Ты будешь думать о ней еще долго, гораздо дольше, чем она, которая скоро влюбится в какого-нибудь богатого, красивого мужчину».

Когда Квентин не вернулся во Вьетнам, Жан-Поль утратил рычаги. Абигейл ждала, что он воспользуется фотографиями или доказательством замешанности сына в наркобизнесе, однако больше она ничего не слышала о Жане-Поле Жераре.

Опять увернулся от пули, подумала она.

Квентин долго тосковал, пока в один прекрасный день Абигейл не позвала его в офис «Вайтейкер и Рид», где представила его как нового управляющего. Кроме того, она решила развеять некоторые сомнения насчет Там.

«Я никогда не говорила об этом раньше, — сказала она, — но в Сайгоне у меня остались люди, которые следят за Там, потому что я считала ее отца своим другом и очень любила ее, хотя мне совсем не нравится, что она использует моего сына для достижения своих далеко идущих целей. Так вот, мои люди передали мне, что она сошлась с другим мужчиной».

Квентин заметно взволновался.

«Ты уверена?»

«Совершенно. Более того, она ждет ребенка».

«Мама…»

«Полагаю, ты знаешь, кто отец. Они живут вместе».

Квентин не сказал ни слова.

Абигейл с сочувствием посмотрела на него.

«Надо было, чтобы ты понял — следует относиться с большой осторожностью к тем, кому ты доверяешь».

«Там…»

«Речь не о Там. Тот человек, с которым она сошлась — это твой кузен Джед».

Абигейл было безразлично, правда ли то, что она сказала. Она действительно знала, что Там беременна и что она перешла жить к Джеду Слоану после того, как была вынуждена съехать со своей квартиры. А что до остального — мало ли кто в Сайгоне мог оказаться отцом этого ребенка: Квентин ли, кто другой…

«Помни — твердила она Квентину во время тех мучительных недель, — единственный человек, которому ты можешь доверять — это твоя мать. Она всегда желает тебе самого лучшего».

Абигейл почувствовала, как по ее похолодевшим щекам стекают горячие слезы. Да, Квентин, ты можешь мне доверять… Я твоя мать… Я люблю тебя…

И вдруг возник голос Томаса:

«Ты любишь только себя, Абигейл».

Она швырнула стакан в каменную террасу. Это неправда!

— Браво, дорогая.

На сей раз голос Томаса звучал не в ее воображении. Быстро оглянувшись назад, она увидела, как он вышел из тени за террасой. Он выглядел точно привидение: тощий, бледный, старый. Сердце ее забилось, защемило. Она подумывала, не убежать ли в дом, задернуть все занавески, запереть все замки, потушить свет и сидеть в одиночестве, словно в огромном гробу, одной против большого, злого, мерзкого мира.

Он самодовольно сказал:

— Это не лучший способ унять переживания.

— Пошел к черту…

— Я устал от пререканий и взаимных оскорблений. Абигейл, у меня есть предложение.

Она с подозрением посмотрела на него, но ничего не сказала.

Томас воспринял это как разрешение продолжать.

— Я хочу, чтобы ты сказала Жану-Полю: Камни Юпитера у меня.

— У тебя?

— Скажи ему, что Там взяла их перед тем, как уехать из Франции в Сайгон. Она не знала их ценности, они ей были дороги как память. — Томас вошел в прямоугольник света, лившегося из дома, но от этого стал казаться еще старше, бледнее, измученней. — Скажи Жану-Полю, что Там перед смертью передала их мне на сохранение.

Абигейл не могла пошевелиться. Сердце ее пустилось в галоп, глаза не могли сосредоточиться, но она не хотела доставлять удовольствие Томасу Блэкберну тем, что упадет замертво у его ног. Она сказала:

— Я не понимаю…

— Я не хочу, чтобы ты взяла контроль над ситуацией, Абигейл. Если ты направишь Жана-Поля ко мне, то обещаю: я сделаю все, что в моих силах, чтобы заставить его забыть о мщении и справедливости и оставить тебя в покое.

— Почему я должна тебе верить?

Он некоторое время внимательно смотрел на нее.

— Когда-нибудь я нарушал свое слово?

Она не ответила, не желая признавать его исключительную честность, но зная, что та безупречна. Томас всегда был фанатично предан «своему слову».

— Абигейл…

Не собирается ли он упрашивать ее? Она улыбнулась при этой мысли. Но Томас замолчал и отступил в тень.

— Хорошо, — сказала она, — я по крайней мере подумаю над твоим предложением. Дам тебе знать.

— Как пожелаешь, — сказал он.

— И брось свой назидательный тон. Мне меньше всех хотелось, чтобы все так вышло…

— Почему же, Абигейл? — саркастически спросил Томас, глядя словно сквозь нее. — Ведь это весьма острое ощущение.

— Иди к черту, проклятый гордец!

Он подарил ей едва заметную загадочную улыбку, самое малое, что он мог ей дать. Выйдя на ночную улицу, глотнув свежего воздуха, глядя на дома, в которых бурлила жизнь, Томас думал, что вот за этими окнами люди смеются и любят друг друга. Это была отрадная мысль. Час назад он передумал допивать бутылку черничного вина и вместо этого отправился на Маунт-Вернон-стрит — во второй раз за последние двадцать шесть лет. Во второй раз за последние полсуток.

Ничего не изменилось с прошлого утра. По правде говоря, ничего не изменилось и с 1963 года.

Помня о своем больном сердце, он тем не менее спешил на Западную Кедровую что было сил.